Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XII, по которой читатель может проследить дальнейшия перипетии любви мисс Фанни Сквирс и узнать, какое дальнейшее течение приняла эта любовь.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XII, по которой читатель может проследить дальнейшия перипетии любви мисс Фанни Сквирс и узнать, какое дальнейшее течение приняла эта любовь. (старая орфография)

ГЛАВА XII,
по которой читатель может проследить дальнейшия перипетии любви мисс Фанни Сквирс и узнать, какое дальнейшее течение приняла эта любовь.

К счастью для мисс Фанни Сквирс, её доблестный папаша вернулся домой в день знаменитой вечеринки слишком, как говорится, нализавшись, чтобы заметить ясно выражавшиеся на лице её признаки сильнейшого душевного разстройства. Так как мистер Сквирс, будучи на-веселе, бывал обыкновенно очень зол и придирчив, то весьма возможно, что его гнев излился бы теперь на мисс Фанни, если бы сия юная леди, с похвальною предусмотрительностью, не удержала около себя одного из питомцев в том разсчете, что гнев достойного джентльмена обрушится на него. И действительно, облегчив свою душу затрещинами и пинками, мистер Сквирс милостиво позволил уговорить себя лечь в постель, причем исполнил эту процедуру, не снимая сапог и не выпуская из объятий зонтика.

Голодная служанка ожидала мисс Сквирс в её комнате, чтобы, по обыкновению, завить ей волосы и оказать другия мелкия услуги при совершении её туалета, а за-одно ужь наговорить ей столько лести, сколько она в состоянии придумать за это короткое время, ибо мисс Сквирс была так же ленива, пуста и тщеславна, как и всякая настоящая леди, и только слишком большая разница в общественном положении и ранге мешала ей носить это звание.

-- Как хорошо держатся ваши локоны, мисс, - сказала ей служанка, - даже жалко расчесывать.

-- Придержи свой язык! - сердито прикрикнула на нее мисс Сквирс.

Тяжелый опыт научил служанку не удивляться вспышкам гнева со стороны мисс Сквирс. Имея некоторое понятие о ходе событий сегодняшняго вечера, она переменила тактику и стала подъезжать с другой стороны.

-- Хоть вы меня убейте, а я не могу не сказать, что никогда не видала особы вульгарнее, чем была сегодня вечером мисс Прайс, - проговорила она.

Тут мисс Сквирс вздохнула и стала вслушиваться.

-- Я знаю, что с моей стороны не хорошо так говорить, - продолжала служанка, заметив, какое впечатление произвели её слова. - Мисс Прайс все таки наша подруга, но она так безвкусно одевается и так старается обратить на себя внимание, что... О, зачем люди не могут видеть сами себя!

-- На что ты намекаешь, Фибь? - спросила мисс Сквирс, смотрясь в свое маленькое зеркальце и видя в нем, как и большинство, не самое себя, а отражение прелестного образа, носившагося в её воображении. - Чего ты так разболталась?

-- Чего я разболталась, мисс? Да ведь и кошка заговорила бы, увидав, как жеманится мисс Прайс.

-- Да, она жеманится, - заметила разсеянно мисс Сквирс.

-- И как паясничает! А, ведь, кажется, нечем.

-- Бедная Тильда! - с соболезнованием вздохнула мисс Сквирс.

-- Бедняжка! А как она всем в глаза лезет, и как это неделикатно с её стороны! - продолжала служанка.

-- Я не могу больше позволить тебе так говорить, - сказала мисс Сквирс. - Родители Тильды люди простые и, если она не умеет держать себя лучше, то это их, а не её вина.

-- Все это хорошо, но знаете, мисс, - начала опять Феба (в сокращении Фиб), - если бы она только брала пример с одной своей подруги, если бы она сознала свои недостатки и брала бы пример с нас, мисс, что за чудная молодая женщина вышла бы из нея!

-- Фиб, - сказала мисс Сквирс, придавая своему голосу выражение благородства, - с моей стороны даже непорядочно допускать такия сравнения; они заставляют смотреть на Тильду, как на грубую, невоспитанную особу, и я поступаю не по-дружески, продолжая слушать тебя; я вынуждена запретить тебе говорить об этом предмете. Но в то же время я должна заметить, что, если бы Тильда Прайс хотела брать пример с кого-нибудь... конечно, не с меня...

-- О, конечно, с вас, мисс, только с вас, - прервала ее Фиб.

-- Ну, пусть с меня, если тебе этого так хочется, - согласилась мисс Сквирс, - но я должна сказать, что, если бы она этого захотела, оно было бы лучше для нея же.

-- На кого ты намекаешь? - спросила мисс Сквирс.

-- Нет, нет, мисс, ничего, только я знаю то, что знаю, вот и все.

-- Фиб, я требую, что бы ты объяснилась! - воскликнула трагически мисс Сквирс. - Что это за темная тайна? Говори!

-- Хорошо, если вы непременно этого хотите. Джон Броуди думает то же, что и вы, и если бы он не зашел так далеко, то был бы очень рад отказаться от мисс Прайс ради мисс Сквирс.

-- Боже милосердный, - вскрикнула мисс Сквирс, всплеснув руками, правда ли это?

-- Правда, мисс, сущая правда, - отвечала лукавая Фиб.

-- Какое ужасное положение! Быть на шаг от того, чтобы разрушить счастье моей единственной Тильды! Отчего это все в меня влюбляются, не спрашивая на то моего согласия, и покидают ради меня предмет своей прежней любви?

-- Причина ясна, мисс: они не могут не влюбляться в вас, они рады бы не влюбляться, да они в этом не вольны, то не в их власти.

-- Никогда больше не говори мне об этом, - сказала строго мисс Сквирс, - слышишь ли, никогда. Тильда Прайс имеет недостатки, много недостатков, но я желаю ей счастья и желаю, чтобы она вышла замуж; мне даже кажется, что этого требует самый характер её недостатков. Нет, Фиб, я уступаю ей мистера Броуди. Мне жаль его, беднягу, но я больше забочусь о Тильде и надеюсь, что она будет лучшей женой, чем можно от нея ожидать.

Излив таким образом свои благородные чувства, мисс Сквирс легла в постель.

Зависть! Какое коротенькое слово и сколько оно заключает в себе противоречий и самых разнородных чувств! Оно выразительнее самого многосложного слова. Мисс Сквирс в глубине души сознавала не хуже своей несчастной служанки, что все, сказанное этой последней, есть грубейшая, ничем не прикрытая лесть; но эта лесть давала ей возможность отомстить подруге, выразив сострадание к её недостаткам, хотя бы только в присутствии все той же служанки, и доставляла ей такое же утешение, как если бы была сама истина. Более того, мы уже так странно устроены, что, когда нам это нужно, мы можем убедить себя в чем угодно. Так и мисс Сквирс, приняв благородное решение отказаться от Джона Броуди, тотчас же почувствовала все величие и великодушие своего поступка и стала смотреть на свою соперницу свысока, с безмятежною кротостью ангела, и это, конечно, совершенно успокоило её взволнованною душу. Такое счастливое состояние духа настроило ее так миролюбиво, что, когда на другой день раздался стук в наружную дверь и ей доложили о приходе мисс Прайс, она сошла в гостиную с легким сердцем, исполненным христианской любви и всепрощения.

-- Видишь, Фанни, я пришла к тебе, несмотря на то, что вчера вечером мы повздорили, - начала дочь мельника.

-- Я сожалею о твоих дурных страстях, Тильда, и не сержусь на тебя. Я стою выше этого.

-- Ну, перестань дуться, Фанни; я пришла сообщить тебе кое-что, что наверно доставит тебе удовольствие.

-- Что же это может быть, Тильда? - спросила мисс Сквирс, сжимая губы и принимая такой вид, как будто ничто во вселенной: ни на земле, ни в воде, ни в воздухе, ни в огне, не могло доставить ей ни малейшого удовольствия.

-- Вот в чем дело, - продолжала мисс Прайс, вчера, после того, как мы с тобой разстались, между мною и Джоном произошла страшная ссора.

-- Но в этом нет ничего приятного для меня, - сказала мисс Сквирс, и ехидная улыбочка скользнула по её лицу.

-- Я не так дурно думаю о тебе, чтобы предположить, что это могло доставить тебе удовольствие. Дело вовсе не в этом.

-- А! - произнесла мисс Сквирс, снова принимая меланхолический вид. - Так продолжай.

-- После того, как мы наговорили друг другу много неприятных вещей и поклялись никогда больше не видеться, мы все-таки пришли к соглашению, и сегодня утром Джон отправился в церковь вписать в книгу наши имена для оглашения в ближайшее воскресенье. Таким образом, через три недели наша свадьба, и я пришла предупредить тебя об этом, чтобы ты успела приготовить себе платье.

В этом известии заключалось для мисс Сквирс много желчи и меду. Желчью была близость свадьбы подруги, а очевидность того факта, что мисс Прайс не имеет серьезных видов на Николая был мед. Но в общей сложности сладкого было все-таки больше, чем горького, и мисс Сквирс обещала, что её платье будет готово к назначенному сроку и выразила надежду, что Тильда будет счастлива в супружестве, хотя она, Фанни, сильно сомневается в этом, так как ей хорошо известно, какие все мужчины коварные создания, и что большинство несчастных жен раскаиваются вть том что вышли замуж. К этим утешительным сентенциям мисс Сквирс присовокупила несколько других, в такой же мере способных поднять и оживить бодрость духа у молодой особы, вступающей в брак.

-- Он более для меня не существует; я слишком презираю его! - прервала ее мисс Сквирс, обнаруживая все признаки приближавшейся истерики.

-- О, нет, ты этого не думаешь, я уверена, - возразила подруга. - Неужели, Фанни, ты не любишь его больше?

Тут мисс Сквирс, не давая прямого ответа на этот вопрос, вдруг залилась слезами досады и объявила, что она - самое несчастное, обманутое, покинутое существо.

-- Да, - говорила она, - я ненавижу весь свет и желала бы, чтобы все умерли, решительно все!

-- Боже мой! - воскликнула мисс Прайс, видя, как сильно оглядело её подругой человеконенавистничество и совершенно расчувствовавшись этим обстоятельством. - Но ты, конечно, говоришь это не серьезно?

-- Совершенно серьезно, - отвечала мисс Сквирс, стискивая зубы и нервными движениями пальцев завязывая и затягивая узлы на своем носовом платке. - Да я и сама хотела бы умереть вместе со всеми.

-- О, через пять минут ты заговоришь другое. Да и не лучше ли, в самом деле, смилостивиться над ним, чем причинить себе горе, поступая так, как ты поступаешь? Не лучше ли опять позволить поухаживать за собою? Ведь это куда веселее.

-- Не знаю, что мне и делать! - рыдала мисс Сквирс. - О, Тильда, как могла ты так постыдно, так безчестно со мной поступить! Я никогда не допустила бы мысли, что ты способна на такую низость.

-- Что ты с ума сошла, что ли! - вскричала мисс Прайс с громким смехом. - Слушая тебя, можно подумать, что я по меньшей мере убила человека.

-- Да это почти так и есть, - сказала с горечью мисс Сквирс.

-- И все только оттого, что меня находят недурненькой, - продолжала мисс Прайс. - Что делать! Ведь наша наружность не нами создается, и если у меня она сносна, то я столько же в этом виновата, как и те, на которых смотреть тошно.

-- Придержи свой язычек, - пронзительно взвизгнула мисс Сквирс, - а то я ударю тебя, о чем мне, конечно, придется потом пожалеть.

Нужно ли говорить, что во время этого спора раздражение обеих девиц дошло до последних пределов и, благодаря тому, что разговор был перенесено на личную почву, он грозил перейти в весьма бурную сцену. Но как раз в тот момент, когда ссора, начавшаяся из-за пустяков, достигла своего апогея, обе спорщицы залились слезами, вскрикнули в один голос, что оне "никогда не ожидали ничего подобного", осыпали друг друга упреками и в конце концов, упав друг другу в объятия, поклялись в вечной дружбе. Такого рода происшествия повторялись ровно пятьдесят два раза в год.

Естественно, что после столь благополучного окончания ссоры, речь зашла о том, сколько и какие наряды необходимы для мисс Прайс, чтобы вступить на поприще счастливой брачной жизни. При этом мисс Сквирс доказала ей, как по пальцам, необходимость обладания некоторыми вещами, которых мельник не мог или не хотел доставить своей дочери и не иметь которых, как полагала Фанни, было даже неприлично. Естественно также, что, пользуясь этим случаем, мисс Сквирс незаметно перевела разговор на свой собственный гардероб и, не удовольствовавшись исчислением главных его красот, повела подругу наверх, чтобы она самолично осмотрела его во всех его деталям. Когда все сокровища, хранившияся в двух комодах и шкафу, были изучены до мельчайших подробностей, мисс Прайс заявила, что ей пора возвращаться домой. И так как мисс Прайс пришла в полный восторг от туалетов мисс Сквирс, а вид лилового шарфа даже лишил ее языка, то мисс Сквирс естественно пришла в прекраснейшее настроение духа и пошла провожать подругу, чтобы дольше насладиться её обществом. Во время этой прогулки мисс Сквирс начала превозносить достоинства своего папаши и, в своем похвальном желании доказать превосходство своего семейства вообще, исчисляя его доходы, прибавила к итогу с правой стороны один только нолик.

Случилось, что время их прогулки совпало с рекреацией, которая обыкновенно в заведении мистера Сквирса давалась между "кормлением зверей", как называл мистер Сквирс обед своих питомцев, со свойственным ему юмором, и возобновлением занятий, и была в то же время тем часом дня, когда Николай, меланхолически прогуливаясь по деревне, размышлял о своей несчастной судьбе. Мисс Сквирс прекрасно знала эту привычку Николая, но сегодня, как нарочно, забыла о ней; поэтому, когда она увидела сего юного джентльмена, который шел к ним навстречу, она выказала все признаки сильнейшого удивления, чтобы не сказать оцепенения, и заявила подруге, что она сейчас упадет в обморок.

-- Хочешь, повернем назад или спрячемся в этимь домике? - предложила мисс Прайс. - Он еще не успел нас заметить

-- О, нет, Тильда, мой долг довести дело до конца, и я это сделаю.

Высказав эти благородные слова, мисс Сквирс приняла вид воплощенного самоотвержения и обнаружила несколькими тяжкими вздохами удрученное состояние своего сердца. Мисс Тильда не позволила себе никакого возражения, и девицы пошли навстречу Николаю. Он шел с опущенными глазами и заметил их только тогда, когда почти столкнулся с ними, иначе он свернул бы в сторону.

-- С добрым утром, - сказал Николай, кланяясь и проходя мимо.

-- Он уходит! - прошептала мисс Сквирс. - Тильда, я задыхаюсь!..

-- Воротитесь, мистер Никкльби! - закричала мисс Прайс, преувеличенно испуганным тоном, не столько потому, что боялась за подругу, сколько подстрекаемая злостным желанием видеть, как выпутается Николай из затруднительного положения. - Воротитесь, мистер Никкльби!

-- Мы не можем попусту терять времени, - заговорила взволнованно мисс Прайс. - Поддержите ее с другой стороны... Как ты себя чувствуешь, милочка?

-- Лучше, - вздохнула мисс Прайс, опуская на плечо мистера Никкльби касторовую шляпку каштанового цвета, украшенную зеленым вуалем. - Какая глупая слабость!

-- Не называй её глупою, - сказала мисс Прайс. Глазенки её так и прыгали: очень уж ее забавляло смущение Николая. - У тебя нет причины стыдиться её; скорее должен бы стыдиться тот, кто так горд, что проходит мимо как ни в чем не бывало.

-- Как видно, вы твердо решились быть безпощадной ко мне, хотя я говорил вам еще вчера вечером, что не сознаю за собой ни малейшей вины, - сказал Николай.

-- Видишь, моя милая, он говорит, что не был виноват, - лукаво подхватила мисс Прайс. - Может быть, ты напрасно приревновала его и была с ним слишком резка. Мне кажется, что оправдания его вполне удовлетворительны.

-- Вы не хотите меня понять, - сказал Николай, - но все равно: я вас прошу оставить эти шутки, так как у меня нет ни времени, ни желания служит вам предметом забавы.

-- Что вы хотите этим сказать? - спросила мисс Прайс, притворяясь удивленной.

-- Не спрашивай, Тильда, я прощаю его.

-- Да пощадите же меня! - закричал Николай, чувствуя, что касторовая шляпка снова склоняется к нему на плечо. - А вижу, что это гораздо серьезнее, чем я предполагал. Выслушайте меня! - С этими словами он приподнял со своего плеча касторовую шляпку и с величавшим удивлением узрел исполненный нежного упрека взгляд её обладательницы. Тогда он сделал несколько шагов назад, боясь, чтобы драгоценная ноша не навалилась на него снова, и продолжал: - Я, право, очень огорчен, что имел несчастие вчера вечером послужить поводом к вашей ссоре. Я горько упрекаю себя в этом, но, могу вас уверить, я не имел дурного умысла и сделал это но легкомыслию.

-- Ну, хорошо, но разве это все, что вы имеете сказать? - воскликнула мисс Прайс, когда Николай замолчал.

-- Нет, есть еще кое-что, что я хотел бы выяснить, - пробормотал он с полуулыбкой, взглянув на мисс Сквирс, - но я, право, не знаю, как и приступить к этому объяснению, не рискуя показаться фатом. Во всяком случае, позвольте спросить, не предполагает ли мисс, что я... ну, словом, не думает ли она, что я влюблен в нее?

"О, как восхитительно это смущение", - подумала мисс Сквирс. - "Наконец-то я довела его до объяснения в любви". - Ответь ему за меня, моя дорогая, - шепнула она своей подруге.

-- Думает ли она, что вы в нее влюблены? - подхватила мисс Прайс. - Конечно, думает, она уверена в этом.

-- Конечно, - подтвердила мисс Прайс.

-- Тильда, если мистер Никкльби сомневается, - проворковала, краснея, мисс Сквирс, - то может успокоиться: на его чувства отвечают взаим...

-- Постойте, - с живостью прервал Николай. - Выслушайте меня. Это самая странная, самая грубая ошибка, самое невероятное и дикое заблуждение, в какое когда-либо впадал человек! Я видел эту особу не более десяти раз, но если бы я видел ее тысячу, десять тысяч раз, дело от этого нисколько не изменилось бы. У меня только одна надежда, одно желание, одна цель, говорю это не за тем, чтобы оскорбить ее, а чтобы показать свои настоящия чувства, - одно стремление покинуть это проклятое место, никогда не возвращаться в него, изгладить из своей памяти всякое воспоминание о нем, а если это окажется невозможным, то вспоминать о нем с глубоким отвращением.

После этого, в высшей степени недвусмысленного объяснения, сделанного со всею горячностью, какую только могла внушить человеку злоба и негодование, Николай ушел, не ожидая ответа.

в год, да и то весьма сомнительных! Отвергнута жалким нищим! Унижена, и перед кем! Перед ничтожной восемнадцатилетней девчонкой, дочерью мельника, которая через три недели станет женою человека, до сумасшествия влюбленного в нее и на коленях просившого её руки! При одной мысли о таком оскорблении мисс Сквирс была готова лопнуть с досады.

Но среди её терзаний ей оставалось одно большое утешение: теперь ведь было ясно, что она в праве презирать и ненавидеть Николая всеми силами своей злобной душонки, как истинная представительница рода Сквирсов. Теперь ей можно будет каждый день, каждый час унижать гордость этого человека, утолять мимо мстительность мелкими обидами, оскорблениями и мелочными придирками, которые не могут не задеть за живое самое безчувственное существо, а для такого гордеца, как Николай, будут невыносимы. Успокоив себя этими размышлениями, мисс Сквирс, желая выйти с честно из неприятного положения, заявила своей подруге, что у мистера Никкльби очень странный и вспыльчивый характер, и что она, пожалуй, будет вынуждена ему отказать. На этом подруги разстались.

Необходимо заметит, что, награждая Николая своею любовию или тем, что, за неимением лучшого, она называла любовно, мисс Сквирс никак не ожидала с его стороны такого отпора. Мисс Сквирс разсуждала, исходя из следующих посылок: во-первых, она была прекрасна и привлекательна; во-вторых, отец её был хозяин, а Николай слуга; в третьих, у мистера Сквирса были деньги, а у Николая их не было. Можно ли было предположить, что, в виду таких веских аргументов, молодой человек не почувствует себя польщенным оказанным ему предпочтением? Мисс Сквирс не упустила также из вида ни тех многочисленных выгод, какие он мог извлечь из её дружбы, если желал сделать свое пребывание в их доме елико возможно приятным, ни всех неудобств, которые могли произойти для него от их враждебных отношений. И в самом деле, мало ли нашлось бы молодых людей, не столь щепетильных, которые за месте Николая поощряли бы эту безумную страсть хоть бы из разсчета? Николай же осмелился поступить как раз наоборот, и ярости мисс Сквирс не было пределов.

ее на него.

Впрочем, в этом не было особенной необходимости, так как мистрисс Сквирс была уже достаточно возбуждена против Николая. Тем не менее мисс Фанни сдержала свое слово, и бедный Николай, помимо скверной пищи, грязного помещения и картин гнусной скупости, которые он был обречен постоянно созерцать, сделался жертвой самого недостойного обращении, какое только может придумать гнусная хитрость и привести в исполнение алчность и злость. Но это еще не все. Против него была пущена в ход особая система преследовании, которая надрывала ему сердце своим варварством.

их со всем рвением, на какое только был способен. Бедняга быль счастлив уже тем, что мог быть вблизи Николая. Он просиживал возле него по нескольку часов, любовно глядя ему в глаза. Одного слова Николая было достаточно, чтобы это преждевременно состаревшееся лицо оживилось и на нем блеснул луч радости. Теперь, когда у Смайка была цель в жизни, он совершенно преобразился этого целью было доказать свою привязанность единственному человеку, который отнесся к нему, как к равному, хотя и был ему чужой.

И на это-то несчастное существо обрушивались последствия дурного расположения духа хозяйки дома в тех случаях, когда его нельзя было выместить на Николае. Труд быль ему нипочем, к труду он привык. Побоев, достававшихся ему без всякой причины, он тоже не боялся, он и их переносил в силу привычки, выработанной тяжелым опытом. Но как только заметили, что он стал привязываться к Николаю, затрещины и пинки, пинки и затрещины - утром, днем и вечером - сделались его единственной пищей.

Сквирс завидовал Николаю и не мог простить ему влияния на детей, которое тот сумел приобрести в такое короткое время. Семейство Сквирса ненавидело его, и Смайк был для всех козлом отпущения. Николай все это знал и скрежетал зубами всякий раз, когда бывал свидетелем этой безпощадной, низкой травли.

Он аккуратно распределил учебные занятия детей. Как-то раз вечером, когда они готовили свои уроки, он прохаживался вдоль мрачного школьного зала, и сердце его усиленно билось при мысли, что его покровительство и доброе отношение к несчастному юноше только ухудшили его горькое положение,

Случайно он остановился в темном углу, где сидел предмет его грустных размышлений. Бедняк сидел, согнувшись над изодранной книгой, с невысохшими следами слез на лице, и тщетно стараясь одолеть свой урок. Для забитых мозгов девятнадцатилетняго юноши этот урок был верхом премудрости, хотя любой девяти летний ребенок выучил бы его без труда. Но Смайк терпеливо перечитывал страницу чуть ли не в сотый раз и не из школьного самолюбия (даже между учениками мистера Сквирса он считался самым тупоумным и служил предметом вечных насмешек), но из желания угодить своему единственному другу.

-- Я не могу выучить, - сказал несчастный с отчаянием, сквозившим в каждой черте его лица, - не могу!

-- Зачем же ты сидишь над книгой? - спросил Николай.

Мальчик покачал головой, со вздохом закрыл книгу, растерянно оглянулся вокруг и опустил голову на руки. Он плакал.

-- Ради Бога, не плачь, я не могу этого видеть, - сказал Николай взволнованным голосом.

-- Знаю, знаю.

-- Без вас я умер бы; они убили бы меня, наверно убили-бы.

-- С тобою будут лучше обращаться, бедняга, когда я уеду.

-- Уедете! - вскричал Смайк, заглядывай в лицо своему другу.

-- Вы вправду уезжаете? - прошептал с живостью мальчик.

-- Наверно не могу сказать, - отвечал Николай,--я еще не решил, но начинаю подумывать об этом.

-- Скажите мне, вы наверно уедете, да? - допрашивал Смайк умоляющим шепотом.

-- Я буду вынужден это сделать. Что в, у меня впереди целая жизнь.

-- Боже сохрани! - отвечал Николай и, следуя течению своих мыслей, продолжал: - Самый низменный, самый тяжелый труд - счастье в сравнении с здешнею жизнью.

-- Мы с вами встретимся? - спросил Смайк с несвойственной ему словоохотливостью.

-- Да, - отвечал Николай, желая его успокоить.

-- Нет, нет, я хочу знать наверное! Повторите мне, что я встречу вас!

Тогда несчастный в неописанном волнении схватил обе руки молодого человека, крепко прижал их к груди, шепча какие-то безсвязные, непонятные слова. Но вдруг, увидев входящого Сквирса, он отскочил от Николая и скорчился в сисем темном углу.