Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XV знакомит читателя с причиною вторжения нежданных гостей, описанного в предыдущей главе, и еще с некоторыми событиями, которые необходимо довести до его сведения.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XV знакомит читателя с причиною вторжения нежданных гостей, описанного в предыдущей главе, и еще с некоторыми событиями, которые необходимо довести до его сведения. (старая орфография)

ГЛАВА XV
знакомит читателя с причиною вторжения нежданных гостей, описанного в предыдущей главе, и еще с некоторыми событиями, которые необходимо довести до его сведения.

Ньюмэн Ногс стремительно поднимался по лестнице, держа в руке стакан еще кипящого пунша, который он так безцеремонно выхватил со стола, из под самого носа сборщика водяных пошлин, с видимым наслаждением созерцавшого его аппетитное содержимое в самый момент похищения. Ньюмэн принес свою добычу к себе на чердак, где сидели Николай и Смайк положительно неузнаваемые от грязи, измокшие, с клочками обуви на растертых до крови ногах, до последней степени измученные и обезсиленные непривычно долгой и тяжелой ходьбой.

Ньюмэн прежде всего нежно, но настойчиво приступил к Николаю и заставил его проглотить половину всего пунша, до того горячого, что обжигало губы, а остальное влил в рот Смайку, который никогда в жизни не пил ничего крепче пресловутого лекарства Дотбойс-Голла и теперь, глотая живительную влагу, выражал свое удивление и восторг самыми разнообразными гримасами, одна смешнее другой, а с последними глотком поднял глаза к небу, и на лице его выразилось полнейшее блаженство.

-- Вы совсем промокли, - сказал Ньюмэн, быстро проводя рукою по платью, которое только-что сбросил с себя Николай, - а я... мне даже нечего дать вам на смену, - прибавил он печально переводя взгляд на свою собственную одежду.

-- У меня в чемодане есть другое сухое платье, которое еще может мне служить, - сказал Николай. - Но только не смотрите на меня так жалобно, мистер Ногс, а то вы заставите меня пожалеть, что я, зная ваши скудные средства, решился просить у вас помощи и убежища на сегодняшнюю ночь.

Но, увидев, что волнение Ньюмэна только усилилось от этих слов, Николай крепко пожал руку своему другу и стал его уверять, что никогда не только не решился бы явиться к нему, но даже не дал бы знать ему о своем прибытии в Лондон, если бы не был глубоко убежден в искреннем его расположении. Только тогда лицо Ньюмэна прояснилось, и он сталь весело устраивать гостей в своем жилище, прочем суетился и хлопотал гораздо больше, чем того требовали обстоятельства.

Дело в том, что средства Ньюмэна далеко не соответствовали его гостеприимству, и потому приготовления были по необходимости весьма несложного свойства; но как ни были они просты, все-таки не обошлось без хлопот и беготни но лестнице. По счастью, Николай очень экономно тратил свои деньги во время пути, и теперь в кошельке у него оставалось достаточно, чтобы купить на ужин хлеба, сыру и немного холодной говядины, которые вскоре и появились на столе в сообществе бутылки с водкой и кружки портера, Таким образом не угрожала пока ни ему, ни его спутнику голодная смерть. Ньюмэну не пришлось потратить много времени на устройство для своих гостей единственной постели, находившейся в его распоряжении. Но прежде всего он настоял, чтобы Николай переменил платье, а Смайк надел его собственный единственный сюртук, который, разумеется, никто не мог запретить ему снять, хотя оба гостя сильно против этого протестовали. Путешественники с наслаждением принялись за скромный ужин, и даже тому из них, который привык к более изысканным блюдам, казалось, что он никогда не едал ничего вкуснее стоявшого перед ним скудного угощения.

После ужина все трое подошли к камину, в котором Ньюмэн развел яркий огонь, т. е. насколько это было возможно после опустошения, произведенного Кроулем в его угольном складе, и Николай, которому до этой минуты Ньюмэн буквально не давал раскрыть рта, требуя, чтобы он прежде поел и отдохнул, теперь засыпал его вопросами о матери и сестре.

-- Живут помаленьку, - отвечал Ньюмэн с обычным своим лаконизмом.

-- Все там же, в Сити?

-- Да.

-- И сестра продолжает заниматься тем делом, которое так ей понравилось, судя по её письму? - допрашивал Николай.

Ньюмэн открыл глаза шире обыкновенного и, разинув рот, вместо ответа, помотал головой. Знакомые Ньюмэна принимали эту его мимику за отрицательную или утвердительную, смотря по тому, в каком направлении двигалась при этом его голова. А так как в данном случае он мотал головой вертикально, то Николай был в праве заключить, что ответь последовал утвердительный.

-- Послушайте, - сказал Николай, положив руку ему на плечо, - прежде чем пытаться увидеться с ними, я пришел к вам посоветоваться, так как боялся, что, уступив своему горячему желанию видеть их, я причиню им зло, которое потом не в силах буду поправить. Какие вести получил дядя из Иоркшира?

Ньюмэн несколько раз открывал рог, как человек, который хочет, но не может заговорить, и, наконец, со странной улыбкой устремил на Николая неподвижный взгляд.

-- Что ему сообщили? - покраснев, живо спросил Николай. - Я готов выслушать все, что только могут придумать самые низкия злость и коварство. Зачем скрывать от меня? Все равно, рано или поздно я все узнаю. Зачем вы тратите так много времени, избегая мне отвечать, когда достаточно было бы нескольких минут, чтоб познакомить меня с положением дел? Именем всего святого прошу вас сказать мне все разом.

-- Завтра утром, слышите ли, завтра утром, - сказал Ньюмэн.

-- Какой же смысл имеет эта отсрочка?

-- Вы будете сегодня лучше спать.

-- Напротив, я буду хуже спать, - нетерпеливо перебил Николай. - Спать! Несмотря на то, что я совсем разбит от усталости и волнения и сильно нуждаюсь в отдыхе, всю ночь и не сомкну глаз, если вы теперь не скажете мне всей правды.

-- Сказать вам все, говорите вы? - нерешительно промолвил Ньюмэн.

снова разыгралась на моих глазах, я поступил бы точно также, как и теперь, и какие бы последствия ни повлекло за собой мое поведение, я никогда в нем не раскаюсь, хоть бы мне пришлось умирать с голоду или просить на улицах милостыни. Бедность и страдания все-таки во сто раз лучше низости и подлости, а молчать было бы в этом случае подлостью с моей стороны. Если бы я равнодушно смотрел на совершавшееся передо мною, я теперь презирал бы себя, я сознавал бы, что не имею прав на уважение порядочных людей. О, гнусный негодяй!

С этим сердечным приветствием по адресу отсутствующого Сквирса, Николай, едва сдерживая свой гнев, подробно рассказал Ньюмэну все происшедшее в Дотбойс-Голле и в заключение стал его опять умолять не затягивать попусту времени и не скрывать правды. Мистер Ногс сдался, наконец, на его увещания. Он вытащил из своего старого чемодана листок бумаги, исписанный неразборчивым почерком (писавший, как видно, очень торопился), и, выражая самыми нелепыми жестами свое нежелание посвящать Николая в это дело, разразился, наконец, следующими словами:

-- Дорогой юноша! Никогда не следует так увлекаться... вы понимаете.... Так поступать невыгодно, и если вы хотите иметь положение в свете, вы не должны принимать сторону каждой жертвы дурного обращения, потому что... Нет, чорт возьми, я горжусь вами за ваш смелый поступок и будь я на вашем месте, я сделал бы то же самое!

Тут мистер Ногс, вопреки своему миролюбивому настроению, хватил кулаком по столу с такой силой, точно перед ним был не стол, а спина и бок Вакфорда Сквирса. И, выразив таким образом полнейшее противоречие своим же собственным словам, он махнул рукой на свою попытку убедить Николая воздерживаться от столь резкого проявления своих чувств и прямо перешел к делу:

-- Вот письмо, которое ваш дядя получил третьяго дня, - сказал он. - В его отсутствие, я на-скоро снял копию. Хотите, я прочту?

-- Пожалуйста, - ответил Николай, и Ньюмэн Ногс прочел следующее:

"Сэр! Папа поручил мне написать вам: так как доктора сомневаются, чтобы когда-нибудь он снова мог владеть ногами, а потому не может взять пера в руки.

"У нас весь дом вверх дном. У папа на лице столько синяков, зеленых, желтых, что оно точно пестрая маска, не считая того, что две скамейки были залиты его кровью. Пришлось перетащить его в кухню, где он и теперь лежит. Можете после этого представит себе, до чего его исколотили.

"Когда ваш племянник, которого вы рекомендовали нам в помощники, такое сделал с папенькой кинулся на него, топтал его ногами, он произносил такия слова, что я не хочу повторять их здесь, чтобы не запачкать своего пера. И еще он с отвратительною свирепостью схватил за плечи мама, швырнул ее об пол и всадил ей в голову черепаховый гребень на несколько дюймов, еще бы капельку глубже, и гребешок прокололь бы ей череп. У нас есть свидетельство от доктора, что если бы черепаховый гребень вонзился в маменькин мозг, она бы умерла на месте.

"Мы с братом также стали жертвами его лютости и так страдаем, что можно наверное сказать, что мы повреждены внутри, тем более, что никаких наружных увечий на нас не нашли.

"Даже теперь, когда я пишу эти строки, я испускаю громкие крики; мой брат тоже кричит, так что я не могу заставить себя быть внимательной, а потому, надеюсь, вы извините меня за ошибки.

"Чудовище, утолив свою жажду крови, скрылось неизвестно куда, сманив за собой одного в конец испорченного негодяя-мальчишку, которого оно всегда само же подстрекало к возмущению. Еще ваш племянник стибрил кольцо с гранатом, принадлежащее мама. Так как констэбли их не поймали, то верно они с кольцом поехали в дилижансе. Папа просит вас, когда вы их увидите, прислать нам кольцо, а вора и убийцу лучше отпустите, потому что, если мы подадим на него в суд теперь, его только сошлют, а если со временем он сам попадется, его сейчас же повесят, а это избавит нас от лишних хлопот и будет нам очень приятно. В надежде на ответ по вашему усмотрению, остаюсь ваша покорная слуга.

P. S. О его глупости сожалею, а самого - презираю".

Когда это красноречивое послание было прочтено, в комнате воцарилось гробовое молчание. Ньюмэн Ногс, складывая письмо, с глубоким сожалением смотрел на сидевшого тут же "в конец испорченного негодяя", хотя и гримасничал, стараясь скрыть свои чувства. Что касается самого Смайка, то из всего письма он понял только одно, что он был главным виновником гнусной клеветы, обрушившейся на голову Николая, и, в сознании этой своей вины перед своим благодетелем, сидел печальный и безмолвный, с тяжелым сердцем и убитым лицом.

-- Мистер Ногс, - сказал Николай после краткого размышления, я должен идти, и немедленно.

-- Идти! - вскричал Ньюмэн.

-- Да, идти в Гольден-Сквер. Те, кто меня знает, конечно, не поверят истории о кольце, но мистер Ральф Никкльби, если это ему выгодно или удобно, может сделать вид, что об верит, и потому для меня же самого необходимо, чтобы истина выяснилась как можно скорей. Да и помимо этого, я должен поговорить с ним по душе.

-- Подождите, не надо спешить, - сказал Ньюмэн.

-- Я не желаю ждать, - ответил Николай упрямо и взялся за ручку двери.

-- Постойте, дайте мне договорить! - закричал Ньюмэн, заслоняя дорогу своему пылкому молодому другу. - Ральфа здесь нет, он уехал из города. Он пробудет в отлучке не менее трех дней, и я знаю наверное, что он не ответит на это письмо, пока не возвратится.

-- Вы в этом уверены? - спросил Николай с возрастающим раздражением, бегая большими шагами по комнате.

-- Наверное? Моя мать и сестра ничего не знают? Если оне знают... я должен к ним идти... я должен их видеть. Разскажите мне, как к ним пройти.

-- Послушайтесь моего совета, - сказал Ньюмэн, который в своей тревоге за друга стал говорит, как все люди, связно и понятно, - не пытайтесь видеть их до тех пор, пока он не приедет. Я хорошо знаю этого человека. Не подавайте ему вида, что вы с кем-нибудь разговаривали об этом деле. Когда он вернется, идите прямо к нему и говорите с ним так смело, как вам только заблагоразсудится. Такой хитрец, как он, всегда пронюхает правду, несмотря ни на какие письма, вы можете быть в этом уверены.

-- Вы правы, вы знаете его лучше, чем я, а в вашем расположении ко мне я не сомневаюсь, - сказал Николай, пораздумав. - Хорошо, я не буду спешит.

Мистер Ногс, который во время вышеописанного разговора стоял, прислонившись спиною ко двери, готовый в случае надобности силою удержать Николая, теперь сел на свое место с видом полного удовлетворения. В эту минуту вода в котелке закипела, и Ньюмэн стал готовить грог. Налив до краев единственный свой стакан, он подал его Николаю, а потом наполнил выщербленную кружку тою же смесью для себя и для Смайка. Они распили ее пополам к обоюдному удовольствию и в полном согласии, а Николай, опустив голову на руки, погрузился в глубокое раздумье.

Между тем собравшееся внизу общество, находившееся в продолжение довольно долгого времени в состоянии напряженного ожидания, не слыша, к величайшему своему огорчению, в квартире Ньюмэна Ногса ни криков, ни шума, которые могли бы послужить предлогом для того, чтоб подняться к нему, возвратилось в комнаты Кенвигзов и принялось строить самые неправдоподобные догадки о том, что могло быть причиной внезапного исчезновения и долгого отсутствия мистера Ногса.

Я догадываюсь, - начала мистрисс Кенвигз, - вероятно, к нему прибыл гонец с известием, что ему возвращено его состояние.

-- А ведь и правда, это очень возможно, - сказал мистер Кенвигз, - и в таком случае, я думаю, было бы не лишним послать к нему спросить, не желает ли он еще пунша.

-- Кенвигз, вы меня удивляете! - произнес громким голосом мистер Лилливик.

-- Чем, сэр? - смиренно спросил мистер Кенвигз.

-- Вашим последним предложением, сэр! - вскричал обозленный мистер Лилливик. - Ведь мистер Ногс уже взял себе пуншу, не так ли? И тот способ, которым пунш был взят - вернее нахожу похищен - в высшей степени... если можно так выразиться... в высшей степени непочтительным по отношению ко всему обществу - скандальным, совершенно скандальным. Может быть, в этом доме такое обращение с людьми считается очень вежливым, но я... я не привык к нему и, признаюсь вам, Кенвигз, удивляюсь ему. Перед джентльменов стоит стакан нуншу, который он уже готовится поднести к губам, и вдруг другой джентльмен хватает и уносит этот пунш, не сказав даже при этом: "с вашего позволения" или "извините". Может быть, такое обращение считается изысканным, но я лично должен сказать, что не понимаю его, а потому не желаю переносить. В моих привычках, Кенвигз, всегда говорит то, что я думаю, и в данном случае я сказал только то, что я думал. Однако, мне пора домой; уже прошел тот час, в который я обыкновенно ложусь спать.

Какое ужасное происшествие! Оскорбленный сборщик сидел и молчал в продолжение нескольких минуть и вот, наконец, гнев его разразился во всей своей силе. Оскорблен и кто же? Великий человек, богатый родственник холостяк, который может сделать Морлину своей наследницей, который может обезпечить будущность младшого малютки. Благое небо, чем все это кончится!

-- Я очень сожалею, сэр, что так вышло, - проговорил униженно мистер Кенвигз.

-- Не говорите мне о вашем сожалении; если бы оно было искренно, вы осадили бы во-время этого наглеца. - возразил мистер Лилливик ядовито.

Все общество было парализовано этой, так неожиданно разыгравшейся семейной драмой. Подвальный этаж стоял разинув рот о вытаращив на сборщика изумленные глаза. Остальные гости тоже оцепенели при виде гнева великого человека.

Мистер Кенвигз, всегда неловкий в таких щекотливых делах, только подлил масла в огонь, сказав в видах примирения: - Я был далек от мысли, сэр, чтобы такое ничтожное обстоятельство, как исчезновение стакана с пуншем, могло вас вывести из себя.

-- Когда я выходил из себя? Что вы хотите этим сказать? - Ведь это, наконец, просто дерзость, мистер Кенвигз! - воскликнул сборщик, окончательно взбеленившись. - Морлина, дитя, дай мне мою шляпу.

-- О, мистер Лилливик, не уходите! - проговорила мисс Петоукер с обворожительной улыбкой.

Но мистер Лилливик остался равнодушен к чарам сирены и упрямо повторял: "Морлина, мою шляпу!". Когда этот возглас раздался в четвертый раз, мистрисс Кенвигз упала на стул и залилась такими горькими слезами, которые могли бы тронуть не то что сердце сборщика водяных пошлин, а гранитный утес. В то же самое время четыре маленькия девочки, получив предварительно кое-какие таинственные инструкции свыше, вцепились в коротенькия брюки дядюшки и хотя весьма неправильным, но чрезвычайно милым детским языком, пришептывая и картавя, принялись умолять его остаться.

-- Зачем мне оставаться, дорогие мои? Здесь никто во мне не нуждается, - сказал в ответ сборщик пошлин.

-- О, дядя! Не говорите таких жестоких слов, если не хотите меня убить, - прорыдала мистрисс Кенвигз.

-- Я знаю, некоторые из присутствующих наверное приписывают мне это желание, - ответил мистер Лилливик, бросая злобный взгляд на Кенвигза. - Я вышел из себя, вам это понравится?

-- Я не могу переносить, чтобы он так смотрел на моего мужа! Семейные ссоры так ужасны! О! - рыдала мистрисс Кенвигз.

Черты сборщика пошлин разгладились, и, сдаваясь на увещания всего общества, поддержавшого просьбу хозяина, он положил шляпу и протянул ему руку.

-- Теперь, Кенвигз, позвольте вам сказать следующее: если бы даже мы разстались врагами, мой гнев не повлиял бы на те несколько фунтов, которые я намерен завещать вашим детям. Судите же сами, насколько я вышел из себя, - произнес торжественно сборщик.

-- Морлина Кенвигз, - закричала мать этой юной девицы в приливе родственных чувств, - стань на колени перед дядей и умоляй его никогда не забывать тебя! Он ангел, а не человек, это я всегда говорила!

Мисс Морлина, как настоящая послушная дочь, бросилась к деду, с явным измерением выразить свои верноподданническия чувства вышеуказанным способом, но мистер Лилливик и не допустил до этого, и приняв ее в свои объятия, нежно поцеловал. Тогда умиленная мистрисс Кенвигз принялась осыпать поцелуями великодушного сборщика пошлины. Шепот одобрения пронесся по толпе гостей, бывших свидетелями этой потрясающей сцены.

Таким образом достойный джентльмен снова сделался героем вечера и душой общества, словом, занял свое прежнее высокое место льва, с которого временно спустился, вследствие разыгравшихся в маленьком обществе страстей. Говорят, что четвероногие львы бывают кровожадны только тогда, когда они голодны, о двуногих же львах можно сказать, что они свирепы лишь до тех пор, пока не насытят своего тщеславия. Мистер Лилливик вознесся теперь во мнении общества до недосягаемой высоты, во-первых, потому, что он доказал свое могущество, заставив смириться мистера Кенвигза, во-вторых, потому, что он намекнул на свое богатство, сообщив о своих намерениях относительно завещания. Кроме того, престиж его увеличился еще тем, что он выказал свою добродетель и великодушное сердце. И так, мистер Лилливик остался в выигрыше во всех отношениях, и в довершение всего получил огромную порцию пунша, гораздо больше той, которую так дерзко похитил у него Ньюмэн Ногс.

-- Прошу прощенья, господа, что снова врываюсь к вам, - сказал Кроуль, появившись на пороге в эту счастливую минуту, - но дело очень странное, не правда ли? Ведь Ногс живет в этом доме уже лет пять, если не больше, и никто из нас не запомнит, чтобы у него когда-нибудь бывали гости.

-- Конечно, время для визита выбрано довольно странное, - согласился сборщик пошлин, - да и поведение мистера Ногса весьма загадочно, чтобы не сказать больше.

-- Я с вами совершенно согласен, - произнес Кроуль, - и даже должен прибавить, что, насколько я могу судить, эти два столь неожиданно появившиеся архангела сбежали из какого-нибудь подозрительного места.

-- Почему вы так думаете? - спросил сборщик с аппломбом человека, который уполномочен говорить от лица всего общества. - Я надеюсь, у вас нет основания предполагать, что эта парочка улизнула, не заплатив причитающихся с нея пошлин?

Мистер Кроуль состроил презрительную мину и уже собирался разразиться громовою речью против всяких пошлин и налогов, но во-время удержался, услыхав свирепый шепот Кенвигза и увидав кивки и подмигиванья его дражайшей половины.

-- Дело, видите ли, в том, - сказал Кроуль, который все это время подслушивал у дверей Ньюмэна Ногса, - дело в том, что я слышал кое-что из их разговора, - они говорили так громко, что услышал бы и глухой. И вот, из того, что я мог разобрать, я убедился, что они откуда-то бежали. Я не хочу путать мистрисс Кенвигз, но мне кажется., что эти молодцы сбежали или из тюрьмы, или из больницы, и чего доброго принесли с собой заразу какой-нибудь тифозной горячки, или чего-нибудь в этом роде, а ведь это может быть опасно для детей.

Предположение мистера Кроуля произвело такое потрясающее действие на мистрисс Кенвигз, что понадобилась вся нежная заботливость мисс Петоукер из королевского Дрюрилэнского театра, чтобы привести эту леди в состоянии относительного спокойствия. Нельзя также упомянуть об удивительном присутствии духа мистера Кенвигза, который поднес флакончик с нюхательною солью так близко к носу супруги, что в результате никто не взялся бы решить, чем были вызваны слезы, заструившияся по лицу этой чадолюбивой матери, её взволнованными чувствами, или действием флакончика с солью.

Дамы выразили свою симпатию испугу мистрисс Кенвигз, все вместе и каждая в отдельности, заключив свои соболезнования хоровым припевом, в котором можно было разобрать несколько прочувствованных фраз в роде следующих: "Бедняжечка!" - "Будь я на ее месте, я поступила точно так же". - "Друзья мои, какое испытание!" - или "Только мать может понять эти чувства".

Среди всей этой сумятицы было ясно только одно: - неизбежность опасности. Мистер Кенвигз приготовился подняться наверх к мистеру Ногсу для объяснений и пропустил уже предварительно стаканчик пуншу, чтобы установить в себе непоколебимую твердость духа, как вдруг внимание всего общества было отвлечено новым неожиданным происшествием, гораздо ужаснее первого.

Да, весь предыдущий переполох был ничто в сравнении с тем содомом, какой поднялся теперь. Сверху послышался крик, немедленно перешедший в пронзительные вопли; повидимому, вопли неслись из задней комнаты второго этажа, где в это время покоился юный наследник Кенвигзов. Заслышав эти дикие звуки, мистрисс Кенвигз тотчас же сообразила, что в кроватку малютки забралась бешеная кошка и высасывает из него кровь, а крики испускает маленькая нянька, которая спала и только-что проснулась. Посудите же сами, как велики были смятение и испуг всей компании, когда мистрисс Кенвигз, высказав это ужасное предположение, отчаянно заломила руки и бросилась к дверям.

-- Мистер Кенвигз, узнайте, что там такое, скорее, - кричала сестра мистрисс Кенвигз, вцепившись в нее, чтобы остановить её порывы. - Да не барахтайся так, душенька, я то я буду не в силах тебя удержать.

-- Мой мальчик! Мой милый, милый, милый мальчик! - вопила мистрисс Кенвигз, причем каждый "милый" выходило ровно на один тон выше предыдущого. Мое единственное сокровище, мой прелестный невинный Лилливик! О, пустите меня к нему, пустит-и-и-и-те!

Подгоняемый этими отчаянными воплями и плачем четырех малюток, мистер Кенвигз мчался по лестнице в ту комнату, откуда доносились крики; в дверях он столкнулся с Николаем, который, держа ребенка на руках, бежал вниз так стремительно, что любящий отец от полученного им при столкновении толчка отлетел ступенек на шесть назад и растянулся на ближайшей площадке, прежде чем успел открыть рот, чтобы спросить, в чем дело.

-- Не бойтесь, - закричал Николай, вбегая к Кенвигзам. - Вот он; успокойтесь, ничего не случилось! - С этими и многими другими успокоительными фразами в том же роде он передал мистрисс Кенвигз ребенка (которого в своей поспешности держал вверх ногами), а сам побежал помогать мистеру Кенвигзу. Он застал мистера Кенвигза уже в сидячем положении; достойный джентльмен изо всех сил тер себе лоб, хлопал глазами и, видимо, еще не совсем оправился от своего падения.

Успокоенное таким счастливын исходом трагического происшествии, общество стало понемногу приходить в себя. Надо, однако, заметить, что последствием овладевшей им временно паники было несколько необъяснимо странных недоразумей или ошибок; так, например, холостой друг мистера Кенвигза довольно долго держал в объятиях сестру мистрисс Кенвигз, очевидно, принимая ее за самое мистрисс Кенвигз, а почтенный мистер Лилливик до того растерялся, что (это заметили многия) принялся целовать за дверьми мисс Петоукер, да с таким невозмутимым хладнокровием, как будто это было совершенно в порядке вещей.

-- Видите, ничего не случилось, - сказал опять Николай, возвращаясь и подходя к мистрисс Кенвигз. - Девочка, сторожившая ребенка, должно быть очень устала; она заснула и подожгла себе волосы свечкой.

-- Ах, ты, негодная тварь! - закричала мистрисс Кенвигз, потрясая указательным перстом перед самым носом тринадцатилетней преступницы с опаленными волосами и перепуганным лицом, подоспевшей как рал в эту минуту.

и принес сюда, чтобы успокоить вас.

После этого краткого объяснения несчастный ребенок, бывший крестником сборщика пошлин и потому отзывавшийся на соединенное имя Лилливик-Кенвигз, стал переходить с рук на руки, причем буквально чуть не задохся от ласк, но был приведен в чувство материнскими обьятиями, от которых он заревел самым отчаянным образом. Естественно, что после этого всеобщее внимание сосредоточилось на няньке, имевшей дерзость поджечь себе волосы. Получив достаточное количество щипков и щелчков от самых энергичных из дам, сия зловредная девица была милостиво отпущена домой, но девятипенсовик, полагавшийся ей за труд, остался в пользу семейства Кенвигзов.

-- Как мне благодарить вас? воскликнула мистрисс Кенвигз, обращаясь к спасителю юного Лилливика. - Я, право, не нахожу слов.

-- Пожалуйста, не благодарите меня, я не сделал ничего такого, что заслуживало бы какой-нибудь особенной благодарности, - отвечать Николай.

-- Он бы сгорел за живо, если бы вы не подоспели на помощь, - произнесла с улыбкой мисс Петоукер.

-- Не думаю; здесь столько народу, что кто-нибудь услышал бы крики прежде, чем случилось бы что-нибудь серьезное.

-- Но всяком случае мы должны выпить за ваше здоровье, - сказал мистер Кенвигз, указывая на стол, уставленный бутылками.

-- В моем отсутствии сколько угодно, - ответил Николай, улыбаясь, - но, что касается меня, я, право, не в силах: я совершил такое утомительное путешествие, что совсем не гожусь в собеседники. Я только мешал бы вашему удовольствию и, пожалуй, заснул бы за столом. С вашего позволения, я отправлюсь опять к моему другу, мистеру Ногсу, который уже вернулся к себе, убедившись, что ничего важного не случилось. Спокойной ночи!

впечатление.

-- Какой восхитительный молодой человек! - воскликнула мистрисс Кенвигз.

-- Вполне джентльмен, - сказал мистер Кенвигз. - Неправда ли, мистер Лилливик?

-- Да, - пробурчал сборщик пошлин, с сомнением пожимая плечами.

-- Я полагаю, вы не заметили ничего предосудительного с его поведении, дядя, - сказала мистрисс Кенвигз.

милого малютки!

-- Вашего тезки, - сладко улыбаясь, докончила мистрисс Кенвигз.

-- Я надеюсь, что он будет с честью носить свое имя, - подхватил мистер Кенвигз, желая окончательно задобрить сборщика пошлин. - Надеюсь, что он никогда не заставить своего крестного краснеть за него, и будет достойным представителем рода Лилливиков, имя которых он носит. Я должен сказать (и мистрисс Кенвигз наверно разделяет мои чувства)... я должен сказать следующее: я смотрю на тот факт, что мой единственный сын носит имя Лилливика, как на одно из величайших благ моего существования.

-- Как на величайшее блого, Кенвигз, - шепнула ему жена.

-- Да, как на величайшее блого, - понравился мистер Кенвигз. - Конечно, я еще не заслужил этого блага, но со временем надеюсь заслужить.

вполне оценил всю деликатность этого маневра и тут же, не сходя с места, предложил тост за здоровье неизвестного юноши, проявившого в этот вечер столько мужества и присутствия духа.

-- Этот юноша производит впечатление очень милого молодого человека, я не боюсь в этом сознаться, и обладает хорошими манерами, которые, вероятно, находятся в полной гармонии с его внутренними качествами, - произнес в заключение мистер Лилливик, снисходя таким образом до уступки, которую общество должно было ценить.

-- Он очень интересный молодой человек и прекрасно держит себя, - сказала мистрисс Кенвигз.

-- Конечно, - подтвердила мисс Петоукер. - В его манерах есть что-то... ах, Боже мой, опять забыла это слово!..

-- Какое? - спросил мистер Лилливик.

и вообще делают вещи в таком роде? Как называют такия повадки?

-- Аристократическими, - сказал сборщик наудачу.

-- Да, да, вот именно: в нем есть что-то аристократическое, неправда ли?

Присутствующие джентльмены с улыбкой переглянулись, как бы желая сказать: "о вкусах не спорят", но дамы решили, в один голос, что в Николае действительно есть что-то аристократическое, и так как никто этого не оспаривал, то мнение дам восторжествовало.

К этому времени пунш был выпит, и маленькие Кенвигзы, уже несколько времени распяливавшие свои глазенки маленькими пальчиками, начали, наконец, плакать и настоятельно требовать, чтобы их уложили в постельку. Сборщик посмотрел на часы и объявил к общему сведению, что уже два часа ночи. Одни из гостей, удивились, другие ужаснулись, шляпы и шляпки появились из под столов и были розданы владельцам. Затем пошли нескончаемые рукопожатия и горячия уверения со стороны гостей, что никогда в жизни им не случалось проводить такою восхитительного вечера: они думали, что теперь половина одиннадцатого, никак не больше; они очень желали бы, чтоб мистер и мистрисс Кенвигз справляли годовщину своей свадьбы каждую неделю; они удивляются уменью мистрисс Кенвигз вести дом и хозяйство. Одним словом, хозяевам пришлось выслушать много очень приятных вещей. На все эти лестные замечания они отвечали самыми красноречивыми изъявлениями благодарности всем леди и джентльменам в отдельности за то, что те почтили своим присутствием их вечер, и выразили надежду, что милым гостям было хоть вполовину так весело, как они старались это показать.

перед ними бутылку. Оба они так усердствовали, что под конец вечера Ньюмэн, если бы его спросили, затруднился бы ответить, трезв ли он сам и случалось ли ему когда-нибудь иметь собеседником такого пьяного джентльмена, как его новый знакомый.