Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XVII, описывает дальнейшия события в жизни мисс Никкльби.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XVII, описывает дальнейшия события в жизни мисс Никкльби. (старая орфография)

ГЛАВА XVII
описывает дальнейшия события в жизни мисс Никкльби.

С тяжелым сердцем и грустными предчувствиями, которых никакия усилия воли не могли подавить, выходила из Сити Кет Никкльби утром того дня, когда должны были начаться её занятия у госпожи Нанталины. Городские часы показывали только три четверти восьмого, когда она уже пробиралась одна по шумным улицам Лондона, направляясь х Вест-Энду.

Много бледных, болезненных девушек, назначение которых в жизни - терпеливо трудиться, соперничая в этом с скромным шелковичным червем, над производством дорогих нарядов, украшающих богатых и безпечных франтих, много таких девушек проходит в этот ранний час по улицам столицы, направляясь к месту своего дневного труда, наскоро, словно крадучись, урывая немногие глотки свежого воздуха и ловя на ходу редкий солнечный луч, который должен скрасить их монотонное существование в течение долгих, томительных часов, составляющих их рабочий день. Подходя к модным кварталам, Кет все чаще и чаще встречала девушек этого класса, спешивших, как и сама она, к своей тяжелой работе, и по их нездоровому виду, по их усталой, слабой походке все больше и больше убеждалась, что предчувствия её были основательны.

Она пришла к госпоже Манталини за несколько минут до назначенного часа. Походив перед домом в надежде, не подойдет ли кто-нибудь из её будущих сотоварок и не избавит ли ее от неприятной необходимости объяснять прислуге цель своего посещения, она, наконец, робко постучалась у подъезда. Ей отворили не скоро; отворил заспанный лакей, который успел кое-как застегнуть свою полосатую куртку, спускаясь но лестнице, и теперь подвязывал передник.

-- Дома госпожа Манталини? - спросила Кет дрожащим голосом.

-- Трудненько не застать ее в такую пору, мисс, - отвечал лакей таким тоном, что лучше бы он прямо сказал: "моя милая".

-- Могу я ее видеть?

-- Видеть? - протянул лакей с удивлением, придерживая дверь, выпучив глаза на посетительницу и широко ухмыляясь. - Разумеется, нет.

-- Она сама назначила мне придти сегодня, - пролепетала Кет. - Я... я буду здесь работать.

-- А, так вам следовало звонить вот сюда, в мастерскую, - сказал лакей, дотрогиваясь до ручки звонка. - Впрочем, постойте, я забыл... Мисс Никкльби, так ваша фамилия?

-- Да.

-- Так проходите наверх: госпожа Манталини вас ждет. Вот сюда. Осторожнее... не споткнитесь об эти вещи на полу.

С таким предостережением, относившимся к безпорядочной куче всевозможных предметов домашняго хозяйства: подносов со стаканами, ламп, пустых бутылок и пирамид из стульев, загромождавших всю прихожую и достаточно ясно свидетельствовавших о том, что накануне здесь происходила пирушка, лакей проследовал во второй этаж и ввел Кет в маленькую комнатку, имевшую сообщение с той, где она в первый раз видела хозяйку магазина.

-- Подождите здесь, я ей сейчас доложу.

Высказав это обещание с большой снисходительностью, лакея удалился и оставил Кет одну.

Комната не проставляла нечего особенно интересного. Из всей её обстановки больше всего бросался в глаза писанный масляными красками поясной портрет г-на Манталини, которого художник изобразили в небрежно-грациозной позе, с запущенной в волосы пятерней, что выставляло в очень выгодном свете бриллиантовый перстень на его мизинце, свадебный подарок госпожи Манталини. Но если нечем было развлечься в этой комнате, за то в смежной слышались голоса, и так как беседующие говорили очень громко, а переборка была очень тонка, то Кет не могла не распознать, что голоса эти принадлежали г-ну и г-же Манталини.

-- Душа моя, - говорил г-н Манталини, - если ты будешь так жестоко, так дьявольски оскорбительно ревновать, ты будешь очень несчастна, ужасно, чертовски несчастна!

Засим послышался такой звук, как будто г-н Манталини прихлебывал свои кофе.

-- Я и так несчастна, - отвечала г-жа Манталини, очевидно, сквозь слезы.

-- А все оттого, что ты злая, ничем не довольная, чертовски неблагодарная маленькая фея, - сказал г-н Манталини.

-- Вовсе нет, - проговорила г-жа Манталини с рыданием.

-- Не приходи в дурное расположение духа, мой ангел, - продолжал г-н Манталини, разбивая яйцо. - У нас такая миленькая, такая дьявольски обворожительная мордашка, что ей совсем не следует дуться; она тогда теряет нею свою привлекательность и становится сердитой и отталкивающей, как у какой-нибудь противной, страшной старухи-колдуньи.

-- Так мы умаслим ее другим способом, таким, какой ей больше по вкусу. А не желает, так и совсем не станем умасливать, - отозвался г-н Манталини, не вынимая изо рта чайной ложечки, которою он кушал яйцо.

-- Тебе легко говорить, - заметила г-жа Манталини.

-- Не очень-то легко, когда ешь яйцо в смятку и желток течет у тебя по жилету, потому что для какого хочешь жилета, кроме желтого, яичный желток - аксессуар совсем неподходящий.

-- Ты волочился за ней целый вечер, - сказала г-жа Манталини, видимо желая направить разговор к тому пункту, с которого он начался.

-- Нет, жизнь моя, это неправда.

-- Правда, правда! Я весь вечер смотрела на тебя.

-- Ах, мои милые, плутовские, блестящие глазки! Так вы весь вечер смотрели на меня! - воскликнул томным голосом г-н Манталини в порыве восторга. - О, сатана и все черти!

-- И я опять повторяю, - продолжала, не слушая его, г-жа Манталини, - что ты не должен вальсировать ни с кем, кроме жены. Я не могу этого выносить, Манталини, я отравлюсь!

-- Она отравится! Она будет жестоко страдать! О, нет! - воскликнул с пафосом г-н Манталини, который, судя но звуку его голоса, пересел на другое место, поближе к жене. - Нет, нет, она не отравится, потому что муж у нея красавец мужчина и мог бы жениться на двух графинях и на богатой вдове.

-- На двух? - переспросила госпожа. - Ты раньше говорил на одной.

-- На двух, как честный человек! На двух настоящих графинях, красавицах и богачках, разрази меня Бог!

-- Так отчего же ты не женился? - спросила г-жа Манталини игриво.

-- Отчего? А разве я не встретил на одном утреннем концерте прелестную маленькую волшебницу, самую обворожительную в целом мире? Теперь эта волшебница - моя жена; так пускай же все графини и вдовы на свете провалятся ко всем...

Г-н Манталини не кончил этой фразы и влепил в щечку супруге звонкий поцелуй, который та возвратила, после чего поцелуи уже не прекращались, продолжаясь в перемежку с едой.

-- Ну, а как насчет капиталов, сокровище моей жизни, - сказал г-н Манталини, когда завтрак и нежности кончились, - много ли у нас налицо?

-- Очень немного, - отвечала супруга.

-- Надо добыть, ангел мой. Возьмем за бока старикашку Никкльсби: пусть даст нам под вексель.

-- Да зачем тебе деньги? У тебя теперь все, кажется, есть, - улещала его г-жа Манталини.

-- Душа души моей, - отвечал на это супруг, - у Скребса продается такая лошадь, что грех и преступление ее упустить. Задаром отдают, свет моих очей!

-- Задаром? Вот это хорошо! - воскликнула супруга

-- Положительно задаром. За сто гиней - с гривой, с ногами, чолкой и хвостом. Лошадь красоты неземной, неописанной. Я махну на ней в парк, обгоню экипажи отвергнутых графинь. Старая колотовка-вдова упадет в обморок с досады и горя, а две другия скажут: "Он женился, - для нас он погиб. О, проклятие!" Оне адски возненавидят друг друга и пожелают, чтобы ты умерла. Ха, ха!.. Ловкая махинация, чорт побери!

Благоразумие г-жи Манталини, если оно у нея было, не могло устоять перед такой заманчивой картиной её торжества. Позвенев в кармане ключами, она объявила, что пойдет посмотреть, не найдется ли чего у нея в конторке, затем встала со стула, отворила дверь и вошла в ту комнату, где была Кет.

-- Ах, Боже мой, вы здесь, дитя мое! Как вы сюда попали? - воскликнула с удивлением г-жа Манталини, попятившись назад.

-- Я здесь давно жду, - проговорила Кет, обращаясь к хозяйке. - Должно быть, слуга забыл обо мне доложить.

-- Манталини, ты должен приструнить этого человека, - сказала г-жа Манталини своему мужу. - Он вечно все забывает.

-- Я оторву ему нос за то, что он оставляет скучать одну такую красоточку, - объявил супруг решительным тоном.

-- Манталини, ты забываешься! - сказала жена.

-- Себя я забываю, душенька, - это возможно, но тебя - никогда! - отвечал г-н Манталини, целуя у нея руку и гримасничая в сторону мисс Никкльби, которая поскорее отвернулась.

Умиротворенная этим комплиментом, хозяйка магазина достала из конторки какие-то бумаги и вручила их мужу, который принял этот дар с нескрываемым восторгом. Затем она попросила Кет следовать за ней, и, после нескольких безуспешных попыток со стороны г-на Манталини обратить на себя внимание молодой девушки, обе дамы вышли, оставив интересного джентльмена валяться на диване с ногами выше головы и с газетой в руках.

Спустившись с лестницы и пройдя корридором, г-жа Манталини вошла в большую комнату в задней части дома. Десятка два молодых женщин сидело здесь за работой. Оне шили, кроили, тачали, подметывали и исполняли множество других мелких работ, известных только знатокам портняжного искусства. Комната была душная, с окном в потолке, такая глухая и тихая комната, какую только может пожелать хозяйка магазина для своих мастериц.

Г-жа Манталини громко позвала: "мисс Нэг!", и к ней сейчас же подбежала низенького роста особа, с суетливыми манерами, расфранченная в пух и прах и исполненная сознания своей важности. Остальные дамы в комнате перестали на время работать и принялись шептаться, обмениваясь критическими замечаниями насчет новоприбывшей - фасона её платья и добротности материи, из которой оно было сшито, фигуры её, цвета лица и общого вида, - проявляя таким образом ту самую степень благовоспитанности, какую можно наблюдать среди представителей высшого круга в бальной зале

-- Мисс Нэг, это та молодая особа, о которой я вам говорила, - сказала г-жа Манталини.

Мисс Нэг состроила почтительную улыбку, выслушивая свою госпожу, весьма искусно преобразила ее в благосклонно-снисходительную, как только повернулась к Кет, и сказала, что хотя с новенькими всегда много хлопот, но она надеется, что молодая особа приложит все старания быть полезной, и на основании этой надежды она, мисс Нэг, готова заранее подарить ее своей дружбой.

-- Я думаю, на первое время будет лучше всего приставить мисс Никкльби к магазину: пусть она помогает вам принимать посетительниц и примеривать платья, - сказала г-жа Манталини. - Она едва ли может быть пока полезна здесь, в мастерской, а там ей наружность...

-- Будет прекрасно гармонировать с моей, - подхватила мисс Нэг. - Вы совершенно правы, г-жа Манталини, и я могла заранее предсказать, что вы не замедлите об этом догадаться. У вас во всем такая гибель вкуса, что я просто понять не могу. Я часто говорю это нашим девицам, - когда и где вы успели научиться всему, что вы знаете. Гм... Да, да, мисс Никкльби совсем мне под пару, только волосы у меня немного темнее, да гм... нога, я думаю, будет поменьше. Надеюсь, мисс Никкльби не посетует на меня за это последнее заявление, когда узнает, что наша семья славилась маленькими ногами с тех самых пор гм... да, вероятно, с тех пор, как в нашей семье есть вообще ноги. У меня был дядя, г-жа Манталини (он жил в Чельтенгаме, - имел там превосходную табачную лавку, и дела его процветали), гм... Так у него были такия крошечные ноги, - ну, словом, не больше тех, что приделываются к деревяшкам дли калек, и при том стройные ноги, г-жи Манталини, удивительно стройные.

-- Должно быть немного смахивающия на копыта, - заметила хозяйка.

-- Ах, как это похоже на вас! - воскликнула в восторге мисс Нэг. - Ха, ха, ха! На копыта! Замечательно остроумно! Я и то постоянно твержу нашим девицам: "Положительно, mesdames, что бы там ни говорили, а я всегда скажу: никогда и нигде не встречала я такого остроумия гм... А я видала на своем веку немало остроумных людей. Когда был жив мой брат (я заведывала хозяйством у него в доме, мисс Никкльби), так у нас раз в неделю по вечерам собиралась молодежь, три или четыре молодых человека, славившихся своим остроумием в те времена... И все таки я всегда повторяю девицам (да вот, еще сегодня поутру я это говорил мисс Симмондс): "Никогда и нигде не встречала я такого необыкновенного остроумия гм.. у г-жи Манталини. Она острит так тонко, так язвительно и вместе с тем так добродушно, что для меня навсегда останется тайной, где и каким образом она этому научилась".

Мисс Нэг умолкла, чтобы перевести дух, и пока она молчит, мы позволим себе сделать на её счет одни замечание - не но поводу её поразительного красноречия и не менее редкой почтительности по отношению к г-жи Манталини, - о, нет! То и другое слишком очевидно и не требует комментарий. Мы скажем только, что мисс Нэг, пускаясь говорить, имела привычку прерывать потоки своего красноречия звонким, пронзительным "гм", значение которого в её устах истолковывалось её знакомыми различно. Одни из них говорили, что мисс Нэг имеет слабость к гиперболам и вводит в свою речь это словечко, когда какая-нибудь новая гипербола нарождается в её мозгу. Другие полагали, что она прибегает к нему, когда ей не хватает слов, просто затем, чтобы выиграть время и не дать себя перебить. Можно, пожалуй, прибавить, что мисс Нэг претендовала на молодость, хотя давно оставила ее за плечами, что она была пуста и тщеславна и принадлежала к числу тех людей, которым можно верить, пока они на глазах.

-- Вы потрудитесь объяснить мисс Никкльби, в чем будут состоять её обязанности, - сказала ей г-жа Манталини. - Итак, я оставляю ее с вами. Не забудьте же, мисс Нэг, что я вам говорила.

Мисс Нэг, конечно, ответила, что забыть хоть одно слово, слетевшее с уст г-жи Манталини, физически и нравственно невозможно, после чего хозяйка заведения, удостоив своих помощниц общим благосклонным пожеланием доброго утра, величественно выплыла из комнаты.

-- Очаровательная женщина, - неправда ли, мисс Никкльби? - сказала ей вслед мисс Нэг, с улыбкой потирая руки.

-- Не знаю, я ее мало видела - отвечала. Кет.

-- А видели вы г-на Манталини⁹

-- Да, два раза.

-- Неправда ли, интересный мужчина?

-- Мне, признаюсь, он совсем не показался интересным.

вы меня удивляете!

-- Может быть, я слишком глупа и не умею его оценить, - проговорила Кет, снимая с себя шляпку, - но так как мое мнение и нем не может представлять большого интереса ни для него, ни для других, то я жалею, что составила его, и, вероятно, не скоро его изменю.

-- Разве вы не находите его красивым? - спросила Кет одна из молодых девиц.

-- Быть может, он и красив, но я этого не вижу, - отвечала Кет.

-- А какие у него чудные лошади и как он ими правит! - вставила другая девица.

-- Очень возможно, но я не видела его лошадей.

-- Не видели? - подхватила мисс Нэг. - Вот то-то и есть! Как же вы позволяете себе сулить о джентльмене, не имея понятия, какой у него выезд?

В этом замечании старой модистки было столько пошло-условного даже на неопытный взгляд девочки-провнициалки, что Кет, которой и помимо этого хотелось переменить разговор, воздержалась от дальнейших возражении, и поле битвы осталось за мисс Нэг.

не находит ли она, что черный костюм во многих отношениях неудобен.

-- Да, это правда, - отвечала Кет с горьким вздохом.

-- Черное так марко и черезчур греет, - прибавила та же мастерица, оправляя платье на Кет.

Кет могла бы ответить, что траурный черный костюм не всегда греет, что зачастую он холодить больше всякого другого, что он не только леденит сердце того, кто его носит, но распространяет свое холодное влияние на самых близких наших друзей, замораживает все источники доброты и участия, губит в зародыше обещания, расточавшияся когда-то так щедро, и создаст вокруг нас безотрадную пустыню. Немногим из людей, потерявших друга или близкого родного, кем держалась вся их жизнь, не довелось больно почувствовать расхолаживающее действие своего траура. Кет давно его чувствовала, а в эту минуту почувствовала особенно живо и не могла удержаться от слез.

-- Мне очень жаль, что я вас разстроила своими глупыми словами, - сказала ей та же девушка. - Я сболтнула, не подумавши. Вы верно в трауре по каком-нибудь близком родственнике?

-- По ком, мисс Симмондс? - спросила во всеуслышание мисс Нэг.

-- По отце, - отвечала девушка тихо.

-- А, по отце, - протянула мисс Нэг, не давая себе ни малейшого труда понизить свой голос. - И долго он хворал, мисс Симмондс?

-- Тс, тише! Я не знаю, - отвечала та.

Согласно установившемуся в мастерской г-жи Манталини неизменному правилу стараться выведать всю подноготную о каждой вновь поступающей мастерице, молодые особы, составлявшия её штат, сгорали желанием знать, кто такая Кет, оттуда она, и что ее заставило поступить швеей в магазин. Но, несмотря на то, что наружность её и волнение должны были только подстрекнуть естественное их любопытство, довольно им было заметить, что их распросы заставляют ее только страдать, чтобы всякия проявления этого любопытства прекратились, и мисс Нэг, уразумев полную безнадежность дальнейших попыток получить более обстоятельные сведения о "новенькой" в данную минуту, неохотно скомандовала девицам, чтобы оне перестали болтать и принимались за работу.

После этого работа продолжалась в глубоком молчании до половины второго, когда на кухне подали завтрак - жареную баранину с картофелем. Позавтракав, мастерицы вымыли руки (то и другое служило для них единственным отдыхом в течение дня), засели опять за работу и работали, не разгибая спины, пока грохот экипажей на улице и громкий стук дверных мостков у соседних домов не возместили, что более счастливые члены общества тоже начали свой рабочий день.

Один из этих ударов дверных молотков, резкий стук в дверь квартиры г-жи Манталини, - доложил о прибытии одной знатной или, вернее, богатой дамы, ибо у нас, кажется, еще не перестали делать различие между богатством и знатностью. Дама приехала с дочерью примерить платья, давно уже заказанные к придворному балу, и Кет отрядили ассистентом к мисс Нэг, которая должна была принимать посетительниц под верховным надзором самой г-жи Манталини.

Роль Кет в торжественной процедуре примериванья была очень скромна: она должна была держать различные статьи туалета и подавать их по мере надобности мисс Нэг. Иногда ей приказывали завязать какой-нибудь шнурок или застегнуть крючок. Казалось бы, она могла с полным основанием разсчитывать, что именно, благодаря второстепенности её обязанностей в данном случае сварливость и заносчивость заказчиц не могут коснуться её. Но как на грех случилось, что маменька и дочка были не в духе, от них досталось всем на орехи, и бедная девушка получила сполна свою долю обид. Она была неловка, руки у нея оказались холодные, грязные, грубые. Все-то она делала шиворот-на-выворот; оне удивлялись, как может г-жа Манталини держать таких помощниц, убедительно просили отрядить к ним кого-нибудь другого, когда оне приедут в следующий раз, и так далее.

что род занятий может унижать человека. Правда, ее и раньше путала перспектива тяжелого труда изо дня в день, но зарабатывать свой хлеб не казалось ей унизительным, пока не приходилось иметь дела с дерзостью и высокомерием высших. Философия научила бы ее, это все унижение было на стороне тех, кто мог упасть так низко, чтобы не стыдиться проявлять свои дурные страсти без всякой причины, но по молодости лет она не могла утешаться такой философией, и законная её гордость была уязвлена. Низшим классам нередко ставят в упрек, что они хотят быть выше своего положения. Не объясняются ли подобные жалобы тем простым фактом, что представители высших классов часто бывают ниже своего положения?

себя, как в тюрьме. На углу улицы ее ждала мать, и оне вместе отправились домой. Бедной девушк было тем тяжелее, что она должна была скрывать свои чувства и притворяться, что разделяет сангвиническия упования своей спутницы.

-- Знаешь, Кет, о чем я думала весь день? - говорила мистрисс Никкльби. - Я думала, какую великолепную аферу сделает г-жа Манталини, если возьмет тебя в компаньонки по своему магазину. И в этом нет ничего невозможного. Я даже знаю такой случаи. Помнишь мисс Браундок, свояченицу двоюродного брата твоего бедного отца? Так вот она попала в компаньонки к содержательнице одной школы в Гаммерсмите и нажила большое состояние в самое короткое время. Вот только не припомню хорошенько, какая это мисс Браундок: не та-ли, что выиграла десять тысяч фунтов в лоттерею? Кажется, что та... Ну, да, наверно та, теперь я припоминаю. "Манталини и Никкльби", как это хорошо звучит!.. А если Николаю, даст Бог, тоже посчастливится в жизни, так может случиться, что на одной с вами улице будет проживать доктор философии Никкльби, директор Вестминстерской коллегии.

-- Милый Николай! - прошептала Кет, доставая из ридикюля письмо от брата из Дотбойс-Голла. - Я позабыла все наши невзгоды, мама, когда прочла его веселое письмо. Так радостно думать, что ему хорошо, что он доволен и счастлив! Что бы ни пришлось нам еще вытерпеть в будущем, эта мысль будет всегда служить нам утешением.

Бедная Кет! Она не подозревала, как шатко было её утешение и как скоро ей предстояло с ним разстаться.