Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XXXVI, приватная и конфиденциальная, ибо касается семейных дел. О том, как мистер Кенвигз испытал жестокое потрясение и как мистрисс Кенвигз блистательно перенесла свою болезнь.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XXXVI, приватная и конфиденциальная, ибо касается семейных дел. О том, как мистер Кенвигз испытал жестокое потрясение и как мистрисс Кенвигз блистательно перенесла свою болезнь. (старая орфография)

ГЛАВА XXXVI
приватная и конфиденциальная, ибо касается семейных дел. О том, как мистер Кенвигз испытал жестокое потрясение и как мистрисс Кенвигз блистательно перенесла свою болезнь.

Было часов семь вечера, и в узких улицах по соседству с Гольден-Сквером уже начинало смеркаться, когда мистер Кенвигз послал купить пару лайковых белых перчаток (из самых дешевых сортов, по четырнадцати пенсов за пару) и, выбрав ту перчатку, которая была покрепче и которая, к слову сказать, оказывалась на правую руку, вышел на крыльцо с торжественным и взволнованным видом и принялся старательно обертывать ею шишечку деревянного молотка. Выполнив эту задачу с большим знанием дела, мистер Кенвигз затворил дверь и перешел через улицу, чтобы полюбоваться эффектом своей работы с противоположной стороны. Убедившись, что она исполнена блистательно, он вернулся на крыльцо и, крикнув Морлине сквозь замочную скважину, чтобы она отперла ему дверь, скрылся в доме и больше не показывался.

Собственно говоря, если разсматривать вопрос с отвлеченной точки зрения, не было, по видимому, никаких резонных причин трудиться именно над этим дверным молотком, и мистер Кепвигз мог бы с таким же успехомь обернуть лайкой любой из многих дверных молотков, украшавших резиденции джентльменов на десять миль в окружности, ибо для большого удобства многочисленных жильцов того дома, в котором проживал мистер Кенвигз, наружная его дверь всегда стояла настежь, и никто не пользовался дверным молотком. И в первом, и во втором, и в третьем этаже имелось по отдельному звонку. Антресоли в звонке не нуждались, потому что туда никто не заглядывал, а кому было нужно в приемную, тот мог прямо войти. Что же касается кухни, то и туда был особый ход: стоило только спуститься в подвальный этаж со двора. Таким образом с точки зрения необходимости или пользы факт обертывания дверного молотка оставался совершенно необъяснимым.

Но в основании человеческих действий не всегда лежит принцип утилитаризма, как об этом свидетельствует настоящий пример. В цивилизованном мире существуют известные формы приличия, известные обряды, которые должны соблюдаться, иначе человечество вернется к первобытному варварству. Ни одна дама из порядочного круга никогда еще не рожала - вернее сказать, ни одни роды в порядочном доме никогда еще не обходились без сопутствующого им символа - дверного молотка, обернутого лайкой. Мистрисс Кенвигз была дама с некоторыми притязаниями на принадлежность к хорошему кругу, и мистрисс Кенвигз родила: вот почему мистер Кенвигз обертывал лайковой белой перчаткой безмолвствующий дверной молоток своей резиденции.

"Ужь и не знаю, право, хорошенько, как будет приличнее поступить в этом случае, - разсуждал сам с собой мистер Кенвигз, подтягивая воротничок своей рубашки и медленно поднимаясь по лестнице, - следовало бы, кажется, напечатать объявление в газетах, так как родился мальчик".

Размышляя о своевременности такой меры и о том, какую сенсацию она произведет в околотке, мистер Кенвигз направился в гостиную, где сушились перед огнем миниатюрные принадлежности детского туалета и где домашний доктор, мистер Лемби, няньчил младенца, не нового младенца, а прежнего, любимца семьи.

-- Чудесный родился у вас мальчуган, мистер Кенвигз, - заметил доктор Лемби.

Вы это серьезно находите, сэр? - спросил мистер Кенвигз.

-- Чудесный мальчуган! В жизнь свою не видал такого здорового ребенка.

Какую приятную пищу для размышлений дает нам тот факт, что каждый ребенок, явившийся на свет, оказывается лучше своего предшественника, и каким убедительным ответом может он служить для опровержения всех пессимистов, оплакивающих постепенное вырождение человеческой расы!

-- В жизнь свою не видал такого прекрасного ребенка, - повторил доктор Лемби.

-- Морлина была тоже чудесным ребенком, - сказал мистер Кенвигз, почуяв в этом замечании косвенный намек, задевавший семейную честь.

-- Все они у вас были хорошия детки, - проговорил доктор Лемби с задумчивым видом, продолжая ублажать младенца. Соображал ли он в ту минуту, не включит ли ему и эту статью в свой счет за леченье родильницы, об этом лучше знать ему самому.

Пока длился вышеописанный короткий диалог, мисс Морлина, как старшая в роде и естественная заместительница матери на время её нездоровья, разсыпала направо и налево шлепки и тычки по адресу трех младших мисс Кенвигз - проявление сестриной любви и заботливости, вызвавшее слезы на глаза мистера Кенвигза и заставившее его торжественно объявить, что по своей понятливости и поступкам, эта девочка - настоящая женщина.

-- Она будет сокровищем для человека, который на ней женится, - прибавил "в сторону" мистер Кенвигз. - Мне кажется, мистер Лемби, что она сделает блестящую партию.

-- Я этому нисколько не удивлюсь, - отозвался доктор Лемби.

-- Видели вы когда-нибудь, сэр, как она пляшет? - спросил мистер Кенвигз.

Доктор покачал головой.

-- Ну, значит вы не знаете, на что она способна, - сказал мистер Кенвигз, и было слышно по его тону, что он от всего сердца жалеет бедного доктора.

Все это время между гостиной и смежной комнатой ни на секунду не прекращалось какое-то шмыганье; дверь отворялась и опять тихонько затворялась раз двадцать в минуту (что, вероятно, было необходимо для спокойствия мистрисс Кенвигз), и новорожденного выносили напоказ постоянно прибывавшим новым депутациям от избранного кружка друзей женского пола, толпившимся в корридоре и на крыльце для обсуждения знаменитого события во всех его деталях. Да, что на крыльце! Волнение захватило всю улицу. У дверей чуть ли не каждого дома дамы стояли группами (иные в том самом интересном положении, в каком недавно показывалась в публике мистрисс Кенвигз) и делились впечатлениями своего личного опыта при подобных обстоятельствах. Две-три из них пожинали заслуженные лавры за то, что еще третьяго дня предсказали день и час, когда совершится это событие; другия повествовали о том, как оне сию же минуту догадались, в чем дело, лишь только увидели, что мистер Кенвигз бежит по улице сломя голову, бледный как смерть. Но все соглашались в двух пунктах: во-первых, что со стороны мистрисс Кенвигз было в высшей степени похвально поступить так, как она поступила, и во-вторых, что никогда не были и не будет такого ученого и искусного акушера, как доктор Лемби.

грубоватого вида, в таких измятых воротничках, что не стоит и них и говорить, и с небритой бородой, ибо доктор Лемби быль популярен, а население околотка плодовито, и за последние сорок восемь часов не менее трех дверных молотков было обернуто лайкой один за другим.

-- И так, мистер Кенвигз, у вас теперь шестеро, считая с последним, - сказал доктор Лемби. - Со временем у вас будет большая семья.

-- Я нахожу, что и шестерых почти что достаточно, сэр, - заметил мистер Кенвигз.

-- Вздор, вздор. Далеко не достаточно. И в половину недостаточно, сэр.

Сделав это замечание, доктор засмеялся, но его смех быль лишь слабым намеком на смех в сравнении с хохотом одной замужней леди, приятельницы мистрисс Кенвигз, которая только-что появилась из комнаты больной, чтобы представить последний бюллетень о состоянии её здоровья и заодно уж подкрепиться глоточками водки с водой, и которую докторская шутка видимо поразила, как нечто необыкновенное в своем роде.

-- Впрочем, и то сказать, мои дети до некоторой степени застрахованы от превратностей судьбы, - проговорил мистер Кенвигз, сажая к себе на колени свою вторую дочь, - у них есть кое-какие надежды.

-- О, в самом деле, - отозвался доктор Лемби.

-- И даже очень большие, насколько я знаю, - вставила замужняя леди.

-- Изволите ли видеть, сударыня, - проговорил мистер Кенвигз, - не мне распространяться о том, большие оне или маленькия. Мне неприлично хвастать знатностью семьи, с которою я имею честь находиться в родстве, но в то же время я не могу не сказать, что родня мистрисс Кенвигз... - Тут мистер Кенвигз неожидано оборвал свою речь. - Одним словом, - продолжал он громким голосом, минуту спустя, - дети мои могут получить по сто фунтов на брата, если не больше. Может быть, больше, но уж по сто фунтов наверное.

-- Что жь, состояние очень и очень недурное, - заметила замужняя лэди.

-- У мистрисс Кенвигз есть родственники, - продолжал мистер Кенвигз, захватив понюшку из докторской табакерки, после чего страшнейшим образом расчихался, ибо он не привык нюхать табак, - у мистрисс Кенвигз есть родственники, которые могли бы оставить по сто фунтов десяти человекам и не стали бы от этого ни на волос беднее.

-- А, я знаю, на кого вы намекаете, - сказала замужния леди, кивая головой.

-- Я не называю имен и не назову, - заявил мистер Кенвигз с торжественным видом. - Многие из моих друзей встречали в этой самой комнате одного родственника мистрисс Кенвигз, который... который сделает честь любому обществу. Больше я ничего не скажу.

-- Я знаю, - я встречала его, - объявила замужняя леди, бросая многозначительный взгляд на доктора Лемби.

-- Само собою разумеется, что моим родительским чувствам не может не льстить, когда я вижу, что такой человек ласкает моих детей, - продолжал мистер Кенвигз. - Естественно, что и человеческим моим чувствам льстит знакомство с таким человеком. Естественно, что и как мужу, мне будет лестно ознакомить такого человека с совершившимся семейным событием.

Изложив свои чувства в этих красноречивых словах, мистер Кенвигз поправил белобрысую косичку своей второй дочери и приказал ей быть умницей и слушаться сестры Морлины.

-- Эта девочка с каждым днем становится все больше похожа на мать, - сказал доктор Лемби, внезапно преисполняясь энтузиазмом перед достоинствами Морлины.

-- Вот именно! - подхватила замужняя леди. - Я это всегда говорю и всегда говорила. Она вылитый портрет матери.

И, направив таким образом общее внимание на упомянутую молодую девицу, почтенная матрона воспользовалась случаем пропустить еще глоточек водки с водой, и довольно продолжительный, надо признаться.

-- Да, есть сходство, - проговорил мистер Кенвигз по некотором размышлении. - Но еслиб вы видела мистрисс Кенвигз до замужества! О, Боже мой, что это была за женщина!

Доктор Ломби торжественно покачал головой, как будто говоря: "Могу себе представить!"

-- Толкуют о феях. Что там все ваши феи в сравнении с ней! - восклицал между тем мистер Кенвигз. - Что за легкость! Что за грация! Никогда я не видал ничего подобного, ничего! И какие манеры - игривые и вместе с тем безукоризненно скромные...

"Британию" - ту, что на вывеске у Голлоуенских ворот.

-- Да, даже теперь - взгляните вы на нее, - подхватила замужняя леди, - ну, разве можно сказать, что это мать шестерых детей?

-- Невозможно! - подтвердил доктор Лемби.

-- Ее скорее можно принять за одну из её собственных дочерей, - кипятилась замужняя леди.

-- Совершенно верно, за одну из её собственных дочерей, - согласился доктор Лемби.

Мистер Кенвигз только-что собирался сделать еще какое-то замечание - вероятно, в подкрепление последняго мнения, - как вдруг другая замужняя леди, явившаяся поразвлечь больную своим разговором и кстати оказать должное внимание всему, что было в доме по части еды и питья, просунула голову в дверь и возвестила, что она только-что ходила вниз отворять на звонок и что там какой-то джентльмен желает видеть мистера Кенвигза по "совершенно частному делу".

Неясные, образы знатных родственников замелькали перед умственным взором мистера Кенвигза при этом известии, и под приятным впечатлением этих видений он отправил Морлину с наказом провести джентльмена прямо в гостиную, а сам стал против двери, чтобы увидеть гостя, как только тот взойдет наверх.

-- Как! Да это мистер Джонсон! - воскликнул мистер Кенвигз с разочарованием в голосе. - Здравствуйте, сэр. Как поживаете?

Николай пожал ему руку, перецеловал всех своих бывших учениц, сдал на попечение Морлины большой сверток с игрушками, раскланялся с доктором и с двумя замужними леди и с таким участием осведомился о здоровье мистрисс Кенвигз, что до глубины души растрогал няньку, которая только-что появилась из соседней комнаты с маленькой кастрюлькой в руках, чтобы разогреть какую-то таинственную смесь на решетке камина.

-- Тысячу раз прошу у вас прощения, что явился так некстати, - сказал Николай, - но я ничего не подозревал, пока мне не отворили дверь, а так как в настоящее время я очень занят, то, боясь, что не скоро выберу минуту зайти в другой раз, я и решил все-таки войти, хоть и не в пору.

-- Совершенно в пору, сэр, как нельзя более в пору, - проговорил мистер Кенвигз. - Положение мистрисс Кенвигз, надеюсь, не может служить препятствием для дружеской беседы между вами и мной.

-- Вы очень любезны, сэр, - сказал Николай.

В этот момент третья замужняя леди вбежала с известием, что младенец взял грудь и "кушает, как ангел". Услыхав это, две первые замужния леди стремглав ринулись в спальню, чтобы не пропустить этого интересного зрелища.

-- Я к вам по делу, - заговорил опять Николай. - Перед отъездом из провинции, где я жил последнее время, я взялся передать вам одну новость.

-- Вот как! Какую-же? - спросил мистер Кенвигз.

-- Но до сих пор не мог выбрать времени исполнить свое обещание, хотя я в Лондоне уже несколько дней, - докончил Николай.

-- Это не беда, сэр. Надеюсь, что ваша новость не станет хуже от того, что она немножко поостыла... Новость из провинции, гм? - проговорил мистер Кенвигз, что-то соображая. - Это любопытно. Я никого не знаю в провинции.

-- А мисс Петоукер? - подсказал Николай.

-- Ах, так это от нея!.. Да, да, про нее-то я и забыл. Что жь, мистрисс Кенвигз будет очень рада узнать, как ей живется. Генриетта Петоукер - да!.. Какие, однако, странные вещи случаются иногда. Бедь надо же было встретиться вам в провинции с Генриеттой Петоукер... Ну, что же она здорова?

Услыхав имя своей старой приятельницы, все четыре мисс Кенвигз столпились вокруг Николая, вытаращив глаза, разинув рты и развесив уши. На лице мистера Кенвигза было тоже написано любопытство, но только одно любопытство, - ни тревоги, ни подозрений.

-- Моя новость касается семейных дел, - проговорил Николай нерешительно.

-- О, это все равно. Говорите, здесь все свои, - сказал мистер Кенвигз, взглянув на доктора Лемби, которые, неосмотрительно приняв на свое попечение маленького Лилливика, не находил теперь желающих освободить его от этой драгоценной ноши.

-- Генриетта Петоукер, кажется, в Портсмуте, - заметил мистер Кенвигз, желая ему помочь.

-- Да, - отвечал Николай. - И мистер Лилливик в Портсмуте.

Мистер Кенвигз побледнел, но сейчас же оправился и сказал, что действительно это довольно странное совпадение.

-- Поручение мое от него, - сказал Николай.

Мистер Кенвигз видимо ожидал. Дело ясное: мистеру Лилливику было известно, что племянница его в интересном положении, и вот теперь он передает через молодого человека, чтобы ему подробно написали о состоянии её здоровья. Так, так, другого объяснения и быть не может. Как это мило с его стороны и как похоже на него!

-- Он шлет вам свой поклон и сердечные пожелания, - продолжал Николай.

-- Большое спасибо ему за память. - Это ваш дед Лилливик, мои милые, - снисходительно пояснил детям мистер Кенвигз.

-- Сердечные пожелания, - повторил Николай и докончил: - Он извиняется, что не собрался написать вам, и просил меня передать на словах, что он женился на мисс Петоукер.

Мистер Кенвигз вскочил с окаменелым лицом, схватил свою второю дочь за её белобрысую косичку и прижал к глазам носовой платок. Морлина упала в детское креслице и вытянулась, как мертвец - совершенно так, как это делала её мать, когда падала в обморок, а две меньшия мисс Кенвигз подняли неистовый вой.

-- Дети мои! Мои бедные, обманутые дети! - завопил мистер Кенвигз и в приливе отчаяния так сильно потянул за белобрысую косичку своей второй дочери, что приподнял ее на цыпочки и продержал в таком положении несколько секунд. - Животное! Изменник! Подлец!

-- Чего он так раскричался, провал его возьми! - взвизгнула нянька, сердито оборачиваясь. - Взбесился он что ли, что поднимает здесь такой шум?

-- Молчи, женщина! - свирепо закричал мистер Кенвигз.

-- Не замолчу! Сами вы молчите, безсовестный человек! Как вам не жаль родного ребенка!

-- Тем хуже для вас. Чудовище, людоед вы, а не отец!

-- Пусть умирает! - вопил мистер Кенвигз, увлекаясь потоком своего гнева. - Пусть умирает! У него нет больше надежд, он ничего не получит. Не надо нам детей! - прибавил он вдруг с жесткой холодностью. - Возьмите их, уберите, отвезите в воспитательный дом.

Выговорив эти роковые слова, мистер Кенвигз опустился на стул и бросил вызывающий взгляд на няньку, а та кинулась со всех ног в соседнюю комнату и сейчас же возвратилась оттуда с целым полком матрон, крича, что мистер Кенвигз, должно быть, помешался, потому что он кощунствует и проклинает родных своих детей.

Факты были, безспорно, не в пользу мистера Кенвигза. От усилий, которые ему приходилось делать, чтобы говорить достаточно энергично и в то же время пониженным тоном (ибо в его разсчеты отнюдь не входило довести свои ламентации до ушей мистрисс Кенвигз), он весь посинел; к тому же волнение по случаю семейного торжества, а еще больше усиленные по количеству и самые разнообразные по качеству возлияния, которыми оно было отпраздновано, немало способствовали тому, что черты лица почтенного джентльмена раздались в ширину. Но когда Николай и доктор Лемби, остававшиеся до сих пор пассивными зрителями происходившого, в полной уверенности, что мистер Кенвигз говорит не серьезно, объяснили матронам ближайшую причину его состояния, негодование последних сменилось жалостью, и оне принялись умолять его с большим чувством, чтобы он лег отдохнуть.

-- Да, это тяжело, очень тяжело, я знаю, - сказала на это одна из матрон, - но подумайте немножко о вашей милой жене.

-- Да, да, подумайте, что она перенесла не дальше, как сегодня! - подхватили все хором. - Возьмите себя в руки и будьте мужчиной.

пенсов...

-- Ужасно, ужасно! Страшно и подумать! - закричали матроны. - Но будьте покойны, когда-нибудь все это зачтется ему.

Тогда матроны стали опять доказывать, что бедного джентльмена необходимо уложить в постель. Он выспится и завтра встанет, как ни в чем не бывало, говорили оне. Оне знают по опыту, как волнуются и страдают иные мужья, когда с их женами случается то, что случилось с мистрисс Кенвигз в этот день. И мистеру Кенвигзу решительно нечего стыдиться; напротив, такия чувства делают ему величайшую честь, ибо доказывают, что у него доброе сердце. А одна дама сообщила в pendant к настоящему случаю, что её муж всегда теряет голову при подобных обстоятельствах, и один раз (когда родился её маленький Джонни) он целую неделю не приходил в себя и все время так жалобно кричал: "Мальчик или девочка? Мальчик или девочка?", что все присутствующие плакали навзрыд.

Наконец, Морлина (которая совсем забыла, что она упала в обморок, когда увидела, что на нее не обращают внимания) торжественно возвестила, что комната для её огорченного родителя готова, и мистер Кенвигз, чуть не задушив предварительно в своих родительских объятиях всех четырех своих дщерей, поднялся на ноги и, приняв руку доктора с одной стороны, а с другой поддерживаемый Николаем, проследовало наверх в отдельную комнату, уступленную добрыми соседями ради такого необычайного случая.

Удостоверившись по его храпу, что он заснул крепким сном, и оказав свое верховное содействие в распределении новых игрушек, к полному удовольствию четырех мисс Кенвигз, Николай распростился и ушел. Почтенные матроны тоже разошлись понемногу, за исключением человек шести или восьми ближайших друзей дома, объявивших, что оне останутся ночевать. Последний вышедший бюллетень возвестил, что мистрисс Кенвигз чувствует себя как нельзя лучше. Огни в доме погасли один за другим, и вся семья отправилась на покой.