Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XXXIX, в которой описывается еще одна, но гораздо более счастливая встреча Смайка с другим его старым приятелем.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XXXIX, в которой описывается еще одна, но гораздо более счастливая встреча Смайка с другим его старым приятелем. (старая орфография)

ГЛАВА XXXIX,
в которой описывается еще одна, но гораздо более счастливая встреча Смайка с другим его старым приятелем.

Ночь, исполненная терзаний для несчастного Смайка, прошла, уступив место ясному, безоблачному летнему утру. Только-что прибывший с севера дилижанс шумно прокатил по улицам Илингтона, еще погруженным в сладкий сон, возвещая о своем приближении громким звуком кондукторского рожка, и с грохотом остановился у дверей почтовой конторы.

На империале сидел всего один пассажир, рослый, дюжий деревенский парень с веселым прямодушным лицом. Глаза его были устремлены на видневшийся вдалеке купол собора Св. Павла; он был до такой степени погружен в созерцание этого чуда, что совершенно не замечал происходившей вокруг него суматохи при выгрузке чемоданов и кульковь из кареты. Из этого состояния оцепенения его вывел громкий стук опускаемого стекла в окне дилижанса; он обернулся и встретился глазами с хорошеньким женским личиком, высунувшимся из этого окна.

-- Гляди-ка, девушка, - крикнул парень, указывая пальцем на предмет своего восторга, - вот это церковь Св. Павла. Вишь, какая большущая.

-- Ах, Господи, Джон, я никогда бы не поверила, что она так высока. Экая громадина!

-- И вправду громадина. Как это вы верно сказали, мистрисс Броуди, - добродушно согласился толстяк, грузно слезая с империала и путаясь в своем широком балахоне. - А вот этот домина, что стоит прямо перед тобой через улицу, ты как полагаешь, что это такое? Небось, и в год не догадаться, а это только почтамт. Ха, ха, ха! Почтамт, и больше ничего! Ну, как тут не брать им за письма вдвое дороже, чем следует? Уж ежели почтамт тикая громадина, то хотел бы я поглядеть, каков-то будет дох, где живет сам лондонский лорд-мэр?

С этими словами Джон Броуди (так как это был он) приотворил дверцу дилижанса, просунул голову внутрь и, ласково потрепав по щечке мистрисс Броуди, урожденную мисс Прайс, залился веселым хохотом.

-- Чорт возьми, прости меня, Господи, да никак она опять заснула!

-- Да она проспала всю ночь и весь вчерашния день, просыпаясь только изредка на несколько минут. Впрочем, я предпочла бы, чтобы она все время прохрапела, такая она была злющая. когда просыпалась! - объяснила миловидная подруга Джона Броуди.

Эти слова относились к храпевшей в углу кареты фигуре, на которой было навьючено столько кофт и платков, что трудно было бы определить её ноль, если бы его не выдавала касторовая шляпка каштанового цвета с зеленой вуалью; эта шляпка, благодаря толчкамь и частым соприкосновениям со стенкой кареты на протяжении двухсот пятидесяти миль, при непробудном сне её обладательницы, приняла такой смешной измятый вид, что очень легко привела в движение мускулы толстого румяного лица Джона Броуди, всегда готового смеяться.

-- Эй, вы, проснитесь-ка, пора, - закричал Джон, дергая за концы зеленой вуали, - мы приехали!

Спящая фигура несколько раз отмахивалась, пробовала снова запрятаться в угол кареты, издавала нетерпеливые восклицания, но в конце концов, не без усилий, приняла сидячее положение, и из под безформенной, скомканной каштановой шляпки выглянуло обрамленное голубыми папильотками прелестное личико мисс Фанни Сквирс.

-- Ах, Тильда, - запищала мисс Сквирс, - всю эту проклятую ночь ты меня толкала ногами.

-- Каково! Да как же могло это быть, когда ты, не стесняясь, заняла своей персоной почти всю карету? - возразила, смеясь, её подруга.

-- Послушай, Тильда, - заговорила с апломбом мисс Сквирс, - прошу тебя не спорить. Когда я говорю, что ты меня толкала, значит толкала, и не старайся убедить меня в противном. Очень может быть, что ты это делала безсознательно, ведь ты так крепко спала; я же глаз не сомкнула всю ночь и потому, надеюсь, мне можно скорее поверить.

Отчитав таким образом любимую подругу, мисс Сквирс принялась оправлять свою шляпку, по совершенно безуспешно, ибо никакия силы природы, ни даже полный переворот во вселенной, не могли ей вернуть мало-мальски благообразного вида. Тем не менее мисс Сквирс видимо нашла свои костюм доста, точно изящным и, стряхнув крошки бисквитов, запрятавшияся в складках её платья, величественно вышла из кареты, опираясь на руку Джона Броуди.

-- Эй, ты, - крикнул Джон кучеру кэба, которому он приказал подъехать, упрятав в него своих дам и багаж, - вези нас прямешенько в "Сарину Голову".

-- Куда? - спросил кучер.

-- Что вы, мистер Броуди! Разве можно так перевирать названия! В "Сарацинову Голову", извозчик!

-- Ну, вот, вот, именно так, ведь это почти то же самое. Теперь ты знаешь, парень, куда нас везти!

-- Теперь-то знаю, - отвечал кучер сердито, захлопнув дверцу кэба.

-- А пусть их принимают, за кого хотят, - отвечал ей Джон Броуди; - ведь мы приехали в Лондон только затем, чтобы повеселиться, неправда ли?

-- Разумеется, мистер Броуди, - согласилась мисс Сквирс с кислой миной.

-- Так значит не о чем и тужить. Обвенчались мы всего четыре дня назад, - вы сами знаете, смерть моего старика позадержала нашу свадьбу, - и наша теперешняя поездка - поездка свадебная, разве не так? Жених, невеста и дружка невесты - действующия лица в полном составе, и если теперь еще не настоящая пора повеселиться, так когда же, спрашивается, будет пора?

И, чтобы доказать, что пора эта действительно настала, мистер Броуди влепил два звонких поцелуя в щечки своей молодой женушки, рискуя целостью своей физиономии, урвал такой же поцелуй у мисс Сквирс, несмотря на то, что она энергически защищала свою скромность, отмахиваясь от него кулаками и царапая ему лицо. И, только благодаря тому, что карета остановилась у подъезда "Сарацинской Головы", он успел выйти победителем из борьбы с возмущенной девственницей.

Приезжие тотчас разошлись по своим комнатам, чтобы хорошенько отдохнуть после утомительного длинного пути, но в полдень вся компания собралась к столу в отдельную комнату, где все было приготовлено стараниями Джона: обильный, вкусный завтрак в хорошенькой комнатке второго этажа, из окон которой открывался прелестный вид на ряд конюшен.

Вот когда стоило взглянуть на мисс Сквирс, освободившуюся от своей каштановой шляпки, зеленой вуали и голубых папильоток и представшую взорам публики во всей своей девственной красе - в белом кисейном платье, в спенсере того же цвета и в шляпке с распушившейся алой искусственной розой. Её роскошные волосы были так круто завиты в локоны, что им, казалось, не страшны были ни буря, ни дожди. Поля и шляпки были утыканы бутонами роз, настолько схожими по своему изяществу с алой розой, что их можно было принять за её отпрыски. Широкий пояс, превосходно гармонировавший с семейством алых роз, обрисовывал её гибкий стан и в то же время весьма искусно скрывал недостатки её черезчур урезанного сзади корсажа. На руках у нея красовались коралловые браслеты, которые были бы чудно хороши, если бы между зернами кораллов не виднелось так много черного шнурка. Её лилейную шейку охватывало коралловое ожерелье, заканчивавшееся премиленьким сердоликовым одиноким сердечком, эмблемой её собственного, еще свободного сердца. Кто мог бы спокойно созерцать немую, но выразительную прелесть всей этой красоты, взывающей к лучшим чувствам нашей природы? Одного такого созерцания было довольно, чтобы согреть хладеющую душу старика и опалить огнем нежную юность.

Даже лакей, прислуживавший за столом, не остался безчувственным к чарам мисс Сквирс (ведь и лакеям доступны человеческия чувства): он умильно поглядывал на юную леди, подавая ей гренки к чаю.

-- Не знаете ли вы, здесь мой папа? - спросила с важностью мисс Сквирс.

-- Что прикажете, мисс?

-- Здесь мой папа? - повторила мисс Сквирс.

-- Где это здесь?

-- В этом доме. Мой папа, мистер Вакфорд Сквирс, всегда останавливается в этом доме. У вас ли он теперь?

-- Я что-то не слыхаль о джентльмене с этим именем, - отвечал лакей, - может быть, впрочем, он в обеденной комнате. Я пойду узнаю.

-- Нет, каково? Он говорит может быть! - Мисс Сквирс всю дорогу до самого Лондона мечтала о том, как она поразит своих деревенских друзей почетным приемом, какой ей окажут в "Сарациновой Голове", и как она покажет им, каким уважением пользуется здесь имя её отца; а тут вдруг ей отвечают, что даже не знают наверное, здесь ли её родитель, что, может быть, и здесь!

-- Как будто папа - первый встречный, - говорила с негодованием мисс Сквирс.

-- Ну-ка, молодец, поди да разузнай хорошенько, - сказал Джон Броуди лакею, - да кс:тати прихвати для нас еще один паштетик, слышишь? Чорт их подери, - проворчал Джон, взглянув на пустое блюдо, когда лакей удалился, - и это они называют паштетом! Три голубенка, одна капелька начинки, а корочка такая тоненькая, что когда возьмешь в рот кусочек, то и не разберешь, попала ли она тебе в рот или нет, или ты ее уже проглотил. Надобно чорт знает сколько их съесть, чтобы почувствовать, что позавтракал!

В короткий промежуток времени, пока лакей отсутствовал, Джон Броуди успел обработать всю ветчину и изрядный величины кусок ростбифа; затем лакей вернулся с паштетом и с известием, что хотя мистер Сквирс на этот раз остановился не у них, но заходит к ним каждый день, и что, как только он явится сегодня, его проводят наверх. Отрапортовав, что было нужно, лакей удалился, но почти сейчас же вернулся в сопровождении мистера Сквирса и его наследника.

-- Вот так сюрприз! Кто бы мог этого ожидать? - сказал мистер Сквирс Джону Броуди, подмигивая на его жену, после того, как поздоровался со всей компанией и выслушал разные домашния новости.

-- Неправда ли, папа, нельзя было ожидать увидеть меня здесь? - подхватила с досадой мисс Сквирс. - А все потому, что Тильда успела-таки выйти замуж.

-- А я вот прикатил в Лондон, чтоб поглазеть на этот городок, господин учитель! - вмешался Джон, делая последнее отчаянное нападение на паштет.

-- Нынче ужь мода такая, и все молодые люди, женясь, следуют ей, - отвечал Сквирс. - Всякия безразсудные траты им нипочем! А между тем насколько было бы благоразумнее припрятывать всякую лишнюю копейку, хотя бы на воспитание детей. Ведь не успеешь оглянуться, как они уже явились на свет; я сам это испытал, потому я так говорю.

-- Не хотите ли кусочек чего-нибудь? - спросил Джон.

на счет, и тогда плати за него. А ты, дитя мое, как только лакей войдет, сунь свой кусок в карман и повернись лицом к окну, будто любуешься местностью, слышишь?

-- Не бойтесь, папаша, не попадусь, - ответило милое дитя.

-- Ну, моя милая, - продолжал Сквирс, обращаясь к дочери, - теперь твоя очередь найти себе мужа. Кажется, пора!

-- О, мне нечего торопиться, - ответила с явным раздражением мисс Сквирс.

-- Неужели, Фанни? - воскликнула её подруга не без ехидства.

-- Конечно, Тильда, мне решительно не к чему торопиться, - повторила мисс Сквирс, энергично мотнув головой. - Я могу ждать.

-- Как видно, и поклонники твои думают то же, - продолжала язвить мистрисс Броуди.

-- Ну, ужь в этом-то я нисколько не виновата, - отрезала мисс Сквирс.

-- Я знаю, - отвечала подруга, - это совершенно верно.

Саркастический тон этого ответа мог вызвать язвительное возражение со стороны мисс Сквирс, желчный нрав которой далеко не смягчился после испытанных сю во время путешествия утомления и тряски и по всем правилам должен был проявиться особенно резко в эту минуту, когда воспоминание о недавних неудавшихся её разсчетах на Джона Броуди стало опять так неприятно свежо. И, конечно, её возражении повлекло бы за собою другое, не менее колкое, - словом, Бог весть, к чему бы привело все это, если бы, по счастью, разговор не был прерван как раз во-время замечанием мистера Сквирса.

-- Пари держу, что вы не догадаетесь, кого мы поймали сегодня, Вакфорд и я, - сказал он.

-- Неужели, папаша, мистера... - Мисс Сквирс была не в силах договорить, но мистрисс Броуди пришла ей на помошь, докончив за нее: - "Никкльби".

-- Нет, не его, - сказал Сквирс, - но вроде этого

-- Неужели Смайка? - воскликнула мисс Сквирс, всплеснув руками.

-- Именно. Я поймал Смайка и теперь ужь крепко держу.

-- Как, - вскричал Джон Броуди, оттолкнув свою тарелку, - вы в самом деле поймали этого беднягу... этого мерзавца, - поспешил он поправиться. - Куда, же вы его девали?

-- Он у меня на квартире, чорт возьми! Сидит под двойным замком, в каморке второго этажа, - отвечал Сквирс.

-- Неужто? Сидит взаперти, в вашей собственной квартире? Ну, молодец же школьный учитель! Я думаю, в целой Англии нет ему подобного. Вот уморил меня, ей Богу! Дайте же мне пожать вашу руку. Каково! Запер в своей собственной квартире! Да вы не лжете?

-- Нет, - сказал Сквирс, покачнувшись на стуле от поднесенного ему дюжим иоркширщем приветствия в виде дружеского толчка в бок. - Благодарю вас за участие, только, пожалуйста довольно. Я верю, что вы дурного умысла не имели, но мне все-таки больно... Так что же вы скажете об этом? Неправда ли, как ловко все вышло?

-- Ловко ли? - захохотал Джон во все горло. - Так ловко, что я просто остолбенел от восторга перед вашей находчивостью.

-- А знал, что удивлю всех вас, - сказал Сквирс, потирая руки. - А славно была разыграна штука: хлоп и готово!

-- Как это все произошло? Разскажите по порядку, - попросил Джон, придвигая свой стул поближе к мистеру Сквирсу, - выкладывайте-ка скорее все до-чиста.

Трудненько было удовлетворить нетерпению Джона Броуди, немилосердно торопившого рассказ; но все-таки Сквирс довольно живо и с увлечением нарисовал картину похищения Смайка, рассказав со всеми подробностями, каким образом тот очутился в его руках, и только возгласы восторга и удивления со стороны слушателей давали ему изредка возможность передохнуть во время этого интересного повествования.

между мною и Вакфордом. А здесь я поручаю своему доверенному устроить мои денежные дела и навербовать мне новых пансионеров. Как видите, я хорошо сделал, что зашел сюда сегодня, иначе вы уже не застали бы нас. Да и теперь, вероятно, мы больше не увидимся до моего отъезда, разве только вы пожелаете выпить у меня чаю вечерком.

-- Мы явимся непременно, - сказал Джон, потрясая руку учителю с особенным жаром. - Сегодня вечером вы нас увидите у себя, хотя бы для этого нам пришлось проехать двадцать миль.

-- Так в самом деле придете? - спросил Сквирс, никак не ожидавший, чтобы его приглашение было принято с такою готовностью, иначе он очень и очень подумал бы прежде, чем сделать его.

Вместо ответа Джон Броуди еще раз потряс ему руку, объяснив при этом, что они вовсе не намеревались осматривать город в первый же день по приезде, а потому прибудут к мистеру Сквирсу ровно в шесть часов. Когда таким образом этот вопрос был окончен к обоюдному удовольствию, мистер Сквирс с сыном удалились.

Все остальное время до самого вечера Джон Броуди выказывал признаки необыкновенного возбуждения: то он вдруг разражался неистовым хохотом, то хватал свою шляпу и бомбой вылетал во двор, где на свободе перед конюшнями и изливал свое веселье. Ему не сиделось на месте: точно одурелый, он метался со двора в комнату и обратно, хлопал в ладони, прищелкивал пальцами, выделывал ногами какие-то комическия па их деревенских танцев; словом, вел себя так необычайно, что мисс Сквирс заподозрила, не спятил он с ума, и тотчас же сообщила подруге свои подозрения, умоляя ее не предаваться отчаянию. Но мистрисс Броуди не выразила ни малейшей тревоги и заявила, что она уже не раз видела своего супруга в таком состоянии и знает по опыту, что все это может окончиться лишь маленьким нездоровьем без всяких серьезных последствий, а потому его нужно оставить в покое.

Предсказанные мистрисс Броуди последствия веселого настроения её мужа не замедлили сказаться. В тот же вечер, сидя в гостиной мистера Сноули, Джон Броуди внезапно почувствовал себя очень дурно и назвал все сидевшее тут общество за исключением своей превосходнейшей половины, которая заявила с полным присутствием духа, что если только мистер Сквирс позволит воспользоваться его постелью на час или на два, чтобы можно было уложить больного и на время оставить его одного, его нездоровье пройдет очень скоро. Все согласились в один голос, что надо испробовать это безобидное средство, прежде чем посылать за врачем. И Джона повели по лестнице наверх, поддерживая под руки. Дело это было нелегкое, так как грузное тело Джона, через каждые три ступеньки сползало на две вниз. Но наконец, его таки водворили на постели и оставили на попечение жены. Через несколько минут она вернулась в общий зал с приятною вестью, что больной спит, как сурок.

А Джон в это время сидел на кровати красный, как рак, заткнув себе рот подушкой, чтобы заглушить душивший его смех. Когда же ему, наконец, удалось справиться с собой, он снял башмаки и проскользнул к соседней каморке, где содержался пленник Сквирса; повернув ключ, торчавший в замке двери, он ринулся в комнату, зажал рот Смайку своею широкой ладонью, прежде чем тот успел издать какой-либо звук, и шепнул ему:

-- Узнаешь ли ты меня, паренек? Я Броуди, тот самый, кого ты повстречал после трепки, заданной школьному учителю!

-- Да, да, узнаю. Помогите мне, ради Бога! - воскликнул Смайк.

-- Помочь тебе? - проговорил иоркширец, снова зажимая ему рот. - Да разве тебе понадобились бы чья-нибудь помощь, если бы ты не был самымь большим из болванов, которых терпит земля? Чего ради ты сюда забрался?

-- Это он меня притащил, право, он.

-- Он притащил! А ты не мог расквасит ему башку? А не то бросился бы на землю, начал бы лягаться, да заорал бы на весь квартал, чтобы прибежала полиция. Да будь я твоих лет, я отдубасил бы дюжину таких, как он!.. Впрочем, куда тебе бедняге такому, забитому, слабому существу! - прибавил Джон с состраданием. - Да простит мне Господь, что я браню такого горемыку.

Смайк открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Броуди остановил его:

-- Одевайся потихоньку, да молчи, пока я не разрешу тебе говорить.

Сделав это предостережение, Джон мотнул головой с решительным видом, вынул из кармана отвертку, отвинтил замок у двери так быстро и ловко, точно только этим и занимался всю свою жизнь, и положил его вместе с инструментом на пол возле двери.

-- Видишь ты это? Пусть думают, что это твоя работа, а теперь, проваливай!

-- Говорят тебе, убирайся, да проворней! Знаешь ли, по крайней мере, где ты живешь?.. Да? Ну, ладно. А платье это твое или нет?

-- Да, это мое платье, - отвечал Смайк, когда иоркширец втолкнул его в соседнюю комнату и указал ему на сапоги и платье, лежавшее на стуле.

-- Одевайся, да поживее, - сказал Джон, помогая ему для большей быстроты всунуть правую руку в левый рукав, а полы платья напяливая ему на шею. - Ну, теперь ступай за мной, а как выйдешь на подъезд, бери вправо, чтобы не проходить мимо окон, не то тебя могут увидеть.

-- Но... ведь он может услышать, когда я буду затворять за собой дверь, - возразил Смайк, дрожа всем телом при одной мысли о возможности такого несчастья.

-- Н.. нет, - произнес Смайк, у которого зуб на зуб не попадал от страха, - но ведь он уже поймал меня раз. И теперь поймает, я уверен, что поймает.

Но если он выйдет из гостиной раньше, чем ты успеешь дать тягу, ему не сдобровать! Я сумею отстоять тебя. Если же он скоро заметит твой побег, я его направлю на ложный след, надую его, на этот счет ты можешь быть покоен. Впрочем, если у тебя хватит смекалки, ты очутишься дома раньше, чем они разнюхают, что ты дал стрекача. Идем!

Из всей этой тирады Смайк понял одно, что Джон не даст его в обиду. Он уже пошел было за ним нетвердыми шагами, когда тот шепнул ему:

-- Скажи своему молодому мистеру, что я уже женат на Матильде Прайс и что он найдет нас в "Сарациновой Голове". Ревновать я не стану. Чорт возьми, я готов лопнуть со смеху, когда вспомню про тот вечер.

В передней он стал у двери гостиной, чтобы загородить собою выход каждому, кто вздумал бы появиться оттуда., и подал знак Смайку, чтобы тот уходил. Очутившись на свободе, бедный юноша не заставил долго себя просить: он осторожно отворил дверь, бросил на своего спасителя исполненный страха и благодарности взгляд и, переступив за порог, взял направо и опрометью пустился бежать.

Несколько минут Джон Броуди простоял на своем посту. Удостоверившись, что разговор в гостиной не смолкает, он осторожно пробрался наверх, на площадку, где и прокараулил еще около часу, перевесившись через перила и чутко прислушиваясь. Только вполне убедившись, что все в доме спокойно, он снова лег в постель под одеяло и дал волю обуревавшему его хохоту.

Если кто-нибудь мог видеть, как колыхалось под одеялом огромное тело иоркширца, как по временам из под него показывались его красное лицо и круглая голова, точно голова гиппопотама, вынырнувшого на поверхность воды подышать воздухом, и как эта голова снова скрывалась в припадке конвульсивного смеха, тот и сам расхохотался бы вместе с Джоном Броуди.