Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XLII, поясняет ту житейскую истину, что нет таких закадычных друзей, которые в конце концов не разошлись бы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XLII, поясняет ту житейскую истину, что нет таких закадычных друзей, которые в конце концов не разошлись бы. (старая орфография)

ГЛАВА XLII
поясняет ту житейскую истину, что нет таких закадычных друзей, которые в конце концов не разошлись бы.

Целый день асфальтовая мостовая Сноу-Гилля пеклась под палящим солнцем, и головы двух близнецов-сарацинов, изображавших название и вывеску трактира, входную дверь которого оне украшали, глядели дажие свирепее обыкновенного (по крайней мере, такое впечатление получалось измученными, еле волочившими ноги прохожими). Должно быть сарацинов раздражало то, что им приходилось париться под знойными лучами солнца в то время, как в одной из самых маленьких гостиных трактира, открытое окно которой вбирало в себя испарения, выходившия из конюшен от потных лошадей, стоял чисто накрытый чайный стол, старательно уставленный блюдами со всеми сортами жареного и вареного мяса. Тут были: язык, паштет из голубей, холодное жаркое, кружки с элем, дичь и множество других яств в том же роде, которые в наших городах с извращенными вкусами подаются разве только на пикниках да на званых завтраках и обедах.

Мистер Джон Броуди, заложив руки в карманы, все время сновал вокруг этих лакомых блюд, частенько останавливаясь, но только на минуту, чтобы прогнать с сахарницы назойливую муху носовым платком, взятым у жены, или зачерпнуть чайной ложечкой и попробовать сливок, или отломить корочку хлеба и отрезать кусочек говядины, который он тотчас же посылал себе в рот и проглатывал разом, как пилюлю. Наконец, мистер Броуди взглянул на часы и объявил патетическим тоном, что он больше не в состоянии ждать ни минуты.

-- Тильда! - обратился он к жене, лежавшей тут же на софе и дремавшей.

-- Что такое, Джон?

-- "Что такое Джон", - передразнил супруг. - Признайся, душечка, ты голодна?

-- Не очень.

-- "Не очень", - опять передразнил ее Джон, вперив глаза в потолок. - Можно ли говорить "не очень", когда мы отобедали в три часа и с тех пор только перекусили пирожками, способными только раздразнить аппетит, а уж никак не утолить голод. "Не очень!"

-- Сэр, к вам пришел какой-то джентльмен, - доложил слуга, просовывая голову в дверь.

-- Что там такое? Что он принес? - спросил Джон, очевидно, думая, что ему присылают посылку или письмо.

-- К вам пришел джентльмен, сэрь; он ничего не принес.

-- Чорт возьми, да о чем же тут докладывать, малый? Пусть войдет!

-- Он спрашивает, дома ли вы?

-- Дома ли я? Я очень желал бы быть дома, - кричал Джон, - дома я уже часа два как отпил бы чай. Ведь я говорил кому-то из вас, что если джентьмен меня спросит, вести его прямо сюда поскорее, а то мы умираем с голоду. Ну ка, подавай его сюда!

-- А, это вы, так я и думал! Вашу руку, мистер Никкльби. Могу сказать по совести, что сегодня один из самых лучших дней моей жизни. Ну, как вы поживаете? Впрочем, дело не в этом! Я очень рад вас видеть.

Искреннее желание как можно радушнее приветствовать гостя помогло Джону Броуди забыть на минуту свой голод. Он безпрестанно жал руку Николаю и при этом каждый раз так сильно хлопал его по ладони, точно в этих-то хлопках и заключалось самое убедительное доказательство сердечной искренности его приема.

-- Ну, да, конечно, это она, - сказал Джон, заметив, что Николай смотрит на его жену, - она самая и есть, и надеюсь, что мы больше не поссоримся из-за нея. Мне и теперь смешно, как вспомню об этом... Однако, не хотите ли перекусить чего-нибудь? Получайте, дружище. "Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты"...

Я с своей стороны не сомневаюсь, что эта молитва была произнесена правильно и доведена до конца, но для слушателей этот конец был совершенно потерян, ибо Джон принялся так усердно работать ножем, вилкой и челюстями, что не мог уже издавать членораздельных звуков.

-- Мистер Броуди, - сказал Николай, придвигая стул его молодой жене, - надеюсь, вы позволите мне воспользоваться старинным обычаем, и с вашего разрешения я...

Не пытаясь выяснить это недоразумение, Николай без дальнейших церемоний поцеловал молодую женщину, которая при этом раскраснелась, как роза, и подвел ее к столу.

-- Ну, ладно, - сказал Джон, никак не ожидавший такого пассажа, - я уже говорил вам - будьте, как дома.

-- Очень рад, - отвечал Николай, - только с одним условием.

-- С каким?

-- С тем, что вы пригласите меня в кумовья в первый же раз как вам встретится надобность в куме.

-- Что-о? - заорал Джон, откладывая в сторону нож и вилку. - В кумовья?! Ха, ха, ха! Тильда, слышишь? Он хочет быть нашим кумом! Вот так выпалил!.. Нечего сказать, молодец! Когда нам встретится надобность в куме. Ха, ха, ха!

Казалось, ни одного человека в мире никакая шутка не могла бы так разсмешить, как разсмешила эта шутка Джона Броуди. Он то закатывался громким хохотом, то, стараясь удержаться стонал и визжал, продолжая при этом набивать себе рот кусками жаркого; он давился ими, кашлял и просил дать ему хорошого тумака в шею, чтобы спасти его от опасности задохнуться, весь красный, вернее даже синий, он топал ногами и чуть не в сотый раз заливался неудержимым смехом. Кончилось тем, что он до полусмерти напугал жену своим видом и только тогда угомонился. Слезы градом лились у него из глаз, но это не мешало ему повторять слабым голосом: "Кум! Каково, Тильда, он кум!"

-- Помните вы тот вечер, когда мы с вами в первый раз пили чай вместе? - спросил Николай.

-- Еще бы не помнить, - отвечал Джонь.

-- Какой он был страшный в тот вечер! Настоящий тигрь! Неправда ли, мистрисс Броуди? - сказал Николай.

-- А вы бы посмотрели на него, мистер Никкльби, каков он был, когда мы возвращались домой! Вот когда он быль тигром. Никогда в жизни не видела ничего страшнее!

-- Ну, пожалуйста! Нечего строить из себя угнетенную жертву, - проговорил Джон, ухмыляясь. - Совсем ты не такая робкая пташка.

-- Это совершенная правда, - согласилась Тильда, - и я тогда почти решилась никогда больше не заговаривать с тобой.

-- Почти, - повторил посмеиваясь Джон, - почти решилась! А сама всю дорогу подговаривалась да подделывалась ко мне. Я ей: "Зачем ты позволяешь этому молокососу ухаживать за тобой?" (это я про вас), а она мне: "Право, ты ошибаешься, милый" и при этом пожимает мне руку. "Так вправду ошибаюсь?" - "Разумеется", и еще сильнее жмет мне руку.

-- Боже мой, Джон, как не стыдно тебе болтать такой вздор! - воскликнула молодая женщина, краснея до корней волос, и, желая остановить этот поток нескромных воспоминаний, прибавила: - Мне и в голову не приходило ничего подобного.

-- Уж не знаю, приходило ли тебе это в голову или нет (хотя уверен, что происходило), но знаю, что ты все это проделала, - возразил Джон. - "Да, да, - говорил я ей, - ты непостоянная, ветренная кокетка". - "Нет, неправда, я не ветреница, Джон". - "Не смей мне возражать после того, что произошло у тебя с них. - "С учителем-то?" - "Да, с ним". - "Послушай, Джон, - тут она заговорила мне в самое ухо и при этом все крепче да крепче пожимает мне руку, - послушай, неужели ты думаешь, что я могла бы променять такого красавца, как ты, на какого-то жиденького ферта-мальчишку?" Так и сказала про вас, ха, ха, ха! "Ну, так назначай день свадьбы, - сказал я тогда, - и забудем все наши ссоры". Ха, ха, ха!

Николай от души хохотал, слушая этот рассказ, особенно над прозвищем жиденького ферта-мальчишки, которым его окрестила Тильда, хотя это и не очень-то льстило его самолюбию Но он хотел успокоить волнение сконфуженной молодой женщины, оправданий которой за общим смехом совсем не было слышно. Веселость Николая ее ободрила, она продолжала протестовать против приписываемых ей слов и поступков, но при этом сама так искренно смеялась, что заставила Николая окончательно поверить всему, что рассказывал Джон.

-- Всего только второй раз я сижу с вами за одним столом и только третий раз мы встречаемся, а между тем я чувствую себя с вами, как со старыми друзьями, - сказал Николай.

-- Точно так же, как и я с вами, - отвечали на это Джон.

-- И я тоже, - прибавила его супруга.

было бы со мною теперь и как бы я выпутался из беды.

-- Давайте-ка лучше поговорим о другом, - проворчал, насупившись, Джон, - а это прескучная материя, право!

-- В таком случае, - с улыбкой продолжал Николай, - я вам спою другую песню, хоть и на тот же лад. Я уже выразил вам в своем письме мою признательность за то участие, которое вы выказали моему бедному Смайку, доставив ему возможность бежать. Ведь вы рисковали навлечь на себя кучу неприятностей. Никогда не сумею вам высказать, как глубоко мы благодарны вам, он, я и другие, которых вы не знаете.

-- А воображаю, как горячо поблагодарили бы меня те "другие", которых я знаю, догадайся только они, что я помог Смайку бежать! - вскричал иоркширец, вскакивая со стула.

-- Ах, а я-то как на горячих угольях сидела весь вечер, - сказала мистрисс Броуди.

-- А как вам кажется, подозревают они о вашем участии в этом деле? - спросил Николай.

-- Ничего подобного им и в ум не приходит, - ответил толстяк, осклабляясь до ушей. - Я себе преотлично вылеживался на кровати учителя, и никто ко мне не заглянул. "Ладно, - думаю себе, - мальчишка ведь давно ушел, и если он до сих пор еще не успел прибежать домой, так значит никогда не успеет. Теперь можешь пожаловать, милый друг, - я готов" - вы понимаете, это я про учителя, про Сквирса.

-- Понимаю, понимаю, - отвечал Николай.

-- Ну, вот, наконец, он явился; слышу, дверь внизу хлоп и кто-то ощупью лезет. А я себе думаю: "Ползи полегче, успеешь еще". Вот он к дверям каморки и ну поворачивать ключ - раз другой, третий... "Валяй до завтрашняго утра, - думаю я, - ведь замок-то на полу лежит". Тут он стал кричать: "Эй, вы там! Гей!" Кричи, кричи на здоровье, голубчик, все разно никого не разбудишь. "Эй, ты, смотри, лучше не раздражай меня! (это он-то кричит). Отвори, Смайк, тебе говорят, не то все ребра пересчитаю" - и опять молчок. Вдруг, как гаркнет: "Эй, свечку!" Тут принесли свечку, и можете себе представить, какая пошла чертовщина! "Удрал!" кричит, как оглашенный, весь красный от злости. Меня спрашивает: "Вы ничего не слыхали?" - "Как же, - говорю, - слышал сейчас, как хлопнула наружная дверь и кто-то побежал налево" (указываю ему в другую сторону, конечно). "Помогите мне изловить его!" - "Помогу, с моим удовольствием", отвечаю я, и мы пускаемся с ним в путь. Ха! ха! ха!

-- И далеко вы забежали? - спросил Николай.

-- Далеко ли? Да не близко. Я его порядком таки проманежил. И посмотрели бы вы на него в это время! Без шапки, волосы развеваются, то и дело попадает ногой в лужи, спотыкается и попадает в канаву; при этом ревет, как бешеная корова, а своим кривым глазом все смотрит, не видать ли где беглеца; фалдочки фрака разлетаются в разные стороны, весь в грязи вымазан, даже рожа. Я думал, что пластом лягу на землю и лопну со смеху.

При одном воспоминании об этой картине Джон и в самом деле покатывается со смеху и заразил своим весельем обоих слушателей, так что получилось дружное трио, хохотавшее до изнеможения несколько минут.

-- Скверный человек, этот ваш учитель, - сказал наконец Джон, утирая слезы, - прескверный человек.

-- Я не могу равнодушно слышать о нем, - добавила жена.

-- Как так? - возразил Джон. - Да ведь я тебе же обязан этим знакомством. Без тебя я и не знал бы никогда, что это за штукарь.

-- Но ведь подумай, Джон, не могла же я отвернуться от Фанни Сквирс, моей старой подруги, разве неправда? - спросила мистрисс Броуди.

-- Ну, да, конечно, я и сам так думаю, - отвечал Джон, - Всегда надо жить дружно с соседями: худой мир лучше доброй ссоры, и ссоры надо избегать. Что вы об этом думаете, мистер Никкльби?

-- Разумеется, то же, что и вы, - отвечал Никкльби. - А скажите-ка правду, вы так же думали и тогда, когда я встретил вас верхом после этого бурного вечера?

-- Без сомнения, - сказал Джон. - Я никогда не меняя своих убеждений.

-- И вы совершенно нравы. Вы поступаете, как честный человек, хотя не совсем, как иоркширец, если только правда, что все иоркширцы такие хвастаки, какими их считают. Кстати, в своем письме вы, кажется, упоминали, что мисс Сквирс приехала с вами?

-- Да, - сказал Джон. - Она была дружкой у Тильды, и препотешная она дружка, доложу вам; вот уж не похоже на то, чтобы она скоро нашла себе жениха, совсем не похоже.

-- Счастливчик будет её благоверный, - продолжал между тем Джон, весело подмигивая Николаю, он будет иметь полное право похвастать, что в сорочке родился, заполучив такой приз.

-- Видите ли, мистер Никкльби, сказала Тильда, прерывая его, - потому-то именно, что она здесь с нами, Джон и пригласил вас на сегодняшний вечер, зная, что сегодня её не будет дома, думая, что после всего случившагося вам не особенно будет приятно встретиться с ней.

-- Без всякого сомнения. Вы совершенно правы, - перебил ее Николай.

-- В особенности, - продолжала мистрисс Броуди, лукаво на него поглядывая, - в особенности, принимая во внимание все то, что нам известно о ваших похождениях.

-- О моих похождениях? В самом деле? - сказал Николай, покачав головой. - Мне ничего о них не известно, и я усматриваю в этом намеке только злую шутку с вашей стороны.

-- И поверьте, что вы угадали, - подхватил Джон, проводя своей огромной ручищей по мягким кудрям жены, которыми он видимо гордился. - Она всегда была лукава, как...

-- Как кто? - перебила Тильда.

-- Как женщина, вот тебе! - выпалил Джон. - Ничего лукавее я не знаю.

-- Вы, кажется, хотели что-то сказать о мисс Сквирс, - вмешался Николай, чтобы скорее положить конец маленьким супружеским вольностям, грозившим перейти в большие любезности, что поставило бы присутствующее при них третье лицо в неловкое и даже отчасти затруднительное положение.

-- Ах, да! - заговорила Тильда. - Да перестань же, Джон.. Он назначил вам сегодняшний вечер для свидания с нами потому, что Фанни решила пойти пить чай к отцу, а чтобы быть уверенным, что мы будем одни и они нам не помешают, Джон предложил зайти за нею попозже.

-- Отлично все устроилось; мне только жаль, что это стоило вам стольких хлопот, - сказал Николай.

-- Какие же хлопоты, полноте, - отвечала мистрисс Броуди. - Ведь мы с Джоном ужасно рады нас видеть. А знаете ли, мистер Никкльби, - прибавила она с самой лукавой улыбкой, - повидимому, Фанни Сквирс была к вам очень неравнодушна.

-- Весьма благодарен ей за внимание, - отвечал Николай, - но даю вам слово, что я никогда и в помышлении не имел нарушать покой её девственного сердца.

-- Что вы мне рассказываете! - продолжала мистрисс Броуди. - Этого быть не может. Серьезно, ведь Фанни сама очень прозрачно мне намекнула, что вы объяснились с нею и что в скором времени ваша помолвка торжественно огласится.

-- В самом деле, сударыня? - послышался вдруг крикливый женский голос. - Неужели мисс Фанни дала вам понять, что я... я... соглашусь стать женою вора, убийцы, пролившого кровь моего папа? Как вы могли... как вы смели допустить даже мысль, что я неравнодушна к человеку, которого я презираю, как ком грязи с моих башмаков, которого я не удостоила бы своим прикосновением даже через посредство кухонных щипцов из страха запачкаться об него! Как вы осмелились это подумать, сударыня! Как вы осмелились, о, низкая, гнусная Тильда!

Эти упреки вылетали из уст мисс Сквирс, самолично распахнувшей дверь и представшей перед удивленными супругами Броуди и Николаем во всем очаровании своей красоты и уже описанного наряда, хотя в значительной мере утратившого свою первобытную свежесть и белизну. За нею выступала великолепная пара Вакфордов - отец с сыном.

-- Так вот награда, - продолжала мисс Сквирс, сделавшаяся необыкновенно красноречивою в своем гневе, - так вот награда за все мое терпение, за мою дружбу к этой лицемерке, к этой змее, к этой... сирене! (Мисс Сквирс долго подыскивала этот последний эпитет и, наконец, разрешилась им с победоносным видом, точно изрекла нечто безапелляционное, не допускающее возражений). Так вот награда за ту снисходительность, с какою я перенесла ей вероломство, её низменные чувства, лживость, кокетство, которое она пускала в ход, чтобы поймать себе жениха, не брезгуя никем, кокетство, которое заставляло меня краснеть за... за мой...

-- Пол, - подхватил мистер Сквирс с злорадной улыбкой.

-- За мой пол, - повторила мисс Сквирс. - Но, к счастью, за которое я благословляю свою звезду, моя мама тоже принадлежит к этому полу.

-- Право, браво! - одобрил мистер Сквирс и вслед затем прибавил шепотом: - Дорого бы я дал, чтобы она очутилась здесь, среди нас: уж прописала бы она всем нмь хорошую взбучку.

с какою я отнеслась к ней, вытащив ее из грязи, подняв ее до себя и унизившись сама до покровительства ей.

-- Довольно, довольно!--закричала мистрисс Броуди, выступая вперед, несмотря на все усилия мужа ее удержать. - Не говори такого вздору!

-- Как? Разве я не осчастливила вас, сударыня, своим покровительством?

-- Нисколько, - ответила мистрисс Броуди.

-- Стыдитесь! Вы должны были бы краснеть за себя... но что я говорю? Вы потеряли способность краснеть: в вас нет ничего, кроме дерзости и нахальства.

-- Однако, послушайте,--вмешался Джон Броуди, которого начинали раздражать эти нападки на его жену, - потише, прошу вас, потише!

-- А что касается вас, мистер Броуди, - оборвала его мисс Сквирс, - то вас я жалею; я ничего к вам не питаю, кроме глубокого сожаления.

-- Неужели? - спросил иронически Джон.

-- Да, - подтвердила мисс Сквирс, поглядывая на своего дорогого папа, - и несмотря на то, что я препотешная дружка и что не похоже на то, чтобы я скоро нашла жениха, и что счастливчик же он будет, заполучив такой приз, и все-таки повторяю, что ничего к вам не питаю, кроме жалости.

После этих слов мисс Сквирс еще раз искоса взглянула на своего достопочтенного родители, ища у него одобрения, и взгляд его ответил ей: "Так им и надо, голубчикам, пусть-ка проглотят все это!"

-- Мне наперед известно, что вас ждет в будущем, - продолжала разгоряченная дева, потрясая остатками своих локонов, - я вижу ясно открывающуюся перед вами перспективу, и будь вы моим смертельным врагом я и тогда не могла бы пожелать вам ничего хуже того, что вам предстоит.

-- Так как ты сегодня, очевидно, расположена к пожеланиям, то не пожелаешь ли ужь за одно стать его женою вместо меня? - спросила мистрисс Броуди кротким тоном.

-- Ах, как вы остроумны, сударыня! - произнесла мисс Сквирс, низко ей приседая. - Вы почти так же остроумны, как и хитры. Ведь сознайтесь, что нужна была не малая доза хитрости, чтобы так хорошо все подстроить: отправить меня пить чай к папа и чесать язык на мои счет, не ожидая моего возвращения раньше, чем за мною придут. Жаль только, что вы не сумели догадаться, что вас перехитрят.

-- Можешь оставить со мною твой величественный тон, - сказала бывшая мисс Прайс, принимая и сама покровительственный вид почтенной матроны, - он нисколько не пугает меня.

-- А ты пожалуйста не важничай со мною, - отвечала мисс Сквирс, - я этого не позволю. Так вот награда!..

-- Опять пошла со своею наградой! - заговорил с нетерпением Джон. - Довольно об этом, Фанни, поймите, наконец, чорт возьми, что это именно и есть та награда, которую ты заслужили, и перестаньте надоедать всем и каждому вопросами о ней.

-- Вашего совета никто не спрашивал, но тем по менее я вам премного благодарна за него, мистрисс Броуди, - произнесла мисс Сквирс с тонкой учтивостью, - только ужь будьте так любезны, не называйте меня уменьшительным именем; хоть я и глубоко вас жалею, но это еще не причина, чтобы так фамильярничать со мной, Тильда! - обратилась она к мистрисс Броуди с такою злостью, что иоркширец подскочил на месте - От вас я отказываюсь навсегда, покидаю, игнорирую вас, и если бы для спасения от смерти моего родного ребенка нужно было назвать его Тильдой, я и тогда не сделала бы этого, - докончила торжественно мисс Сквирс.

-- Ну, об этом еще раненько говорить, - заметил Джон, - полагаю, что впереди еще много времени, чтобы подобрать имя ребенку.

-- Джон, - остановила его жена, - не дразни ее, ради Бога!

-- Дразнить? Меня? Скажите пожалуйста! - вскричала мисс Сквирс задорным тономь. - "Не дразни ее!" Какова заботливость! Ха-ха!

При этом могу сказать тебе еще следующее (верь или не верь, мне все равно): я так часто расхваливала тебя за глаза, что на этот раз ты могла бы извинить меня за отступление. Один разок ведь не в счет.

-- Прекрасно, сударыня! - завопила мисс Сквирс почти истерически, отпуская новый реверанс. - Весьма признательна за вашу доброту; уж не на коленях ли мне умолять нас избавить меня впредь от нея?

-- Кажется, я никогда не отзывалась о тебе дурно, та даже и теперь, - возразила мистрисс Броуди. - Во всяком случае, согласись, что все, что я сказала, сущая правда; мне очень не приятно, что так случилось, и я прошу тебя меня извинить. Вспомни, сколько раз ты говорила обо мне гораздо худшее, и я всегда прощала тебе; надеюсь, что ты точно так же отнесешься ко мне.

Мисс Сквирс не дала прямого ответа, она только с презрением вздернула нос, смерила гордым взглядом свою бывшую подругу и прошептала в пространство, ни к кому не обращаясь:

-- Кокетка, лицемерка, змея!

Эти слова, прерывающийся голос, запекшияся губы и многие другие признаки красноречиво свидетельствовали о том, что чувства, клокотавшия в груди мисс Сквирс и с трудом ею сдерживаемые, ждали только удобного момента, чтобы излиться огненой лавой и испепелить свою жертву.

Пока шли эти переговоры, маленький Вакфорд, видя, что на его особу не обращают внимания, и поддаваясь своей врожденной слабости к съестному, придвинулся потихоньку к столу и произвел атаку на блюда. Сперва он удовольствовался лишь легкой рекогносцировкой, т. е. осторожно макал пальцы во все подливки и облизывал их с наслаждением, проводил по маслу кусочками хлеба и отправлял их к себе в рог, таскал сахар по кусочкам и незаметно опускал к карман, проделывая все это с видом человека, углубившагося в свои мысли. Но когда он убедился, что все эти маленькия вольности сходят ему с рук, он начал действовать серьезней и, заложив фундамент несколькими изрядными порциями холодных закусок, перенес все свое внимание на пирог, к которому и прилип окончательно.

Сквирс-отец отлично видел все эти манипуляции, но так как общество было занято более интересным предметом, он смотрел на них довольно спокойно и даже радовался, что его сын и наследник упитывает свое тело на счет их общого врага. Но когда настала маленькая пауза в споре, достойный педагог, испугавшись, как бы мастера Вакфорда не поймали на месте преступления, сделал вид, что он и сам только-что обратил внимание на его поведение и преподнес юному джентльмену такую увесистую оплеуху, что все чашки и блюдца на столе за прыгали.

-- Как, - завопил Сквирс, - есть объедки со стола врага в твоего отца! Да понимаешь ли ты, чудовище, что это отрава!

-- Оставьте его, пусть кушает на здоровье, это не принесет ему вреда, - сказал Джон, радуясь, что, наконец, ему приходится иметь дело с мужчиной. - Я был бы рад накормить всю ватагу ваших учеников; я с удовольствием наполнил бы их пустые желудки, хотя бы мне для этого пришлось поставить ребром последний мой грош.

На эти слова Джона Броуди Сквирс бросил ему один из самых злобных взглядов, на какие он только быль способен и погрозил ему кулаком.

-- Послушай, школьный учитель, ты у меня смотри, без глупостей. - сказал Джон, - а то, как я поднесу тебе свой кулак, ты живо ухватишься за землю.

-- Теперь я уверен, что это вы помогли бежать Смайку, - сказал Сквирс. - Вы и никто другой.

-- Да, я, отвечал Джон, возвышая голос. - Что же из этого? Я ему помог. Ну, а дальше?

-- Слышишь ли, дочь моя, он сам сознается, что способствовал побегу этого мерзавца, - обратился к дочери Сквирс. - Надеюсь, ты слышала, что он ему помог?

-- Помогал! Помогал! - закричал Джон, теряя терпение. - Ну, да, помогал и еще помогу десять, двадцать раз помогу, если понадобится спасать от тебя несчастных малышей. И я скажу тебе, коли ужь на то пошло, что ты старый негодяй и разбойник! И счастье твое, что ты стар, а то я бы тебя здорово отлупил за то, что ты осмелился рассказывать честному человеку, как ты исколотил того беднягу в карете.

-- Честный человек! - злобно расхохотался Сквирс.

-- Да, честный, - возразил Джон тверда, - и я горжусь тем, что мне не за что себя упрекать, разве только за знакомство с тобой.

-- Оскорбление, - сказал Сквирс с торжеством, - оскорбление, которое могут засвидетельствовать два лица. Вакфорд, слава Богу, имеет понятие о присяге. Итак, мы вас поймали: вы мне ответите за слово негодяй. (Тут школьный учитель вынул свою записную книжку и что-то отметил в ней карандашом). Отлично, теперь я и за двадцать фунтов не уступлю того, что принесет мне это словцо в будущую сессию.

-- Что же касается вас, сэр, - обратился он вдруг к Николаю, который воздержался от всякого участия в ссоре, считая себя удовлетворенным тою расправой, которую он уже учинил в Дотбойс-Голле, - что касается вас, то и вы скоро услышите обо мне. А, вы похищаете детей, отлично! Только смотрите, как бы отцы этих детей не вытребовали их обратно и не отдали бы снова в мое полное распоряжение, не испугавшись вас.

-- Я этого не боюсь, - отвечань Николай, пожимая плечами и с презрением повернув ему спину.

-- Не боюсь, повторил Сквирс с дьявольской улыбкой. - Увидим!

Бедный мистер Броуди! Ха, ха, ха! Он поистине жалок. Козел отпущения! Ха, ха, ха! Низкая, вероломная Тильда!

После этого нового взрыва великолепного негодования мисс Сквирс покинула комнату, выдержав до конца свою исполненную достоинства роль, и только из корридора донеслись её рыдания и вопли.

Джон Броуди продолжал стоять у стола, разинув рот и переводя растерянный взгляд с жены на Николая и обратно, пока рука его случайно не нащупала кружки с элем, которую он и поднес к губам машинально. В продолжения нескольких секунд лица его не было видно за кружкой; потом он оторвался от нея, передохнул, подал ее Николаю и позвонил.

-- Эй, молодчик, - заговорил он уже веселым голосом, - убери-ка все это, да скажи, чтобы нам приготовили к ужину свежее блюдо, побольше. Подать в девять часов. Принеси также грогу, коньяку и пару туфель, самых больших, какие найдутся, да попроворнее, чорт возьми! Ну, - прибавил он, потирая руки, - мне теперь некуда идти и никого не надо провожать, а потому, женушка, мы сызнова начнем наш вечер и проведем его, как подобает добрым супругам.