Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава LI. План, задуманный мистером Ральфом Никкльби и его другом, близится к благополучному концу, когда о нем узнает третье лицо, непосвященное в их тайну.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава LI. План, задуманный мистером Ральфом Никкльби и его другом, близится к благополучному концу, когда о нем узнает третье лицо, непосвященное в их тайну. (старая орфография)

ГЛАВА LI.
План, задуманный мистером Ральфом Никкльби и его другом, близится к благополучному концу, когда о нем узнает третье лицо, непосвященное в их тайну.

Артур Грайд жил в грязном, мрачном, унылом доме, который, казалось, состарился и пожелтел вместе с ним, так же заботливо укрывая в своих стенах своего хозяина от дневного света, как тот в свою очередь укрывал в своих сундуках деньги от нескромного взгляда. Безобразные, старые, неуклюжие столы и стулья, такие же жесткие и непривлекательные, как сердце скупца, были там выстроены вдоль голых стен, в строгом порядке; такие же неуклюжие, еле живые от долгого употребления шкапы и комоды, вздрагивавшие при каждом вашем движении, словно от постоянного страха ворон, ютились в углах, как будто прячась от посторонняго взгляда. Огромные уродливые часы, со своими вытянутыми, как руки привидения, стрелками и вытертым циферблатом, тикали на лестнице зловещим шепотом и отбивали четверти хриплым, дребезжащим звуком, похожим на голос умирающого от голода старика.

Нигде не было ни дивана, ни кушетки, которые манили бы уютно примоститься у огонька. Были, правда, мягкия кресла и даже разных фасонов; но одни из них имели такой непривлекательный вид со своими неестественно вытянутыми ручками, точно солдаты, стоящие на карауле, а другия, с непомерно высокими спинками, до такой степени исходили на выходцев с того света, что всякого брала невольная дрожь при одной мысли о возможности расположиться на них. Были, наконец, и такия, которые окончательно не годились к употреблению; они стояли, прислонившись к стене или к своим соседям, и всем своим жалким видом говорили о своей непоправимой немощи и дряхлости. Громоздкия, высокия, как катафалки, кровати, были, казалось, воздвигнуты специально с тою целью, чтобы люди мучились на них от безсонницы и грезили всякими ужасами. Их вылинявшия, ветхия занавески волновались от каждого дуновения и нашептывали друг другу страшные сказки о притаившихся в темных углах грабителях и разбойниках, которые выжидают только удобной минуты, чтобы опустошить крепко запертые тяжеловесные сундуки.

В одно прекрасное утро из самой унылой и мрачной комнаты этого унылого и мрачного дома доносились слабые, дребезжащие звуки разбитого голоса старого Грайда, напевавшого конец давно забытой старинной песенки:

Та-ра-там, там-там!

Брось-ка на счастье

Вслед мне башмак! -

выводил он тоненьким, пронзительным голосом. А так как он только и знал, что эти три строфы, то, окончив последнюю, снова начивал с первой. Пение продолжалось до тех пор, пока его не прервал приступ сильного кашля, принудивший Грайда продолжать свое занятие молча.

Занятие это состояло в том, что он доставал одну за другой с пыльных полок источенного червями ветхого шкапа различные статьи гардероба, вернее сказать, никуда негодного, старого платья, которое, после тщательного осмотра каждой штуки на свет, он еще тщательнее складывал и приобщал к той или другой из двух лежавших перед ним куч. При этом из шкапа извлекалось не более как по одной штуке за-раз и всякий раз дверцы шкапа запирались на ключ.

-- Ага, фрачная пара табачного цвета, - сказал Артур, разглядывая на свет лохмотья, которые действительно были когда-то табачного цвета. - Посмотрим, посмотрим, идет ли мне этот цвет... Надо подумать.

Очевидно, результат его размышлений оказался неудовлетворителен, так как и эта пара, как и остальные, была тщательно сложена и приобщена к одной из двух куч, после чего Грайд снова вскарабкался на стул, чтобы достать следующий по порядку костюм, напевая вполголоса:

Она молода, добра и прекрасна

И за счастье мое нисколько не страшно

Нет, за счастье свое не страшусь!

-- И вечно-то в этих песнях толкуют одно: "молода" да "молодость", - пробормотал Артур. - Впрочем, это ведь так только, просто для рифмы; к тому же и песни-то не Бог весть какая, глупая деревенская песня, которой я научился, когда был еще мальчишкой. Хотя и то сказать, молодость - вещь... вещь недурная; и потом тут ведь говорится о невесте. Да, о невесте, хе, хе, хе. Что жь, "молодая невеста" - это недурно, право, недурно... Ведь и моя невеста молода, совсем еще девочка.

В восторге от своего открытия, он с особенным выражением повторил весь куплет, покачивая в такт головой, и только когда допел до конца, снова принялся за свое прерванное занятие.

-- Бутылочная пара... Гм... Ах, какая это была прелесть, когда я купил ее у закладчика! И еще, помню, в кармане - хе, хе, хе! - в кармане жилета оказался потертый старый шиллинг. Закладчик-то, старый дурак, его прозевал! А я так сразу заметил, как только взял пощупать доброту материала. Проворонил целый шиллинг, этакий ротозей! Пресчастливая была для меня эта бутылочная пара. В первый же день, как я ее надел, старого лорда Мальфорда нашли сгоревшим в постели, и то всем его обязательствам было уплачено полностью. Нет, я положительно намерен венчаться в бутылочной паре. Пег! Эй, Пег Слайдерскью! Слышишь, я венчаюсь в бутылочной паре!

На этот призыв, после того как он был повторен два или три раза, в дверях показалась крошечная, высохшая, необыкновенно безобразная, хромая и подслеповатая старушенка; входя, она вытерла свое сморщенное, как печеное яблоко, лицо грязным передником и глухим, неестественно тихим голосом, каким обыкновенно говорят глухие, сказала:

-- Вы звали меня, или это били часы? Я нынче что-то совсем плохо стала слышать; никогда не разберу, часы ли бьют, бы ли тут возитесь, или мыши скребутся.

-- Это я, Пег, я, - сказал Артур, ударив себя в грудь для вящшей вразумительности.

-- Я надену под венец мою бутылочную пару! - прокричал Грайд во весь голос.

-- Не слишком ли она хороша для вас, хозяин? - сказала Пег, бросив на выбранное платье испытующий взгляд. - Не найдется ли у вас чего-нибудь попроще?

-- Ничего подходящого, - ответил Артур.

-- Как ничего подходящого? - отвечала Пег. - На то вы и мужчина; можете идти под венец в вашей будничной паре.

-- Это было бы совсем неприлично, Пег, - заметил Грайд.

-- Совсем что? - спросила, не дослышав, Пег.

-- Неприлично, - повторил Грайд громче.

-- Неприлично? Дли кого? - резко оборвала его Пег. - Уж не для такого ли старого хрыча?

Артур Грайд пробормотал вместо ответа не слишком-то лестный комплимент по адресу своей экономки и затем прокричал ей в самое ухо:

-- Недостаточно нарядно. Мне хотелось бы быть в этот день понаряднее.

-- Понаряднее! Вишь, что придумал! - сказала Пег. - А по моему, если только она действительно такая красивая, как вы говорите, так она на вас и не взглянет, хозяин, можете быть в этом уверены, все равно, вырядитесь ли вы в бутылочный, в серый, в голубой или в желтый цвет.

Высказав это утешительное замечание самым уверенным тоном, Пег захватила в охапку облюбованную хозяином фрачную пару и, подмигивая своими подслеповатыми главками, так страшно оскалила беззубый свой рот, что в эту минуту ее скорее можно было принять за какое-то фантастическое чудовище, чем за живого человека.

-- Кажется, ты сегодня не в духе, Пег Слайдерскью? - сказал Артур самым любезным тоном, обращаясь к старухе.

-- А с чего мне быть в духе, хотела бы я знать? - огрызнулась она. - Скоро небось придется совсем убираться отсюда. Я не потерплю, чтобы мне сели на шею, - заранее вас об этом предупреждаю, хозяин. Пег Слайдерскью, слава Богу, никому еще до сих пор не позволяла себя оседлать, и вам это лучше знать, чем кому бы то ни было. Не позволяла и не позволит; нет, нет, не то, что вы. А вас она оседлает - это верно, оседлает и разорит. Да, разорит, хоть и к бабушке не ходи!

-- О, Господи! Но почему же ты это думаешь, почему? - воскликнул Грайд, перепуганный этим ироническим предсказанием. - Правда твоя, разорить меня дело нетрудное, но поэтому-то мы и должны быть экономнее, вдвое экономнее прежнего; ведь у нас теперь будет лишний рот в доме. Но только... но только она такая свеженькая, Пег, что мне было бы страшно жалко, если бы она подурнела.

-- То-то я и говорю, как бы эта её свежесть не оказалась у вас вот где, - отозвалась Пег, выразительным жестом указывая на свою шею.

-- Но ты не знаешь, Пег, она и сама может зарабатывать деньги, - сказал Артур, внимательно наблюдая, какое впечатление произведут эти слова на старуху. Она рисует карандашами и красками, умеет делать разные финтифлюшки для украшения кресел и стульев, вышивать туфли, плести цепочки из волос... Да мало ли чего она не умеет! Я даже не могу всего и перечесть. Кроме того, она играет за рояле (а что еще важнее - у нея есть собственный рояль) и поет, как птичка. Я не думаю, чтобы могло особенно дорого стоить прокормить ее и одеть. Как по твоему, Пег?

-- Может быть, и не дорого, если она вас не одурачит, - ответила Нег.

-- Одурачит меня! - воскликнул Артур. - Как бы не так! Поверь мне, Пег, я не допущу, чтобы меня дурачила какая-нибудь хорошенькая мордашка.. Нет, нет, ни даже такая старая ведьма, как вы, мисс Слайдерскъю, - добавил он вполголоса.

-- Что это вы там бормочете себе под нос? - сказала Пег. - Знаю я, уж наверно что-нибудь на мой счеть.

-- Вот чертовка! - пробормотал Граiiд и потом прокричал, любезно осклабившись: - Я только говорю, что вполне на тебя полагаюсь!

"Как бы не так, мисс Пег Слайдерскью! Положись я только на вас, так вы бы живо выпустили меня в трубу", подумал Артур Грайд.

Но он это только подумал, причем постарался как можно плотнее сжать губы, опасаясь, чтобы какое-нибудь невольное движение мускулов рта не выдало его мыслей, потому что ему казалось иногда, что старуха положительно их читает. Затем с самой любезной улыбкой и насколько мог громче он сказал:

-- Это платье еще придется немного подштопать, Пег, и я думаю лучше было бы шелком. Купи моточек. Да пришей новые пуговицы... Знаешь что, Пег, эта идея, я думаю, и тебе придется по вкусу: почисти-ка, то старое блестящее ожерелье, что спрятано у меня наверху; я подарю его ей в день нашей свадьбы, потому что, видишь ли, я ей еще ничего не дарил, а девушки любить подарки. Я сам его надену на её прелестную шейку, а на другой день опять отберу. Хе-хе-хе! Так-таки просто возьму, запру под замок, и делу конец. Кто же из нас двоих останется в дураках? Ну-ка, Пег, говори: кто по твоему? Хе-хе-хе!

Повидимому, этот план привел мисс Слайдерскью в полный восторг; по крайней мере, она выразила свое удовольствие лукавыми подмигиваниями и самыми нелепыми телодвижениями, которые, однако же, ничего не прибавили к её очаровательной красоте. С радостным хихиканьем заковыляла она к выходу, но, как только очутилась за дверью, лицо её исказилось злобной гримасой; когда же она стала медленно взбираться по лестнице, останавливаясь чуть не на каждой ступеньке, чтобы передохнуть, из её беззубого рта посыпался целый град ругательств по адресу будущей мистрисс Грайд.

-- Право, мне кажется иногда, что она ведьма, - сказал Грайд, когда снова остался один. - Но у ней есть два неоцененных достоинства: во-первых, она глуха, как тетеря, во-вторых, почти ничего не ест; следовательно, содержание её почти ничего не стоит, и подслушать она ничего не может, хоть бы и хотела. Да, в качестве экономки она положительно клад, хотя бы уж потому, что и вся-то ей цена медный грош.

Воздав должную дань достоинствам своей экономки в столь остроумных выражениях, Грайд снова принялся напевать свою песенку и рыться в тряпье. Покончив с выбором второй пары платья, долженствовавшей, как надо полагать, украшать его особу на другой день после свадьбы, он тщательно сложил обратно в шкап всю груду тряпья, хранившагося там в покое долгие годы.

Раздавшийся у наружной двери звонок заставил его поспешить с этим делом, после чего шкап был снова заперт за ключ. Впрочем, Грайду не зачем было особенно торопиться, так как прелестная мисс Пег никогда не слышала звонков и только тогда догадывалась, что звонит, когда взгляд её случайно обращался туда, где висел колокольчик, и она видела, что он шевелится. Впрочем, на этот раз она довольно скоро появилась в дверях в сопровождении мистера Ногса.

-- А, это вы, мистер Ногс! - воскликнул Грайд, потирая руки. - Ну-с, что у вас новенького, мой милый друг, мистер Ногс?

С неподвижным и безстрастным лицом, вперив взгляд куда-то в пространство, Ньюмэн подал ему конверт, со словами:

-- Записка от мистера Никкльби. Велено ждать ответа.

-- Не угодно ли вам будет...

Ньюмэн перевел взгляд на Грайда и причмокнул губами.

-- Не угодно ли вам будет присесть?

-- Нет, благодарствуйте, - ответил Ньюмэн.

Артур вскрыл записку дрожащими руками и, наскоро ее пробежав, принялся перечитывать снова и снова. Он прочел ее раз десять подряд, словно не мог от нея оторваться. Наконец, Ньюмэн, видя, что этому не будет конца, решился напомнить ему о себе.

-- Как же с ответом? - сказал он. - Велели ждать ответа.

-- Да, да, - спохватился Артур. - Я было совсем позабыл.

-- Оттого-то я вам и напомнил, - заметил Ньюмэн.

-- Да, да; очень вам благодарен, мистер Ногс, очень вам благодарен. Я сейчас напишу два слова. Я... я, видите ли, несколько взволнован, мистер Ногс, так как известие...

-- Вероятно, дурное, - перебил его Ньюмэн.

-- Нет, нет, напротив, хорошее, очень хорошее, благодарствуйте. Известие превосходное. Присядьте пожалуйста. Я... я только принесу перо и чернила, и ответ будет в минуту готов. Я вас не задержу, мистер Ногс. Я знаю, какое вы сокровище для вашего хозяина, мистер Ногс. Он всегда отзывается о вас в таких выражениях... в таких выражениях, мистер Ногс, что, ей-ей, вы сами удивились бы, если бы слышали. И я вполне разделяю на этот счет его мнение, вполне разделяю, могу вас уверить.

"Чорт бы побрал этого Ногса!" - вот оно ваше мнение, - пробормотал Ньюмэн, когда Грайд вышел из комнаты.

В эту минуту в глаза ему бросилась записка, которая лежала у самых дверей и которую Грайд, вероятно, обронил выходя. Подстрекаемый любопытством узнать, насколько подвинулся план, который он случайно подслушал, сидя в шкапу, Ньюмэн, поспешно оглянувшись, не видит ли его кто-нибудь, в один прыжок очутился у дверей, поднял записку и прочел следующее:

"Грайд! "Я виделся сегодня с Брэем и, согласно вашей просьбе, предложил ему назначить свадьбу на послезавтра. Он ничего не имеет против этого, точно так же, как и его дочь, у которой нет причины предпочитать один день другому. Мы отправимся туда вместе; поэтому будьте у меня ровно в семь. Полагаю, что мне незачем напоминать вам об аккуратности".

"Не советую вам посещать вашу невесту в эти дни. Вы уже и так слишком часто бывали у них в последнее время. Думаю, что она не сгорает от нетерпенья видеться с вами, поэтому ваши визиты могут только вам повредить. Сдержите наш юношеский пыл на сорок восемь часов и предоставьте остальное отцу. Он сделает все, что нужно, и сделает это гораздо лучше без вашего содействия.

Заслышав приближающиеся шаги, Ньюмэн бросил записку на прежнее место и для прочности слегка прихлопнул ее ногой. Затем он в один миг вернулся на свое место и уселся на стул с самым невинным лицом. В дверях показался Артур Грайд, тревожно озираясь по сторонам. Заметив записку, он поднял ее и сел к столу писать ответ, причем бросил искоса испытующия взгляд на Ньюмэна Ногса, который к эту минуту так пристально смотрел на противуположную стену, что старик не на шутку перепугался. - Что вы там видите, мистер Ногс? - спросил Грайд, стараясь проследить за направлением взгляда Ньюмэна, - задача поистине невыполнимая, ибо до сих пор она не удавалась ни одному смертному.

-- Ничего особенного, паутину. Пожалуйста не тревожьтесь, - ответил Ньюмэн.

-- Паутину? Только-то и всего?

-- Нет, и в ней муху, - сказал Ньюмэн.

-- Да, паутины у нас здесь действительно много,--заметил Грайд.

-- И у нас тоже, - ответил Ньюмэн. - Да и запутавшияся мухи найдутся.

И, очень довольный своим удачным ответом, мистер Ногс, к вящшему разстройству нервов Артура Грайда, так страшно затрещал всеми суставами пальцев, что сильное воображение легко могло бы эти звуки принять за отдаленную ружейную перестрелку. Тем не менее Грайду удалось таки, наконец, справиться с ответом Ральфу, который он и вручил посланному со словами:

-- Вот и ответ, мистер Ногс, передайте пожалуйста мистеру Ральфу.

Ньюмэн кивнул головой, сунул записку в шляпу и направился было к двери, как вдруг Грайд, который не помнил себя от восторга, окликнул его и, приятно осклабившись, так, что его и без того сморщенное лицо все съежилось, как сморчок, и глаза совсем куда-то исчезли, сказал пронзительным шепотом:

-- Не хотите ли, не хотите ли, мистер Ногс, отведать капельку, одну капельку чудеснейшей влаги?

Выпить по-приятельски с Грайдом (даже если бы тот был на это способен) Ногс, конечно бы, отказался, предложи ему Грайд хоть райский напиток; но ради того, чтобы чем-нибудь досадить старому скряге и посмотреть, что из этого выйдет, он с готовностью принял его предложение.

Бедному Грайду ничего более не оставалось, как подойти к буфету и отпереть его. Здесь на одной из полок, рядом с высокими фламандскими бокалами, были выстроены в линию самые разнообразные бутылки и фляжки, одне с узкими и длинными горлышками, как у цапли, другия - толстенькия и приземистые на манер голландских боченков. Грайд выбрал одну многообещающую бутыль весьма внушительных размеров и прихватил пару до смешного крошечных рюмок.

-- Наверно, вы никогда ничего подобного не пивали, - сказал он. - Это так называемая eau-d'ог, золотая вода. Одно название чего стоит! Превосходное название. Золотая вода, вода из золота! Право, и пить-то ее даже как будто грешно!

Видя, что старого скрягу начинает разбирать нерешительность (он уже принялся вертеть пробочником с таким видом, что можно было опасаться, как бы и пробочник, и бутылка не очутились в следующий момент на своем старом месте, в шкапу), Ньюмэн взял одну рюмку и слегка позвонил ею о бутылку в знак того, что он ждет обещанного угощения. Тут уже Грайд принужден был, скрепя сердце, наполнить сперва рюмку Ногса (впрочем, он налил ему далеко не до краев), а затем свою.

-- Стойте, подождите минутку! - воскликнул Грайд, останавливая руку Ньюмэна, которую тот вместе с рюмкою нес уже было к губам. - Я получил эту бутылку в подарок лет двадцать тому назад, и когда мне случается выпить из нея рюмку, другую, что бывает очень, очень не часто, я всегда это делаю с чувством, с толком, с разстановкой. И так, поразмыслив, не разопьем ли мы с вами тост, мистер Ногс, маленький тостик?

-- Нельзя ли только скорее? - сказал Ньюмэн, бросая на свою рюмку полный нетерпения взгляд. - Мистер Никкльби ждет ответа.

-- Здоровье прекрасных лэди! - провозгласил Ньюмэн Ногс.

-- Нет, нет, мистер Ногс, - закричал Грайд, снова удерживая его руку, - не прекрасных, а прекрасной лэди. - Сы удивлены, я знаю, знаю. Здоровье прекрасной Мадлены, вот мой тост, мистер Ногс. Здоровье прекрасной Мадлены!

-- Здоровье Мадлены, - повторил Ногс и мысленно добавил: - "Да поможет ей Бог!"

Быстрота и равнодушие, с которыми Ньюмэн осушил свою рюмку, до того ошеломили Грайда, что он буквально оцепенел на своем стуле, вытаращив глаза и открыв от изумления рот. Между тем Ньюмэн, не обращая на него никакого внимания, нахлобучил свою шляпу и преспокойно вышел из комнаты, предоставив радушному хозяину полную свободу наслаждаться своей порцией золотой воды, или вылить ее обратно в бутылку. По дороге он нанес несмываемое оскорбление достоинству мисс Пег Слайдерскью: проходя мимо, он нечаянно толкнул ее и даже не извинился.

Как только мистер Грайд и его экономка остались одни, они составили совет для обсуждения необходимых приготовлений к приезду молодой. Но так как этот советь, как и все советы вообще, отличался необыкновенною медлительностью к своим словопрениях и был способен нанести на уныние всякого живого человека, то мы лучше сделаем, если последуем за Ньюмэном Ногсом и соединим таким образом приятное с полезным, потому что, по некоторым обстоятельствам, последовать за ним нам необходимо, а необходимость, говорят, не признает закона приличий.

-- Однако, нельзя сказать, чтобы вы особенно торопились вернуться, - сказал Ральф, - как только Ньюмэн вошел к нему в комнату.

-- Не моя вина, что он так долго копался, - ответил Ньюмэн. - Я тут решительно не при чем.

-- Ладно, знаю я вас! - с нетерпением перебил его Ральф. - Давайте, что там у вас есть... Или, может быть, он прислал ответ на словах? Постойте, не уходите, мне надо сказать вам два слова, сэр.

Ньюмэн подал записку и, отойдя к сторонке, с самым невинным видом ждал, пока Ральф распечатал ее и пробежал.

-- Будет всенепременно, - пробормотал Ральф, разрывая записку. - Чорт бы его побрал! Точно я и сам этого не знаю. Очень нужно было писать!.. Послушайте, Ногс, с кем это я вас давеча встретил на улице?

-- А кто его знает, что это за субъект! Так, откуда-то навязался, - отвечал Ньюмэн.

-- Я бы вам посоветовал, сэр, хорошенько подумать, прежде чем отвечать, - сказал Ральфь, сопровождая свои слова грозным взглядом.

-- Говорят вам, я не знаю, кто он, - ответил Ньюмэн, ничуть не смущаясь. - Он был у вас здесь раза три, да вас не было дома. В четвертый раз, вы сами его выгнали. Он говорит, что его фамилия Брукер.

-- Знаю, что Брукер, - сказал Ральф. - Ну, а дальше?

-- Дальше? Он все вертится здесь, около дома, и подстерегает меня на улице. Пристает каждый вечер, чтобы я устроил ему свиданье с вами. Уверяет, будто раз уже один виделся с вами на улице. Говорит, что должен вас видеть наедине, потому что хочет вам сообщить что-то такое, что вам нужно знать.

-- Что же вы ему ответили? - спросил Ральф, глядя на своего конторщика испытующим взглядом

-- Ответил, что это не мое дело; сказал, что он может, если хочет, ловить вас на улице. Только он этого не желает, говорит, что на улице вы его прогоните, не станете и слушать. Он непременно хочет видеть вас у вас в доме; уверяет, что скажет вам что-то такое, что заставит вас не только его выслушать, но и переметить с ним ваш тон.

-- А там, кто ж его знает, что он за человек, - продолжал Ньюмэн. - Я-то его в первый раз вижу, а вот он уверяет, будто знает вас, а вы его.

-- Как мне не знать его, подлеца! - пробурчал Ральф.

-- То-то же, - отрезал Ньюмэн, - а ко мне пристаете. Еще прицепитесь, зачем раньше вам не сказал. А мне какая польза говорить? Мало ли что о вас толкуют. Вам только скажи, и то ненароком, если к слову придется, так и то от вас, кроме "осла" да "скотины" ничего не услышишь.

Против этого решительно нечего было возразить, так как это была совершенная правда; к тому же Ньюмэн каким-то чутьем угадал вопрос, который именно в эту минуту вертелся на языке у его патрона.

поперек. В следующий же раз, как он пристанет к вам, сдайте его с рук на руки полисмэну, слышите? Об остальном и уже сам позабочусь. Пусть-ка его освежится в тюрьме, и я убежден, что он сделается смирен, как овечка... Поняли вы меня?

-- Отлично понял, - ответил Ньюмэн.

-- Смотрите же, так и сделайте, получите за это на чай, - сказал Ральф. - Можете идти.

Немедленно воспользовавшись этим позволением, Ньюмэн отправился в свою каморку, где и просидел весь день наедине со своими мыслями. Вечером, освободившись от своих служебных занятий, он со всех ног пустился в Сити, где занял свою обычную позицию у помпы в ожидании, когда Николай выйдет из своей конторы, потому что своего рода гордость не позволяла Ньюмэну явиться в своих лохмотьях в контору братьев Чирибль в качестве друга Николая.

Ему не пришлось долго ждать; спустя несколько минут он увидел, к своей великой радости, приближающагося Николая, к которому и поспешил навстречу из своей засады. Николай с своей стороны очень обрадовался, потому что уже довольно давно не видел его, и друзья обменялись самым сердечным рукопожатием.

-- Вот как! Значит мы оба думали друг о друге, - ответил Ньюмэн. - Ведь и пришел-то я нынче нарочно, чтобы повидаться с вами, так как, мне кажется, я сделал одно открытие.

-- Должно быть, очень важное? - спросил Николай, невольно улыбаясь этому оригинальному сообщению.

-- Уж не знаю, важное ли, нет ли, - сказал Ньюмэн, - только дело в том, что оно касается вашего дяди. Это, видите ли, тайна, которую мне еще не удалось проникнуть вполне, но у меня уже имеются кое-какие, и весьма основательные, подозрения. Пока я вам еще ничего не скажу, чтобы не огорчать вас напрасно.

-- Чтобы не огорчать меня! - воскликнул Николай. - Значит это касается и меня?

чем говорит. Но некоторые его намеки меня сильно встревожили. - да, могу сказать, встревожили очень сильно, - повторил Ньюмэн, - уставившись на Николая таким выразительный, взглядом, который был положительно способен возбудить тревогу, и принимаясь с такой энергией растирать себе нос, что из красного он превратился в багровый.

Удивленный такою необыкновенною таинственностью своего друга, Николай всячески старался выпытать его секрет, по все его усилия оказались тщетными. Заставить Ньюмэна объясниться не было никакой возможности; на все вопросы он продолжал твердить свое: что он сильно встревожен и что теперь ему надо держать ухо востро, потому что эта старая лиса, Ральф, уже пронюхал о встречах его с незнакомцем и сегодня даже чуть было не припер его к стене, да и припер бы, если бы он, Ньюмэн, давно уже ожидавший чего-нибудь в этом роде, не приготовился заранее и не нашелся, как и что ему ответить.

Вспомнив о слабости мистера Ногса, о которой его красный нос красноречиво возвещал каждому встречному, Николай потащил его в ближайшую таверну, чтобы по-приятельски распить с ним стаканчик, другой. Здесь друзья, как это часто бывает, принялись вспоминать свое первое знакомство, припомнили, как завязалась их дружба, причем каждый приводил мельчайшия почему либо памятные ему подробности; таким образом они договорились до приключения с мисс Сесиль Бобстер.

-- Кстати, почему вы до сих пор не сказали мне имени нашей молодой леди? - спросил Ньюмэн.

-- Ее зовут Мадлена, ответил Николай.

-- Брэй, - ответил Николай, удивляясь волнению своего друга.

-- Спасти? Как спасти? От чего? Что вы хотите этим сказать? - в свою очередь во окликну ль Николай, срываясь с места. - Спасти? Да вы рехнулись!

-- Рехнулся кто-то из нас, действительно, рехнулся; но только, кажется, не я, а вы и она. Или вы слепы и глухи? Или совсем ошалели и одурели, уж я и не знаю! - восклицал Ньюмэн с азартом. - Разве вы не знаете, что через день, благодаря стараниям вашего дядюшки Ральфа, бедняжку выдадут замуж за такого же негодяя, как и он сам, если еще не хуже? Да неужто вы и в самом деле не знаете, что еще один день, и так же верно, как то, что я здесь стою, она попадет в когти к самому дьяволу, к старому хрычу-ростовщику?

мне все толком, подробно!

-- Я в первый раз услышал от вас её имя. Почему вы мне не назвали её раньше? - оправдывался Ньюмэн в полном отчаянии. - Почем же я знал? Все-таки у нас тогда хоть было бы время подумать!

-- Говорите скорее! Объясните мне все! кричал Николай.

Но не так-то легко было добиться от Ньюмэна толку. Убедившись, что необыкновенной пантомиме, к которой в своем волнении прибегнул мистер Ногс и которая ровно ничего не объяснила, не предвидится конца, Николай силою усадил его на стул и продержал его так до тех пор, пока не выведал от него всех подробностей.

Невозможно описать той бури негодования, ужаса и гнева, которая поднялась в душе нашего героя, когда он выслушал его рассказ. Не успел Ньюмэн договорить, как бедный юноша, весь дрожа и бледный, как смерть, выбежал на улицу.