Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава LIV. Исход заговора и его результаты.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава LIV. Исход заговора и его результаты. (старая орфография)

ГЛАВА LIV.
Исход заговора и его результаты.

Навряд ли на свете найдется много людей, которые были бы способны заспаться или вообще долго нежиться в постели в день своей свадьбы. Слыхал я, правда, легенду об одном разсеянном чудаке, который, проснувшись в день своей свадьбы с прелестною молодой девушкою и позабыв, какой это день, напустился будто бы на слугу, зачем тот приготовил ему его парадное платье. Существует также и другое сказание о молодом джентльмене, влюбившимся в свою родную бабушку, что, конечно, легло случиться только благодаря неполноте и неточности наших церковных законов, не предусмотревших кары против столь противоестественного поступка. Но так как оба эти случая в одинаковой мере оригинальны и необычайны, я не думаю, чтобы они составляли общее правило и могли послужить достойным подражания примером для последующих поколений.

Артур Грайд облачился в свой свадебный бутылочного цвета костюм, по крайней мере, за час до того времени, когда мистрисс Слайдерскью, стряхнув с себя последние следы крепкого сна, постучалась в дверь его спальни. Он был давно уже внизу в полном параде и даже успел приложиться к заветной бутылке, прежде чем этот драгоценный обломок древности осчастливил, наконец, своим присутствием кухню.

-- Вишь ты, - сказала Пег, приступая к исполнению своих домашних обязанностей и сгребая огромную кучу золы с заржавленной решетки камина. - И впрямь ведь женится! Смотри, что надумал! Захотелось кого-нибудь почище старой Пег: она, вишь, не умеет заботиться о нем. А сколько раз, бывало, твердил, когда я голодала, холодала и ворчала на него за свое нищенское жалованье, сколько раз он твердил: "Помни, Пег, помни одно: я холостяк, без друзей и родни!" Безсовестный лгун! Надумал навязать мне девчонку, у которой молоко на губах не обсохло! Ужь если ему, дураку, приспичило жениться, взял бы женщину своих лет, которая знала бы его привычки. Он говорить, что молодая жена мне не по вкусу. Посмотрим, посмотрим, голубчик, придется ли она еще по вкусу тебе самому. Это мы еще поглядим."

В то время, как мистрисс Слайдерскью, оскорбленная в своем самолюбии и надеждах, не стесняясь, выражала вслух свои чувства, Артур Грайд раздумывал, сидя в гостиной, обо всем, что случилось вчера.

"Просто ума не приложу, как он мог все это пронюхать, - думал Артур. - Уж не проговорился ли я сам ненароком? Может быть, сказал что-нибудь Брэю, а кто-нибудь и подслушал? Это очень возможно. Недаром мистер Никкльби всегда на меня сердится за мою глупую привычку начинать говорить, прежде чем я успею запереть за собой дверь. Но, конечно, этого-то я ему не скажу, не то он станет меня пилить и испортит мне весь день".

Вообще Ральф Никкльби пользовался в своей среде репутацией гения; на Артура же Грайда его суровый, мрачный характер и необыкновенная ловкость во всякого рода делах производили такое подавляющее впечатление, что он положительно трепетал перед ним. Подлец в душе и человек низкопоклонный от природы, Артур Грайд склонялся во прах перед Ральфом Никкльби, и даже в тех случаях, когда интересы их расходились, не только не смел ему возражать, но мог лишь пред ним пресмыкаться и говорил с ним самым подобострастным тоном.

К нему-то и направился теперь мистер Грайд, чтобы поведать со всеми подробностями, как накануне вечером в его квартиру ворвался какой-то молодой повеса, которого он в первый раз видел, и как этот франт пытался угрозами отели нить его от предполагаемой женитьбы. Одним словом, мистер Грайд рассказал Ральфу все, кроме того, что решился от него утаить.

-- Ну-с, что же дальше? - спросил Ральф, выслушав его.

-- Только и всего! - отвечал Грайд.

-- Вы говорите, он старался вас напугать, - сказал Ральф, - и вы, конечно, перепугались, не так ли?

-- Нисколько; напротив, я сам его напугал: я хотел уже полицию звать. Я был так взбешен, что совсем уже было решился потребовать, чтобы его арестовали но обвинению в покушении на мое достояние и на мою жизнь.

-- Ого! - сказал Ральф, бросив на своего собеседника презрительный взгляд. - Видно и в нас заговорила ревность!

-- Полноте, какая же ревность! - воскликнул Артур с натянутым смехом, потирая в смущении руки.

-- Зачем же отнекиваться, дружище? - заметил Ральф с усмешкой. - Вы ревнуете и, по всей вероятности, имеете на это основательные причины.

-- Ничуть, могу вас уверить. Какие же у меня могут быть причины ревновать! - воскликнул Артур в сильнейшем волнении. - Или вы думаете, что оне могут быть? Но в таком случае, какие же? Скажите, какие?

-- Вот видите ли, - продолжал Ральф, - все дело в том, что вы старик, и берете себе в жены молодую девушку против её воли. К вам является красивый молодой человек... ведь, кажется, вы сказали, что он красивый?

-- И не думал, - пролепетал Артур Грайд.

-- Неужто! - отозвался Ральф. - А мне показалось, что сказали. Ну, ладно! Хорош ли он или нет, это не делает разницы. К вам является молодой человек, который всячески вас оскорбляет и так таки напрямик заявляет, что ваша невеста презирает вас и ненавидит. Что жь из всего этого следует? Или вы полагаете, что в этом поступке им руководило чувство человеколюбия, что ли?

-- Но не любовь же к моей невесте, - перебил Грайд. - Он сам сказал, что между ними ни слова не было сказано о любви; это его собственные слова.

вашу... вашу птичку в золотой клетке, стеречь ее и беречь, как зеницу ока. Будьте осторожны, Грайд. Конечно, для вас в ваших летах одержать победу над молодым соперником огромное торжество; но берегитесь, берегитесь, дружище, держите ухо востро и, когда она станет вашей женою, позаботьтесь о том, чтобы ее уберечь.

-- Ах, что это за человек, что за проницательный человек! - воскликнул с пафосом Артур Грайд, несмотря на все муки ревности делая вид, что он восхищено остроумием Ральфа. - Да, вы правы, некоторая осторожность необходима, - добавил он срывающимся от волнения голосом, - надо будет просматривать за ней. Но ведь это не представляет особенной трудности, не так ли?

-- Вы полагаете? - ответил Ральф с усмешкой. - Не знаю, кто возьмется сказать, насколько можно вообще уберечь женщину... Однако, нам время трогаться в путь. Или, быть может, вы предпочтете сперва уплатить ваш долг, чтобы не затруднять себя потом такими мелочами?

-- Ах, что это за человек, что за человек! повторил

Грайд, стараясь обратить дело в шутку.

-- Не понимаю, почему бы вам не расплатиться тотчас же, - продолжал Ральф. - Все равно в такой короткий срок, считая с этой минуты до полудня, вы не получите ни копейки процентов.

-- Точно так же, как не получите их и вы, - ответил Граiiдь с выражением такого лукавства, на какое он только был способен.

-- Впрочем, у вас, вероятно, нет с собой денег, - проговорив Ральф, принуждая себя улыбнуться. - Конечно, если бы вы только знали, что вам напомнят о долге, вы бы их захватили с собой, и т. д., потому что вы всегда готовы сделать мне удовольствие. Нет, видно мы с вами одинаково верим друг другу... Готовы ли вы?

Мистер Грайд, весело подмигивавший и подмаргивавший во время этой речи Ральфа, отвечал утвердительно и, вынув из своей шляпы два огромных белых банта, приколол один себе на грудь, а другой с большим трудом уломал надеть Ральфа. Покончив с этими приготовлении мы, они вышли, сели в карету, ожидавшую у подъезда по распоряжению Ральфа, и покатили к дому несчастной невесты.

Грайд, все более и более падавший духом по мере приближения к цели, был окончательно сражен царившею в квартире невесты мрачною, гробовой тишиной. Единственное человеческое лицо, какое они здесь увидели, было лицо бедной девушки служанки, носившее следы слез и безсонницы. Больше никто их не встретил, никто не выразил радости по поводу их прибытия, и оба молча поднялись но лестнице в гостиную, скорее как воры, чем как желанные гости.

-- Можно подумать, что мы явились на похороны, - заметил Ральф шутливо, но при этом почему-то невольно понизил голос.

-- Хи, хи, хи! Какой вы, однако, шутник! - захихикал в смущении Грайд.

-- Надо же кому-нибудь и пошутить, когда сам-то жених нос повесил, - ответил Ральф резко. - Встряхнитесь, дружище, не будьте такой мокрой курицей!

-- Конечно, конечно... я постараюсь, - подхватил Грайд. - Но... но как вы думаете, сойдет она к нам?

-- Непременно, когда нельзя уже будет дольше откладывать, - отвечал Ральф и взглянул на часы. - Остается еще полчаса. Умерьте свое нетерпение, милый друг.

-- Но я... я вовсе и не прихожу в нетерпение, с чего вы это взяли? - пробормотал мистер Грайд. - Я ни за что, ни под каким видом, не хотел бы быть неделикатным с нею. Это последния минуты, которые принадлежат ей всецело, последния минуты её свободы. Скоро все её время будет в моем полном распоряжении.

Ральф бросил на своего друга проницательный взгляд, ясно доказывавший, что он как нельзя лучше понимает причину столь деликатных соображений. В эту минуту на лестнице послышались шаги, и в комнату вошел Брэй. Он шел на цыпочках, махая руками, как будто в доме был больной, которого нельзя безпокоить.

-- Тс!.. - прошептал он. - Сегодня ночью ей было очень худо. Я уже думал было, что она умрет от разрыва сердца, так она плакала. Она и теперь плачет, по все-таки одевается. Вообще сегодня она гораздо спокойнее.

-- Скоро ли она будет готова? - спросиль Ральф.

-- Сейчас.

-- И не станет нас задерживать своими бабьими фокусами: слезами, обмороками и так далее?

-- Я думаю, теперь на этот счет можно быть совершенно покойным, - отвечал Брэй. - Сегодня утром я опять говорил с ней по душе. Послушайте, подите-ка сюда, мне надо вам что-то сказать.

выражение его отвратительного лица.

-- Взгляните на него, - прошептал Брэй в сильнейшем волнении, - и скажите, разве это не ужасно, не жестоко с нашей стороны?

-- Что же тут такого ужасного? - спокойно отозвался Ральф, делая вид, что не понимает настоящого смысла вопроса.

-- Я говорю про этот брак, - ответил Брэй с нетерпением. - Не стройте дурака. Вы сами отлично знаете, о чем я говорю.

Ральф молча пожал плечами и приподнял брови с видом человека, который удивляется неуместному волнению своего собеседника и мог бы, если бы хотел, многое возразить, но считает это безполезным.

-- Взгляните вы на него. Разве это не ужасно? - повторил Брэй.

-- Ничуть, - ответил Ральф, не сморгнув.

-- А я говорю, что ужасно! - еще раз повторил Брэй, приходя все в большее и большее раздражение. - Я говорю, что это низко, подло, жестоко с нашей стороны.

В ту минуту, когда человек готовится сделать низость, в душе его часто вспыхивают последние проблески жалости к своей жертве, которые несколько поднимают его в собственном мнении, особенно по сравнению с нераскаянными соучастниками задуманного им подлого поступка, если они у него есть. И этот самообман представляет для него во многих отношениях огромные удобства. К чести Ральфа Никкльби надо сказать, что на такого рода сделки с совестью он был неспособен; тем не менее он отлично понимал побуждения, которые руководят людьми в таких случаях. Вот почему он не возражал Брэю и спокойно выслушивал оскорбительные слова, которыми тот всячески старался его уязвить, с каким-то особым наслаждением повторяя: "Низко, подло, жестоко".

-- Да разве вы не видите, какая это древняя, ни к чорту негодная развалина? - сказал Ральф, когда, наконец, Брэй замолчал. - Если бы он был помоложе, этот брак, пожалуй, еще мог бы назваться жестокостью, но теперь... Вот видите ли, мистер Брэй, я убежден, что он скоро умрет, и она будет молодою богатой вдовой. Правда, теперь, выходя за него, мисс Мадлена покоряется вашему желанию; зато тогда она может сообразоваться с влечениями собственного сердца.

-- Вы правы, вы правы, - пробормотал Брэй, немного успокоенный, но все еще с ожесточением скусывая свои ногти. - Может быть, мой совет в этом случае вовсе не так уж дурен, как это кажется с первого взгляда, не так ли? Послушайте, Никкльби, вы знаете свет, скажите мне правду: неужели я и впрямь такой жестокий отец?

-- Конечно, нет, - ответил Ральф с апломбом. - Я вам только вот что скажу: на протяжении каких-нибудь пяти миль в окружности найдутся сотни отцов, людей гораздо более обезпеченных, чем вы, даже богатых и занимающих видное положение в свете, которые с радостью отдали бы своих дочерей этому человеку, хотя он гораздо больше похож на мумию или на обезьяну, чем на человеческое существо.

-- Вы правы, вы правы, - повторил Брэй, с жаром хватаясь за этот новый повод к своему оправданию. - То же самое я говорил ей не дальше, как сегодня утром.

-- И хорошо сделали, что сказали, потому что это непреложная истина, - одобрил его Ральф. - Хотя в то же время я не могу не заметить, что если бы у меня была дочь и мое спокойствие, удобства, здоровье, более того, быть может, моя жизнь зависели от её согласия выйти за человека, которого я для нея выбрал, я убежден, что мне бы не пришлось ее уговаривать и приводить разные резоны, чтобы понудить исполнить мое желание.

Брэй бросил украдкой быстрый взгляд на Ральфа, как бы желая удостовериться, серьезно ли он говорит. Затем он несколько раз одобрительно кивнул головой и сказал:

-- Мне надо на минуту наверх; я должен еще покончить мой туалет. Когда я буду готов, я приведу Мадлену... А знаете, какой мне сегодня страшный сон приснился, я только сейчас о нем вспомнил. Мне снилось, что было утро Мадлениной свадьбы, и будто мы с вами болтаем так же, как вот и теперь; затем, как и теперь, я поднимаюсь к себе, чтобы одеться, но в ту минуту, когда я хочу взять Мадлену за руку, чтобы вести ее вниз, я вдруг падаю в какую-то бездну, лечу с невероятной высоты, какую воображение может себе представить разве только во сне, и наконец чувствую, что я в могиле.

-- И вероятно, когда вы проснулись, оказалось, что вы лежите на спине или свесили голову с кровати. Впрочем, это часто бывает и при несварении желудка, - сказал Ральф. - Фу, мистер Брэй, как вам не стыдно! Берите пример с меня. Побольше работайте днем, - теперь, когда у вас в жизни не будет больше ни забот, ни хлопот, это вещь вполне достижимая. - и вы очень скоро увидите, что не будете даже помнить что вам приснилось ночью.

Ральф любезно проводил Брэя до самых дверей и, когда они с женихом остались одни, сказал:

-- Помните мое слово, Грайд, недолго вам придется выплачивать ему пенсию. Дьявольское вам везет во всем счастье. Голову даю на отсечение, что он в весьма непродолжительном времени отправится на тот свет!

В ответ на это приятное для его слуха пророчество, Артур захихикал. Ральф бросился в кресло, и оба стали ждать в глубоком молчании. С кривой усмешкой на своем выразительном лице Ральф думал о волнении Брэя и о том, как легко было его успокоить, стоило только ему, Ральфу, умеючи взяться за дело. Вдруг его чуткого уха коснулся легкий шелест женского платья и звуки мужских шагов на лестнице.

-- Проснитесь! - крикнул он, нетерпеливо топнув ногой. - Слышите, Грайд? Встряхнитесь хоть немного. Они идут. Что делать, надо побезпокоить свои старые косточки. Живей! Да идите же им навстречу! Вот олух!

Грайд с трудом поднялся с места и, заранее расшаркиваясь, стал возле Ральфа. Дверь распахнулась, и на пороге появились, но не Брэй с дочерью, а Николай под руку с Кет.

как у мертвеца, уставился на брата и сестру в безмолвной ярости. Выражение его глаз было так страшно, а его всегда неподвижное, спокойное лицо так подергивалось, что в нем трудно было узнать человека, который минуту перед тем казался непоколебимым, как скала..

-- Это он, он самый! - пробормотал Грайд, цепляясь за руку Ральфа. - Тот самый, что ворвался ко мне вчера.

-- Вижу и знаю, - прошептал Ральф. - И как это я раньше не догадался! Всегда и везде он у меня на дороге!

Страшная бледность, покрывавшая лицо Николая, его раздувающияся ноздри и плотно сжатые губы, показывали, какая буря бушевала в его душе. Но он молчал и, нежно прижимая к себе руку Кет, стоял, гордо выпрямившись и глядя прямо в глаза своему дяде.

Теперь, когда брат и сестра стояли рядом, оба молодые, свежие и красивые, всякого должно было поразить их необычайное сходство, которое гораздо меньше бросалось в глаза, когда они бывали порознь. Лицо, фигура, мимика брата, - все повторялось в сестре только в смягченном виде, благодаря женственной грации, которою было преисполнено все её существо. Но что было еще удивительнее, так это какое-то неуловимое сходство обоих с их дядей, особенно поражавшее именно в эту минуту, когда оба они, были, казалось, хороши, как никогда, а он отвратительнее, чем когда бы то ни было. Лица молодой парочки дышали твердой, непоколебимой решимостью, на лице Ральфа были написаны ужас и злоба, что придавало его всегдашнему суровому выражению что-то еще более отталкивающее, чем обыкновенно.

-- Прочь отсюда, прочь! - были первые слова, которые он был в состоянии выговорить сквозь крепко стиснутые зубы. - Что вам здесь надо, лжец, негодяй, вор, подлец!

-- Я здесь, чтобы спасти вашу жертву, - сказал Николай тихим, сдержанным голосом - И негодяй здесь не я, а вы, и вы были им всю вашу жизнь; грабеж - тоже ваше ремесло, но сегодня вы выказали себя вдвойне подлецом. Не думайте, что вы можете запугать меня бранью. Я пришел сюда и останусь здесь, пока не выполню своего долга.

-- Прочь отсюда, девчонка! - воскликнул Ральф в изступлении, поворачиваясь к Кет. С ним мы можем пустить в дело силу, но мне не хотелось бы быть грубым с тобой. Уйди отсюда, что тебе здесь надо? Дай нам расправиться с этой собакой.

-- Нет я не уйду, - ответила Кет дрожащим голосом и со сверкающими глазами. - Вы не посмеете его тронуть. Вы можете действовать силой со мной, вам это ничего но стоит: я только слабая девушка, а разве вас это остановит? Но, знайте, что, хотя телом я только слабая женщина, душа у меня тоже женская, и раз я на что-нибудь решилась, никто не в состоянии заставить меня изменить мое решение.

-- А какое же ваше решение, душенька, позвольте спросить? - проговорит Ральф с злобной насмешкой.

-- Предложить кров и убежище несчастной девушке, которую вы поймали в ловушку, - ответил Николай за сестру. - И если одного вида человека, которого вы ей навязали в мужья, будет недостаточно, чтобы заставить ее принять этот кров, я надеюсь, что это сделают слова нежного участия и мольбы такой же слабой женщины, как и она. Во всяком случае мы попытаемся. Я, с своей стороны, заявлю её отцу, кем я прислан сюда и от чьего имени действую, и, я думаю, что после моего заявления, дальнейшее упорство с его стороны было бы верхом низости и самой подлой жестокости. Я здесь, чтобы видеться с ним и с его дочерью; только с этой целью мы с сестрой явились сюда, а никак не для того, чтобы препираться с вами. Поэтому вы больше не услышите от меня ни слова.

-- Вот как! - сказал Ральф. - Значит и вы, сударыня, продолжаете упорствовать в своем решении?

Кет вся дрожала от негодования, но сдержалась и промолчала.

-- Ну, Грайд, теперь выслушайте "вы" меня, - продолжал Ральф. - Этот молодец, - к великому моему сожалению, я должен сознаться, что он сын моего родного брата, - этот молодец, говорю я, отъявленный негодяй, явившийся сюда с гнусным намерением помешать торжественной церемонии бракосочетания, зная, какой ответственности он за это подвергается, заслуживает, чтобы его вытолкали в шею, выбросили на улицу, как бродягу, каков он и есть. Заметьте себе, что, отправляясь сюда, он берет с собою сестру в виде прикрытия, разсчитывая, что в её присутствии мы не решимся расправиться с ним, как он того стоит. И даже после того, как я предупредил его, чем он рискует, он продолжает удерживать ее и цепляться за её юбку, как мальчишка за юбку матери. Хорош молодец, что и говорить! Все ли вы слышали, что он здесь наговорил?

-- Еще бы! - отвечал Грайд, - То же самое он мне говорил и вчера, когда ворвался ко мне в дом и когда я его... Хе, хе, хе!.. когда я его спустил с лестницы и напугал чуть не до смерти. И он, "он" осмеливается претендовать на руку мисс Мадлены. О, Боже мой, да возможная ли это вещь? Или, может быть, он имел в виду только устроить выгодную сделку? Может быть, он желает, чтобы мы заплатили его долги, омеблировали его квартиру, или выдали ему чек на бритье, когда у него отрастут усы! Хе, хе, хе!

-- В последний раз тебя спрашиваю: ты решительно остаешься? - повторил Ральф свой вопрос, снова обращаясь к Кет. - Ты верно хочешь, чтобы тебя спустили с лестницы, как какую-нибудь потаскушку? Ты молчишь? Ну, что ж, за последствия благодари своею братца. Грайд, ступайте, кликните сюда Брэя. Скажите, чтобы, пока что, он запер бы ее там покрепче.

-- Если вам дорога жизнь, - ни с места! - сказал Николай, загораживая дверь. Он и теперь говорил все тем же спокойным, сдержанным тоном.

-- Слушайте меня, а не его, и сейчас же зовите Брэя! - повторил Ральф.

-- Можете слушать кого угодно или хоть никого, но в ваших же интересах - не трогайтесь с места!

-- Позовете вы Брэя? - крикнул Ральф вне себя.

-- Только троньтесь, и вы проститесь с жизнью, - сказал Николай.

Грайд колебался. Но тут Ральф, окончательно потерявший от бешенства голову, бросился к двери и, желая отстранить Кет, грубо схватил ее за руку. В ту же минуту Николай, сверкая глазами, схватил его за горло. Вдруг наверху раздался громкий стук, как будто что-то тяжелое рухнуло на пол, и вслед затем послышался пронзительный, испуганный крик.

"Он умер, умер!"

-- Слышите? - крикнул Николай голосом, прерывавшимся от волнения, которое до сих порь он сдерживал всею силою своей воли. - Слышите? Если это то, что я думаю, вы оба попались в собственную ловушку.

распростертого на полу мертвого Брэя, а возле него обезумевшую Мадлену, обнимавшую его труп.

-- Как это случилось? - закричал Николай, обводя присутствующих блуждающим взглядом.

Несколько голосов наперерыв поспешили ответить, что видели в полуоткрытую дверь Брэя, сидящого в кресле в какой-то странной, неловкой позе; его окликнули, но он не отозвался; тогда подумали, что он уснул. Но, когда черезь несколько времени пришли его будить и тронули за руку, он свалился с кресла, и оказалось, что он уже мертв.

-- Кто хозяин этого дома? - поспешно спросил Николай.

Ему указали на бывшую в комнате пожилую женщину.

-- Я прислан сюда близкими друзьями этой лэди, что может вам подтвердить её служанка. Вот это моя сестра, которой вы можете доверить ее, так как я намерен сейчас же увезти ее отсюда. Вот моя карточка с адресом. Все необходимые распоряжения я беру на себя. Посторонитесь, господа, ради Бога посторонитесь, дайте ей воздуху!

Ошеломленная случившимся, покорная решительному тону Николая, толпа мгновенно повиновалась, и молодой человек, подхватив на руки безчувственную девушку, вынес ее из комнаты и спустился с нею в гостиную, откуда только-что вышел. За ним последовали Кет и служанка, которой он велел привести кэб, между тем как они с Кет тщетно старались привести в чувство Мадлену. Служанка так быстро исполнила приказание, что через несколько минут карета была у подъезда.

Ральф с Грайдом, пораженные страшным событием, разом разрушившим все их планы (если бы не это последнее обстоятельство, смерть Брэя едва ли произвела бы на них особенно сильное впечатление) и совершенно ошеломленные решительностью и быстротою, с какими действовал Николай, смотрели, как во сне, на приготовления к отъезду, не отдавая себе отчета в том, что происходит перед ними. И только, когда служанка доложила, что кэб у подъезда, Ральф прервал молчание, объявив, что он не допустит увезти Мадлену.

-- Кто смел это сказать? - воскликнул Николай, поднимаясь с колен и с вызовом глядя на Ральфа, но не выпуская из своих рук руки безчувственной девушки.

-- Молчите! Молчите! - крикнул перепуганный Грайд, хватая его за руку. - Не перечьте ему; слушайте, что он скажет.

-- Да, вы должны меня выслушать и выслушаете, - с волнением сказал Николай. - Вы оба получили то, что был вам должен покойный: уплатив природе свой долг, он расквитался с вами. Вексель, который должен был быть погашен сегодня в полдень, теперь не более как никуда негодный клочок бумаги. Все ваши козни будут разоблачены перед светом: все стало известно людям, и за все вы осветите Богу. Теперь вы никому более не страшны!

-- Этот человек, - сказал Ральф глухим, едва внятным голосом, указывая на Грайда, - этот человек предъявляет свои законные права на жену, и против них вы безсильны.

-- У него нет этих прав - и будь у него хоть сотня помощников, он никогда их не добьется, - ответил Николай.

-- Я!

-- По какому праву? - спросил Ральф. - Но какому праву, хотел бы я знать?

-- Слушайте, я вам еще раз все объясню, не выводите меня из терпения, - сказал Николай. - Я действую именем тех, кому я служу и перед кем вы меня так низко оклеветали. Они её лучшие друзья и от их имени я здесь распоряжаюсь. Они уполномочили меня взять ее отсюда. Пропустите меня, дайте дорогу!

-- Еще одно слово!.. - крикнул Ральф, задыхаясь от бешенства.

-- Так будь же ты проклят, - будь проклят и в этом мире, и в будущем!

-- Могут ли меня испугать ваш проклятия? Что значить само благословение в устах такого человека, как вы! Говорю вам, что все ваши козни открыты, что все ваши безсовестные проделки разоблачены и что возмездие близко. За каждым вашим шагом следят. Я даже могу вам сказать, что не далее как сегодня предприятие, в которое вы вложили десять тысяч фунтов проклятых денег, лопнуло и вместе с ним пропали эти деньги.

-- Ты лжешь! - крикнул Ральф, в ужасе отступая.

-- Нет, не лгу, и вы скоро в этом убедитесь. Больше я не стану терять с вами слов. Посторонитесь! Кет, ступай первая. А вы не смейте тронуть пальцем ни её, ни меня, ни этой женщины. Пропустите нас!

и, ударившись о противоположную стену, растянулся пластом на полу. Тогда Николай, снова подняв на руки все еще безчувственную Мадлену, безпрепятственно вышел из комнаты: никто не сделал больше ни одного движения, чтобы остановить его. В своем возбуждении он снес Мадлену вниз, как перышко, даже не почувствовав её тяжести, и, растолкав толпу, привлеченную к дверям дома слухами о случившемся, с рук на руки передал ее Кет и служанке, ожидавшим его в карете. Затем он вскочил на козлы, и кэб покатился.