Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава LXIII. Братья Чирибль делают различные предложения как от своего имени, так и от имени других лиц; мистер Тим Линкинвотер тоже делает предложение, но только от своего собственного лица.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава LXIII. Братья Чирибль делают различные предложения как от своего имени, так и от имени других лиц; мистер Тим Линкинвотер тоже делает предложение, но только от своего собственного лица. (старая орфография)

ГЛАВА LXIII.
Братья Чирибль делают различные предложения как от своего имени, так и от имени других лиц; мистер Тим Линкинвотер тоже делает предложение, но только от своего собственного лица.

Прошло несколько недель, и первое впечатление событий, описанных в последних главах нашего рассказа, начало понемногу изглаживаться. Мадлена уехала из дома мистрисс Никкльби; Фрэнк был в отсутствии; Николай и Кет изо всех сил старались забыть свое сердечное горе и освоиться с мыслью, что отныне они будут жить друг для друга и для матери. Одна мистрисс Никкльби никак не могла примириться с совершившимися фактами. Как бы то ни было, все трое жили помаленьку, и все, казалось, вошло в обычною колею, как вдруг однажды вечером к ним явился мистер Линкинвотер с приглашением от имени братьев Чирибль пожаловать на обед, назначенный на послезавтра. Приглашались не только мистрисс Никкльби, Кет и Николай, но и мисс Ла-Криви, имя которой Тим произнес особенно выразительно.

-- Ну, мои милые, - сказала мистрисс Никкльби, выразив Тиму подобающую случаю благодарность, после чего он удалился, - что вы обо всем этом думаете?

-- Что же тут можно думать? - улыбаясь сказал Николай. - Или вы находите в этом что-нибудь особенное, мама?

-- Я тебя спрашиваю, мой милый, - произнесла почтенная леди многозначительным таинственным тоном, - что должно означать это приглашение на обед? Какая у них может быть цель?

-- По моему, это приглашение означает, что нас хотят хорошенько накормить; ну, а цель... цель должно быть простая: доставить нам удовольствие, - отвечал Николай.

-- И таково действительно твое мнение, мой милый?

-- Какое же может быть другое мнение об этом предмете, мама?

-- Ну, так я скажу тебе вот что, - продолжала мистрисс Никкльби, - можешь удивляться, сколько тебе угодно, но я убеждена, что за этим обедом непременно что-нибудь воспоследует.

-- Разумеется; воспоследует чай, а может быть и ужин, - казал Николай.

-- Прошу тебя не говорить глупостей, мой милый, - возразила с достоинством мистрисс Никкльби. - Подобного рода дешевое остроумие вообще неуместно, а тебе и подавно совсем не пристало. Я хочу сказать, что Чирибли не стали бы нас приглашать с такими церемониями, если бы имели в виду только угостить нас обедом. Ну, да ладно, подождем - увидим. Я знаю, что бы я ни говорила, ни ты, ни Кет ничему не поверите сразу. Что же, подождем, подождем и увидим, чья правда, так-то без спора для всех будет лучше. По только смотрите, запомните хорошенько, что я теперь говорю, и не вздумайте потом уверять по своему обыкновению, что я этого не говорила.

Непосредственно вслед за этой тирадой, мистрисс Никкльби, не перестававшая все эти дни мечтать во сне и наяву о появлении курьера, который должен объявить Николаю, что братья приглашают его к себе в компаньоны, перешла к обсуждению другой темы.

-- Странно, ужасно странно, с чего им вздумалось пригласить мисс Ла-Криви, - сказала она. - Меня это положительно ставить втупик. Разумеется, я очень, - очень за нее рада и нимало не сомневаюсь, что она сумеет держать себя прилично, как всегда. Мысль, что она будет принята в таком обществе благодаря нам, конечно, мне чрезвычайно приятна, потому что в сущности она премилая старушка, и очень порядочная. А все-таки нужно будет дать ей дружеский совет не пришпиливать на голову этой уморительной её наколки, а главное сократить но возможности число реверансов. Положим, я думаю, что отучить ее от этой привычки вечно приседать вещь невозможная, и разумеется, если уж ей так нравится быть общим посмешищем, это её дело и ничье больше. Человек никогда не видит, не может видеть собственных недостатков.

Эти серьезные размышления навели достойную леди на мысль, что ради такого торжественного случая ей и самой придется принарядиться, хотя бы для того, чтобы смягчить впечатление, которое произведет костюм мисс Ла-Криви, и с этою похвальной целью она стала немедленно держать совет с дочерью относительно прически, наколки, перчаток, которые должны украсить её особу в высокоторжественный день, - словом, занялась разрешением столь важных и сложных вопросов, что на время всякия другия темы разговора отошли у нея на задний план.

Наконец, великий день наступил, и через час после завтрака мистрисс Никкльби отдала себя в распоряжение Кет, с помощью которой закончила свой туалет настолько скоро, что и у Кет осталось достаточно времени, чтобы принарядиться. Впрочем, много времени на это не понадобилось, так как наряд её был очень прост. Тем не менее она была в нем так прелестна, как никогда еще, кажется, не была. Вскоре явилась и мисс Ла-Криви с двумя картонками (у которых, в скобках сказать, вывалилось дно, когда она выходила из омнибуса, и все, что в них было, очутилось на земле) и маленьким свертком, тщательно упакованным в газету. Когда мисс Ла-Криви, выходя из омнибуса, принялась собирать свою поклажу, оказалось, что на её сверток имел неосторожность усесться какой-то джентльмен; таким образом, пришлось довольно долго провозиться с утюгом, пока содержимое свертка сделалось снова годным к употреблению. Наконец, все были готовы, в том числе и Николай, и все четверо поехали в карете, присланной за ними братьями Чирибль. Всю дорогу мистрисс Никкльби ломала себе голову, стараясь отгадать, что подадут на обед, и приставала к Николаю с разспросами, не доносилось ли поутру в контору какого-нибудь особенно аппетитного запаха с кухни, например, запаха вареной черепахи.

К концу пути почтенная леди перешла к воспоминаниям об обедах, на которых она присутствовала лет двадцать тому назад, не только припоминая во всех подробностях меню всех этих обедов, но приводя самый точный перечень приглашенных, - перечень не слишком интересный для её слушателей, так как к сожалению, они не знали ни одного из этих господ.

Старик дворецкий приветствовал гостей с глубоким почтением и, весело улыбаясь, провел их в гостиную, где братья встретили их так радушно и ласково, что мистрисс Никкльби в смущении чуть было не позабыла познакомить их с мисс Ла-Криви. Кет была до глубины души тронута таким приемом, потому что знала, что братьям известно, что произошло между нею и Фрэнком. Она не могла скрыть своего смущения, и рука её сильно дрожала на руке мистера Чарльза, которую тот предложил ей, чтобы подвести ее к креслу.

-- Виделись вы с Мадленой с тех пор, как она уехала от вас? - спросил ее мистер Чарльз.

-- И ничего о ней не слыхали? Неужто так таки ровнешенько ничего?

-- Я получила от нея письмо, - только одно, - тихо ответила Кет. - Я бы никогда не поверила, что она так скоро забудет меня.

-- Бедное дитя! - воскликнул старик, крепко пожимая её руку и глядя на нее с такою нежностью, как будто она была его дочерью. - Что ты на это скажешь, брат Нэд? Мадлена написала ей всего один раз, и мисс Никкльби говорит, что никогда бы не поверила, что она может так скоро ее забыть.

-- Очень дурно, очень дурно со стороны Мадлены так поступать, - отозвался брат Нэд.

Тут братья взглянули сперва на Кет, потом друг на друга, обменялись рукопожатием и энергично кивнули головой с такой миной, как будто поздравляли друг друга с чем-то, что доставляло им огромное удовольствие.

-- Пройдите-ка, мисс, в ту комнату, вон туда, в ту дверь, - сказал брат Чарльз, - посмотрите, нет ли там для вас письма от нея. Мне кажется, я видел на столе какое-то письмо... Если найдете, прочтите; можете не торопиться, время терпит; мы обедаем еще не так скоро.

Кет вышла; брат Чарльз проводил глазами её грациозную фигурку и обратился к мистрисс Никкльби:

-- Мы взяли на себя смелость, сударыня, просить вас пожаловать раньше обеденного часа, потому что желали переговорить с вами об одном деле. Нэд, дружище, возьми на себя передать мистрисс Никкльби то, о чем мы с тобой говорили. А вы, мистер Никкльби, будьте любезны пройти со мной в кабинет.

И, без дальнейших объяснений, мистер Чарльз оставил Нэда с мистрисс Никкльби и мисс Ла-Криви и увел с собой Николая. В кабинете Николай, к величайшему своему удивлению, увидел Фрэнка, который, как он был уверен, путешествует за тридевять земель.

-- Ну-с, молодые люди, пожмите друг другу руку, - сказал мистер Чирибль.

-- О, меня нечего об этом просить! - воскликнул Николай, протягивая руку.

-- И меня также, - сказал Фрэнк, крепко ее пожимая.

Старик невольно подумал, что трудно было сыскать двух других таких молодцов, как те, на которых он в эту минуту смотрел с восторгом. Несколько секунд он молча любовался ими и затем, присев к своей конторке, сказал:

-- Мне хотелось бы всегда видеть вас друзьями, добрыми, падежными друзьями, и, если бы не моя уверенность в прочности нашей дружбы, я не знаю, хватило ли бы у меня мужества сказать вам то, что я собираюсь сказать. Садись, Фрэнк, рядом со мной. Мистер Никкльби, а вы пожалуйте вот сюда, по другую сторону.

Николай с Фрэнком сели по бокам брата Чарльза. Тогда он достал из конторки какую-то бумагу и развернул ее со словами:

-- Вот копия с завещания деда Мадлены с материнской стороны; этим завещанием ей назначается двенадцать тысяч фунтов, которые и будут ей выданы в день её совершеннолетия или свадьбы. Кажется, первоначально старик, разсердившись на Мадлену, единственную его родственницу, за то, что она не захотела бросить отца и переехать к нему, завещал эту сумму (все его состояние) какому-то благотворительному учреждению. Но потом он, по всей вероятности, пожалел о своем решении, потому что через три недели написал новое завещание, вот это самое, что у меня теперь в руках. После его смерти это завещание мошенническим образом скрыли, так что первое, найденное в его бумагах, было предъявлено в суд и утверждено. Как только этот документ попал в наши руки, мы с братом Нэдом начали хлопотать в пользу наследницы. Наши хлопоты только-что закончились с полным успехом. Подлинность завещания несомненна; к тому же нам ждалось найти свидетелей, и деньги нам вернули сегодня. Таким образом, права Мадлены на наследство теперь возстановлены и, как я уже говорил, в день её совершеннолетия или в том случае, если бы она вздумала выйти замуж, она становится обладательницей завещанного ей капитала. Вы меня поняли?

Фрэнк ответило утвердительно. Николай, боясь, чтобы голос не выдал его волнения, отвечал только безмолвным наклонением головы.

-- Ты, Фрэикь, взял на себя хлопоты по этому делу, - продолжал мистер Чарльз. - Состояние Мадлены, правда, невелико; но мы с братом так любим ее, что, будь оно еще скромнее, мы предпочли бы, чтобы ты женился на ней, а не на другой, хотя бы втрое более состоятельной девушке. Итак, ставлю тебе вопрос открыто и прямо: хочешь ты жениться на Мадлене?

-- Нет, сэр. Когда я взялся вести её дело, я уже и тогда знал, что она любить человека, который имеет больше прав на её признательность и, если не ошибаюсь, на её сердце, чем всякий другой. Его прав никто не может оспаривать. Боюсь быть слишком торопливым в своем суждении по этому вопросу, но...

когда ты можешь жениться по любви на прелестной, доброй, милой девушке, представляющей истинный образец всех совершенств! Как ты осмелился ухаживать за сестрой мистера Никкльби, ни словом не заикнувшись нам о своих намерениях, не уполномочив нас просить для тебя её руки?

-- Но я не смел надеяться...

-- Не смел надеяться! Тем больше было причин обратиться за помощью к нам, старикам! Мистер Никкльби, мне очень приятно вам заявить, что Фрэнкь, всегда слишком поспешный в своих суждениях, на этот раз, однако, не ошибся, случайно, разумеется. Он угадал: сердце Мадлены действительно занято. Дайте мне вашу руку, сэр. Да, оно занято, оно принадлежит вам, и я должен заметить, что лучшого выбора она не могла сделать. Вам же принадлежит теперь и её состояние, но в ней самой вы найдете такое сокровище, которое но сравнится ни с какими богатствами. Она выбрала вас, мистер Никкльби, и мы, самые близкие её друзья, не могли бы посоветовать ей лучшого выбора. Что касается Фрэнка, то и для него мы не пожелали бы ничего лучшого. Он должен получить руку вашей сестры, хотя бы она отказала ему тысячу раз, и он получить ее! Вы благородно поступили, сэр, еще не зная нашего взгляда на этот вопрос, но теперь, когда я высказался напрямик, вы должны делать то, что вам говорят. Вы и ваша сестра - дети хорошого человека и джентльмена. Было время, сэр, когда мы с братом Нэдом отправились наудачу в погоню за счастьем босоногими, полуголодными мальчишками. Чтож, разве с тех пор что-нибудь изменились, кроме того, что оба мы стали старше и занимаем более видное положение в свете? Мы остались теми же простыми людьми и слава Богу, что это так... Ах, Нэд, Нэд, какой это счастливый день для нас! Если бы была жива наша бедная мать, как бы она порадовалась за нас, как гордилась бы своими детьми!

Мистер Нэд, вошедший перед тем в комнату вместе с мистрисс Никкльби, но не замеченный молодыми людьми, горячо обнял брата.

-- Позовите ко мне крошку Кет, - сказал мистер Чарльз после минутного молчания.--Приведи ее, Нэд. Дайте мне обнять ее, теперь я имею на это право. Давно уже, как только она вошла, у меня было сильное искушение сделать это, но я не смел. А, дорогая птичка, что же, нашли вы письмо? Или, может быть, вместо письма разыскали самое Мадлену, давно поджидавшую вас? Ну, что же, убедились вы, что она вас забыла, вас, свою сиделку, своего лучшого друга? Подите, подите сюда, моя милочка, дайте мне вас обнять, мне кажется, это будет самое лучшее, что я могу сделать.

-- Будет! Да будет же тебе, Чарльз! - сказал брат Нэд. - Фрэнк чего доброго приревнует, возьмет да и перережет тебе горло, не дождавшись обеда, и выйдет очень не хорошо.

-- В таком случае, Нэд, пусть лучше он уведет ее, пусть уведет поскорей! Мадлена там, в соседней комнате. Ну, господа возлюбленные, марш отсюда! Можете поболтать на свободе, разумеется, если хотите. Выведи их всех вон, братец Нэд.

С этими словами мистер Чарльз сам принялся приводить в исполнение свое приказание и, обняв Кет за плечи, нежно вытолкал ее в дверь, крепко поцеловав на прощание. Фрэнк не заставил себя дважды просить, а Николая давно уже не было в комнате. В кабинете остались только мистрисс Никкльби и мисс Ла-Криви, рыдавшия навзрыд, Чарльз, Нэд и Тим Линкинвотер, который радостно пожимал руки направо и налево, весь сияя счастливою улыбкой.

-- Ну-с, мистер Тим, - сказал мистер Чарльз, который всегда высказывался и за себя, и за брата, - кажется, теперь наша молодежь вполне счастлива.

-- Всегда-то вы так, сэр! - ворчливо отозвался Тим Линкинвотер. - Хотели помучит их хорошенько и ровно ничего из вашей затеи не вышло. Не вы ли собирались прочитать отповедь мистеру Фрэнку и продержать мистера Никкльби чуть что не час у себя в кабинете, прежде чем сказать им ваше решение.

-- Ну, вот! Видели вы когда-нибудь такого безсовестного человека, как этот Тим? Я тебя спрашиваю, брат Нэд, видел ли ты что-нибудь подобное? Теперь он меня же обвиняет в поспешности, тогда как сам же мучил нас с утра до ночи, умоляя позволить ему выдать им наши тайные замыслы, когда у нас ничего еще не было подготовлено. Вот изменник!

-- Ты прав, Чарльз, - сказал мистер Нэд, - Тим старый изменник, и верить ему опасно, я всегда это говорил. И знаешь, что я еще должен сказать про него: он еще слишком молод и потому у него нет ни выдержки, ни характера. Разумеется, дело это поправится, молодость с годами пройдет, пройдет её пыл, и Бог даст, он еще остепенится и успеет сделаться солидным членом общества.

Эти добродушные шутки насчет почтенного Тима были так привычны двум братьям и так знакомы самому Тиму, что все трое принялись от души хохотать и, вероятно, долго бы еще продолжали смеяться, если бы братья не заметили, что мистрисс Никкльби совершенно ошеломлена всем случившимся и положительно не в состоянии больше собою владеть. Чтобы как-нибудь успокоить волнение почтенной леди, они подхватили ее под руки и увели под предлогом, что им нужно посоветоваться с нею об одном очень важном деле.

Тим Линкинвотер и мисс Ла-Криви, как нам уже известно, встречались не раз, и эти встречи доставляли им обоюдное удовольствие. Как добрые друзья, они всегда находили темы для оживленных разговоров; поэтому читатель, вероятно, не удивится, что Тим, видя рыдающую мисс Ла-Криви, поспешил сделать все возможное, чтобы утешить ее. А так как в эту минуту мисс Ла-Криви сидела у окна на большом старомодном диване, на котором было вполне достаточно места для двоих, то весьма естественно, что Тим поместился рядышком с ней. И наконец, что могло быть естественнее того обстоятельства, что Тим, принарядившийся в этот день но случаю званного обеда, казался весьма интересным?

Итак, Тим уселся рядом с мисс Ла-Криви, закинув ногу на ногу (а ноги у него были очень маленькия и в этот день особенно эффектно обрисовывались хорошо вычищенными ботинками и черными шелковыми чулками). Он закинул ногу на ногу так высоко, что носок его башмака приходился почти на одной линии с ухом его соседки, и ласково сказал ей:

-- Полноте, будет вам плакать.

-- Не могу, - ответила, рыдая, мисс Ла-Криви.

-- Ну, пожалуйста, я вас прошу! - сказал Тим.

-- Я так счастлива! - сказала мисс Ла-Криви и зарыдала еще пуще.

-- Но если вы счастливы, надо смеяться, - весьма резонно заметил Тим. - Ну, засмейтесь же, засмейтесь, прошу вас!

о косяк окна, приходившийся по другую сторону его собеседницы.

-- Засмейтесь же, - повторил Тим, - а не то и я заплачу.

-- Вам-то о чем плакать? - сказала мисс Ла-Криви, улыбаясь.

-- Как о чем? Поверьте, я счастлив не менее вас, и буду делать то же, что и вы, - ответил решительно Тим.

Положительно в эту минуту не было на свете другого такого непоседы, как Тимь. Бедный локоть опять ударился о косяк и опять на том самом месте, так что, наконец, мисс Ла-Криви спросила, не намеревается ли Тим выбить стекло.

-- Знаете, я заранее предвкушал то удовольствие, которое сам доставит сегодняшняя сцена, - сказал Тим.

-- С вашей стороны было очень любезно подумать обо мне, - ответила мисс Ла-Криви. - Вы не ошиблись: иногда в жизни и наполовину не была так счастлива, как сегодня.

Но почему же мисс Ла-Криви и Тим Линкинвотер говорили все это шепотом? В том, что они говорили, не было кажется, секретов? И почему Тим так нежно смотрел на мисс Ла-Криви, а мисс Ла-Криви в таком смущении разглядывала узор за ковре?

-- Удивительно, знаете ли, приятная вещь для пожилых людей вроде нас с вами, всю жизнь проживших одинокими, видеть счастье молодежи, которую мы оба так любим, - сказал Гимь, - Удивительно приятно чувствовать, сколько радости ждет их теперь впереди!

-- Еще бы! - от всего сердца отозвалась добродушная маленькая портретистка.

-- Но не находите ли вы, что за то теперь еще сильнее чувствуется одиночество, пустота какая-то, отчужденность от мира?.. Вы этого не испытываете?

Мисс Ла-Криви ответила, что она не знает. Но не странно ли, что она дала такой уклончивый ответ? Ведь должна же она была знать, чувствует она что-нибудь подобное или нет.

-- Знаете что, - продолжал Тим, - мне кажется, сегодняшний день должен бы внушить нам всем желание пережениться?.. Что вы на это скажете?

-- Глупости! - со смехом воскликнула мисс Ла-Криви. - Слишком мы все стары для этого!

-- Ничуть! - сказал Тим. - Скорее мы слишком стары для того, что бы оставаться одинокими. Старым одиночество особенно тяжко. Почему бы, например, нам с вами не повенчаться? Разве лучше опять вам и мне целую зиму просидеть в одиночестве перед своим камельком, когда можно было бы сэкономить дров на целую печку и притом развлекать друг друга?

-- Мистер Линкинвотер, вы шутите!

-- И не думаю. И в мыслях ничего подобного не было, - сказал Тим. - Ну, что же, по рукам что ли, голубушка?

-- Да ведь нас поднимут на смех!

-- Ну, что ж, и отлично, - воскликнул радостно Там. - Оба мы с вами народ безобидный, - сами будем смеяться с другими. Вспомните, сколько уже раз, с тех пор как мы познакомились, мы с вами от души хохотали!

-- Положим это-то правда, - заметила мисс Ла-Криви, начиная, как показалось Тиму, понемножку сдаваться.

ли вы?

-- Нет, нет! И думать об этом нечего! - воскликнула мисс Ла-Криви. Что сказали бы братья Чирибль!

-- Господи Боже мой! Да неужто вы полагаете, что даже в таком деле я н6 могу поступить по своему усмотрению, не спрашивая их совета? - воскликнул Тим добродушно. - Да и наконец зачем - как вы думаете? - они оставили нас вдвоем?

-- Нет, нет, нет! Я не посмею после этого взглянуть им в глаза! - воскликнула мисс Ла-Криви, - заметно сдаваясь:

ни одной воскресной службы. Вокруг нас будут все наши старые друзья. Дик, наша улица, помпа, горшки с цветами, может быть, детки мистера Фрэнка и мистера Никкльби, которые будуть нас звать дедушкой и бабушкой. Давайте же ударим по рукам, - составим счастливую парочку стариков, которые будут заботиться друг о друге. А если кому-нибудь из нас случится оглохнуть, ослепнуть, или которого-нибудь разобьет паралич, разве не приятно будет сознание, что возле тебя есть близкий человек, который и посидит возле тебя, и развлечет и поболтает с тобой? Ну, что же, соглашайтесь, голубушка!

Не прошло и пяти минуть после этого прямого и честного предложения, как маленькая мисс Ла-Криви и Тим весело болтали, как будто они уже, по крайней мере, лет двадцать были женаты и ни разу за это время не ссорились. А еще через пять минут, когда мисс Ла-Криви подошла к зеркалу посмотреть, не красны ли у нея глаза, и кстати поправить прическу, Тим степенным шагом направился в гостиную, восклицая про себя: "Другой такой женщины не сыскать во всем Лондоне, - ей-ей, не сыскать!"

Между тем толстый дворецкий весь побагровел от волнения и положительно не знал, что ему делать, видя, что обед все откладывается, да откладывается. Наконец, набравшись храбрости, он решился оторвать Николая от его серьезных занятий, - каких? - читатели и читательницы наверно догадаются сами. Николай проворно сбежал вниз, где его ждал новый сюрприз. В корридоре он увидел впереди себя изящно одетого во все черное незнакомца, который тоже направлялся в столовую. Но так как незнакомец прихрамывал и потому шел очень медленно, Николай в свою очередь замедлил шаги и шел за ним следом, недоумевая, кто бы это мог быть. Вдруг незнакомец обернулся и протянул ему обе руки.

-- Ньюмэн Ногс! - воскликнул радостно Николай.

-- Он самый! Ваш верный старый Ньюмэн. Славный мой мальчик, милый мой Ник, желаю вам здоровья, радости, счастья, всего, всего, что только вы сами можете себе пожелать! Я так рад, так рад за вас, милый мой мальчик, что готовь сейчас заплакать!

-- Знаю, знаю, - ответил Ньюмэн. - Им не менее вашего хотелось скорее соединить нас всех вместе, и я им отчасти в этом помог. Да вы на меня-то, на меня посмотрите, Ник! Каков молодец?

-- Вижу, вижу, но от меня вы бы никогда этого не приняли, - сказал Николай, и голос его зазвучал нежным упреком.

-- В то время я и сам не знал, что еще гожусь на что-нибудь; я бы не посмел одеться прилично, потому что это напомнило бы мне давно прошедшия времена и сделало бы меня окончательно несчастным. Теперь я совсем другой человек. Теперь я, нет, не могу говорить, не смотрите на меня, милый мой мальчик. Вы не можете себе представить, что я теперь чувствую, да и никогда вам этого не узнать.

Николай взял его под руку; они вошли в столовую и сели рядом за стол.

Ла-Криви со стороны сестры Тима! Какие забавные шутки отпускал на счет Тима отставной банковский клерк! Я уже не говорю о самом Тиме и о мисс Ла-Криви, которые сами по себе составляли преуморительную парочку, способную развеселить даже мертвого. А посмотрели бы вы на мистрисс Никкльби, как она была мила и вместе с тем величественна, на Кет и Мадлену, прелестных, как никогда, с их безпрерывно вспыхивающим румянцем смущения, на Николая и Фрэнка, влюбленных и гордых своими избранницами. Все четверо сидели молча и тихо, замирая от счастья. Ньюмэн весь так и светился, так и сиял восторгом. Братья Чирибль положительно утопали в блаженстве, обмениваясь восхищенными взглядами, а старый дворецкий, стоя за стулом своего господина, по своему обыкновению превратился в каменное изваяние, и только глаза его, когда он обводил взглядом стол, блестели какою-то подозрительной влагой.

Когда сгладилась маленькая натянутость, которая всегда портить начало подобных обедов, и все почувствовали себя свободнее, разговор стал общим, что еще более способствовало всеобщему удовольствию. Братья были в ударе и считали своею непременною обязанностью сказать каждой из присутствовавших леди какой-нибудь комплимент; это подало повод старому клерку наговорить такую кучу остроумных вещей, что за ним немедленно установилась репутация интереснейшого остряка.

-- Голубушка Кет, - сказала мистрисс Никкльби, отводя дочь в угол, как только встали из-за стола, - скажи мне правду: ведь это шутка то, что говорят про мисс Ла-Криви и мистера Линкинвотера?

-- Да нет же, мамочка, нисколько! Они серьезно хотят пожениться.

-- Не может быть! Я в жизнь свою не видела ничего подобного! - воскликнула мистрисс Никкльби.

-- Да я про него и не говорю, - сказала мистрисс Никкльби. - Конечно, никто не скажет про него ничего дурного, кроме разве того, что он человек в высшей степени легкомысленный и настоящая тряпка. Но я говорю про нее. Или ты скажешь, что и она сохранилась для своих лет? Предложить руку женщине, которой... да уж которая наверно вдвое старше меня! И она имела дерзость принять предложение! Нет, воля твоя, Кет, после этого она мне просто противна.

И мистрисс Никкльби величественным шагом отошла от дочери, покачивая головой с самым многозначительным видом. И во весь вечер, среди общого веселья, в котором и она принимала участие, почтенная леди держала себя очень холодно по отношению к мисс Ла-Криви, всячески стараясь дать понять маленькой портретистке, насколько её поведение кажется ей, мистрисс Никкльби, предосудительным во всех смыслах.