Сражение с Каросом (Оссиан, сын Фингалов)
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Сражение с Каросом (Оссиан, сын Фингалов)

СРАЖЕНІЕ съ КАРОСОМЪ.

ПОЭМА.

Содержанiе.

Каросъ славныя похититель, известныя въ исторiи подъ именемъ Каравсiуса. Въ 284 году объявилъ онъ себя Императоромъ, овладелъ Британскими островами, и одержалъ многiя на море победы противъ Императора Максимiана Геркула; и сiе безъ сомненiя было причиною, что Каледоняне назвали его Царемъ кораблей. Онъ возобновилъ славную Агриколофу стену, о которой говорили мы въ предуведомленiи, сооруженную съ темъ, чтобъ служила она защитою отъ нападенiй Каледонянъ. Кажется, что въ то самое время, когда старался онъ возобновить сiю стену, напалъ на него съ частiю войска знаменитый Оскаръ. Сiе то сраженiе служитъ содержанiемъ сей поэмы, посвященной Мальвине, дочери Тоскаровой.

* * *

Дщерь Тоскарова! принеси мне арфу. Желанiе петь озаряетъ, какъ светоносной лучь, томную мою душу: душа моя печальна, какъ равнина, когда мракъ ночи покрываетъ, окрестные холмы и разстилается на поляхъ, озаряемыхъ прежде солнцемъ. О Мальвина! Кроны я вижу тень моего сына... Но это не что, какъ тонкiй паръ, освещаемый последними лучами запада. Коль прiятно мне облако, обольщающее взоры мои по образе Оскара! Удалитесь отъ него наглые ветры, звучащiе на высоте Арвена. Кто сей почтенный сединами, шествующiй къ моему сыну, и котораго слышу я слабый голосе? Жезлъ въ его деснице подкрепляетъ дрожащiя стопы ею, белые власы развеваются но его раменамъ, величественная и благородная радость блистаетъ на челе его. Онъ часто обращаетъ взоры свои къ воителямъ Кароса. Это Рино, знаменитый певецъ, онъ соглядалъ движенiя сопостатовъ: певецъ предтекшихъ временъ! рекъ ему сынъ мой, вещай, что делаетъ Каросъ! Царь кораблей распростираетъ ли криле своего гордаго орла?

Такъ, любезный Оскаръ, онъ ихъ распростираетъ, но позади сихъ возвышенныхъ камней {Стена, Агриколою воздвигнутая, которую Каравлiй возобновлялъ.}, онъ трепещетъ, взирая съ высоты сего твердаго оплота; онъ тебя видитъ, и ты поражаешь его такимъ же страхомъ, какимъ поражаетъ грозная тень, нисходящая во время ночи и устремляющая волны противу его кораблей. Гряди, вождь моихъ Бардовъ, отвечалъ Оскаръ, прими копiе Фингалово скажи Каросу, чтобъ оставилъ онъ брега Океана и шествовалъ ко мне, скажи ему, что я горю пламенемъ сраженiя и брани, что мой лукъ и стрелы утомлены ловитвою зверей возвести ему, что нетъ со мною храбрыхъ моихъ сподвижниковъ, что я младъ, и десница моя слаба и безсильна.

Возвыся песненный гласъ, Бардъ отходитъ. Оскаръ взываетъ къ своимъ ратникамъ. Гласъ его гремитъ въ ихъ ушесахъ, какъ шумъ пещеры, въ которой повторяются грозные звуки стремительныхъ волнъ. Они соединяются окрестъ моего сына подобны источникамъ; которыхъ надменныя после бури волны стремятся съ гордостiю, Рино приближается къ Каросу, потрясая пламеннымъ копiемъ.

О ты, седящiй на колеблющихся волнахъ Океана, гряди противоборствовать Оскару! Фингалъ въ отсутствiи. Спокоенъ въ своихъ чертогахъ, внемлетъ онъ пенiю своихъ Бардовъ. Его копiе поражающее ужасомъ, и его великiй щитъ бездейственны покоятся близъ его. Гряди противостать Оскару. Герой сей ныне одинъ.

Каросъ не дерзнулъ преплыть быстротекущаго Каррона. Бардъ одинъ возвращается къ Оскару. Мрачная тень ночи сгустилась надъ прiуготовляется пиршество. Сто возженныхъ дубовъ взвиваютъ огонь на воздухъ; дебрь озаряется бледнымъ светомъ. При лучахъ сего слабаго блистанiя видны въ отдаленности легкiе призраки. Тамо зрится до половины тень Комалы, носимая на прозрачномъ своемъ воздушномъ явленiи. Близъ ея Гидалланъ печаленъ и мраченъ. Рино былъ одинъ, которому сiи призраки были видимы. Гидалланъ! рекъ онъ ему, что виною сего прискорбiя и сетованiя? Наши знаменитые Барды не воспели твоихъ прехвальныхъ подвиговъ? Песни Оссiана возгремели въ честь тебе. Ты уклонился на край твоего облака, чтобъ взимать гласу Бардовъ нашихъ, и твоя тень возблистала въ воздухе.

Вождь моихъ Бардовъ! рекъ Оскаръ, и такъ очи твои видятъ сего великаго бранноносца? Повеждь мне о смерти сего столь славнаго вождя во времена отцевъ нашихъ. Я часто видалъ источники холмовъ его, и его имя гремитъ еще и доднесь на холмахъ Коны.

Фингалъ, ответствовалъ Бардъ, погрузясь въ отчаянiе смертiю Комалы, не могъ уже терпеть взора Гидалланова; онъ изгналъ его отъ среды полковъ своихъ. Сей юный бранноносецъ отягченъ печалiю удалялся тихими стопами, мраченъ и безмолвенъ; его оружiе висело при ребрахъ его небрежно; онъ испускалъ тогда отъ глубины сердца болезненные и тяжкiе вздохи.

Онъ странствовалъ три дни равно, доколе притекъ на брега Валлы, въ древнiе чертоги своихъ праотцевъ. Ламоръ, престарелый его отецъ, сиделъ подъ тенiю дуба. Онъ былъ одинъ, все его ратники сопутствовали сыну его въ бранноносное Фингалово поле; источникъ стремился при его стопахъ, и его безвласая глава уклонена была на жезле его. Старость заключила очи его отъ лучезарнаго дневнаго света. Онъ въ половину гласа повторялъ песни временъ предтекшихъ. Онъ слышитъ некiй шумъ, и познаетъ шествiе своего сына. - Сына ли моего слышу я? возопилъ онъ, или это его тень? О любезный мой сынъ! уже ли ты поверженъ смертною косою на брегахъ Киррона; или, есть ли ты еще посреди живыхъ, где мои безтрепетные воины тебе сопутствовавшiе? Гидалланъ! где мои ратники? Ты при шумномъ звуке щитовъ любилъ возвращать ихъ мне въ славе и торжестве. Уже ли они все повержены въ ратномъ поле? - Никакъ, ответствовалъ юный Герой, испуская томные вздохи, твоя воители посреди живыхъ, они блистаютъ торжественною славою; но, о любезный мой родитель! для твоего сына уже заключенъ храмъ славы, я въ него не вниду. Я осужденъ въ праздности хладея истаевать постыдно на брегахъ Балвы, въ то время, когда слышу усугубляемые звуки сраженiй. - Ахъ! твои предки, отвечалъ оскорбленный Ламоръ, твои предки не приходили покоиться на брегахъ Балвы во время грозныхъ ополченiй. Видишь ли ты сей гробъ, которой омраченныя мои очи уже распознать не могутъ? Въ немъ почилъ безтрепетный Гермалонъ, которой никогда не обращался въ бегъ отъ лица сопостатовъ. Кажется, онъ говоритъ мне: гряди мой сынъ, Герой, исполненный славы, гряди на гробъ твоего родителя.... Увы! Гермалонъ, какъ я могу венчаться победоносною славою? мой сынъ уступилъ сопостату ратное поле. - Владыка бреговъ рекъ Гидалланъ, воздыхая тяжко, для чего умножаешь ты раны въ моемъ болезненномъ сердце, въ моей душъ оскорбленной? Я вечно не трепеталъ.... Фингалъ, Фингалъ, погруженный въ отчаянiе смертiю своей возлюбленной, лишилъ меня чести ратоборствовать при его знаменахъ: возвратися, вещалъ онъ мне, беги въ твои области, и на брегахъ твоихъ источниковъ увядай и сохни, подобно дубу, лишенному своихъ листвiй, и согбенному усилiемъ ветровъ на брега Валвы, чтобъ никогда уже не востать.

Какъ! отвечалъ покрытый сединами Ламоръ, я буду слышать шествiе стопъ моего сына въ семъ уединенномъ и. пустынномъ месте, онъ почiетъ на брегахъ моихъ источниковъ тогда, какъ тысячи Героевъ прославляются въ сраженiяхъ своими подвигами!... Тень Гермалона! предшествуй, буди путеводителемъ Ламору къ тесному его жилищу: мой взоръ покрытъ уже мракомъ, душа моя обремененна печальною скорбiю; сынъ мой лишился торжественныя славы.

Въ какiя места, возопилъ юный Герой, въ какiя места обращусь я для прiобретенiя славы, чтобъ утешить и обрадовать унылую душу моего отца? Отъ какихъ странъ могу возвратиться, покрытъ торжественными венцами, чтобъ звукомъ оружiя усладить слухъ моего родителя? Есть ли я пойду на ловитву ланей, мое имя останется забвенно. Ламоръ по возвращенiи моемъ съ холма ни малой не ощутитъ радости, и не будетъ иметь утешенiя ласковыхъ моихъ псовъ поглаждать дрожащими своими руками; онъ не пожелаетъ узнать, что происходило на горахъ кремнистыхъ, онъ не спроситъ меня о еленяхъ, обитающихъ въ его пустыняхъ. - И такъ необходимо уже, рекъ Ламоръя палъ, какъ согнившее древо, возвышавшееся на главе камени, и поверженное слабымъ дуновенiемъ ветровъ, увидятъ тень мею странствующу на моихъ холмахъ и оплакивающу стыдъ моего юнаго Гидаллана. Сгущенные тумавы! возвысьтеся тогда, и сокройте Гидаллана отъ взоровъ его раздраженнаго родителя.... Сынъ мой! гряди въ мои чертоги; оружiя предковъ нашихъ тамо висятъ. Принеси мне мечь Гермалона, твоего праотца, онъ его отъялъ у побежденнаго сопостата.

Гидалланъ шествуетъ, приноситъ мечь съ блистательнымъ его поясомъ, и вручаетъ его своему отцу, странствующа по мечу старцева рука ищетъ остраго конца, ощутила его, и остановляется. - Сынъ мой! веди меня ко гробу Гермалона, возвышенному близъ сего древа, трепещущаго ветвями: я слышу дыханiе и свистъ ветровъ въ увядшемъ дерне, которымъ онъ покрытъ; источникъ шумитъ близъ его, и хочетъ соединить воды свои съ водами Балвы. На семъ месте я хочу опочить. Теперь полдень, и солнце опаляетъ поля наши.

Гидалланъ приводитъ родителя своего ко гробу. Едва они приближились, и Ламоръ пронзаетъ мечемъ ребра своего сына..... Оба они вечнымъ почили сномъ въ единомъ гробе, и древнiе ихъ чертоги покрываютъ развалинами своими брега Балвы.

Въ полуденные часы легкiя привиденiя странствуютъ въ окрестности. Безмолвiе царствуетъ въ долине, и смертные страшатся приближиться къ сему плачевному и пагубоносному месту. Тако вещалъ сладкопеспевный Рино.

Певецъ геройскихъ подвиговъ! рекъ ему твое повествованiе поражаетъ меня печалiю: мое сердце воздыхаетъ о нещастномъ Гидалланове жребiи; онъ умеръ въ прекрасномъ цвете дней своихъ. Воззри, онъ возлетаетъ на крилехъ ветровъ, и хочетъ странствовать подъ чуждымъ небомъ. Чада Морвенскiя! приближьтеся къ сопостату Фингала; сладостнымъ вашимъ пенiемъ потщитесь сократить долговременность ночи и бодрствуйте, наблюдая движенiе полковъ Каросовыхъ, Оскаръ будетъ беседовать о судьбе сраженiя съ Героями временъ предтекшихъ, такъ, я взыду на безмолвный и кремнистый холмъ Арвена, где мои предки возсели на мрачныхъ своихъ облакахъ, и созерцая будущее, предвидятъ успехи браней. И твоя, Гидалланъ, твоя уединенная и прискорбная тень тамо ли обитаетъ? Яви себя очамъ моимъ въ твоей горестной печали, о безтрепетный вождь Балвы! -- Герои Морвенскiя шествуютъ, возглашая песни. Оскаръ тихими стопами восходитъ на холмъ; бледные воздушные призраки, чада ночи, простираются надъ пустынею въ отдаленности. Долговечные дубы воздыхаютъ и стонутъ ударяемы ветрами. Полукружiе луны наливало за холмомъ слабый только и багровый светъ, и слышатся пронзительные гласы ночныхъ призраковъ.... Оскаръ ваши беседы въ глубокихъ вашихъ пещерахъ, когда взираете вы на потомковъ вашихъ, стоящихъ на поле славы?

Тренморъ течетъ на гласъ своего сына. Его воздушное тело несется на облаке, подобномъ быстрому и гордому чуждыхъ странъ коню. Его легкая одежда сотканна изъ пагубныхъ и смертоносныхъ тумановъ Лана. Ею мечь ничто, какъ воздушный почти уже погасшiй огонь. Лице его, какъ мрачный и никакой черты не имеющiй образъ. Три краты воздохнулъ онъ надъ своимъ сыномъ, три краты ночные ветры шумя возстенали на высоте холма. Онъ вещалъ, но Оскаровъ слухъ ничего, кроме прерывистыхъ внуковъ и невовсе образованныхъ словъ, не слышалъ. Его беседы были столько же мрачны и непонятны, сколь мрачно повествованiе о предкахъ нашихъ, доколе лухъ Бардовъ не озарилъ еще временъ претекшихъ. Онъ нечувствительно изчезъ, какъ туманъ, убегающiй отъ лучей солнечныхъ. О Мальвина! въ сiе время въ первый еще разъ мрачная печаль овладела душею моего сына. Ему казалось, что видитъ судьбу грядущихъ временъ и конечное паденiе своего племени. Онъ погружался иногда въ глубокую задумчивость, но вдругъ исторгается изъ нея, подобно солнцу, котораго сiянiе затмилось облакомъ на одно мгновенiе, и внезапу вновь блистаетъ на высотахъ холмистыхъ.

Оскаръ провелъ ночь посреди своихъ праотцевъ, и румяная варя встретила его на брегахъ Каррона.

Въ спокойной долине стоитъ возвышена древняя гробница и въ различныхъ другъ отъ друга разстоянiяхъ зеленеющiеся холмы возносятъ до облаковъ гордые свои верьхи, увенчанные дубами; въ семъ месте воины Кароса ожидали востанiя дневнаго светила; во время ночи они прешли чрезъ быстротечный Карронъ. При слабомъ и бледномъ сiянiи первыхъ лучеи дня почли ихъ темною сосновою рощею, лишенною злачныхъ своихъ ветвiй.

Оскаръ остановляется близъ гроба, онъ трикратно взываетъ къ своимъ ратникамъ; страшный звукъ его гласа потрясаетъ холмъ; серны трепещутъ и скачутъ по высоте камней, тени пораженныя ужасомъ отлетаютъ на свои облаки съ пронзительнымъ воплемъ; тогда вдругъ возблистали тысящи мечей; полки грознаго Кароса Мальвина! для чего проливаешь слезы? Мой сынъ одинъ противъ сопостатовъ, но онъ мужественъ. Оскаръ подобенъ небесной молнiи: онъ блеснетъ, и врагъ низвергается: его десница подобна деснице воздушнаго привиденiя, которое изъ среды густыхъ паровъ стремитъ верные и невидимые удары. Не можно усмотреть, где скрывается сiя жестокая и пагубоносная тень, но смерть пожинаетъ жителей долины.

Мой сынъ видитъ непрiятеля, остановляется, и безмолвствуя предается размышленiю на одну минуту. Я одинъ посреди враждебныхъ полковъ. Какой сгущенныя лесъ копiй устремленныхъ стройно! коль свирепые и мрачные взоры обращены противу меня единаго! Возвращуся ли вспять на холмъ Арвена!... Нетъ, мои праотцы никогда въ бегство не обращались. Ихъ мышца въ нездешныхъ сраженiяхъ оставила следы своего мужества и крепости: и я, я равно безтрепетенъ и храбръ, я увенчаю славою главу мою.... тени отцевъ моихъ! грядите и будьте свидетелями моихъ подвиговъ. Я безъ сомненiя увяну, но увяну со славою, какъ отрасль, достойная кореня владыкъ Морвенскихъ.

Уже сражаются, все бежитъ отъ лица Оскарова, его мечь дымится кровiю; но сподвижники на холме Кроны услышали громъ оружiя; они устремляются въ долину. Каросовы полки обратилися въ бегство. Оскаръ одинъ остается на поле брани, какъ неподвижный камень, отъ котораго вспять отражается бурное и свирепствующее море.

Каросъ, правя своими гордыми конями, простирается какъ глубокiй и быстрый источникъ, которой стремится и все разрушаетъ: мелкiе ручьи теряются въ его бурномъ теченiи, и холмы трепещутъ при его нагломъ и быстротечномъ шествiи. Сраженiе воспламеняется отъ одного крика до другаго; тысящи блистающихъ мечей сверкаютъ въ воздухе.

Но почто поетъ еще бранноносные подвиги? Ахъ! я не иначе, какъ скорбя, воспоминаю прекрасные дни моей цветущей младости, когда чувствую, что мыщца моя слаба и безсильна. Блаженны те, которые преселилися въ вечность во цвете летъ своихъ, и въ полномъ сiянiи славы; они не зрели возвышенныхъ гробомъ друзей скоихъ; они не чувствовали сопротивленiя лука тщетнымъ усилiямъ ослабевшихъ своихъ рукъ.

Такъ, ты благополученъ, любезный мой Оскаръ, Каросъ бежалъ отъ пламеннаго твоего меча. Дщерь Тоскарова! какое мрачное облако развиваяся покрыло мою душу? Я уже не зрю близъ тени моего сына; я не вижу Оскара на холмахъ Кроны. Мальвина! будь мне путеводительницею въ мои леса, на брега моихъ источниковъ: да крики звероловцевъ услышатся на высоте Коны, и воспомянутъ мне прежнiя щастливыя лета. Принеси мне арфу мою, дщерь любезная; я взыграю на ней, когда возчувствую въ себе воскресшiй пламень моего духа; и тогда, о Мальвина!

Оссiановыхъ. Некогда потомки слабаго поколенiя возвысятъ гласъ свой на холмахъ Коны, Оссiанъ. Они удивятся родамъ прешедшимъ, и Героямъ воспетымъ мною: и мы, о Мальвина! вознесшись на легкiе наши облаки, мы будемъ странствовать на крилахъ ветренныхъ; звуки голосовъ нашихъ услышатся иногда въ пустыни, и камни повторятъ слабые отзывы песней нашихъ.