Колмат и Кютона (Оссиан, сын Фингалов)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Колмат и Кютона (Оссиан, сын Фингалов) (старая орфография)

КОЛМАТ и КЮТОНА.

ПОЭМА.

Содержание.

Колмат был самый младший сын Морния, и брат знаменитого Галла, толь часто упоминаемого в Оссиановых поэмах; он любил Кютону, дщерь Румара, когда Тоскар, сын Кенфена, и Ферг, его друг, прибыли из в Мору, столицу Комлата, Комлат, следуя обыкновению того времени, исполнил в разсуждении их все должности гостеприимства; он угощал их три дни, в четвертый день они пустились в море, держась в пути своем одного из островов называемых плывучими, которой без сомнения был один из Гебридских, Тоскар, узрев Кютону на звериной ловле, влюбился в нее и силою увел ее на свой корабль. Худая погода принудила его пристать к Итоне, к острову ненаселенному. В тоже время Комлат, узнав о похищении своей возлюбленной, пустился в море, чтоб достичь похитителя, и он достиг его в ту самую минуту, когда сей хищник хотел плыть в Ирландию; они вступили в кровавое сражение, на котором оба погибли, равно как и все их ратники. Кютона, спустя три дни, умерла с печали, Фингал, узнав о нещастном их жребии, послал Стормала, сына чтоб воздать им честь погребения, но забыл послать Барда, которой бы воспел печальный гимн на их гробе. После сего тень Комлатова явилась Оссиану, прося, чтоб он его и Кютоны имя предал потомству; ибо тогда думали, что души покойных не могли быть благополучными, доколе Бард не воспоет в честь им плачевной песни.

Не глас ли некия слышится Оссиану? Или это одна только мечта? Часто воспоминание прешедших времен прилетает озарять мою душу. Шум звероловства обновляется в моем воображении; часто в мыслях моих подъемлю я копие ратоборческое.... Но это не мечта, Оссиан слышит некий голос. Кто ты, о чадо ночи? Все вокруг меня покоится, и полунощный ветр свистит в моем жилище.... Может быть ветры взучат во щит Фингалоф: он висит на стен, и я осязаю его иногда ослабшими моими руками.... Но это не мечта, я познаю глас твой, о любезный друг! уже давно не касался он моему слуху. Великодушный Комлат! что влечет тебя к Оссиану? С тобою ли друзья печального старца? Где мой возлюбленный Сей знаменитый сын славы часто находился при тебе посреди грозных сражении.

ТЕНЬ КОМЛАТОВА.

Покоится ли в своем чертоге сладостный певец Коны? Так, он спит, и друзья его во гробе не воспеты и не прославлены ни единым Бардом. Оссиан! море стремится окрест мрачной Итоны, и чужестранец не видит гробниц наших. Доколе наши имена пребудут забвенны?

ОССИАН.

О естьли бы очи мои могли зреть тебя седяща на твоем темном облаке! Туману ли подобен ты Лана, или воздушному огню до половины погасшему? Из какого вещества составлен воздушный твой лук, и бахрамы твоей одежды?.. Но он изчез на своем вихре, как легкий пар. Спустися со стены, где ты покоишься, арфа моя, и приди изливать гласы ударяема моими перстами.

Светильник памяти да разлиет свой блеск на Итону, и покажет мыслям моим умерших моих друзей.... Так, я их вижу в недрах сего голубого острова! я усматриваю пещеру Тоны, её камни покрытые мхом, и её согбенные древа; источник шумит при её входе, Тоскар приник на её брега. Кютона сидит, и плачет; не их ли слышу я беседующих купно, или шум волн пренесенный ветрами обманывает слух моя {воображает себе, это он слышит их беседующих, и повторить их разговоры.}?

ТОСКАР.

Ночь была бурная стенящие дубы исторгаясь упадали с гор; море подъемлемо ветрами волновалось во мраках, и гремящие валы устремлялись против утесистых камней, частые молнии разсекали воздух, и дозволяли видеть изсохшие кустарники. Ферг! я зрел некий призрак: он стоял на бреге безмолвен. Одежда его, составленная из паров, развевалась по воле ветров. Я видел текущия слезы его, он имел вид старца, погруженного в глубокую задумчивость.

ФЕРГ.

Это был твой родитель, о Тоскар! он предвидит смерть какого нибудь Героя от своего племени: тако явился он на горе Кромле пред смертию великого Мароннана. Смеющийся Уллин! коль приятны мне твои цветущия долины и твои холмы, одеянные злачным дерном! Тишина царствует на брегах твоих источников, и солнце позлащает твои поля. Коль сладостно внимать звону арфы в чертогах Селамы {Дворец Тоскара на брегу Ульстера Кромлы.} и крикам звероловца на высотах Кромлы! Но мы ныне во мрачной Итоне, окруженны бурею: волны подъемлют пенистые свои главы превыше камней, и мы трепещем посреди ночного мрака.

ТОСКАР.

О Ферт, беловласый Герой! как изчезла твоя неустрашимая бодрость? Ты был душею сражений, я зрел тебя всегда безтрепетна, в самых грозных опасностях, и посреди кровавого бою блистали очи твои радостию. О Ферт! как пременилось твоя бранноносная душа? Когда знали ужас предки наши? воззри, море спокойно, ветры безмолвствуют, волны еще дрожат на поверхности бездны, и кажется они боятся возврата бури, но все в тишине. Виждь раждающуюся на холмах наших десницу. Скоро и солнце выдет от востока во всем блистательном своем великолепии.

Я распустил с радостию парусы мои пред чертогами великодушного Комлата. Я летел близ единого из плавающих островов, где его возлюбленная бежала во след лани; я ее узрел, она подобна была сему первому дня лучу, проницающему облаки востока. Уклоншись впред телом, напрягала она лук свой, и в сем усилии десница её, простертая ко груди, блистала белизною как снег Кромлы. Прекрасная звероловительница! сказал я сам себе, владей моим сердцем.... Но она дни и ночи провождает в слезах, и мыслит только о великодушном Комлате, любезная! как я могу возвратить спокойствие твоему сердцу?

КЮТОНА.

Арвен. Тамо возвышаются башни Моры. Тамо Комлат, устремя очи свои на волны, ожидает владетельницу своего сердца. Юные девицы возвращаются от ловитвы; Комлат видит очи их потупленны и омочены слезами.... Где дщерь Румарова! Но увы! оне ему не ответствуют.... Сын иноплеменных! на едином токмо Арвене сердце мое найдет свое спокойствие.

ТОСКАР.

И будет так! Кютона отъидет нл Арвен, где обитает спокойствие сердца её: она возвратится в жилище великодушного Комлата: он друг Тоскаров. Уллина, устремите мои парусы ко брегам Арвена. Там Кютону встретит её щастие, но Тоскар будет провождать дни свои в печали. Сидя в уединенной моей пещере, я склоню слух моя к шумящему в древесах моих ветру; я почту его гласом Кютоны.... Но она будет от меня далече; в жилище мужественного Комлата.

КЮТОНА.

Ах! какой несется облак? На нем зрятся тени моих предков. Я вижу бахрамы их одежд сотканных из воздуха. Румар! когда я изчезну? Печальная Кютона предчувствует свою смерть; увидит ли еще меня Комлат, доколь не сниду я в тесное мое жилище?

Оссиан.

олны Океана. Он уже притек: его копие червленеет кровию Тоскара: но и сам он поражен в ребра ударом смерти: я зрю его при входе пещеры Тоны, бледна и указующа на свою глубокую язву.... Где ты, Кютона, где ты? Вождь Моры изливает последний дух жизни, и просит, да почтишь его слезами.... Но сие видение, все сии печальные виды изглаждаются в моей мысли: я уже не вижу сих Героев. Барды веков будущих! не воспоминайте о смерти Комлата Море. Его рождшая воззрела на щит его висящий на стене, и видит его обагренна кровию; она познала тогда, что нет уже её сына, и Мора отзывается воплями её болезни.

Нещастная ты осталась при телах Героев. Наступила ночь, возсияло вновь утро, и нет никого, ктоб воздвигнул Героям гробы. Ты удаляешь от их тел хищных птиц; бледна и отчаянна, ты не престаешь орошать их слезами.

Ратники Фингаловы притекли, и зрят ее уже умершу от печали они возвысили: гробницу двум Героям, о страну покоится его возлюбленная.... О Комлат! не являйся уже мне в сновидениях. Я воспел в честь тебе надгробную песнь, да не удаляет уже глас твой благотворительного сна от моего жилища.

Ах! для чего не могу, я забыть друзей моих, доколе загладятся на земли следы мои, доколе наступит день, в которой с радостию могу с ними увидеться на зыбях взадушных, тогда, как тело мое, утомленное летами будет покоиться во гробе?