Карриктура (Оссиан, сын Фингалов)
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Карриктура (Оссиан, сын Фингалов)

КАРРИКТУРА.
ПОЭМА.

СОДЕРЖАНІЕ.

Фингалъ, возвращаясь съ войны изъ одной Римской провинцiи, восхотелъ посетить Катула, Государя Инисторскаго и брата Комалы, о которой повесть видели въ одной изъ предыдущихъ поэмъ. Будучи въ виду Карриктуры, дворца Катулова, усмотрелъ онъ на высоте его возженный огонь, что было тогда знакомъ бедствiя. Онъ вошелъ въ одинъ заливъ въ некоторомъ разстоянiи отъ Карриктуры, и принужденъ былъ препроводить ночь на берегу. На другой день напалъ онъ на войско Фромала, Государя Соры, осаждающаго тогда чертоги разбилъ оное и пленилъ самаго Фромала. И такъ освобожденiе Карриктуры служитъ содержанiемъ сей поэме, но она заключаетъ въ себе и другiя повести. Изъ преданiй видно, что сiя поэма посвящена была одному Кюльаю, или пустыннику, и что Оссiанъ о духе Лоды, почитаемомъ отъ некоторыхъ Оденомъ, божествомъ Скандинавiи, говоритъ въ сей поэме для того единственно, чтобъ противоположить его ученiю Кюльдея, какъ бы то ни было, но изъ сего видно, что Оссiанъ имелъ понятiе о высочайшемъ Существе, и притомъ мысли его не были помрачены грубымъ суеверiемъ, царствовавшимъ во всей вселенной прежде Рождества Христова.

* * *

Златовласый тверди сыне! и тако оставилъ ты уже лазоревыя поля небесъ? Западъ отверзъ тебе врата свои. Тамо сооруженъ великолепный твой одръ, на которомъ ты покоишься. Волны Океана приближаются, чтобъ взирать на твою красоту, оне подъемлютъ свои трепещущiя главы, и зря тебя исполнена величества въ самыхъ объятiяхъ сна, убегаютъ вспять съ благоговенiемъ. Покойся въ нощномъ твоемъ убежище, о солнце! чтобъ съ радостiю обновить свое блистательное теченiе.... Но да возвысится въ при внуке сладкострунныхъ арфъ, тысяща возженныхъ светильниковъ, и горящiй дубъ да озаритъ чертоги пиршествъ: великiй Фингалъ возвращается торжествуя. Война при Кроне {Оссiанъ сочинилъ свободную поэму на войну при Кроне; но Г. Макферсонъ не могъ отъискать, кроме некоторыхъ изъ нея отрывоковъ, которыхъ онъ не перевелъ на Аглинскiй языкъ.} уже окончалась; она прешла подобно внуку, поразившему слухъ, и скоро изчезшему. Возвысьте гласъ свой Морвенскiе Барды, Фингалъ возвращается возвеличенъ славою.

Тако пелъ Улине при возвращенiи Фингала отъ брани Цветъ юности блисталъ на лице Фингала, черные и густые власы украшали его главу. Медное всеоружiе, искусною резьбою восхищающее, покрывало все его тело, какъ синеватый облакъ покрываетъ солнце, когда оно шествуетъ одеянно ризою тумановъ, и половину только лучей своихъ изливаетъ.

Фингалу сопутствуютъ его ратники, торжественное пиршество уготовляется. Сладостные певцы Коны! рекъ владыка, обратясь къ своимъ Бардамъ, вы, въ душе которыхъ начертаны воинства и подвиги нашихъ праотцевъ! наполняйте чертоги мои звуками арфъ, и слухъ Фингалофъ да внемлетъ вашимъ песнямъ. Печаль имеетъ свои прiятности, и сладость ея подобна весенней влаге, когда умягчаетъ она кору долголетняго дуба, и когда младый листочикъ покрывается злакомъ. Пойте, о Барды! заутра мы разширимъ наши парусы. Заутра преплыву я Океанъ, и вниду въ Карриктуру, въ чертоги Сарна, где обитала некогда Комала. Тамо великодушный Катулъ даетъ великолепныя пиршества. Его леса населены дикими вепрями; въ нихъ будутъ открываться крики нашей ловитвы.

Кронанъ {Можно думать, что лицо Скирлика и представлены были Кронаномъ и Миноной. Имена ихъ довольно показываютъ, что они играли при торжествахъ; Кронанъ значитъ плачевный звукъ, Минона нежный голосъ. Вероятно, что все драматическiя Оссiановы поэмы представляемы были въ торжественные дни въ присутствiи Фингала.}, сынъ сладкогласiя! рекъ Уллинъ, и ты Минона, которой персты съ толикою прiятностiю перебегаютъ по струнамъ арфы! да услышимъ мы изъ устъ вашихъ песни Схирлиха: оне будутъ сладостны для владыки Морвенскаго. Пусть явится во всей своей красоте. О Фингалъ! она грядетъ; я слышу гласъ ея: онъ сладокъ, но жалостенъ.

ВИНВЕЛА.

Мой возлюбленный странствуетъ непрестанно по горамъ, онъ стремится во следъ быстрыя серны. Его псы окружаютъ его задыхаясь, и струна лука его звучитъ въ воздухе. Дражайшiй мой любовникъ! где покоишься ты? на брегахъ-ли ручья камени, или близъ горнаго источника? Ветръ колеблетъ кустарники, его дуновенiемъ летаетъ туманъ надъ высотами холмовъ твоихъ. Никемъ невидима, спешила я приближиться къ моему возлюбленному и видеть его съ высоты камня. О Схирлихъ! коль ты мне показался любовенъ, когда въ первый разъ узрела я тебя близъ стараго дуба при струяхъ Бранна! Ты возвращался съ ловитвы зверей, ты былъ величественнее и прекраснее всехъ друзей нашихъ.

СХИРЛИКЪ.

Какой гласъ внемлется моему слуху? Онъ прiятенъ, какъ зефиръ среди знойнаго лета. Я не сижу близъ колеблющихся кустарниковъ. Я не слышу журчанiя источниковъ. Я удаленъ отъ тебя, Винвела, и ратоборствую подъ знаменемъ Фингала. Мне не сопутствуютъ ловчiе мои псы. Нетъ меня на холме моемъ, и съ высоты камени уже не зрю тебя ходящую съ прiятностiю въ долине, и текущую во следъ нашимъ источникамъ, блистательну и прекрасну, какъ луну, когда изображаетъ она лице свое въ западномъ море.

ВИНВЕЛА.

И такъ ты оставилъ меня, о Схирликъ! я онъ ныне въ поляхъ смерти. Иноплеменники, чада Океана! пощадите моего возлюбленнаго Схирлика.

СХИРЛИКЪ.

Естьли должно мне погибнуть на поле сраженiй, не забудь, о Винвела! воздвигнуть мне гробницу. Малое число голубыхъ камней, покрытыхъ землею, напомнятъ о мне временахъ грядущихъ. Звероловецъ возсядетъ близъ сея гробницы, чтобъ въ часы полудня укрепиться умеренною пищею, онъ скажетъ: на семъ местъ покоится ратоборецъ. И слава моя будетъ безсмертна въ его похвалахъ. Не забудь меня, о Винвела! когда я почiю во гробе.

ВИНВЕЛА.

Такъ, я тебя не забуду.... Ахъ! безъ сомненiя погибнетъ возлюбленный мой Схирликъ. Что я буду, дражайшiя любовникъ, когда ты сокроешься отъ меня на веки? въ часы полудня я приду на сiи холмы; я сниду въ сiю безмолвную долину; тамо увижу я место, где любилъ ты покоиться, возвращаясь съ ловитвы.... Ахъ! безъ сомненiя мой Скирлихь погибнетъ; но я вечно его не забуду.

Я помню сего Героя, вещаетъ владыка, Морвенскiй; среди сраженiй онъ былъ какъ пожирающiй пламень; но ныне уже не видятъ его мои очи. Некогда сретилъ я его на холме, ланиты его покрыты были бледностiю, чело его было мрачно, частые вздохи исторгались изъ его персей. Онъ шествовалъ въ пустыню. Онъ уже не является въ лике моихъ ратниковъ, когда призываетъ ихъ звукъ моего щита. Мужественный вождь Карморы покоится въ тесномъ жилище.

Кронанъ! Уллинъ, возгласи намъ песни Схирлика, когда возвратясь въ свое отечество, не нашелъ онъ возлюбленной своей Винвелы. Онъ почиталъ ее въ живыхъ, и ходилъ по ея гробнице: онъ видитъ ее бегущую съ легкостiю по долине, но любсвыый призракъ не могъ долю обольщать его. Скоро сей слабый лучь престаетъ, и тень Винвелы скрывается. Послушаемъ песней нещастнаго Схирлика; оне исполнены сладости, оне исполнены печали.

СХИРЛИКЪ.

Я сижу въ высоте холма, на мне окружающемъ источникъ; листвiе долголетняго древа шумитъ надъ моею главою; при стопахъ моихъ мутныя волны источника стремятся въ дебри, и еще ниже пространное озеро представляетъ тенистую поверхность. Серна спускается съ холма, не видно вдали ни единаго звероловца; не слышно свисту спокойнаго пастыря. Теперь полдень, все въ тишине; я одинъ, и печаль обладаетъ моими мыслями. О Винвела! не тебя ли я съ трудомъ усматриваю въ семъ поле? Твои долгiе власы развеваются по твоимъ раменамъ; твоя белая грудь подъемлется и упадаетъ, изливая глубокiе вздохи; прекрасныя очи твои исполнены слезъ. Ты оплакиваешь своихъ подругъ и спутницъ, которыхъ горный туманъ сокрылъ отъ твоею взора. Я хочу тебя утешить, о любезная! хочу проводить тебя въ чертоги твоего родителя.... Но тебя ли я вижу? или прелетела ты камни и горы, чтобъ устремиться въ мои объятiя?... Она говоритъ: сколь слабъ ея голосъ! онъ ничто, какъ томный вздохъ зефира среди кустарниковъ.

ВИНВЕЛА.

И такъ возвратился ты уже, любезный мой Схирликъ? Избегъ ты опасностей брани? Где твои друзья? Слухъ о смерти твоей разнесся на холме, я его слышала, и проливала о тебе слезы.

СХИРЛИКЪ.

ВИНВЕЛА.

Да, я одна, Схирликъ! одна въ мрачномъ и хладномъ жилище. Печалясь о тебе, я умерла. Схирликъ! я уже во гробе.

СХИРЛИКЪ.

Она отлетела, она изчезла, какъ легкiй дымъ при дыханiи ветровъ!... Пожди, дражайшая любовница, пойди и воззри на мои текущiя слезы. Ты была прекрасна въ жизни своей, прекрасною являешься мне и после смерти.

ВИНВЕЛА.

Въ полуденные часы, когда безмолвiе и тишина воцарится въ поляхъ нашихъ, я приду и сяду при бреге сего источника, на вершине холма; тогда приди и ты беседовать со мною; ты, виновникъ слезъ моихъ, прилети на крилахъ зефира, или горнаго ветра, когда пойдешь ко мне, да услышу я сладостный гласъ твой среди всеобщаго безмолвiя,

Тако воспевалъ Кронанъ при торжестве въ Сельме; но утро позлащаетъ уже востокъ, и лазоревыя волны катятся при раждающемся его свете. Фингалъ повелеваетъ своимъ ратникамъ уготовить корабль; ветры оставляютъ Морвенскiе холмы и спешатъ развевать его парусы. Уже открывается вдали брегъ древнiя башни Каррихтуры; но Фингалъ усматриваетъ на высоте чертоговъ знаменiе бедствiя: видитъ пламень, соединенныя съ дымомъ. При семъ зрелище владыка Морвена ударяетъ себя во грудь, и прiемлетъ свое копiе. Лице его, изобразующее нетерпеливость, обращается непрестанно ко брегу; его взоры досадуя обвиняютъ медленность ветровъ; его власы развеваются безпорядочно, онъ стоитъ въ грозномъ безмолвiи.

Ночь уже спускается на волны, и заливъ Роты прiемлетъ въ себя корабль Фингаловъ; утесистый камень, обремененный лесами, простирается вдоль, по брегу На высоте его огражденiе Лоды {Думаютъ, что духъ Лоды есть Оденъ, божество северныхъ народовъ; кругъ Лоды есть каменное огражденiе, где ему покланялись; камень могущества его кумира.} и камень могущества. Въ подножiи холма зрится узкая равнина, всегда покрытая остатками растенiй и древесъ, исторгнутыхъ полуночнымъ ветромъ съ высоты камней. Въ сей долине извивается пепловидный источникъ, и пустынный ветръ Океана разноситъ тамъ непрестанно легкiй цветъ терновника.

Фингалова печальна; онъ мыслитъ о грозной опасности своего друга; востающая луна изливала бледный и хладный светъ; сонъ нисходитъ на воинство; шлемы усыпленныхъ ратоборцевъ блистали еще при умирающемъ огне дубовъ; но Фингаловы очи не покаряются усилiю сна. Онъ востаетъ, прiемлетъ свое оружiе, восходитъ тихими стопами на высоту холма, и хочетъ еще видеть зловещающiй пламень чертоговъ Катуловыхъ.

Сей пламень изливалъ въ отдаленность мрачное только и тусклое блистанiе; луна сокрывала багровое лице свое въ облакахъ востока; внезапу устремляется съ горы порывистый вихрь, и несетъ въ себе духа Лоды, призракъ сталъ на своемъ камени; ужасы и огни окружаютъ его, онъ потрясаетъ грознымъ и великимъ своимъ копiемъ; очи его подобны пламени; гласъ его, яко гласъ грома, катящагося вдали. Безтрепетный Фингалъ, возвыся копiе, шествуетъ и вещаетъ ему:

Сынъ ночи! призови твои вихри и беги отъ меня далече. Почто являешься ты мне ополченъ ничтожнымъ своимъ оружiемъ? или надеешься ты устрашить меня исполинскимъ своимъ теломъ? Мрачный духъ Лоды! какую крепость имеетъ облачный твой щите, твой огненный воздушный мечь? Ветры уничтожаютъ ихъ въ пространстве воздуха, и ты самъ изчезаешь купно съ ними. Слабый, сынъ ночи! призови твои вихри, и беги отъ меня далече.

Или хочешь ты принудить меня оставить огражденiе, где покланяются мне? ответствуетъ призракъ томнымъ гласомъ. Народы повергаются къ стопамъ моимъ; жребiй воинствъ въ моей власти. Я воззрю на племена земныя, и оне изчезаютъ, мое дыханiе изливаетъ смерть, я летаю на крилахъ ветровъ, бури мне предшествуютъ, но мое жилище безмятежно превыше облакъ. Ничто не можетъ поколебать моего спокойствiя въ убежище, где я обитаю.

Останься спокоенъ въ твоемъ убежище, рекъ Фингалъ, и забудь сына Или зрелъ ты меня, стремящагося съ высоты моихъ холмовъ въ безмятежное твое жилище? Мрачный духъ Лоды! когда копiе мое устремлялось противъ тебя седящаго на своемъ облаке? Почто убо взирая на меня угрюмыми и нахмуренными очами, потрясаешь ты здесь воздушнымъ своимъ копiемъ? Но твои угрозы тщетны: владыка Морвена вечно не обращался въ бегство отъ самыхъ мужественныхъ ратоборцевъ земли, такъ устрашатъ ли его воздушныя чада? Нетъ, ему извевстна слабость ихъ оружiя.

Возвратись въ твое отечество, прервалъ, речь его призракъ, беги, я пошлю тебе благопрiятствующiе ветры; все вихри содержу я заключенными въ деснице моей, и я, я единственно управляю стремлемiемъ буръ. Владыка Соры мой сынъ, онъ преклоняетъ колена свои предъ камнемъ моего могущества. Его воинство осаждаетъ Карриктуру; я хочу, да онъ восторжествуетъ. Возвратись въ твое отечество, Комгаловъ сыне, или страшись моего гнева.

Онъ рекъ и подъемлетъ свое воздушное копiе, уклоняясь къ Фингалу огромнымъ своимъ теломъ. Владыка Морвена не косня приближается, извлекаетъ мечь свой, чудное искусство знаменитаго Луна; онъ ударилъ, и блистательная сталь безпрепятственно пронзаетъ воздушное тело. Призракъ теряетъ видъ свой и разстилается по воздуху, подобно столпу дымному, разторгнутому жезломъ отрока въ то самое время, когда исходитъ онъ изъ пещи погасающей.

Духъ Лоды возопилъ, и самъ въ себя свившись, сокрылся въ вихряхъ {Вымыслъ Оссiановъ Фингала въ духа Лоды довольно страненъ. - Но и въ нашемъ веке у лучшихъ стихотворцовъ находятся подобные примеры. Въ оправданiе Оссiана служитъ по крайней мере то, что онъ писалъ сообразуясь совершенно мыслямъ своего времени. Тогда верили, что души умершихъ вещественны, и потому подвержены чувствiю боли.}. Отъ сего страшнаго вопля потрясся Инисторъ, волны услышали крикъ сей въ безднахъ своихъ, и ужасаясь остановились. Спутники Фингаловы вдругъ воспрянули, и отягощаютъ десницы свои копьями; они приметили, что вождя ихъ нетъ; съ яростiю вопiютъ они, и звукъ ихъ оружiя гремитъ во время ночи.

Сребровидная луна продолжала шествiе свое на небесахъ. Фингалъ возвращается къ своему воинству. Коль велика была отрада юныхъ его ратниковъ! Ихъ души успокоились, какъ волны после мрачныя бури, Уллинъ возгласилъ песни веселiя, отзывы ихъ восхитили радостiю Инисторскiе холмы; все собираются вокругъ каменныхъ древъ, и до кроткихъ лучей утра повествуютъ деянiя Древнихъ Героевъ.

Фроталъ, Царь Соры, Карриктуру; онъ возводилъ яростные взоры, на твердыя стены; онъ горелъ желанiемъ обагрить руки свои кровiю Катула, чтобъ отмстить безчестiе, соделанное некогда ему симъ Героемъ. Аниръ, отецъ Фроталовъ, владычествовалъ еще въ Соре; благопрiятный ветръ восталъ на волнахъ моря, и принесъ Фротала на брегъ Инистора. Онъ вошелъ въ чертоги Сарна; три дни протекли въ пиршествахъ; онъ узрелъ прелестную Комалу; узрелъ, влюбился въ нее, и хотелъ похитить. Катулъ противоборствуетъ его усилiю воспламенела битва; Фроталъ Сарна. Онъ пребылъ въ нихъ три дни въ отчаянiи; въ день четвертый Сарнъ отпустилъ его обратно на его корабль. Фроталъ стремился въ свое отечество; но душа его злобствуетъ противъ великодушнаго Катула, Асиръ нисшелъ во гробъ, Фроталъ возвращается предводительствуя многочисленнымъ воинствомъ. Огонь брани окружилъ отвсюду Карриктуру, и угрожалъ обратить въ пепелъ древнiя твердыни Сарна.

Инисторъ озарился первыми лучами дня. Фроталъ ударяетъ въ черный свой щитъ. Ратники его пробуждаются, и очи ихъ едва еще отверстыя обращаются къ волнамъ Океана; они усматриваютъ на брегъ непобедимаго Фингала.

Тубаръ, Фроталъ! я зрю сопостата, я вижу его возвышенное копiе: можетъ быть то Фингалъ, владыка Морвенскiй, первый изъ смертныхъ; его подвиги известны въ Гормале, и кровiю сопостатовъ его багреютъ еще стены чертоговъ Сарновыхъ. Шествовать ли мне просить его о честномъ и дружескомъ миръ? Небесный перунъ не тако страшенъ, какъ сей Морвенскiй владыка.

Слабый ратникъ! ответствуетъ Фроталъ, или хочешь ты, чтобъ начало жизни моей ознаменовалось подлою робостiю, и чтобъ я уступилъ, не венчавшись никогда еще победою? Народы Соры возгласятъ: Фроталъ стремился яко блистательный воздушный огнь; но мрачный облакъ его сретилъ, и принудилъ изчезнуть. Нетъ, ТубаръТубаръ! не вещай мне никогда о бегстве.

Онъ рекъ, и устремляется; волны его воинства наводняютъ поле; но сретаютъ они въ немъ твердый и непоколебимый камень; то былъ Фингалъ; они сокрушаются, и катятся близъ ребръ сего камня. Слабые сiи ратники не видятъ себе спасенiя и въ бегстве. Копiе Фингалово ихъ поражаетъ: все поле покрыто сраженными; высокiй холмъ едва служитъ убежищемъ остатку разсеянныхъ воиновъ. Фроталъ видитъ гибель своихъ полковъ, и скрежещетъ отъ ярости; воспламененныя очи его поникли къ земле; онъ призываетъ Тубара: вождь Торы! мои ратники побегли отъ лица Фингалова, и слава моя раждаясъ изчезла. Я хочу единоборствовать съ Царемъ Морвенскимъ; я покоряюсь ярости, пылающей въ моемъ сердце. Пошли къ Фингалу единаго изъ Бардовъ, да речетъ ему о единоборствiи со мною; не пререкай мне, и спеши исполнить мое веленiе.... Но, ТубаръТана; тебе известна любезная дщерь Германова, белогрудая Утфа, пленяющая кроткимъ и тихимъ взоромъ. Ея нежная ревность страшилась дщери Инисторской (Комалы), и мое отшествiе навлекло изъ груди ея тяжкiе вздохи. Скажи ей, что меня уже нетъ на свете, и что она всегда была утехою и сладостiю моего сердца.

Тако вещалъ Фроталъ, предпрiявъ единоборствовать съ Фингаломъ. Но Утфа стоящая близъ его воздыхала тихо: она была въ одежде младаго ратника, и сопутствовала своему любовнику на волны; скрывая чело свое подъ блестящимъ шлемомъ, она провождала повсюду своего юнаго воителя; она зритъ Барда отходяща къ Фингалу, и копiе упадаетъ изъ ея руки; ея власы разпустились по раменамъ; белая грудь ея возвышалась отъ вздоховъ, она возвела взоры свои на своего любовника; три краты покушалась она говорить ему, и три краты изчезали слова на устахъ ея.

Фингалъ внялъ речи Барда, и не косня шествуетъ, покрытъ тяжкимъ оружiемъ уже смертоносныя двухъ Героевъ копья сретаются и соединяютъ удары. Молнiи летятъ изъ ихъ мечей, но сталь Фингалова ударяетъ и разсекаетъ на полы щитъ Фроталовъ: Утфа зритъ летящую къ нему смерть, сердце ея превращается въ ледъ отъ ужаса, и слезы текутъ по ланитамъ ея; она стремится покрыть своего любовника щитомъ своимъ; но ея стопы сретаютъ поверженный дубъ, она упадаетъ на смежную свою руку. ея шлемъ и щитъ катится по земли; ея белая грудь трепещетъ при очахъ ратоборцевъ, и черные власы ея разстилаются по земной пыли. Фингалъ жалеетъ о юной сей красавице, и удерживаетъ свою десницу, уже взнесенную на ударъ; и уклонясь къ Фроталу, вещаетъ ему съ исполненными слезъ очами: - Владыка Соры! престань страшиться Фингалова меча, онъ никогда не пронзалъ поверженнаго сопостата, и никогда не осквернялъ себя его кровiю. Пусть еще твои подданные веселятся тобою, пусть юныя и любимыя тебе девы живутъ въ радости. Почто мне поражать тебя въ толь нежной твоей младости?

Фроталъ въ изумленiи внемлетъ словамъ Фингаловымъ; онъ видитъ прелестную Утфу, востающую съ земли. Сiи любящiяся особы стоятъ другъ предъ другомъ безмолвны, подобны двумъ младымъ древамъ, стоящимъ въ поле, когда сладкая влага весны орошаетъ раждающiяся ихъ листвiя, и когда шумные ветры безмолвствуютъ въ воздухе.

Дщерь Германова! рекъ Фроталъ, или для того оставила ты спокойныя струи ТорыАнира. Коль ужасенъ ты въ сраженiяхъ, владыка Морвенскихъ! Но во дни мира подобенъ ты солнцу, сiяющему посреди безмолвной весенней росы; оно воззритъ, и цветы подъемлютъ блистающiе свои верхи, и зефиры потрясаютъ легкими своими крыльями. Ахъ! дли чего ты не въ чертогахъ Сиры? для чего я не могу устроить тебе въ нихъ торжественное пиршество? Преемники мои увидятъ оружiе твое въ моемъ жилище, и они будутъ радоваться и поздравлять себя славою предковъ своихъ, которымъ щастiе позволило, видеть безсмертнаго Фингала.

Сыне Анировъ! ответствуетъ владыка, слава племени Соры никогда не погибнетъ. Естьли ратоборцы мужественны и великодушны, имена ихъ будутъ безсмертны въ песняхъ Бардовъ, но когда мечь ихъ поражалъ обезсиленнаго сопостата, и кроме слабаго обагряла ихъ оружiе, Барды предаютъ ихъ забвенiю, и гробы ихъ навсегда остаются неизвестны. Иноплеменникъ придетъ сооружать зданiе на томъ месте, где они покоятся; онъ отвлечетъ земныя глыбы, ихъ покрывающiя; некiй мечь покрытый ржавчиною поразитъ взоръ его; онъ смотря на него скажетъ: здесь лежатъ оружiя древнихъ Героевъ; но именъ ихъ не слышимъ мы къ песнехъ нашихъ. - Гряди, о Фроталъ! гряди на пиршество Иннсторское; пусть возлюбленная твоя тебе сопутствуетъ, и мы все восхитимся радостiю.

Фнигалъ прiемлетъ копiе, и шествуетъ въ Карриктуру. Врата отверзаются, пиршество уготовано, и своды отзываются согласными песней звуками. Все чертоги наполняются веселiемъ. Уллинъ Утфа внимаетъ ему со удовольствiемъ: она проситъ, да воспоетъ онъ некую песнь унынiя и печали; слезы появились въ прелестныхъ ея очахъ, когда въ песнехъ его начала говорить нежная Кримора: Кримора, дщерь Винвалева, обитающая на брегахъ Лоты. Повесть ея нещастiй продолжительна, но привлекательна; младая Утфа слушала ее съ прiятностiю, и стыдливый румянецъ игралъ на ея ланитахъ.

КРИМОРА.

Кто сей нисходящiй съ холма, подобенъ облаку, озаренному последними лучами солнца? Чей сей гласъ, крепокъ яко гласъ ветровъ, прiятенъ какъ струны Каррилевой арфы? Безъ сомненiя это гласъ моего возлюбленнаго. Я зрю блескъ его орудiй; но тень печали омрачаетъ лице его. Или пало уже племя могущественнаго Фингала? Что смущаетъ моего дражайшаго Коннала {Конналъ, сынъ Дiарановъ, былъ самый знаменитый Герой въ войске }?

КОННАЛЪ.

Нетъ, не истребилося племя Фингалофо; я виделъ ратниковъ его, грядущихъ съ ловитвы. Солнце изливало лучи свои на страшные ихъ щиты: казалось, что пламенная река устремляется съ высоты холма. Юные ратоборцы пускаютъ радостные вопли. Война приближается, о Кримора! заутра грозный Даргъ хочетъ измерять силы свои съ нами: онъ вызываетъ на подвигъ Фингалово племя, племя толико воинственное, и толико привыкшее къ язвамъ.

КРИМОРА.

Конналъ! я видела парусы Дарговы, развевающiеся надъ Океаномъ; они тихо приближаются уже ко брегу. О любезный, мой Конналъ! воинство его многочисленно.

КОННАЛЪ.

Винеалефъ.

КРИМОРА.

Онъ здесь, прими сей железный щитъ, о Конналъ! но его твердость не защитила моего родителя: онъ пораженъ копiемъ Кормаровымъ. Можетъ быть и ты погибнешь, возлюбленный мой Конналъ!

КОННАЛЪ.

Такъ, безъ сомненiя, я могу погибнуть; но ты воздвигни тогда мне гробъ, о Кримора! Несколько сероватыхъ камней и небольшая глыба земли сохранятъ о мне память; останови очи твои надъ моимъ гробомъ, очи, орошенныя слезами; и въ горестной печали ударь въ прекрасную и трепещущую свою грудь. О возлюбленная! хотя прелестна ты, какъ светъ дня, кротка и прiятна, какъ зефиръ холма, но я не могу остаться съ тобою. Прости, не забудь воздвигвуть мне гробницу.

КРИМОРА.

Да будетъ такъ! дай мне сiи блестящiя оружiя, сей мечь, сiе стольное копiе; я хочу шествовать съ тобою противъ страшнаго Дарта; я хочу вспомоществовать моему любезному Конналу. Простите скалы простите серны, и вы источники холмовъ. Мы уже не возвратимся, мы идемъ искать гробовъ себе въ земли отдаленной.

И такъ никогда уже, рекла прекрасная Утфа, испуская тяжелый вздохъ, никогда уже не зрели они высотъ Араенскихъ! Мужественный Конналъ поверженъ на поле брани? И Кримора могла ли жить после его? Ахъ! безъ сомненiя сокрылась она въ пустыню, и ея душа скорбела всегда о возлюбленномъ Коннале. Не младъ ли, не прелестенъ ли былъ сей воитель?

Уллинъ видитъ текущiя слезы изъ очей Утфы; онъ беретъ согласную свою арфу. Песни его вливали сладкую задумчивость. Все умолкли, дабы внимать ему.

Мрачная осень, продолжаетъ онъ, владычествуетъ на горахъ нашихъ, и густымъ туманомъ облеклися холмы наши. Слышатся свисты порывистыхъ вихрей. Мутныя речныя воды катятся въ узкой долине; уединенное древо стоитъ на высоте холма, и указуетъ место, где покоится Конналъ; тени умершихъ являются иногда въ семъ месте, когда одинъ и углубясь въ размышленiя прохаживается тамъ звероловецъ тихими стопами. О Конналъ! кто можетъ востечь памятiю ко древности твоего рода? Кто изочтетъ твоихъ праотцевъ? Твое племя возрастало, какъ горный дубъ, котораго многоветвистый верхъ противоборствуетъ ярости ветромъ, но ныне гордое сiе древо изторгнуто изъ недръ земли. Кто можетъ заменить когда Коннала?

Въ семъ, въ семъ месте слышны были страшные звуки оружiя, стонъ и вопли умирающихъ. Коль пагубоносны и кровавы сраженiя Фингаловы! Въ семъ месте поверженъ и ты мужественный Конналъ! Твоя десница устремляла перуны, мечь твой былъ огненная стрела, твердъ и величественъ, ты возвышался подобенъ камени на равнине, очи твои блистали какъ горящая пещь, и гласъ твой среди смятенiй ужаснее, нежели шумъ бури; ратники повергались мечемъ твоимъ, какъ падаютъ терновые цветы, ударяемые тростiю отрока. Даргъ простирается подобенъ облаку, носящему въ себе громы, впалыя очи его углублены подъ густыя и грозящiя брови. Уже мечи сверкаютъ въ рукахъ двухъ Героевъ, ихъ оружiя сретаяся ударяются съ страшнымъ трескомъ.

Близъ ихъ дщерь Винвалева Кримора блистала въ оружiи младаго ратоборца; ея белые власы развевались нерадиво, тяжелый лукъ обременялъ ея нежную руку. Она напрягаетъ лукъ, и стремитъ противъ Дарта стрелу; но, о гневная судьба! стрела уклоняется и поражаетъ Коннала. Онъ упадаетъ... Что делать тебе, нещастная девица? Она видитъ текущую кровь своего любовника, милый ея скончался. День и ночь рыдая вопила она: о другъ мой! возлюбленный мой! дражайшiй мой Конналъ! и печаль скоро прекратила дни ея.

Здесь-то земныя недра заключаютъ въ себе сiю любезную чету; трава растетъ между камнями ихъ гробницы; я часто прихожу покоиться подъ тенiю въ печальномъ семъ месте; я слышу воздыхающiй въ кустарнике ветерокъ, и воспоминанiе о сихъ нещастныхъ обновляется въ душе моей. Вы почили во единомъ гробе, достойные слезъ любовники, и ничто не смущаетъ покоя вашего на сей уединенной горе.

Покойся въ мире, рекла прекрасная Утфа, покойся нещастная чета. Со слезами я буду воспоминать васъ; уединенна, я буду петь нещастiя ваши. Когда ветръ поколеблетъ леса Торы, и когда внимать буду шуму источниковъ моего отечества: тогда предстанете вы душе моей и родите въ ней сожаленiе о своихъ плачевныхъ приключенiяхъ.

Три дни пиршествовали Цари въ : въ день четвертый парусы ихъ белеютъ на поверхности Океана. Северный ветръ принесъ въ Морвенъ корабль Фингаловъ; Лоды, сидя на своемъ облаке, следовалъ на корабле Фротала; онъ уклонялся впредъ, чтобъ направлять попутные ветры и возкрилить все парусы: онъ не забылъ удара, нанесеннаго ему Фингаломъ; Морвенскаго.