Кальфон и Кольмала (Оссиан, сын Фингалов)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кальфон и Кольмала (Оссиан, сын Фингалов) (старая орфография)

КАЛЬФОН И КОЛЬМЛЛА.

ПОЭМА.

Содержание.

Сия поэма, как и другия многия, посвящена одному из первых Христианских проповедников, пришедших в Шотландию. Приключение, на котором она основана, по преданию таково: Дуньтальм владел на берегах Тевты, думают, что это Тведе, а Ратмор обитал на берегах Клуты, что ныне Клид. Ратмор был столько же славен великодушием и гостеприимством, сколько Дуньтальм своею жестокостию и гордостью. Дуньтальм Ратмора во время пиршества. Но терзаем напоследок совестию, воспитал в собственных своих чертогах сынов его Кальфона и Кольмара.

Едва минули их отроческия лета, как приметили в них некоторые намерения мстить за смерть своего родителя. Дуньтальм немедленно заключил их, каждого в особливую пещеру, на брегах Театы, в намерении погубить их тайно. Кольмала, дочь Дуньтальмова, не могшая смотреть равнодушно на Кальфона, помогла ему освободиться из темницы, и сама переодевшись в платье молодого воина, убежала с ним к Фингалу. Фингал на помощь Кольмару послал с тремя стами воинов. Но уже поздно, Дуньтальм умертвил его. Оссиан напал на сего тиранна, разбил совершенно его войско и самого убил собственною рукою. Кальеон женился на Кольмале своей избавительнице, а Оссиан возвратился в Морвен.

* * *

Уединенный житель камени! глас твой меня услаждает. Его звуки соединяются с журчанием источника, бегущого в сей тесной долине. Ты поешь, и душа моя возбуждается посреди моего жилища. Я еще простираю десницу мою к копию, как прежде во дни моей юности; но скоро познаю безсилие моей десницы, и сердце мое воздыхает. Сын камени! не отречешься ли ты внимать песням Оссиана? Душа моя исполнена преждебывших повестей. Я чувствую, радость моей юности возраждается. Таково при западе своем солнце, когда от облак, носящих в себе мрачные бури, освободит оно блистательную свою главу; влажные холмы подъемлют, кажется, влажные верхи свои во сретение лучей его; ручья текут радостнее по равнинам; престарелый воин, подкрепляемый жезлом, исходит из своего жилища; белые власы его позлащаются блеском солнца.

Видишь ли ты сея щит, висящий в чертогах Оссианофых! На нем напечатленны знаки сражений; его светлые выпуклости потеряли уже прежний свой блеск; это щит мужественного ДуньтальмаТееты. Он носил его в бурных бранех, доколе сам он повержен копием Оссиановым. Внимай, сын камени, внимая повести времен претекших.

Ратмор владычестовал при брегах Клуты. Его чертоги были убежищем безсильному. Никогда врата Ратморовы не заключались иноплеменнику; он всегда приглашаем был к его пиршествам, и возвращаясь благословлял великодушного Ратмора. Барды его пели; они играли на арфах; нещастный, обремененный печалию, ввимал их звукам, и радость обновлялась на челе его. Дуньтальм, свирепый Дуньтальм приходит и вызывает Ратмора в единоборствие. Вождь Клуты Дуньтальм удалился, нося злобную в сердце ярость. По малом времени возвращается он нощию со многими ратоборцами, и великодушный Ратмор погиб. Он остался бездыханен, простерт посреди своих чертогов, где толь часто угощал он пиршеством иноплеменных,

Его сыны, Кольмар и Кальфон, были в самом нежном еще отрочестве. С веселием, приличным их возрасту, входят они в чертоги своего родителя, они видят его обагренна кровию, и слезы их текут. Взирая на сих нещастных отроков, душа свирепого Дуншальма смягчается; он повелел проводить их в Альтевшу, в свои чертоги.

Уже нещастные сироты возрасли в доме своего врага; уже мышцы их напрягают лук в его присутствии; уже ратоборствуют они под его знаменами. Они узрели стены отца своего опроверженны, его жилище покрыто колючим тернием; втайне проливали они слезы, и печаль сердца против воли их изливалась иногда на их лица.

Дуньтальм приметил, и тогда же мрачная душа его определила им смерть. Он заключает их каждого в особливую пещеру на берегах Тевты.

Никогда солнце не проникало лучем своим в сии ужасные темницы; никогда луна не изливала там во время ночи своего кроткого света. Сыны Ратмора,

Кольмала, дщерь Дуньтальма, голубоокая леповласая Кольмала проливала слезы в молчании. Она тайно устремляла взоры свои на Кальфона, которого черты глубоко впечатлелись в её сердце.

Она трепещет о юном своем Герое; но что может сделать Кольмала? Её нежная рука не сильна поднять копие. Смертоносный мечь не привык блистать при её бедре. Прекрасная грудь её никогда не воздымалась под бронею, и томные очи её не вдыхали ужаса ратобррцам. К чему прибегнешь ты, Кольмала? где обретешь помощь твоему возлюбленному? Стопы её безпорядочны и неравны, её власы разметаны по раменам небрежно, изступившия и блуждающия очи её ничего не видят, как только сквозь слезы.

Во едину нощь входит она в чертог пиршеств, и блестящею сталью покрывает белизну своего тела. Было то оружие младого ратника, погибшого при первом своем изшествии в бранноносное поле. Она течет к Кальфону в пещеру, и снемлет оковы, обременяющия Героя.

Востани сын Ратмора, рекла она, востани; мрачная ночь благоприятствует; убегнем купно ко владык Я сын Лангала, которой имел некогда убежище в дому твоего родителя. Я узнал, что ты заключен в сию мрачную пещеру, и сердце мое воскипело досадою. Востани сын Ратмора, воспользуемся темнотою ночи. Благотворительный глас! ответстует Кальфон, не из облачных ли недр исходишь ты? С того рокового дня, как солнце удалило от меня лучи свои, как непроницаемая мгла царствует вокруг меня, часто видал я во сне нисходящия ко мне тени моих предков; где ты и подлинно сын Лангала, сего ратника, которого толь часто видал я в чертогах Клуты? Но бежать к Фингалу и оставить Кольмара погибнуть, оставить брата своего заключенна во мраке, и бежать в страну Моровна! Нет, дай мне сие копие, о сын Лангала! и Кальфон

Тысяча ратников, рекла юная Кольмала окружают твоего брата. Что может Кальфон противу множества? убегнем, заклинаю тебя, убегнем к Царю Морвена. Он с тысячами сильных приидет. Он простирает нещастным благотворительную десницу, и блистающий мечь его покровитель слабым. Востани, сын Ратмора; мрак ночи скоро изчезнет. Дуньтальм усмотрит следы стоп твоих на поле, и тебе должно будет погибнуть в цветущей младости.

Воздохнув тяжко, Герой востает. Память о брате своем извлекает из очей его источники слез. Он с путеводителем своим уклоняется к чертогам Сельмы; но Кальфон не знал, что путеводитель его есть прелестная Кольмала. Её прекрасное лице сокрыто было под забралом шлема, и белая грудь её воздыхала под сталию. Фингал, воззращаясь с ловитвы, узрел юных сих чужестранцев в

Владыка внял повести их нещастия, и обратил взор свой к ратоборцам его окружающим. Тысяща сильных востают вдруг и присвояют себе честь предшествовать на бранноносное поле при Тевте. Я с копим в деснице теку с высоты холма, и надежда сражений приводит сердце мое в радостный трепет.

Сын мой! рек мне владыка, прими копие Фингалово, лети ко брегам Тевты, избавь нещастного Кольмара. Да слава твоя предтечет твоему возвращению, как приятный зефир, дабы душа моя изливалась в радости, когда услышу я, что сын мой возраждает славу наших праотцев. Оссиан! буди в сражениях яко громоносная туча, но кроток и снисходителен, когда низвергается сопостат. Таковые поступки увенчали меня славою и величеством. Сын мой! потщися подражать вождю Сельмы. Когда гордый и надменный ратник приходит в мои чертоги, я не удостоиваю его моих взоров, но к нещастному простираю я благотворительную десницу, и мечь мой защита и покровитель слабым.

Восхищен радостию, приемлю ясное оружие; Диаран и Дарг {Диаран был отец Коннала, убитого толь нещастно , своею любовницею.

Дарг сын Колафа и владетель Дарта; о нем часто упоминает Оссиан и в других своих поэмах. Говорят, что он не охотно умерщвлен диким вепрем. Г. Макферсон выдал в свет плач Мингалы его жены, или любовницы, не утверждая впрочем, чтоб было то сочинение Оссиана. Вот его перевод:

Супруги Даргова прибегла омоченна слезами. Нет уж Дарга. Его друзья воздыхают вокруг его тела. Что делать нещастной Мингале? Жестокосердый и свирепый изчезал пред Даргом, как утренний туман; но великодушные сердца сияли пред взором его, как звезда предшествующая дню. Кто был прекраснее, кто любезнее из всех Героев? Был то мужественный сын Кто кроме его в цветущей юности сидел и бесфдовал посреди мудрых? Легкие твои персты с приятностию касалися арфы. Голос твой был сладостен, как зефир во дни знойного лета. Увы! что скажут ратоборцы? Не Герой, но дикий вепрь поразил Дарга! Бледность покрыла его ланиты, игравшие прежде румянцем. Очи его, блиставшия некогда безстрашием и смелостию в опасностях, уже погасли. Для чего пал ты на холмах наших, юный Герой, Герой прекраснее лучей солнечных? Дщерь Адонсиона любезна была очам сильным; она мила была очам всех; но супругом себе избрала она Дарга. Ныне, Мингала, ты одна, ты оставлена. Ночь приближается одеянна облаками. Где одр, на котором ты почиешь? где? во гробе Дарга? Бард! Для чего полагаешь ты сей камень? для чего заграждаешь вход в сие тесное жилище? Очи Мингалы тяготеют, она хочет уснуть с своим супругом. В сию ночь слышала я песни радости в чертогах Дарта; теперь ужас и безмолвие окружают одр мой; Мингала желает почить с Даргом.Дуньтальм услышал грозный шум нашего приближения; он соединяет все свои силы, и стоит на высоте холма. Таковы кажутся пораженные молниею скалы, когда очерненные и обнаженные их древеса его юности. Тело мое бледно и хладно простерто при подножии скалы Лоны. Востани Кальфон! заря предшественница дня приближается; Дуньтальм хочет поругаться телу твоего брата..... При сих словах тень сокрылась и изчезла. Кальфон востая узрел блистающую бразду, проведенную в воздухе её полетом. Он стремится, летит, и звук его оружия простирается вдали. Нещастная Кольмала сопутствует во мраке своему любовнику, влеча позади себя тяжелое копие.

Кальфон, пришед к подножию скалы; зрел тело брата своего простерто на земле. При сем зрелище ярость овладела его душею, он кинулся во среду сопостат. Стенания смерти восходят к облакам. Не медля враги окружают и теснят. Он пойман, связан и приведен к свирепому Дуншальму. Крики радости возвышаются и холмы ответствуют им посреди ночи. При сем шуме я воспрянул и схватил копие отца моего. Диаран Дарг востают и шествуют со мною. Тщетно искали мы бодрственного Кальфона. Его отсутствие опечалило сердца наши: я страшился, да не помрачится чрез то слава моя, и мужество мое воспрянуло.

Чада Морвена! возопил я, не так ратоборствовали наши родители, не покоились ни на чуждей земле, доколе враги повергнутся их мечем. Крепость их равнялась крепости орлей; слава их служит славою нашим песням. Но наши ратники падают один после другого, и слава наша упадает. Что скажет владыка, есть ли Оссиан возвратится не торжествуя? Востаньте ратники, примите ваши оружия и следуйте за Оссианом. Не увенчан победою не узрит он стен Сельмы.

Уже волны Тевты начинали багреть лучами Авроры. Кольмала стояла позади меня, проливая слезы. Она спрашивала о вожде Клуты. Трикраты упадало копие из слабой её руки.

Гнев мой обратился против сего юного иностранца, слезы его родили досаду и негодование в душе моей, трепещущей о участи

Юноша, рек я ему, которого мышцы толико слабы! разве слезами сражаются воители Клуты? Не печалию приобретается победа, и сердце брани не знает вздохов. Поди, гоняйся за робкими сернами Кармуна, паси блеющия стада Тевты. Отдай сие оружие, слабая душа, отдай его ратнику, могущему носить его в сражениях.

Я совлек с рамен её броню. Вдруг открылась мне грудь её белее снега; Смущенна, стыдлива, покраснела она, и уклонила на перси главу свою. Я безмолвен воззрел на моих воинов, копие само выпало

!!!!!!!!!!!!!307-310

мем силы. Сын мой! рек он юному Галлу, я слышу глас брани; он возвещает Фингалово возвращение. Теки в чертоги мои Струмона; сыщи мое оружие; избери то, которое отец мой носил во дни своей старости; я чувствую, десница моя начинает слабеть. Но ты, мой сын, ты возьми свое оружие и лети в первый твой подвиг. Старайся достигнуть славы отцев твоих. Устремляйся на полях брани, как орел на зыбях возушных. Для чего сыну моему бояться смерти? Мужественные падут со славою, или щит их отражает стрелы смерти, и слава покоится на их кудрях, покрытых сединами. Не видишь ли ты, о Галл! Морни простирается, и юные ратники грядут ему во сражение; они взирают на него почтительно, и следуют ему очами безмолвно и радостно. Но знай, сын мой, что я никогда не убегал опасности, мечь мой блистал посреди бранноносной бури: иноплеменник изчезал пред лицем моим, и мое присутствие низвергало сопостатов.

Галл приносит оружие Морния; старец покрыл себя звучащею сталью. Ослабшая рука его восприемлет еще то копие, которое часто обагрялось некогда кровию сопостата. Он шествует к Фингалу; сын его ему сопутствует. Царь Морвена не мог сокрыть восхитительной радости, узря сего почтенного ратоборца.

Царь Струмона! ыещает он ему, я зрю тебя еще ополченна гремящим твоим оружием, не смотря на слабость твоих лат. Морни блистал в сражениях, как лучь восходящого солнца, когда разгоняет оно бурные облаки, омрачившие высоту холма, и когда возвращает оно тишину моим смеющимся полям. Но для чего не успокоиться при конце твоего течения? Твои подвиги служат хвалою и честию песням нашим; народ взирает на тебя почтительно и благословлять твою старость. Почти великодушный старец! Чтоб разсеять и уничтожить полки враждебные, довольно одного Фингала.

Сын Комгала! ответствует Морни, уже мне чувствительна. Мы увядаем как злак холмов, и крепость наша оставляет нас невозвратно. Но Фингал, я имею сына; я зрел его воспламененна, когда повествовал я подвиги моей юности; он не извлекал еще меча против врагов. Еще не началась его слава. Я теку с ним на поле брани, чтоб напра

!!!!!!!!!!313-314

коиться твоим ратникам, да при возврате света востанут они исполнены силы и бодрости сравниться с сильным Датмоном. Я слышу бурный шум его воинства. Оссиан, и ты, Галл! вы легки в беге, востеките на сей покрытый древами холм, и примечайте сопостатов Фигала. Но не приближайтеся к ним. Родившие вас не тако будут близки, чтоб защитить вас своими щитами. Не подвергайте вашу славу преждевременной гибели: мужество юности может обмануться.

Мы радостно повинуемся велению Морния. Мы исходим во всеоружии. Уже мы в лесах холма. Небо усеянно было звездами; воздушные огни, предзнаки смерти Героев, летали на равнине, и отдаленный шум враждебного воинства ударяль во слух наш. Тогда Галл, влекомый пламенным своим мужеством, держа десницу на рукояти меча своего до половины извлеченного, вещает мне: сын давно чувствую я пламень в душе моей, сердце мое биется с усилием. Стопы мои нетверды, и моя десница трепещет на мече моем. Когда обращаю я очи мои к сопостату, кажется, что душа моя излетает, стремится предо мною и указует мне усыпленные полки его. Оссиан! не тако ли сердце мужественного содрогается в сражениях?... Ах! какая (радость для моего родителя, естьли мы нападем на враждебных! Хвала наша возвеличится в песнях Бардов, и сильные узрят нас грядущих единою с ними стезею величества и славы. Сын Мориия! ответствовал я, душа моя утешается битвами. Я люблю один блистать на поле брани; я люблю, да имя мое возвещается в песнех Бардов. Но естьли одолеет сопостат, предстану ли я один очам моего родителя? взоры его страшны во гневе, они стремят огнь смерти. Нет, я не явлюся раздраженным его взорам. Оссиан умрет, или победит. Но побежденные прославляются ли? Они преходят, как тень.... Оссиан не тако, его подвиги сравнятся с подвигами праотцев. Галл! устремимся на врагов с сими смертоносными мечами. Естьли возвратишься ты один с битвы, гряди в Сельму. Скажи прекрасной Эвираллине, что я пал со славою. Отнеси ей сей мечь. Напомни, да вручит его сыну моему Оскару, когда разцветет его младость.

Возвратиться в Сельму! Галл воздыхая, возвратиться, когда уже не будет Оссиана! что скажет мой родитель? Что скажет Фингал? Робкий отвратит от меня взоры свои с презрением и скажет: видите ли храброго Галла, который оставил друга своего плавающа в крови своей? Нет, вы меня не узрите, как только окруженна славою. Оссиан! опасность творит душу великою, и мой родитель часто повествовал мне подвиги сильных, когда они сражались одни.

Сын Морния! вещаю я, шествуя первый на высоту холма, отцы наши возхвалят наше мужество и восплачут о смерти нашей, и естьли очи их исполнятся слез, сердца их излиются в радости. Они рекут: наши чада не тако пали, как злачная трава в полях; они окружили себя смертию враждебных.... Но почто мыслить о гробе? Мечь защита храбрости; робкий влечет за собою смерть своим бегством, и его имя погибает с ним купно.

Мы устремляемся сквозь мрак ночи, источник изливался вокруг враждебного воинства, и тек между древами, которых отзыв повторял его журчание. Мы приходим на брег, и видим врага спяща; огни его погашены, и стража удалилась; я оперся уже о копие мое, да прескочу источник, как Галл, взяв меня за руку, вещал мне как Герой.

Сын Фингалов уже ли хочет устремиться на спящого сопостата? уподобится ли он бурному ветру, исторгающему тайно юные древа посреди ночи? Не тако Фингал соделал безсмертным свое имя. Не такие подвиги увенчали славою седые власы Ударь, Оссиан, ударь по щит брани. Пусть все сопостаты воспрянут. Пусть они все противоборствуют Галлу; он на первый еще исходит подвиг, он желает испытать крепость своей мышцы.

Восхищен такою речию, излил я слезы радости. Так, сын Морния, сопостата сразится с тобою лицем к лицу. Слава твоя возвысится до небес. Но брегись любевный Герой, да твое мужество не увлечет тебя далеко; пусть молнии меча твоего блистают близ сына Фингалова; пребудем совокупны в кровопролитии, и пусть наши десницы поражают купно. - Галл видишь ли ты сей камень, которого мрачные ребра озарены слабо сиянием звезд. Естьли мы не преуспеем, станем к сему камени в лице сопостату: он убоится приближиться к копиям нашим, он увидит смерть в руках наших.

Три краты ударил я во щит мой враги содрогаются и востают, мы устремляемся; они бегут толпами чрез дебри они мечтали, что сам Фингал стремится во след их; крепость их и бодрость исчезли. Шум бегства их уподоблялся треску пламени, бегущему и пожирающему дубравы.

Должно быть самовидцем, как быстро летало тогда копие Галлово, как поражал мечь его; Лех и низверга

!!!!!!!!!!!!!!!!319-320

мат! гряди к сим Героям; я вижу гордого Оссиана, слава его говорит его постояным измерять со мною силы свои. Скажи ему, что Латмон вызывает его к единоборствию. Сульмат приходит, я приемлю с радостию вызов Латмона. Я положил щит мой на мышцу мою, и Галл вручает мне мечь Морния. Мы возвратились ко брегу источника. Латмон шествует покрыт блестящим своим оружием, и его воинство простирается во след ему, как сонмы облаков.

Сын Фингала! рек он мне, слава твоя возрасла нашим нещастием. Коль много ратоборцев зрю я здесь поверженных твоею рукою! Устреми ныне копие твое противу меня, повергни Латмона Латмона погибли при очах его, и мечь его покоился при его бедре. Прекрасные очи Кюты окропились бы слезами; она сокрыла бы печаль свою в пустынных моих долинах. Не скажут также никогда, ответствую я, что сын Фингала обратился в бегство; хотя бы Оссиан имел уже одну ногу во гробе, Оссиан не обратился бы в бегство. Глас сердца, тайный глас возопил бы ему: Как! песпопевец Сельмы боится сопостата! Нет, он его не боится, и одни битвы его утехи.

Латмон пронзил щит мой копием, я почувствонал хлад стали близ моих ребр. В минуту извлек я мечь Морния. Я разсек на двое копие моего противника, блестящее острие катится по равнин. Латмон, кипя яростию, подъемлет щит свой, он им покрылся, и я вижу одни только мрачные очи его, вращающияся поверг сего медного оплота. Но мое копие пронзило блестящия выпуклости и углубилося в древо, стоящее позади его, щит повис на конце дрожащого копия. Но мужественный Латмон еще простирается ко мне. Галл

Латмон взирает на сына Морниева, и не может удержать своих слез, он повергнув мечь свой на землю: почто, рек он нам, почто Латмону сражаться с первыми из смертных? Души и сердца ваши лучь небес; ваши мечи пожирающий пламень; чия слава сравниться может со славою сих Героев, которых юность знаменита уже толь великими подвигами? Ах! для чего вы не в чертогах моего родителя? Он не сказал бы, что сын его уступил слабым ратникам... Но кто сей, грядущий к нам толь величественно? Холмы содрогаются при шуме его шествия. Сонмы поднебесных духов летают посреди молний, изторгающихся из его оружия. Это духи хранители воинов, долженствующих пасть мечем владыки Морвенского. Коль щастлив ты, Фингал!

Фингал приближается, лице его кротко и светло. Он втайне утешается подвигами своего сына. Удовольствие сияет на челе Морния, очи старца сего помрачены слезами радости. Мы все купно шествуем в чертоги , и мы возсели при пиршестве Фингала. Дочери Морвена Эвираллина; её черные власы упадают на белизну её выи. Она втайне обращает очи свои на Оссиана. Легкая рука её касается арфы, и мы все соплещем прелестной дщери

Фингаль востает и вещает Латмону. При каждом движении десницы его мечь сотрясается при его бедре. Сын Нуата! для чего пришел ты искать славы себе в Морвене? Фингал не утешается битвами, хотя и чувствует крепость своей мышцы. Слава моя возрастает падением безумных, дерзающих оскорблять меня, и мой перун упадает на гордых ратоборцев: сражение возгарается и гробы моих ратников повсюду возвышаются. О мои праотцы! скоро останусь я един, но останусь увенчан славою, и разлучаясь с жизнию, оставлю я за собою стезю блестящую. Удалися, Латмон, теки с мечем в другия страны племя во бранех знаменито, и гибель постигает его сопостатов.