Берратон (Оссиан, сын Фингалов)
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Берратон (Оссиан, сын Фингалов)

БЕРРАТОНЪ.

ПОЭМА.

Содержанiе.

Поэма сiя почитается последнимъ Оссiановымъ сочиненiемъ, и въ Шотландiи называютъ ее последнею песнiю Оссiана. Фингалъ, плывя въ Локлинъ, куда позванъ онъ былъ Свараномъ отцемъ Агандехи (см. Финг. песнь 3) присталъ къ Берратону, небольшому Скандинавскому острову. Онъ великолепно угощенъ былъ владетелемъ сего острова и данникомъ Царя Лохлинскаго, Фингалъ тогда же клялся ему вечнымъ дружествомъ, и скоро доказалъ то самымъ деломъ. Ларморъ сыномъ своимъ Уталомъ сверженъ былъ съ престола и заключенъ въ темницу. Фингалъ не медля послалъ Оссiана и Тоскара отца Мальвины, чтобъ освободить Лармора и наказать изверга Утала. Уталъ столько былъ прекрасенъ, что красота его вошла въ пословицу, а потому влюблялись въ него все женщины. Нина-Тома, дочь Князя соседственнаго съ Берратономъ, пленилась Ута

!!!!!!!!!!!!!343-344

ОССІАНЪ.

Покойся въ мире, дщерь великодушнаго Тоскара. Прелестное светило! ты не долго блистало на горахъ нашихъ. Прекрасна и величественна, въ ту минуту, которая сокрыла тебя отъ очей нашихъ, ты подобна была луне, когда она изображаетъ въ волнахъ трепещущее свое лице, но ты оставила насъ въ ужасномъ мраке. Мы сидимъ близъ камени окружены всеместнымъ безмолвiемъ, нетъ при насъ другаго света, кроме блеску воздушныхъ явленiй. Любезное светило! ты скоро отъ насъ сокрылось!

Но подобно блистательной точке возникшей отъ востока, ты возвышаешься на высяхъ воздушныхъ, ты течешь соединиться съ твоими предками; ты шествуешь, чтобъ возсесть купно съ ними въ чертогахъ грома. Надъ горою Коны простирается великiй облакъ; его лазоревыя ребра касаются тверди; онъ возъемлется превыше страны, где дуютъ ветры: тамъ, тамъ жилище Фингала. Герой сидитъ на престоле составленномъ изъ паровъ, въ его руке воздушное его копiе. Его щитъ, до половины покрытыя облаками, подобенъ луне, когда одно ея полукружiе погружено еще въ волнахъ, а другое изливаетъ на поля слабое только сiянiе. Друзья Фингаловы сидятъ окрестъ его на престолахъ тумана. Они внимаютъ песнямъ Уллина. Бардъ играетъ на мечтательной своей арфе и возвышаетъ слабый свой голосъ. Герои не тако знаменитые озаряютъ воздушные чертоги тысящами огней воздушныхъ. Посреди ихъ шествуетъ Мальвина

Для чего, вещаетъ ей Фингалъ, для чего толь рано шествуешь ты къ намъ, любезная дщерь великодушнаго Тоскара? Какое мрачное сетованiе въ чертогахъ Луты! Коль несносная тоска для скорбящей старости моего сына! Я слышу дыханiе зефира Коны, которому прiятно было играть и утешаться, развевая твои прелестные волосы. Онъ летитъ въ твои чертоги, и тебя уже не находитъ, онъ воздыхаетъ между оружiемъ твоихъ предковъ. Распростри твои журчащiя криле, о зефиръ! лети воздыхать на гробе Мальвины. Онъ возвышенъ при подножiи сея скалы, на брегахъ голубаго источника Луты. Юныя девы, которыя пели во окрестности, уже удалились. Ты одинъ, о зефиръ! изливай тамъ свои томныя жалобы.

Но кто шествуетъ отъ мрачнаго запада, несомъ легкимъ облакомъ? Улыбка одушевляетъ, кажется, пасмурныя лица его черны; его власы, составленные изъ тумана, развеваются на крилехъ ветровъ. Онъ уклоняется на воздушное свое копiе. О Мальвина! это твой родитель: для чего, вещаетъ онъ, для чего толь рано блистаешь ты на облахахъ нашихъ, прелестное светило Луты? Но ты печальна, о дщерь моя! ты видела, какъ сокрылись отъ тебя все друзья твои. Преродившееся племя, племя безсильныхъ обитаетъ въ чертогахъ нашихъ; изъ всего сонма Героевъ единъ только остался Оссiанъ.

Оссiана, знаменитый Тоскаръ! Кто можетъ изочесть битвы нашей младости? Мечи наши пожинали купно на поляхъ сраженiй; мы устремлялись на сопостатовъ какъ два камня, отторгшiеся отъ высоты горы, и сыны иноплеменныхъ изчезали; се ратоборцы Коны! вопiяли они въ бегстве, никогда они не сражаются не побеждая. Приближься сынъ Алпина, склони слухъ твой къ пенiю старца: деянiя вековъ протекшихъ напечатленны въ душе моей, память моя воскрешаетъ подвиги, прославившiе мужественнаго Тоскара, когда плыли мы купно по бездне морей. Приближься, сынъ Алпина, внимай последнимъ звукомъ песнопевца Коны.

Фингалъ повелеваетъ, я распростеръ мои парусы, и Тоскаръ, вождь Луты, Берратону, Море его окружающее безпрестанно волнуется бурями, тамо обиталъ великодушный Аарморъ, согбенный тягостiю летъ, онъ угощалъ пиршествомъ Фингала, когда Герои сей стремился въ чертоги Старна получить себе победами сердце Агандеки {Онъ сражался за Агандеку съ Свараномъ. Смотри Финг. песнь I.}. Уталъ, надменный своею красотою, любовь всехъ красавицъ, Уталъ, сынъ Лармора

Несчастныя старецъ долго томился во мрачной пещере на брегахъ своихъ морей. Раждающiйся день никогда не проницалъ въ сiе темное жилище. Воспламененный дубъ не освещалъ его во время ночи, слышны одни свисты ветровъ Океана; мрачная пещера принимала последнiе только лучи луны, стоящей на горизонте, и Ларморъ виделъ сiянiе круга ея въ ту минуту, когда она сотрясается, погружаясь въ волны запада.

Снитонъ, спутникъ Ларморовой младости, приходитъ въ чертоги Фингала; онъ повествуетъ ему о несчастiи владыки Берратона, Фингалъ воскипелъ досадою: три краты простиралъ онъ руку свою къ копiю, желая мстительную свою мышцу возвысить противъ вероломного Утала, но память о прежнихъ своихъ подвигахъ воскресла въ душе

!!!!!!!!349-350

Она сопутствуетъ намъ. Ея поступь открыла все ея прiятности. Радость обновилась на прекрасномъ ея лице; тако во время весны, когда уничтожатся мрачныя тени, покрывавшiя поля, лазоревые источники блистаютъ въ теченiи своемъ, и злачный терновникъ склоняется на ихъ воды.

День возраждается, и мы входимъ въ заливъ Ротмы. Дикiй вепрь стремится изъ лесовъ, мое копiе пронзаетъ ему ребро. Я возрадовался" Оссiанъ веритъ, что вепрь, пораженный имъ на бреге Верратона, есть щастливое предзнаменованiе успеховъ его предпрiятiя.}. Но холмъ Фанторма звучитъ уже подъ стопами ратниковъ Утала; они разсеялись по равнине, и смотрятъ въ следъ дикихъ вепрей. Уталъ, гордясь силою и красотою своею, простирается тихими стопами. Онъ несетъ два изощренныя копiя. Страшный его мечь препоясанъ при бедре его. Три юные ратника несутъ уясненные луки его; пять ловчихъ псовъ скачутъ предъ лицемъ его. Въ некоемъ разстоянiи следуютъ за нимъ его ратники и они удивляются величественной его походке. Сынъ Лармора! ничто не равнялось красоте твоей, но душа твоя была мрачна, какъ темное лице луны, когда предвещаетъ она бурю.

Уталъ узрелъ насъ на бреге, онъ остановился, его воины соединяются вокругъ его. Бардъ, покрытый сединами, къ намъ шествуетъ. изъ какихъ странъ сiи иноплеменники? вещаетъ онъ: въ злополучный день родились все, кто приходитъ въ Берратонъ противоборствовать крепости Утала; онъ не угощаетъ чужестранцевъ пиршествами въ своихъ чертогахъ, но кровiю ихъ червленеютъ воды его источниковъ. Естьли вы изъ СельмыФингала. советую, да изберете трехъ юношей изъ вашего юношества, чтобъ текли и возвестили ему конечное паденiе народа его. Можетъ быть придетъ онъ самъ, кровiю его упiется мечь Утала, и слава Финторма возвысится какъ младое древо, честь и красота долины.

Нетъ, никогда, ответствовалъ я съ яростiю; но твой владыка побегнетъ отъ лица Фингала. Очи владыки Морвенскаго стремятъ изъ себя перуны смерти: онъ шествуетъ, и Цари изчезаютъ. Духъ ярости его женетъ ихъ далече, какъ груды легкихъ тумановъ. Ты хочешь, да три юноши ихъ нашихъ ратоборцевъ грядутъ возвестить Фингалу, что воинство его погибло; такъ они пойдутъ можетъ быть, но только возвестить, что воинство его погибло смертiю славы.

Я ожидаю сопостата съ безстрашiемъ. Близъ меня Тоскаръ извлекъ мечь свой. Врагъ стремится какъ бурный источникъ; смешенные крики возвышаются) воитель съемлется съ воителемъ, щитъ сретается со щитомъ; сталь соединяетъ свои молнiи съ молнiями стали; свистятъ въ воздухе стрелы; звенятъ копья, ударяясь о твердость броней, и сверкающiе мечи отскакиваютъ отъ преломляемыхъ щитовъ. Тако при дыханiи стремительныхъ ветровъ стонетъ долговечный лесъ, когда тысячи разъяренныхъ теней исторгаютъ древа его среди мрачной ночи.

Уталъ поверженъ мечемъ моимъ, и чада Берратона Утала, не могъ я воздержаться отъ слезъ. Ты низверглось, возопилъ я, низверглось ты юное древо, и красота твоя увяла. Ты пало на поляхъ твоихъ, они печальны, они лишились прелестнаго сына. Веютъ пустынные ветры, но не слышно шуму твоихъ листвiй. Сынъ великодушнаго Лармора! ты прекрасенъ и въ самыхъ объятiяхъ смерти.

Нина, сидя на бреге, внимала шуму сраженiй. При ней сиделъ Летмалъ, древнiй Бардъ Сельмы. Почтенный старецъ! рекла она, обратя къ нему орошенныя слезами очи, я слышу рыканiе смерти. Друзья твои ополчились противъ Утала, и моего возлюбленнаго нетъ уже на свете. Ахъ! для чего не осталась я на высоте скалы, среди волнъ Океана? Моя душа обремененна была бы грустiю; но звукъ его смерти не поразилъ бы моего слуха. Палъ ты на поляхъ своихъ, любезный Князь Финторма! Ты оставилъ меня на камени; но въ душе моей всегда присутствовалъ твой образъ. Уталъ! палъ ты на поляхъ своихъ.

Бледна и орошенна слезами она востаетъ; она видитъ щитъ Утала покрытый кроiiiю; она видитъ его въ рукахъ Оссiана; Я пролилъ источникъ слезъ; я воздвигъ гробъ нещастной сей чете, и я воспелъ.

Почiйте въ мире, юные нещастливцы, почiйте при журчанiи сего источника. Младыя девицы, идя на ловитву зверей, увидятъ гробъ вашъ и отвратятъ свои очи. Имена ваши будутъ жить въ песняхъ Бардовъ; въ честь вашу коснутся они стройныхъ своихъ арфъ; дщери Сельмы ихъ услышатъ, и ваша слава прострется въ страны отдаленныя. Почiйте въ мире, юные нещастливцы, почiйте при журчанiи сего источника.

Два дни проводили мы на бреге. Герои Берратона къ намъ стеклися. Торжествуя ведемъ мы Лармора въ его чертоги. Уготовляется пиршество. На челе старца сiяетъ радость. Не утомляясь взиралъ онъ на оружiя своихъ праотцевъ, на сiи древнiя оружiя, оставленныя имъ въ чертогахъ, когда онъ изгнанъ былъ изъ нихъ высокомернымъ Уталомъ. Хвалы наши воспеты въ присутствiи Лармора; онъ и самъ благословлялъ Героевъ Морвена, онъ не зналъ еще, что сынъ его, надменный Уталъ, поверженъ въ сраженiи, ему возвестили, что скрылся онъ въ густоту лесовъ, чтобъ сокрыть свою печаль, и свои слезы, но увы! онъ безмолвствовалъ во гробе, среди кустарниковъ Ротмы.

Въ день четвертый, въ благопрiятномъ дыханiи Норда, распростерли мы свои парусы. грядетъ на брегъ; поя сопутствуютъ ему Барды; съ радостiю взиралъ онъ на пространное поле Ротмы. Онъ приметилъ гробъ, и память о своемъ сыне мгновенно въ немъ возбудилась: кто изъ моихъ ратоборцевъ почилъ въ семъ гробе? Кажется, что былъ то некiй владыка. Былъ ли онъ знаменитъ въ лике моихъ сильныхъ, прежде нежели восталъ противъ меня гордый Уталъ? Чада Берратона! вы молчите! или нетъ уже Царя Героевъ? О дражайшiй мой Уталъ! хотя ополчилъ ты десницу свою противъ своего родителя, смерть твоя терзаетъ мое сердце. Почто извлеченъ я изъ мрачной пещеры? Мой сынъ обиталъ бы еще въ чертогахъ Финторма; я слышалъ бы шумъ его стопъ, когда бы стремился онъ во следъ дикихъ вепрей. Гласъ его, несомый на крилехъ ветра, могъ бы достигнуть во глубину моей пещеры, и душа моя ощутила бы тогда некую радость: отныне сетованiе и печаль навсегда водворятся въ моихъ чертогахъ.

Сынъ Алпина! таковы были мои подвиги, когда мышца моя гордилась младостiю. Таковы были деянiя могущественнаго Тоскара; но Тоскаръ уже на облаке, летющемъ на высяхъ воздушныхъ, и я остался единъ въ Луте. Гласъ мой подобенъ престающему шуму ветровъ, оставляющихъ леса, но Оссiанъ меня, и удивятся высоте стана преждебывшихъ Героевъ; они сокроются въ свои пещеры, и безъ трепета не воззрятъ на небо; зане я прострю стопы мои по облакамъ, и тучи кататься будутъ вокругъ меня.

Проводи, сынъ Алпина, проводи старца въ леса. Ветры востаютъ, мрачныя волны озера шумятъ. Видишь ли ты лишенное листвiй своихъ древо, склоняющееся на холме Моры? Такъ, сынъ Алпина, оно уклоняется дыханiемъ шумящихъ ветровъ. Арфа моя виситъ на изсохшей ветви. Ея струны издаютъ унывный звукъ. Ветръ ли, о моя любезная арфа! или тень некая мимо идя къ тебе прикасается? Это безъ сомненiя любовникъ Мальвины.... Но принеси мне арфу мою, сынъ Алпина. Я хочу еще петь. Я хочу, да сладостные звуки ея сопутствуютъ отшествiю моей души. Предки мои услышатъ ихъ въ воздушныхъ своихъ чертогахъ; радость возсяетъ на мрачныхъ ихъ лицахъ; они уклонятся на края своихъ облакоыъ; они прострутъ свои руки, чтобъ принять своего сына.

Долговечный и мхомъ покрытыя дубъ уклоняется и стонетъ надъ источникомъ. Близъ его шумитъ увядшiй кустарникъ, и колеблющiеся листы его мешаются съ седыми власами Оссiана. Настрой твою арфу, Оссiанъ, и начни сладостныя песни: приближьтеся., о ветры! и распрострите ваши криле, вознесите печальные звуки мои въ воздушные чертоги Фингала, да услышитъ онъ еще гласъ своего сына, гласъ песнопевца Героевъ. Ветръ Норда отверзаетъ твои врата, о Фингалъ! я зрю тебя сидяща на туманахъ, среди слабаго сiянiя твоихъ оружiй. Ты уже нестрашенъ сильнымъ. Тело твое ничто, какъ дожденный облакъ, котораго прозрачный покровъ дозволяетъ намъ видеть влажныя очи звездъ. Щитъ твой какъ луна при своемъ западе; твой мечь какъ воспламененный до половины туманъ. Сколь мраченъ и безсиленъ Герой сей одеяннымъ некогда величественнымъ блистанiемъ и крепостiю!

Оссiанъ описывая сперва Фингала какъ безсильную и слабую тень, а после говоря, что онъ и самое солнце погружаетъ въ облаки, ужели себе противоречитъ? Нетъ, тогда все верили, что тени умершихъ повелевали бурямъ и ветрамъ; но чтобъ сражаться, не имели уже ни силы ни крепость.}. Чала слабыхъ трепещутъ, и тысячи источниковъ упадаютъ съ неба.

Но когда простираешь ты стопы свои миренъ и спокоенъ, утреннiе зефиры тебе сопутствуютъ. Солнце усмехается на лазоревыхъ своихъ поляхъ. Источникъ прозрачнее извивается къ своей долине; злачные кусты колеблютъ свои цветущiе верхи, и серна съ веселiемъ скачетъ въ свои леса. Глухой шумъ востаетъ въ поле, бурные ветры безмолвствуютъ. Я слышу гласъ Фингала, гласъ толь уже давно непоражавшiй моего слуха. Гряди, вещаетъ онъ мне, гряди,

!!!!!!!!!!!359-360