Берратон (Оссиан, сын Фингалов)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Берратон (Оссиан, сын Фингалов) (старая орфография)

БЕРРАТОН.

ПОЭМА.

Содержание.

Поэма сия почитается последним Оссиановым сочинением, и в Шотландии называют ее последнею песнию Оссиана. Фингал, плывя в Локлин, куда позван он был Свараном отцем Агандехи (см. Финг. песнь 3) пристал к Берратону, небольшому Скандинавскому острову. Он великолепно угощен был владетелем сего острова и данником Царя Лохлинского, Фингал тогда же клялся ему вечным дружеством, и скоро доказал то самым делом. Лармор сыном своим Уталом свержен был с престола и заключен в темницу. Фингал не медля послал Оссиана и Тоскара отца Мальвины, чтоб освободить Лармора и наказать изверга Утала. Утал столько был прекрасен, что красота его вошла в пословицу, а потому влюблялись в него все женщины. Нина-Тома, дочь Князя соседственного с Берратоном, пленилась Ута

!!!!!!!!!!!!!343-344

ОССИАН.

Покойся в мире, дщерь великодушного Тоскара. Прелестное светило! ты не долго блистало на горах наших. Прекрасна и величественна, в ту минуту, которая сокрыла тебя от очей наших, ты подобна была луне, когда она изображает в волнах трепещущее свое лице, но ты оставила нас в ужасном мраке. Мы сидим близ камени окружены всеместным безмолвием, нет при нас другого света, кроме блеску воздушных явлений. Любезное светило! ты скоро от нас сокрылось!

Но подобно блистательной точке возникшей от востока, ты возвышаешься на высях воздушных, ты течешь соединиться с твоими предками; ты шествуешь, чтоб возсесть купно с ними в чертогах грома. Над горою Коны простирается великий облак; его лазоревые ребра касаются тверди; он возъемлется превыше страны, где дуют ветры: там, там жилище Фингала. Герой сидит на престоле составленном из паров, в его руке воздушное его копие. Его щит, до половины покрытые облаками, подобен луне, когда одно её полукружие погружено еще в волнах, а другое изливает на поля слабое только сияние. Друзья Фингаловы сидят окрест его на престолах тумана. Они внимают песням Уллина. Бард играет на мечтательной своей арфе и возвышает слабый свой голос. Герои не тако знаменитые озаряют воздушные чертоги тысящами огней воздушных. Посреди их шествует Мальвина

Для чего, вещает ей Фингал, для чего толь рано шествуешь ты к нам, любезная дщерь великодушного Тоскара? Какое мрачное сетование в чертогах Луты! Коль несносная тоска для скорбящей старости моего сына! Я слышу дыхание зефира Коны, которому приятно было играть и утешаться, развевая твои прелестные волосы. Он летит в твои чертоги, и тебя уже не находит, он воздыхает между оружием твоих предков. Распростри твои журчащия криле, о зефир! лети воздыхать на гробе Мальвины. Он возвышен при подножии сея скалы, на брегах голубого источника Луты. Юные девы, которые пели во окрестности, уже удалились. Ты один, о зефир! изливай там свои томные жалобы.

Но кто шествует от мрачного запада, несом легким облаком? Улыбка одушевляет, кажется, пасмурные лица его черны; его власы, составленные из тумана, развеваются на крилех ветров. Он уклоняется на воздушное свое копие. О Мальвина! это твой родитель: для чего, вещает он, для чего толь рано блистаешь ты на облахах наших, прелестное светило Луты? Но ты печальна, о дщерь моя! ты видела, как сокрылись от тебя все друзья твои. Преродившееся племя, племя безсильных обитает в чертогах наших; из всего сонма Героев един только остался Оссиан.

Оссиана, знаменитый Тоскар! Кто может изочесть битвы нашей младости? Мечи наши пожинали купно на полях сражений; мы устремлялись на сопостатов как два камня, отторгшиеся от высоты горы, и сыны иноплеменных изчезали; се ратоборцы Коны! вопияли они в бегстве, никогда они не сражаются не побеждая. Приближься сын Алпина, склони слух твой к пению старца: деяния веков протекших напечатленны в душе моей, память моя воскрешает подвиги, прославившие мужественного Тоскара, когда плыли мы купно по бездне морей. Приближься, сын Алпина, внимай последним звуком песнопевца Коны.

Фингал повелевает, я распростер мои парусы, и Тоскар, вождь Луты, Берратону, Море его окружающее безпрестанно волнуется бурями, тамо обитал великодушный Аармор, согбенный тягостию лет, он угощал пиршеством Фингала, когда Герои сей стремился в чертоги Старна получить себе победами сердце Агандеки {Он сражался за Агандеку с Свараном. Смотри Финг. песнь I.}. Утал, надменный своею красотою, любовь всех красавиц, Утал, сын Лармора, видя отца своего обремененна старостию, заключил его во увы, и овладел его престолом.

Несчастные старец долго томился во мрачной пещере на брегах своих морей. Раждающийся день никогда не проницал в сие темное жилище. Воспламененный дуб не освещал его во время ночи, слышны одни свисты ветров Океана; мрачная пещера принимала последние только лучи луны, стоящей на горизонте, и видел сияние круга её в ту минуту, когда она сотрясается, погружаясь в волны запада.

Снитон, спутник Ларморовой младости, приходит в чертоги Фингала; он повествует ему о несчастии владыки Берратона, Фингал воскипел досадою: три краты простирал он руку свою к копию, желая мстительную свою мышцу возвысить против вероломного Утала, но память о прежних своих подвигах воскресла в душе

!!!!!!!!349-350

Она сопутствует нам. Её поступь открыла все её приятности. Радость обновилась на прекрасном её лице; тако во время весны, когда уничтожатся мрачные тени, покрывавшия поля, лазоревые источники блистают в течении своем, и злачный терновник склоняется на их воды.

День возраждается, и мы входим в залив Ротмы. Дикий вепрь стремится из лесов, мое копие пронзает ему ребро. Я возрадовался" видя текущую кровь его, и я предузрел приращение моей славы {Оссиан Верратона, есть щастливое предзнаменование успехов его предприятия.}. Но холм Фанторма звучит уже под стопами ратников Утала; они разсеялись по равнине, и смотрят в след диких вепрей. Утал, гордясь силою и красотою своею, простирается тихими стопами. Он несет два изощренные копия. Страшный его мечь препоясан при бедре его. Три юные ратника несут уясненные луки его; пять ловчих псов скачут пред лицем его. В некоем разстоянии следуют за ним его ратники и они удивляются величественной его походке. Сын Лармора! ничто не равнялось красоте твоей, но душа твоя была мрачна, как темное лице луны, когда предвещает она бурю.

Утал узрел нас на бреге, он остановился, его воины соединяются вокруг его. Бард, покрытый сединами, к нам шествует. из каких стран сии иноплеменники? вещает он: в злополучный день родились все, кто приходит в Берратон противоборствовать крепости Утала; он не угощает чужестранцев пиршествами в своих чертогах, но кровию их червленеют воды его источников. Естьли вы из Сельмы, из древних чертогов Фингала. советую, да изберете трех юношей из вашего юношества, чтоб текли и возвестили ему конечное падение народа его. Может быть придет он сам, кровию его упиется мечь и слава Финторма возвысится как младое древо, честь и красота долины.

Нет, никогда, ответствовал я с яростию; но твой владыка побегнет от лица Фингала. Очи владыки Морвенского стремят из себя перуны смерти: он шествует, и Цари изчезают. Дух ярости его женет их далече, как груды легких туманов. Ты хочешь, да три юноши их наших ратоборцев грядут возвестить Фингалу, что воинство его погибло; так они пойдут может быть, но только возвестить, что воинство его погибло смертию славы.

Я ожидаю сопостата с безстрашием. Близ меня Тоскар извлек мечь свой. Враг стремится как бурный источник; смешенные крики возвышаются) воитель съемлется с воителем, щит сретается со щитом; сталь соединяет свои молнии с молниями стали; свистят в воздухе стрелы; звенят копья, ударяясь о твердость броней, и сверкающие мечи отскакивают от преломляемых щитов. Тако при дыхании стремительных ветров стонет долговечный лес, когда тысячи разъяренных теней исторгают древа его среди мрачной ночи.

Утал повержен мечем моим, и чада Берратона обратились в бегство. Зря красоту Утала, не мог я воздержаться от слез. Ты низверглось, возопил я, низверглось ты юное древо, и красота твоя увяла. Ты пало на полях твоих, они печальны, они лишились прелестного сына. Веют пустынные ветры, но не слышно шуму твоих листвий. Сын великодушного Лармора!

Нина, сидя на бреге, внимала шуму сражений. При ней сидел Летмал, древний Бард Сельмы. Почтенный старец! рекла она, обратя к нему орошенные слезами очи, я слышу рыкание смерти. Друзья твои ополчились против Утала, и моего возлюбленного нет уже на свете. Ах! для чего не осталась я на высоте скалы, среди волн Океана? Моя душа обремененна была бы грустию; но звук его смерти не поразил бы моего слуха. Пал ты на полях своих, любезный Князь Финторма! Ты оставил меня на камени; но в душе моей всегда присутствовал твой образ. Утал! пал ты на полях своих.

Бледна и орошенна слезами она востает; она видит щит Утала покрытый кроiiiю; она видит его в руках Оссиана; трепещуща, изумленна, летит она в поле; она летит, зрит своего возлюбленного, упадает, и душа её излетает над ним во вздохе; её власы покрывают лице её любовника. Я пролил источник слез; я воздвиг гроб нещастной сей чете, и я воспел.

Почийте в мире, юные нещастливцы, почийте при журчании сего источника. Младые девицы, идя на ловитву зверей, увидят гроб ваш и отвратят свои очи. Имена ваши будут жить в песнях Бардов; в честь вашу коснутся они стройных своих арф; дщери Сельмы

Два дни проводили мы на бреге. Герои Берратона к нам стеклися. Торжествуя ведем мы Лармора в его чертоги. Уготовляется пиршество. На челе старца сияет радость. Не утомляясь взирал он на оружия своих праотцев, на сии древния оружия, оставленные им в чертогах, когда он изгнан был из них высокомерным Уталом. Хвалы наши воспеты в присутствии Лармора; он и сам благословлял Героев Морвена, он не знал еще, что сын его, надменный Утал, повержен в сражении, ему возвестили, что скрылся он в густоту лесов, чтоб сокрыть свою печаль, и свои слезы, но увы! он безмолвствовал во гробе, среди кустарников Ротмы.

В день четвертый, в благоприятном дыхании Норда, распростерли мы свои парусы. Лармор грядет на брег; поя сопутствуют ему Барды; с радостию взирал он на пространное поле Ротмы. Он приметил гроб, и память о своем сыне мгновенно в нем возбудилась: кто из моих ратоборцев почил в сем гробе? Кажется, что был то некий владыка. Был ли он знаменит в лике моих сильных, прежде нежели востал против меня гордый Утал? Берратона! вы молчите! или нет уже Царя Героев? О дражайший мой Утал! хотя ополчил ты десницу свою против своего родителя, смерть твоя терзает мое сердце. Почто извлечен я из мрачной пещеры? Мой сын обитал бы еще в чертогах Финторма; я слышал бы шум его стоп, когда бы стремился он во след диких вепрей. Глас его, несомый на крилех ветра, мог бы достигнуть во глубину моей пещеры, и душа моя ощутила бы тогда некую радость: отныне сетование и печаль навсегда водворятся в моих чертогах.

Сын Алпина! таковы были мои подвиги, когда мышца моя гордилась младостию. Таковы были деяния могущественного Тоскара; но Тоскар уже на облаке, летющем на высях воздушных, и я остался един в Луте. Глас мой подобен престающему шуму ветров, оставляющих леса, но Оссиан недолго будет один: он видит облак, долженствующий принять тень его, он видит туман, из которого должна сотканна быть одежда его, когда явится он на своих холмах. Слабые наши потомки увидят меня, и удивятся высоте стана преждебывших Героев; они сокроются в свои пещеры, и без трепета не воззрят на небо; зане я прострю стопы мои по облакам, и тучи кататься будут вокруг меня.

Проводи, сын Алпина, проводи старца в леса. Ветры востают, мрачные волны озера шумят. Видишь ли ты лишенное листвий своих древо, склоняющееся на холме Моры? Так, сын , оно уклоняется дыханием шумящих ветров. Арфа моя висит на изсохшей ветви. Её струны издают унывный звук. Ветр ли, о моя любезная арфа! или тень некая мимо идя к тебе прикасается? Это без сомнения любовник Мальвины.... Но принеси мне арфу мою, сын Алпина. Я хочу еще петь. Я хочу, да сладостные звуки её сопутствуют отшествию моей души. Предки мои услышат их в воздушных своих чертогах; радость возсяет на мрачных их лицах; они уклонятся на края своих облакоы; они прострут свои руки, чтоб принять своего сына.

Долговечный и мхом покрытые дуб уклоняется и стонет над источником. Близ его шумит увядший кустарник, и колеблющиеся листы его мешаются с седыми власами Оссиана. Настрой твою арфу, Оссиан, Фингала, да услышит он еще глас своего сына, глас песнопевца Героев. Ветр Норда отверзает твои врата, о Фингал! я зрю тебя сидяща на туманах, среди слабого сияния твоих оружий. Ты уже нестрашен сильным. Тело твое ничто, как дожденный облак, которого прозрачный покров дозволяет нам видеть влажные очи звезд. Щит твой как луна при своем западе; твой мечь как воспламененный до половины туман. Сколь мрачен и безсилен Герой сей одеянным некогда величественным блистанием и крепостию!

Оссиан описывая сперва Фингала как безсильную и слабую тень, а после говоря, что он и самое солнце погружает в облаки, ужели себе противоречит? Нет, тогда все верили, что тени умерших повелевали бурям и ; но чтоб сражаться, не имели уже ни силы ни крепость.}. Чала слабых трепещут, и тысячи источников упадают с неба.

Но когда простираешь ты стопы свои мирен и спокоен, утренние зефиры тебе сопутствуют. Солнце усмехается на лазоревых своих полях. Источник прозрачнее извивается к своей долине; злачные кусты колеблют свои цветущие верхи, и серна с веселием скачет в свои леса. Глухой шум востает в поле, бурные ветры безмолвствуют. Я слышу глас Фингала

!!!!!!!!!!!359-360