Темора (Оссиан, сын Фингалов)
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Темора (Оссиан, сын Фингалов)

ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ.

Содержанiе.

Описанiе тумана, которой возвышается во время ночи изъ озера Лева. Верили, что души умершихъ погружены были въ семъ тумане, доколе Барды воспоютъ имъ надгробную песнь. Явленiе тени Фингановой на высоте пещеры, где сокрыто было его тело. Голосъ его пробуждаетъ Фингала на камне Кормула. Фингалъ ударяетъ во щитъ Гренморовъ, чтобъ известить свое войско, что онъ самъ намеренъ сражаться. Чудныя действiя звуковъ сего щита. Сульмалла воспрянула, и спешитъ возбудить Катмора. Она убеждаетъ его просить мира Прозьбы ея тщетны: онъ повелелъ ей удалиться въ долину Лоны, где жилъ престарелый Друидъ, Катморова. Бардъ Фонаръ разсказываетъ, какъ Фирболги подъ предводительствомъ Лартона поселились въ первый разъ въ Ирландiи, день насталъ. Сульмалла удаляется въ долину Лоны.

Низшедшу въ понтъ солнцу, когда заключатся врата запада и сокроютъ вселенную отъ его проницательнаго взора, мрачные пары возвышаются отъ водъ Лега, и равно изъ дубравъ покрывающихъ его брега, сгущенный дымъ разстилается вдали надъ источникомъ Лары, и луна, какъ темновидный щитъ, плаваетъ въ волнахъ сихъ черныхъ тумановъ. Сими парами одеяны тени умершихъ, когда носятся оне въ пространстве воздуха, и ужасаютъ смертныхъ своими страшными движенiями. Часто смесясь съ ветрами ночи, дышутъ оне на гробъ воителя мрачнымъ туманомъ, въ которомъ душа его должна пребывать, яко пленница, доколе Барды воспоютъ его хвалы. Внезапный шумъ исходитъ отъ пустыни: то была тень Комарова, летящая на крилахъ ветровъ и дышущая на тело Филланово {Тень ближайшаго умершему сродственника должна была взять туманъ изъ озера Лега Канаръ сынъ Тренмора, первый Ирландскiй Государь, исполняетъ благочестивый сей домъ въ разсужденiи Филлана; ибо Филланъ умеръ сражаясь за его племя.} туманомъ, въ которомъ погружена его тень. Душа юнаго ратоборца уклонилась печально изъ недра сгущенныхъ своихъ паровъ; вихри иногда уносятъ ее, но любезный призракъ сами собою возгремели плачевнымъ и жалостнымъ звукомъ.

Фингалъ вторично ударилъ во щитъ свой; видъ сраженiй напечатлевается въ сонныхъ мечтахъ его ратниковъ; они зрятъ, какъ вращаются кровавыя волны битвы. Цари, ополченные голубыми щитами, летятъ на подвигъ, сопостатъ бежитъ и озаряется вспять; ослепляющая блескомъ сталь сокрываетъ отъ нихъ половину геройскихъ деянiй.

Но когда въ третiй разъ звукъ щита Морвенова разнесся въ воздухе, возбужденныя серны воспрянули и трепещутъ въ разселинахъ своихъ камней; устрашенныя птицы отлетаютъ съ пронзительнымъ крикомъ далече. Чада Морвена простираютъ руки свои къ копiямъ; они познали щитъ своего владыки; но скоро сонъ возвратился на ихъ вежды, тишина и мраки царствуютъ въ поле.

Твоими чувствами не овладелъ сонъ, любезная дщерь Конмарова! Сульмалла Катмору, и хочетъ известить его о близкой опасности; но можетъ ли опасность поколебать душу безтрепетнаго Катмора? Она остановилась, очи ея поникли долу, небо сiяетъ всеми огнями ночи.

Щитъ возгремелъ еще, Сульмалла бежитъ, остановляется, хочетъ говорить, гласъ ея умираетъ; она зритъ Котмора почивши на лучезарномъ своемъ оружiи. Страхъ воспящаетъ ея стопы: она удаляется. Для чего возбуждаешь ты владыку Аты? рекла она въ душе своей. Дщерь Иниссоны! не ты мечтаешься ему въ сонныхъ виденiяхъ.

Но звукъ щита возгремелъ еще ужаснее. Сульмалла вострепетала; шлемъ ея упадаетъ и катится; звукъ стали несется вдали въ отзывахъ камени едва исторгшись отъ сновиденiй ночи, воспрянулъ и возселъ подъ своимъ дубомъ. Онъ узрелъ Сульмаллу на камени. Сквозь ея разпущенные власы видно было сiянiе звездъ небесныхъ.

Кто приближается къ Катмору среди сонныхъ его мечтанiй? рекъ вождь Аты: грядешь ли ты беседовать со мною о брани? Кто ты, сынъ ночи? Тень ли Героя временъ претекшихъ, или гласъ исходящiй изъ недръ облака, чтобъ известить меня о грозящей Эрину опасности? - Я не призракъ странствующiй во мраке, ниже гласъ изшедшiй изъ недръ облака; но спешу известить тебя о бедствiи, грядущемъ на твое воинство. Слышишь ли ты сей страшный звукъ? Вождь Аты! грозенъ тотъ и крепокъ, кто безмолвiе ночи возмущаетъ сими ужасными звуками! - Да гремитъ сопостатъ по воле своей страшнымъ предвестiемъ битвы! стройные гласы арфы не столько

!!!!!!!!!175-173

ся надъ источники Лоны! Но доколе отдаленъ ты отъ меня, ударяй, любезной мой Герой, ударяй въ щитъ твой. Я услышу его, уклоншись къ камени; я услышу его, и радость внидетъ въ мою унылую душу. Но естьли ты падешь въ сраженiи Катморъ, я одна въ стране иноплеменныхъ. Ахъ! беседуй хотя изъ недра твоихъ облакъ, беседуй съ несчастною Сульмаллою. -- Юная отрасль Люмона! Катморъ возвращался съ поля битвы? Стрелы смерти для меня какъ слабый лета градъ: стократно зрелъ я, какъ отражались оне отъ моего непроницаемаго щита. Стократно исходилъ я изъ среды кровопролитiя, какъ блистающiй воздушный огнь изъ недръ мрачнаго облака. Сульмалла! не оставляй твоего убежища, когда услышишь ты вопли битвы, да не избегнетъ сопостатъ отъ меча моего, какъ избегъ некогда отъ ярости одного изъ моихъ праотцевъ.

Сонморъ {Сонморъ, отецъ Борбаръ-Дутула и дедъ Катмора и Каирбара. Клунаръ братъ его убитъ Кормак-Маккенаромъ, государемъ Ирландiи.} узналъ, что Клунаръ пораженъ Кормакомъ. Сулаллина плакала въ чертогахъ Аты, когда супругъ ея пошелъ на поля брани. Чада Алнехмы оставляютъ во время ночи брега своихъ источниковъ, и разсыпаются въ поле. Сулаллина следовала за ними издалече. Преходятъ ли они глубокiя долины, она блистала на высоте горъ; стремятся ли они по зеленеющимся холмамъ, величественныя стопы ея неслись по кудрявому злаку долинъ. Сулаллина страшилась приближиться къ супругу, отъ котораго осталась она въ своихъ чертогахъ, но когда вопли сраженiя возвышались въ воздухе, и воскипела ярость сомкнувшихся ратоборцевъ, она притекла изумленна и слезяща. Супругъ ея прервалъ кровопролитiе, чтобъ спасти сiю красоту, радость и любовь Героевъ. Сопостатъ убегъ во мраке ночи, и Клунаръ почилъ, лишенъ крови, которая бы должна оросить его гробницу. Гневъ Сонмора не возгорелъ противъ своей возлюбленной, но дни его текли въ печали. Сулаллина, проливши слезы, ходила по брегамъ своихъ источниковъ. Она часто взирала на своего Героя, когда погружался онъ въ мрачныя свои мысли, но убегала отъ взоровъ его и удалялась отъ его присутствiя. Скоро настала брань, и печаль Сонморова изчезла. Онъ съ радостiю узрелъ Сулаллину съ удовольствiемъ узрелъ онъ белую руку, ея, перебегающую по струнамъ арфы.

Катморъ ударяетъ въ выпуклость щита своего, гремящую гласомъ возбуждающимъ Бардовъ: текутъ они отвсюду, бряцая въ свои арфы. Видя ихъ владыка восхищается, какъ жегомый солнцемъ путешественникъ, слыша отдаленный шумъ источника, упадающаго съ высоты камня на равнину.

Для чего, рекъ Фонаръ, достигнулъ къ намъ гласъ Царя въ часы его успокоенiя? Не мрачные ли праотцевъ твоихъ призраки смутили твои сновиденiя? Можетъ, носятся они на облаке семъ и внимаютъ песнямъ Фонара. Часто нисходятъ они въ поля, где чада ихъ должны ратоборствовать. Или желаешь, да наши песни возгласятъ хвалы страшному Фольдату, ратоборцу, которой не возвышаетъ уже копiя своего, Фольдату, сему пожирающему пламени въ поляхъ брани? Певецъ временъ претекшихъ! ответствуетъ Катморъ, я не забылъ сего знаменитаго воителя. Гробъ его, вечный памятникъ славы его, вознесется въ поле превыше прочихъ, но въ сiи минуты пренеси душу мою по временамъ отцевъ моихъ, къ симъ славнымъ временамъ, когда они въ первый разъ странствовали по морямъ Иннсгуны. Ни одному Катмору восхитительно воспоминанiе о Лумоне,

Холмъ Лумона, воспетый Фонаромъ! Лумонъ, орошаемый тысящiю пенистыхъ источниковъ! воспоминанiе о тебе сладостно душе Фонаровой. Солнце позлощаетъ твои ребра, и озаряетъ злачивыя древа, уклоншiяся на твоихъ камняхъ. Скачетъ тамо серна среди сгущеннаго можжевельника. Елень возвышаетъ тамъ свою ветвистую главу, приметя ловчаго пса, сокрывшася до половины въ кустарнике. Юныя девы прохаживаются тихими стопами въ долине, вооружены луками. Оне подъемлютъ прекрасныя свои очи, и не видятъ уже тамъ Лартона, вождя Инисгуны. Онъ разсекалъ волны Океана, несомъ на дубахъ, которые повергнулъ онъ секирою въ дубравахъ Лумона, и устроилъ своими руками, чтобъ устремиться въ бездну. Нежныя девы отвратили взоры свои, страшась увидеть гибель своего владыки: никогда оне не зрели еще корабля востекшаго на волны.

Уже Картонъ дерзнулъ призвать ветры и погрузиться въ туманахъ Океана. уже Инисфальская страна возвышается предъ взоромъ его среди голубаго дыма, какъ вдругъ простерлись на моря криле ночи! чада Волги трепещутъ; но востала , любезное пловцамъ созвездiе, и заливъ Кулбина прiемлетъ корабль въ недра своихъ дубравъ. Тамо истекаетъ живая вода изъ страшной пещеры Лутумы, и часто видятъ тамъ, странствующiя въ окрестности безобразныя тени умершихъ. Сновиденiя окружили Лартона: ему явились, седмь духовъ его праотцевъ, онъ слышалъ ихъ речи не вовсе внятныя, онъ виделъ какъ бы въ сумракъ будущихъ Царей Аты, ведущихъ полки свои на брань, подобно какъ ветры осени соединяютъ утреннiе пары подъ дубравами Алнекмы.

Лартонъ при гласе арфъ воздвигъ чертоги Самлы {Самла значитъ явленiе. Сiи чертоги названы такъ по причине сновиденiя Лартонова.}. Онъ устремился во следъ робкихъ сернъ на брегахъ источниковъ Эринскихъ, но незабылъ онъ Лумона. Флатала {Флатала вышла после замужъ за Лартона.}. О Лумонъ, орошаемый тысящiю пенистыхъ источниковъ! воспоминанiе о тебе утешительно сердцу Фонара.

День пробуждается при востоке; горы подъемлютъ главы свои увенчанныя туманомъ. Долины начинаютъ уже открывать взорамъ излучистое теченiе своихъ источниковъ. Звукъ щита Катморова возбуждаетъ его воинство; все его ратоборцы востаютъ вдругъ, подобны согромажденнымъ водамъ моря, когда начинаетъ оно ощущать криле ветровъ; неспокойныя волны стремятся, и все совокупно возвышаютъ белеющiеся свои верхи.

Печальная Сульмалла шествуетъ тихими стопами къ холму Лоны, и часто обращается вспять, но достигши уже къ холму, проливаетъ она слезы: она еще посмотрела на Катмора, и сокрылась за хребетъ камени.

Сынъ Алпина! бряцай въ твои согласныя. струны. Естьли звуки арфы твоей имеютъ некую утешительную сладость, излей ее въ душу: она одеяна мраками. Я слышу тебя, о Бардъ! во мгле ночи, покрывающей мои взоры. Но скончай твои легкiе звуки. Для Оссiана въ последнихъ его летахъ нетъ уже другой отрады, какъ погружаться во мрачную свою печаль,

Цветущiй терновникъ скалы призраковъ, котораго глава толь часто колеблется ветрами ночи! я не слышу никакого журчанiя въ твоихъ ветвiяхъ. Или нетъ въ воздухе никакой тени, которая бы шествуя мимо потрясла своею одеждою твои легкiе листочки? Часто видаютъ души умершихъ странствующи въ вихряхъ ветровъ, когда луна, изшедши отъ востока, стремится по зыбямъ лазоревымъ.

Уллинъ, Карриль, Рино, певцы временъ претекшихъ! да услышу я еще, песни ваши среди мраковъ покрывающихъ Сельму! Любезныя тени! придите воспламенить Оссiановъ

!!!!!!!!!!!!!185-188

Но скоро обратясь къ нимъ съ спокойнымъ и веселымъ лицемъ, вещаетъ имъ съ кротостiю:

Вы видите Кроммалъ, и его скалы, покрытыя лесами; видите ударяемую ветрами его высоту, съ которой упадастъ источникъ Любара. Позади сея горы лежитъ спокойная долина, где изливаются прозрачныя воды Лавата. Мрачная пещера изсечена въ камени: на высоте ея убежище быстрокрилыхъ орловъ, входъ ея отененъ долговечными и многолиственными дубами, стенящими иногда отъ ветровъ Клуны. Ферад-Артъ, сынъ Каирбара Уллинскаго {Ферад-Артъ значитъ, которой заступаетъ место Арта. Онъ названъ такъ по следующему случаю: Артъ былъ въ походе, въ полуденной Ирландiи, когда братъ его родился. Пронесся ложной слухъ о его смерти; тогда Каирбаръ-Макъ-Кормахъ или Каирбаръ Уллинскiй, сетуя безутешно о смерти своего сына, обратясь къ тому, котораго Велтама его супруга родила недавно въ светъ, ты будешь Ферад-Артъ, сказалъ ему, ты будешь для потомства блистательнымъ созвездiемъ; то есть: ты будешь мне вместо Арта, и проч. Таковы выраженiя некоего древняго Барда, которой сочинилъ поэму на сей случай.}; онъ внимаетъ гласу ; седовласый Бардъ сей поетъ при слабомъ сiянiи горящаго дуба. Фарад-Артъ слушаетъ его въ тайной сей пещере; въ чертогахъ Теморы обитаютъ его враги. При мраке ночи исходитъ онъ въ поле пронзать стрелами скачущихъ сернъ, но едва возсiяетъ солнце, уже не видно его ни на высоте холмовъ, ни при бреге источниковъ. Онъ убегаетъ племени Болги, которое владычествуетъ въ чертогахъ его родителя. Шествуйте, скажите ему, что Фингалъ подъемлетъ днесь копiе свое, и что враги его падутъ, можетъ быть, въ часы вечера. Сынъ Морнiя! возвысь предъ нимъ щитъ. Дермидъ! вручи ему копiе Теморы. И ты, Карриль, воспой ему подвиги его праотцевъ. Изведите его на поле Лены. Тамо устремлюся я противъ сопостатъ его, и вергнусь за него въ тысящи опасностей. Доколе мракъ ночи не разпрострется еще по своду небесъ, востеките на высоту утесистой и низведите очи на равнину. Естьли узрите мое знамя колеблемо и развеваемо надъ блестящими водами Любара, знайте, Фингалъ не палъ еще въ последнемъ своемъ подвиге.

Тако рекъ Фингалъ, Цари удаляются безмолвно: никогда они не отлучались отъ Фингала въ день бурной опасности. Каррилъ сопутствовалъ имъ, ударяя попременно въ свою арфу. Онъ предвиделъ паденiе сопостатъ. Его звуки были жалостны и плачевны, какъ шумъ ветровъ, дышущихъ въ кустарнике Лега, когда сонъ смыкаетъ очи звероловца, возлегшаго на кудрявомъ дерне камени.

Для чего, вещаетъ мне тогда Фингалъ, для чего песнопевецъ Коны стоитъ при источникъ безмолвенъ и съ потупленными очами? Родитель Оскара! Оскара и Филлана. Оссiанъ ихъ не забылъ. Онъ сочинилъ имъ смерть ихъ многiя элегiи, которыя не дошли до нашихъ временъ. Мы одну поместили въ прежнихъ примечанiяхъ; это разговоръ Клафы и Босмины. Мы присовокупили здесь отрывокъ илъ одной Оссiановой поэмы, изъ которой большая и лучшая часть потеряна; остался только монологъ Мальвины, Тоскаровой дочери, и Оскаровой жены или любовницы. Мальвина одна, сидя въ долине Луты, увидела вдали корабль плывущiй въ Моровнъ; въ немъ было Оскарово тело. Говорятъ, что я прелестна; но увы! красота моя увяла отъ слезъ. Часто уподобляли меня блистательной дождевой радуге. Она часто сiяетъ надъ безмолвною долиною, но вода ее омываетъ, и вянутъ ея различные цветы. Тени печалей летаютъ надъ моею душею, какъ беглыя воды, которыя составляютъ ветръ поверхъ злачнаго дерна Но мои стрелы поразили на холмахъ легкую серну; персты мои перебегали до струнамъ стройной арфы, и она сладостными отвечала звуками. Мальвина! какой-же мрачный облакъ носится на душе твоей, какъ призракъ на покровахъ ночи? Дщери Луты, востаньте, призовите радость въ сердце Мальвины, да гласъ арфы возбудитъ отзывы долинъ; тогда душа моя изыдетъ изъ мрачныхъ теней печали, какъ исходитъ солнце изъ вратъ утра, когда ихъ окружаютъ облаки, и вращаютъ окрестъ безобразныя и раздробленныя свои ребра. О ты, къ которому все мои стремятся мысли, котораго любезный призракъ непрестанно странствуетъ на поляхъ нашихъ! для чего грядешь ты толь издалече возмущать мой сонъ?.... Не возлюбленнаго ли моего корабль несется по волнамъ Океана? Дражайшiй Оскаръ! для чего такъ скоро возвращаешься ты съ полей брани?}, почившихъ на поле Лены.... Но Эринъ шествуетъ въ сравненiе. Оссiанъ! возвысь твой щитъ; я одинъ, о сынъ мой!

Какъ гордый корабль, держимый тишиною въ заливе Инисгуны, вдругъ при шуме ветровъ устремляется и востекаетъ на пенистыя волны: тако по гласу Фингала стремится и летитъ въ поле. Онъ подъемлетъ свой щитъ, блистающiй на черномъ криле брани подобно широкой и бледной луне на изгибахъ тученоснаго облака.

Брань съ страшнымъ шумомъ нисходитъ съ высоты Моры, Владыка Морвена ведетъ своихъ воителей въ сраженiе. Его орлее крило колеблется на высоте шлема его, и белые власы его развеваются по раменамъ. Шумъ стопъ его подобенъ звукамъ грома. Часто обращаетъ онъ лице свое вспять, и стоитъ, чтобъ видеть длинныя бразды света, истекающiя отъ оружiя его сподвижниковъ. Онъ блисталъ тогда какъ твердый камень, покрытый замерзлыми парами, древеса возвышаются на главе его; съ чела его упадаютъ источники и раздробляютъ пену свою въ воздухе.

Фингалъ приближился къ пещере Любара, где покоился юный его Филланъ: Браннъ еще лежалъ на разрушенномъ щите; орлее крило шлема вращалось по земли ветрами; копiе Героя блистало среди увядшаго кустарника. Такое зрелище поразило печалiю душу владыки; отягченъ скорбiю, вдругъ совращаетъ онъ стопы, и уклоняется на копiе свое. Браннъ позналъ Фингала, и бежитъ къ нему скача отъ радости. Верный сей песъ устремляетъ взоры свои къ пещере, где покоится младый звероловецъ, востававшiй некогда съ первыми лучами дня, чтобы застать серну на ея одре окропленномъ росою. Тогда уже, тогда излилися струи слезъ Фингаловыхъ отъ души Фингаловой, и обновляетъ его бодрость. Опершись на копiе, прескакиваетъ онъ Любаръ, и ударяетъ въ щитъ свой. Все строи его воинства простираются, устремя впредъ острiе своихъ копiй.

Эринъ внимаетъ съ безстрашiемъ шуму ихъ шествiя; многочисленные сонмы его покрыли поле. Мальтосъ летитъ къ одному крылу, сморщиваетъ бровь, и смотритъ гордо на сопостата, близъ его шествуетъ юный Гидаллъ, по немъ мрачный Мароннанъ, Кронаръ, покрытый голубовиднымъ щитомъ, возвышаетъ копiе свое; за нимъ течетъ густовласый Кармаръ. Блистательный вождь Аты возъемлется косно на высоте скалы. Сперва зрятся сiяющiя острiя двухъ его копiй, после половина его щита. Но когда владыка Эрина явился въ полномъ своемъ сiянiи, тогда оба воинства устремились другъ противъ друга, и кровопролитiе возгорелось. Съ обеихъ сторонъ видны колеблемыя и сливающiяся взаимно волны копiй. Подобно когда два теченiя Океана ударяемы бываютъ противоборствующими ветрами, ихъ волны стремятся и ударяются взаимно при подножiи камней, окружающихъ заливъ ЛюмонаФингалъ и Катморъ вторгаются въ сонмы воителей: целыя ряды щитовъ падаютъ въ ихъ стремленiи, и подъ ихъ стопами разрушенная сталь летитъ въ блистательныхъ отломкахъ.

Мароннанъ палъ ударами Фингала; его тело простерлось по широте реки, воды соединяются при его ребрахъ, пенятся к превышаютъ его щитъ. Клонаръ пронзенъ Катморомъ; онъ не палъ, дубъ удержалъ его за власы. Шлемъ его катится по земли, но его щитъ повисъ на ремняхъ своихъ и прiемлетъ кровь, текущую изъ его язвы, Фламина, бiя въ прекрасную грудь свою. Восплачешь ты въ своемъ жилище {Любовь Фламины и Клонара известна на севере по малому остатку въ древней лирической поэмы, приписуемой Оссiану.

Фламина.

юный ловецъ боязливыхъ сернъ Имора! где сокрылся ты? Не возлегъ ли ты срединой волнующагося тростника? Ветры, пролетая мимо, касаются ли тебе своими легкими крылами? Любовь моя и радость! тебя, тебя я вижу въ поле, орошаемомъ твоими источниками. Терновникъ колебаемый ветрами, ударяясв во щитъ твой, раждаетъ въ воздухе звуки. Онъ покоится: его прекрасные власы развиваются вокругъ его. Мысли, которыя обладаютъ имъ въ сонныхъ мечтахъ, изображаются пременно на его лице. Младый вождь гремящего оружiя! Ты мечтаешь во сне о битвахъ Оссiановыхъ, а я, я одна сокрывшись въ роще.... Изчезните вы горные туманы! почто скрываете вы отъ очей моихъ любовь мою и радости?

Клонаръ.

Призракъ, мечтавшiйся мне въ сновиденiи, изчезъ съ моимъ сномъ; я надеялся по моемъ востанiи увидеть еще блестящiе следы его между холмами: тако дщерь Клунгалова сокрылась отъ взоровъ своего возлюбленнаго. Востани прекрасная Фламина, изыди изъ рощи.

Фламина.

Удалимся, убегнемъ отъ Клонара. Для чего мне открывать предъ нимъ пламенную любовь свою? Грудь моя исполнена вздоховъ, возъемлется и упадаетъ какъ пена быстрыхъ волнъ.... но я вижу, возлюбленный мой идетъ мимо, покрытъ блестящимъ оружiемъ. Сынъ Конгласа! душа моя печальна.

Клонаръ.

Я слышалъ щитъ; я слышалъ голосъ Царя Сельмы. Я лечу въ страну Эрина. Остави мракъ, сокрывающiй тебя отъ моихъ взоровъ. Гряди въ поля брани, толико любезныя моему сердцу. Гряди прекрасная дщерь мужественнаго Клунгала; твоимъ присутствiемъ излiется въ душу мою тишина и спокойствiе.

Клонаръ быхъ сынъ Конгласа, Государя Имора, одного изъ острововъ Гебридскихъ. Клунгалъ, отецъ Фламины, былъ одинъ изъ вождей того острова.}.

Оссiанъ не дозволялъ покоиться своему копiю. Онъ покрылъ поле мертвыми. летитъ къ нему. Юный певецъ Клонры! для чего десница твоя подъемлетъ железо противъ Оссiана! По что не состязались мы лучше пенiемъ въ спокойныхъ твоихъ долинахъ? Мальтосъ видитъ его поверженнымъ, и душа его скорбитъ: онъ стремится среди кровопролитiя. Съ обеихъ странъ реки умножается пламень брани.... Но вдругъ омраченное небо склонилось: звучатъ въ воздухе шумящiя главы ветровъ, холмы время отъ времени являются объяты пламенемъ, и громъ катится по облакамъ съ поражающимъ трескомъ. Сопостатъ погружается во мраки; ратники Морвена остановились изумленны: я прескочилъ источникъ, тогда услышалъ я гласъ Фингаловъ и шумъ враговъ бегущихъ въ смятенiи. При блеске частыхъ молнiй виделъ я могущественнаго владыку Морвена, стремящася пространными стопами; не косня ударилъ я во щитъ свой, я полетелъ во следъ ратниковъ Алнекмы; враги изчезали подо мною, какъ вихри дыма. Солнце проникло напоследокъ облаки: сто источниковъ Лоны блистаютъ при его лучахъ. Но голубовидный столпъ тумана возвышается и омрачаетъ холмъ... Где Фингалъ и Катморъ? Я не зрю ихъ на бреге сего источника, близъ сея рощи, я слышу звуки ихъ оружiй, они ратоборствуютъ въ недре тумана. Таковы сраженiя духовъ на облакахъ ночи, когда они спорятъ кому востечь на криле бурныхъ ветровъ, и устремлять пенящiяся волны.

Любара. Катморъ стоялъ уклонясь къ сему камени, и его щитъ не вовсе еще отрешенный принималъ воду упадающую съ высоты. Фингалъ приближился: онъ видитъ текущую кровь Героя. Мечь упадаетъ изъ руки его; онъ смягчается среди блистательной своей победы, и вещаетъ своему противоборцу: покорися великодушный сынъ Борбар-Дутула, или еще хочешь ты возвысить копiе свое? Имя твое известно въ Сельме, въ убежище иноплеменныхъ. Сiе знаменитое имя достигло до моего слуха. Гряди ка мой холмъ; гряди къ моему пиршеству. Самые мужественные иногда упадаютъ. Гневъ мой не обременяетъ уже побежденнаго сопостата. Я не радуюсь о паденiи Героя. Гряди, я знаю искусство врачевать язвы: мне известны растенiя горъ. Я собралъ цветы ихъ при бреге уединенныхъ источниковъ. Другъ иноплеменныхъ! ты безмолвенъ!

Близъ Аты, ответствуетъ Катморъ, возвышается холмъ обросшiй мохомъ. Глава его увенчанна многолиственными древами. Въ семъ камени мрачная пещера, въ которой шумный течетъ источникъ. Утаясь въ сея разселине, внималъ я шумнымъ стопамъ иноплеменниковъ, входящихъ въ чертоги моихъ пиршествъ, и я благословлялъ отзывъ камени, извещающiй меня о ихъ пришествiи. Тамо хочу положенъ бытъ. Тамо хочу покоиться среди злачныхъ моихъ долинъ. Изъ глубины ихъ вознесусь я на ветры, дышущiе въ моихъ поляхъ, или возсевъ на тумане реки Аты, буду смотреть съ веселiемъ на ея лазоревыя волны.

Для чего, рекъ Фингалъ, для чего вождь Аты беседуетъ о гробе?... Но, Оссiанъ! Герой кончается другъ иноплеменныхъ! да сопутствуетъ блаженство душе твоей!... Сынъ мой! я слышу голосъ летъ меня призывающихъ: они повелеваютъ мне упразднить руку мою отъ копiя, и мимо идя, кажется, говорятъ мне: для чего Фингалъ не успокоится въ своихъ чертогахъ? Всегда ли онъ утешаться будетъ кровiю, и слезами несчастныхъ? Нетъ, мрачныя лета! Фингалъ не утешается потоками крови: слезы отъ него проливаемыя пронзаютъ сердце его стрелами жалости и печали. Хочу ли предаться я сладости спокойствiя, война приближается, пробуждаетъ меня, и ополчаетъ: но все свершилось, я уже не ополчуся. Оссiанъ! прими копiе твоего родителя. Возвысь его, когда востанетъ противъ тебя гордый ратоборецъ. Мои предки всегда сопутствовали стопамъ моимъ, со удовольствiемъ взирали они на мои деянiя. Повсюду, где я ратоборствовалъ, я виделъ ихъ облаки сходящiе на поле сраженiя. Десница моя всегда щадила безсильнаго. Надменный воитель чувствовалъ, что ярость гнева моего какъ пожирающiй пламень. Но никогда не веселился я смертiю сопостата. По тому и праотцы мои прiимутъ меня къ себе при вратахъ воздушныхъ своихъ чертоговъ, одеяны лучезарною ризою, въ ихъ очахъ блистать будетъ радость и нежность. Не встречаютъ они тако безчеловечнаго победителя. Они для него какъ гневныя созвездiя, стремящiя въ часы мрака огни пагубы. Тренморъ, отецъ Героевъ, житель воздушныхъ вихрей! я вручаю копiе твое Оссiану, воззри очами удовольствiя на даръ сей. Часто виделъ я тебя среди облакъ твоихъ, являйся равно и моему сыну въ часы бурной брани. Тогда воспомянетъ онъ твои подвиги, о ты, некогда толико страшный, но ныне ничто какъ тень тщетная!

Фингалъ вручилъ мнъ копiе Тренмора. Тогда же возвысилъ онъ камень, чтобъ предать потомству сей торжественный случай, и подъ симъ памятникомъ положилъ онъ мечь и одну выпуклость своего щита. Владыка уклоншись на камень пребылъ некое время погруженъ въ свои помыслы; напоследокъ онъ возгласилъ:

О камень! когда превратишься ты въ прахъ, когда изчезнешь ты подъ мохомъ умноженнымъ летами, путешественникъ прiидетъ въ сiи места, и пройдетъ ихъ равнодушно. Ты не знаешь убо, слабый странникъ, коль великая слава блистала некогда на поляхъ Лены? Здесь, здесь Фингалъ венчавшись последнимъ своимъ подвигомъ, вручилъ копiе свое своему сыну. Но преходи, тень тщетнля, гласъ твой увеличитъ ли мою славу? ты обитаешь безъ сомненiя на бреге неизвестной какой реки. Еще некiя лета, и ты сокроешься. Никто о тебе не воспомянетъ; душа твоя погрузится въ туманъ озера; но окружитъ слава: Фингалъ для очей потомства будетъ какъ лучезарное созвездiе; зане всегда ополчился онъ въ защиту слабыхъ и безсильныхъ.

Победоносныя и увенчанныя славою владыки шествуютъ къ долговременному дубу, уклоняющемуя съ высоты холма своего надъ быстрыя волны Любара; при его подножiи простерлась долина, где шумитъ источникъ изтекшiй изъ камени. Тамъ развевалось по воздуху Морвенское знамя, чтобъ показать Ферад-Арту стезю, по которой онъ шествовать долженъ.

Солнце блистало сквозь облаки запада. Фингалъ внимаетъ восклицанiямъ своего воинства. Его племена теснились окрестъ его; ихъ оружiе сiяло лучами запада. Владыка чувствовалъ радость и удовольствiе свойственное звероловцу, которой после грозной бури видитъ солнце позлащающее ребра горъ, когда на ихъ челе цветущiй терновникъ помаваетъ своею влажною головою, и когда робкая серна является на высоте холмистой.

Клонмалъ сиделъ въ уединенной своей пещере, Мракъ покрывалъ очи старца: онъ оперся на свой жезлъ. Сульмалла слушала его со вниманiемъ. Онъ повествовалъ о древнихъ Царяхъ Аты. Но шумъ сраженiя не ударяетъ уже въ его слухъ: онъ умолкъ и воздохнулъ. Часто, какъ повествуютъ, часто умершихъ духи просвещали его душу: они показали мысли его простёрта, бездыханна при стопахъ долговечнаго древа.

Что тако соделался ты печаленъ? рекла ему Сульмалла. Битва престала. Онъ скоро придетъ въ твою пещеру, солнце сiяетъ на высоте горъ западныхъ. Пары озера подъемлются; пепловидная завеса простерлась надъ холмомъ. Скоро Герой мой изыдетъ изъ сего сгущеннаго тумана: возри, это онъ, я его вижу: я познаю, его. оружiе: гряди, мой возлюбленный, гряди въ пещеру Клонмала.

То была тень Катмора, грядущая величественно и тихими стопами. Скоро изчезла она при бреге глубокаго источника, шумящаго между двумя холмами. Увы! рекла Сульмалла, это былъ звероловецъ, ищущiй убежища робкой серны. Не для браныхъ подвиговъ оставилъ онъ свой домъ. Его супруга не сомневается о его возврате. Онъ придетъ къ ней обремененъ корыстями ловитвы... Рекла и возвела очи свои на холмъ, величественныя, призракъ еще является сходящъ съ высоты его. Она возстаетъ восхищенна радостiю. Тень погружается въ пары, ея туманные члены изчезаютъ по малу, и соединяются съ горными ветрами. Тогда познала Сульмалла смерть Кольмара. -- Такъ нетъ уже тебя, великодушный Царь Аты!... Но Оссiанъ, забудь сетованiе Сульмаллы.

Сесiанъ не оставилъ Сульмаллы, которая лишась своего любовника, осталась одна и безъ помощи въ стране чужой. Преданiе говоритъ, что на другой день решительнаго сраженiя пришелъ онъ въ пещеру къ Клонмалу, чтобъ утешить сiю нещастную иностранку. Изъ поэмы, сочиненной Оссiаномъ на сей случай, осталась только речь его къ Сульмалле.

Дщерь Конморова! изыди изъ пещеры Лоны, явись въ полномъ сiянiи красоты твоея; есть день, въ которой и мужественные должны погибнуть. Страшныя созвездiя блистаютъ; но облакъ, долженствующiй ихъ покрыть, недалече. Возвратися въ долину Люмона, где странствуютъ многочисленныя твои стада. Тамо въ недре ленивыхъ тумановъ слабеетъ томная тень робкаго. Онъ умираетъ безвестенъ какъ репейникъ холма, который уносится ветромъ, не будучи примеченъ нами. Не тако мужественный исходитъ отъ жизни сей. Кто стремленiе подобно воздушному огню, которой разверзаетъ бурное лице ночи.

Радовались о немъ Герои временъ претекшихъ. Вместе съ нимъ придетъ онъ иногда посетить тебя. Имя твоего возлюбленнаго вечно.... Увы! онъ не виделъ гибели своего сына, своей славы и своей защиты; сына, которой опустошалъ поле брани. Онъ не зрелъ его плавающа въ крови своей..... Юная отрасль Люмона! я одинъ; когда лета разслабятъ крепость мою, я услышу можетъ быть оскорбительный и обидный гласъ робкаго, и безсиленъ буду мстить; нетъ уже моего юнаго

Изъ преданiя известно, что Сульмалла возвратилась на свою землю.}.

Вечеръ низшелъ на поля. Уже волны рекъ кажутся более темновидны. Гласъ Фингаловъ гремитъ. Пламень дубовъ возвышается на воздухъ. Ратоборцы Морвена окружаютъ своего владыку съ веселiемъ соединеннымъ съ печалiю: взирая на Фингала горахъ отдаленныхъ. Они неслися косно вдоль горы, какъ журчанiе крилъ ветра, когда онъ въ безмятежные часы ночи движетъ кротко зеленый мохъ камней. То былъ голосъ Кондама, сопутствуемый арфою Карриля; Ферад-Арта къ возвышенной Море.

Внезапу стройныя песни Бардовъ возгремели въ поляхъ Лены; Фингала, какъ лучи солнца, проникшiе облако пасмурнаго дня и сiяющiй на злакъ холмовъ предъ ревомъ ветровъ. Онъ ударяетъ во щитъ владыкъ. Все безмолвствуетъ окрестъ его; воители его уклонились, опершись на свои копья, чтобъ внимать гласу своего отца:

Чада Морвена! уготовайте мое пиршество; да прейдетъ ночь въ песнехъ. Вы блистали вокругъ меня, и буря изчезла. Народъ мой подобенъ высокому и твердому камени, съ котораго устремилъ я орлiй мой полетъ къ славе, чтобъ уловить ее и въ последнемъ поле моихъ сраженiи. ты прiялъ копiе Фингалово, Не забуди, что оно копiе сильныхъ, и въ ихъ рукахъ было всегда перуномъ смерти. Взирай на твоихъ праотцевъ, о сынъ мой! шествуй по стезямъ сихъ почтенныхъ путеводителей. За утра съ первыми лучами солнца введи Ферад-Арта Теморы. Представь и напомни ему деянiя Царей Эринскихъ, его знаменитыхъ предковъ. Но мы не забудемъ сильныхъ, погибшихъ на поле славы. Да песни возвеселятъ души умершихъ воителей. Заутра я распростру мои парусы ко мрачнымъ долинамъ Сельмы, где источникъ Дутулы