Темора (Оссиан, сын Фингалов)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Темора (Оссиан, сын Фингалов) (старая орфография)

ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ.

Содержание.

Описание тумана, которой возвышается во время ночи из озера Лева. Верили, что души умерших погружены были в сем тумане, доколе Барды воспоют им надгробную песнь. Явление тени Фингановой на высоте пещеры, где сокрыто было его тело. Голос его пробуждает Фингала на камне Кормула. Фингал ударяет во щит Гренморов, чтоб известить свое войско, что он сам намерен сражаться. Чудные действия звуков сего щита. Сульмалла воспрянула, и спешит возбудить Катмора. Она убеждает его просить мира Прозьбы её тщетны: он повелел ей удалиться в долину Лоны, где жил престарелый Друид, Катморова. Бард Фонар рассказывает, как Фирболги под предводительством Лартона поселились в первый раз в Ирландии, день настал. Сульмалла удаляется в долину Лоны.

Низшедшу в понт солнцу, когда заключатся врата запада и сокроют вселенную от его проницательного взора, мрачные пары возвышаются от вод Лега, и равно из дубрав покрывающих его брега, сгущенный дым разстилается вдали над источником Лары, и луна, как темновидный щит, плавает в волнах сих черных туманов. Сими парами одеяны тени умерших, когда носятся оне в пространстве воздуха, и ужасают смертных своими страшными движениями. Часто смесясь с ветрами ночи, дышут оне на гроб воителя мрачным туманом, в котором душа его должна пребывать, яко пленница, доколе Барды воспоют его хвалы. Внезапный шум исходит от пустыни: то была тень Комарова, летящая на крилах ветров и дышущая на тело Филланово {Тень ближайшого умершему сродственника должна была взять туман из озера Лега и разсеять над его гробом, доколе еще Барды не воспели ему печальной песни. Здесь сын Тренмора, первый Ирландский Государь, исполняет благочестивый сей дом в разсуждении Филлана; ибо Филлан умер сражаясь за его племя.} туманом, в котором погружена его тень. Душа юного ратоборца уклонилась печально из недра сгущенных своих паров; вихри иногда уносят ее, но любезный призрак сами собою возгремели плачевным и жалостным звуком.

Фингал вторично ударил во щит свой; вид сражений напечатлевается в сонных мечтах его ратников; они зрят, как вращаются кровавые волны битвы. Цари, ополченные голубыми щитами, летят на подвиг, сопостат бежит и озаряется вспять; ослепляющая блеском сталь сокрывает от них половину геройских деяний.

Но когда в третий раз звук щита Морвенова разнесся в воздухе, возбужденные серны воспрянули и трепещут в разселинах своих камней; устрашенные птицы отлетают с пронзительным криком далече. Чада Морвена простирают руки свои к копиям; они познали щит своего владыки; но скоро сон возвратился на их вежды, тишина и мраки царствуют в поле.

Твоими чувствами не овладел сон, любезная дщерь Конмарова! Сульмалла слышит внук щита и востает среди ночи; она идет к и хочет известить его о близкой опасности; но может ли опасность поколебать душу безтрепетного Катмора? Она остановилась, очи её поникли долу, небо сияет всеми огнями ночи.

Щит возгремел еще, Сульмалла бежит, остановляется, хочет говорить, глас её умирает; она зрит Котмора почивши на лучезарном своем оружии. Страх воспящает её стопы: она удаляется. Для чего возбуждаешь ты владыку Аты? рекла она в душе своей. Дщерь Иниссоны! не ты мечтаешься ему в сонных видениях.

Но звук щита возгремел еще ужаснее. Сульмалла вострепетала; шлем её упадает и катится; звук стали несется вдали в отзывах камени Любара, Катмор, Сульмаллу на камени. Сквозь её разпущенные власы видно было сияние звезд небесных.

Кто приближается к Катмору среди сонных его мечтаний? рек вождь Аты: грядешь ли ты беседовать со мною о брани? Кто ты, сын ночи? Тень ли Героя времен претекших, или глас исходящий из недр облака, чтоб известить меня о грозящей Эрину опасности? - Я не призрак странствующий во мраке, ниже глас изшедший из недр облака; но спешу известить тебя о бедствии, грядущем на твое воинство. Слышишь ли ты сей страшный звук? Вождь Аты! грозен тот и крепок, кто безмолвие ночи возмущает сими ужасными звуками! - Да гремит сопостат по воле своей страшным предвестием битвы! стройные гласы арфы не столько

!!!!!!!!!175-173

ся над источники Лоны! Но доколе отдален ты от меня, ударяй, любезной мой Герой, ударяй в щит твой. Я услышу его, уклоншись к камени; я услышу его, и радость внидет в мою унылую душу. Но естьли ты падешь в сражении Катмор, я одна в стране иноплеменных. Ах! беседуй хотя из недра твоих облак, беседуй с несчастною Сульмаллою. -- Юная отрасль Люмона! почто трепещешь ты от громов брани? Не часто ли возвращался с поля битвы? Стрелы смерти для меня как слабый лета град: стократно зрел я, как отражались оне от моего непроницаемого щита. Стократно исходил я из среды кровопролития, как блистающий воздушный огнь из недр мрачного облака. Сульмалла! не оставляй твоего убежища, когда услышишь ты вопли битвы, да не избегнет сопостат от меча моего, как избег некогда от ярости одного из моих праотцев.

Сонмор {Сонмор, отец Борбар-Дутула и дед Катмора и Каирбара. Клунар брат его убит Кормак-Маккенаром, государем Ирландии.} узнал, что Клунар поражен Кормаком. Три дни рыдал он о смерти своего брата. Его свирепое безмолвие предвещало его супруге, что он скоро ополчится ко брани. Она тайно приуготовила себе лук, чтоб сопутствовать своему Герою. Сулаллина Аты, когда супруг её пошел на поля брани. Чада Алнехмы оставляют во время ночи брега своих источников, и разсыпаются в поле. Сулаллина следовала за ними издалече. Преходят ли они глубокия долины, она блистала на высоте гор; стремятся ли они по зеленеющимся холмам, величественные стопы её неслись по кудрявому злаку долин. Сулаллина страшилась приближиться к супругу, от которого осталась она в своих чертогах, но когда вопли сражения возвышались в воздухе, и воскипела ярость сомкнувшихся ратоборцев, она притекла изумленна и слезяща. Супруг её прервал кровопролитие, чтоб спасти сию красоту, радость и любовь Героев. Сопостат убег во мраке ночи, и Клунар почил, лишен крови, которая бы должна оросить его гробницу. Гнев Сонмора не возгорел против своей возлюбленной, но дни его текли в печали. Сулаллина, проливши слезы, ходила по брегам своих источников. Она часто взирала на своего Героя, когда погружался он в мрачные свои мысли, но убегала от взоров его и удалялась от его присутствия. Скоро настала брань, и печаль Сонморова изчезла. Он с радостию узрел Сулаллину в своих чертогах; с удовольствием узрел он белую руку, её, перебегающую по струнам арфы.

ударяет в выпуклость щита своего, гремящую гласом возбуждающим Бардов: текут они отвсюду, бряцая в свои арфы. Видя их владыка восхищается, как жегомый солнцем путешественник, слыша отдаленный шум источника, упадающого с высоты камня на равнину.

Для чего, рек Фонар, достигнул к нам глас Царя в часы его успокоения? Не мрачные ли праотцев твоих призраки смутили твои сновидения? Может, носятся они на облаке сем и внимают песням Фонара. Часто нисходят они в поля, где чада их должны ратоборствовать. Или желаешь, да наши песни возгласят хвалы страшному Фольдату, ратоборцу, которой не возвышает уже копия своего, Фольдату, сему пожирающему пламени в полях брани? Певец времен претекших! ответствует Катмор, я не забыл сего знаменитого воителя. Гроб его, вечный памятник славы его, вознесется в поле превыше прочих, но в сии минуты пренеси душу мою по временам отцев моих, к сим славным временам, когда они в первый раз странствовали по морям Иннсгуны. Ни одному Катмору восхитительно воспоминание о Лумоне, счастливом жилище белогрудых красавиц.

Холм Лумона, Фонаром! Лумон, орошаемый тысящию пенистых источников! воспоминание о тебе сладостно душе Фонаровой. Солнце позлощает твои ребра, и озаряет злачивые древа, уклоншияся на твоих камнях. Скачет тамо серна среди сгущенного можжевельника. Елень возвышает там свою ветвистую главу, приметя ловчого пса, сокрывшася до половины в кустарнике. Юные девы прохаживаются тихими стопами в долине, вооружены луками. Оне подъемлют прекрасные свои очи, и не видят уже там Лартона, вождя Инисгуны. Он разсекал волны Океана, несом на дубах, которые повергнул он секирою в дубравах Лумона, и устроил своими руками, чтоб устремиться в бездну. Нежные девы отвратили взоры свои, страшась увидеть гибель своего владыки: никогда оне не зрели еще корабля востекшого на волны.

Уже Картон дерзнул призвать ветры и погрузиться в туманах Океана. уже Инисфальская страна возвышается пред взором его среди голубого дыма, как вдруг простерлись на моря криле ночи! чада Волги трепещут; но востала Тонтена, любезное пловцам созвездие, и залив Кулбина Лутумы, и часто видят там, странствующия в окрестности безобразные тени умерших. Сновидения окружили Лартона: ему явились, седмь духов его праотцев, он слышал их речи не вовсе внятные, он видел как бы в сумрак будущих Царей Аты, ведущих полки свои на брань, подобно как ветры осени соединяют утренние пары под дубравами Алнекмы.

Лартон при гласе арф воздвиг чертоги Самлы {Самла значит явление. Сии чертоги названы так по причине сновидения Лартонова.}. Он устремился во след робких серн на брегах источников Эринских, но незабыл он Лумона. Часто корабль его скакал по волнам к высоте холма, где жила прелестная Флатала {Флатала Лартона.}. О Лумон, орошаемый тысящию пенистых источников! воспоминание о тебе утешительно сердцу Фонара.

День пробуждается при востоке; горы подъемлют главы свои увенчанные туманом. Долины начинают уже открывать взорам излучистое течение своих источников. Звук щита Катморова возбуждает его воинство; все его ратоборцы востают вдруг, подобны согромажденным водам моря, когда начинает оно ощущать криле ветров; неспокойные волны стремятся, и все совокупно возвышают белеющиеся свои верхи.

Печальная Сульмалла шествует тихими стопами к холму Лоны, и часто обращается вспять, но достигши уже к холму, проливает она слезы: она еще посмотрела на Катмора, и сокрылась за хребет камени.

Сын Алпина! бряцай в твои согласные. струны. Естьли звуки арфы твоей имеют некую утешительную сладость, излей ее в Оссианову душу: она одеяна мраками. Я слышу тебя, о Бард! во мгле ночи, покрывающей мои взоры. Но скончай твои легкие звуки. Для Оссиана

Цветущий терновник скалы призраков, которого глава толь часто колеблется ветрами ночи! я не слышу никакого журчания в твоих ветвиях. Или нет в воздухе никакой тени, которая бы шествуя мимо потрясла своею одеждою твои легкие листочки? Часто видают души умерших странствующи в вихрях ветров, когда луна, изшедши от востока, стремится по зыбям лазоревым.

Уллин, Карриль, Рино, певцы времен претекших! да услышу я еще, песни ваши среди мраков покрывающих Сельму! Любезные тени! придите воспламенить Оссианов

!!!!!!!!!!!!!185-188

Но скоро обратясь к ним с спокойным и веселым лицем, вещает им с кротостию:

Вы видите Кроммал, и его скалы, покрытые лесами; видите ударяемую ветрами его высоту, с которой упадаст источник Любара. Позади сея горы лежит спокойная долина, где изливаются прозрачные воды Лавата. Мрачная пещера изсечена в камени: на высоте её убежище быстрокрилых орлов, вход её отенен долговечными и многолиственными дубами, стенящими иногда от ветров Клуны. В сей пещере обитает юный Ферад-Арт, сын Каирбара Уллинского {значит, которой заступает место Арта. Он назван так по следующему случаю: Арт был в походе, в полуденной Ирландии, когда брат его родился. Пронесся ложной слух о его смерти; тогда Каирбар-Мак-Кормах или Каирбар Уллинский, сетуя безутешно о смерти своего сына, обратясь к тому, которого Велтама его супруга родила недавно в свет, ты будешь Ферад-Арт, сказал ему, ты будешь для потомства блистательным созвездием; то есть: ты будешь мне вместо Арта, и проч. Таковы выражения некоего древняго Барда, которой сочинил поэму на сей случай.}; он внимает гласу Кондана; седовласый Бард сей поет при слабом сиянии горящого дуба. Фарад-Арт Теморы обитают его враги. При мраке ночи исходит он в поле пронзать стрелами скачущих серн, но едва возсияет солнце, уже не видно его ни на высоте холмов, ни при бреге источников. Он убегает племени Болги, которое владычествует в чертогах его родителя. Шествуйте, скажите ему, что Фингал подъемлет днесь копие свое, и что враги его падут, может быть, в часы вечера. Сын Морния! возвысь пред ним щит. Дермид! вручи ему копие Теморы. И ты, Карриль, воспой ему подвиги его праотцев. Изведите его на поле Лены. Тамо устремлюся я против сопостат его, и вергнусь за него в тысящи опасностей. Доколе мрак ночи не разпрострется еще по своду небес, востеките на высоту утесистой Дунморы, и низведите очи на равнину. Естьли узрите мое знамя колеблемо и развеваемо над блестящими водами Любара, Фингал не пал еще в последнем своем подвиге.

Тако рек Фингал, Цари удаляются безмолвно: никогда они не отлучались от Фингала в день бурной опасности. Каррил сопутствовал им, ударяя попременно в свою арфу. Он предвидел падение сопостат. Его звуки были жалостны и плачевны, как шум ветров, дышущих в кустарнике Лега, когда сон смыкает очи звероловца, возлегшого на кудрявом дерне камени.

Для чего, вещает мне тогда Фингал, для чего песнопевец Коны стоит при источник безмолвен и с потупленными очами? Родитель Оскара! ныне ли время уныния? Когда возвратится мир, и престанет звук щитов, пусть душа твоя покорится тогда праведной твоей печали: вспомни двух Героев {Оскара и Филлана. Оссиан Клафы и Босмины. Мы присовокупили здесь отрывок ил одной Оссиановой поэмы, из которой большая и лучшая часть потеряна; остался только монолог Мальвины, Тоскаровой дочери, и Оскаровой жены или любовницы. Мальвина одна, сидя в долине Луты, увидела вдали корабль плывущий в Моровн; в нем было Оскарово тело. Говорят, что я прелестна; но увы! красота моя увяла от слез. Часто уподобляли меня блистательной дождевой радуге. Она часто сияет над безмолвною долиною, но вода ее омывает, и вянут её различные цветы. Тени печалей летают над моею душею, как беглые воды, которые составляют ветр поверх злачного дерна Луты. Но мои стрелы поразили на холмах легкую серну; персты мои перебегали до струнам стройной арфы, и она сладостными отвечала звуками. Мальвина! Луты, востаньте, призовите радость в сердце Мальвины, да глас арфы возбудит отзывы долин; тогда душа моя изыдет из мрачных теней печали, как исходит солнце из врат утра, когда их окружают облаки, и вращают окрест безобразные и раздробленные свои ребра. О ты, к которому все мои стремятся мысли, которого любезный призрак непрестанно странствует на полях наших! для чего грядешь ты толь издалече возмущать мой сон?.... Не возлюбленного ли моего корабль несется по волнам Океана? Дражайший Оскар! для чего так скоро возвращаешься ты с полей брани?}, почивших на поле Лены.... Но Эрин шествует в сравнение. Оссиан! возвысь твой щит; я один, о сын мой!

Как гордый корабль, держимый тишиною в заливе Инисгуны, вдруг при шуме ветров устремляется и востекает на пенистые волны: тако по гласу Фингала стремится Оссиан и летит в поле. Он подъемлет свой щит, блистающий на черном криле брани подобно широкой и бледной луне на изгибах тученосного облака.

Брань с страшным шумом нисходит с высоты Моры, Владыка ведет своих воителей в сражение. Его орлее крило колеблется на высоте шлема его, и белые власы его развеваются по раменам. Шум стоп его подобен звукам грома. Часто обращает он лице свое вспять, и стоит, чтоб видеть длинные бразды света, истекающия от оружия его сподвижников. Он блистал тогда как твердый камень, покрытый замерзлыми парами, древеса возвышаются на главе его; с чела его упадают источники и раздробляют пену свою в воздухе.

Фингал приближился к пещере Любара, где покоился юный его Филлан: Бранн еще лежал на разрушенном щите; орлее крило шлема вращалось по земли ветрами; копие Героя блистало среди увядшого кустарника. Такое зрелище поразило печалию душу владыки; отягчен скорбию, вдруг совращает он стопы, и уклоняется на копие свое. Бранн познал Фингала, и бежит к нему скача от радости. Верный сей пес устремляет взоры свои к пещере, где покоится младый звероловец, востававший некогда с первыми лучами дня, чтобы застать серну на её одре окропленном росою. Тогда уже, тогда излилися струи слез Фингаловых, и он зрелся некое время погруженным в глубокую печаль. Но как вдруг поднявшийся ветр разгоняет тучу, и возвращает свет солнца белеющимся источникам и злачным холмам, тако брань удаляет печаль от души Фингаловой, и обновляет его бодрость. Опершись на копие, прескакивает он Любар, и ударяет в щит свой. Все строи его воинства простираются, устремя впред острие своих копий.

Эрин ; многочисленные сонмы его покрыли поле. Мальтос летит к одному крылу, сморщивает бровь, и смотрит гордо на сопостата, близ его шествует юный Гидалл, по нем мрачный Мароннан, Кронар, покрытый голубовидным щитом, возвышает копие свое; за ним течет густовласый Кармар. Блистательный вождь Аты возъемлется косно на высоте скалы. Сперва зрятся сияющия острия двух его копий, после половина его щита. Но когда владыка Эрина явился в полном своем сиянии, тогда оба воинства устремились друг против друга, и кровопролитие возгорелось. С обеих сторон видны колеблемые и сливающияся взаимно волны копий. Подобно когда два течения Океана ударяемы бывают противоборствующими ветрами, их волны стремятся и ударяются взаимно при подножии камней, окружающих залив Люмона: призраки с страшным шумом стремятся вдоль холмов. Целые леса восхищенные на воздух свергаются в бездну, в средину пенистых стезей разверстых китами. Фингал и Катмор вторгаются в сонмы воителей: целые ряды щитов падают в их стремлении, и под их стопами разрушенная сталь летит в блистательных отломках.

Мароннан пал ударами его тело простерлось по широте реки, воды соединяются при его ребрах, пенятся к превышают его щит. Клонар пронзен Катмором; он не пал, дуб удержал его за власы. Шлем его катится по земли, но его щит повис на ремнях своих и приемлет кровь, текущую из его язвы, Фламина, бия в прекрасную грудь свою. Восплачешь ты в своем жилище {Любовь Фламины и Клонара известна на севере по малому остатку в древней лирической поэмы, приписуемой Оссиану.

Фламина.

Клонар, юный ловец боязливых серн Имора! где сокрылся ты? Не возлег ли ты срединой волнующагося тростника? Ветры, пролетая мимо, касаются ли тебе своими легкими крылами? Любовь моя и радость! тебя, тебя я вижу в поле, орошаемом твоими источниками. Терновник колебаемый ветрами, ударяясв во щит твой, раждает в воздухе звуки. Он покоится: его прекрасные власы развиваются вокруг его. Мысли, которые обладают им в сонных мечтах, изображаются пременно на его лице. Младый вождь гремящего оружия! Ты мечтаешь во сне о битвах Оссиановых, а я, я одна сокрывшись в роще.... Изчезните вы горные туманы! почто скрываете вы от очей моих любовь мою и радости?

Призрак, мечтавшийся мне в сновидении, изчез с моим сном; я надеялся по моем востании увидеть еще блестящие следы его между холмами: тако дщерь Клунгалова сокрылась от взоров своего возлюбленного. Востани прекрасная Фламина, изыди из рощи.

Фламина.

Удалимся, убегнем от Клонара. Для чего мне открывать пред ним пламенную любовь свою? Грудь моя исполнена вздохов, возъемлется и упадает как пена быстрых волн.... но я вижу, возлюбленный мой идет мимо, покрыт блестящим оружием. Сын Конгласа! душа моя печальна.

Клонар.

Я слышал Фингалов щит; я слышал голос Царя Сельмы. Я лечу в страну Эрина. Остави мрак, сокрывающий тебя от моих взоров. Гряди в поля брани, толико любезные моему сердцу. Гряди прекрасная дщерь мужественного твоим присутствием излиется в душу мою тишина и спокойствие.

Клонар бых сын Конгласа, Государя Имора, одного из островов Гебридских. Клунгал, отец Фламины, был один из вождей того острова.}.

Оссиан не дозволял покоиться своему копию. Он покрыл поле мертвыми. Гидалл летит к нему. Юный певец Клонры! для чего десница твоя подъемлет железо против Оссиана! По что не состязались мы лучше пением в спокойных твоих долинах? Мальтос холмы время от времени являются объяты пламенем, и гром катится по облакам с поражающим треском. Сопостат погружается во мраки; ратники Морвена остановились изумленны: я прескочил источник, тогда услышал я глас Фингалов и шум врагов бегущих в смятении. При блеске частых молний видел я могущественного владыку Морвена, стремящася пространными стопами; не косня ударил я во щит свой, я полетел во след ратников Алнекмы; враги изчезали подо мною, как вихри дыма. Солнце проникло напоследок облаки: сто источников Лоны блистают при его лучах. Но голубовидный столп тумана возвышается и омрачает холм... Где Фингал и Катмор? Я не зрю их на бреге сего источника, близ сея рощи, я слышу звуки их оружий, они ратоборствуют в недре тумана. Таковы сражения духов на облаках ночи, когда они спорят кому востечь на криле бурных ветров, и устремлять пенящияся волны.

Я лечу к месту битвы; туман изчез. Владыки блистают при стопах кремнистого Любара. Катмор стоял уклонясь к сему камени, и его щит не вовсе еще отрешенный принимал воду упадающую с высоты. Фингал приближился: он видит текущую кровь Героя. Мечь упадает из руки его; он смягчается среди блистательной своей победы, и вещает своему противоборцу: покорися великодушный сын Борбар-Дутула, или еще хочешь ты возвысить копие свое? Имя твое известно в , в убежище иноплеменных. Сие знаменитое имя достигло до моего слуха. Гряди ка мой холм; гряди к моему пиршеству. Самые мужественные иногда упадают. Гнев мой не обременяет уже побежденного сопостата. Я не радуюсь о падении Героя. Гряди, я знаю искусство врачевать язвы: мне известны растения гор. Я собрал цветы их при бреге уединенных источников. Друг иноплеменных! ты безмолвен!

Близ Аты, ответствует Катмор, возвышается холм обросший мохом. Глава его увенчанна многолиственными древами. В сем камени мрачная пещера, в которой шумный течет источник. Утаясь в сея разселине, внимал я шумным стопам иноплеменников, входящих в чертоги моих пиршеств, и я благословлял отзыв камени, извещающий меня о их пришествии. Тамо хочу положен быт. Тамо хочу покоиться среди злачных моих долин. Из глубины их вознесусь я на ветры, дышущие в моих полях, или возсев на тумане реки Аты, буду смотреть с веселием на её лазоревые волны.

Для чего, рек Фингал, для чего вождь Аты беседует о гробе?... Но, Оссиан! Герой кончается Катмор, друг иноплеменных! да сопутствует блаженство душе твоей!... Сын мой! я слышу голос лет меня призывающих: они повелевают мне упразднить руку мою от копия, и мимо идя, кажется, говорят мне: для чего Фингал не успокоится в своих чертогах? Всегда ли он утешаться будет кровию, и слезами несчастных? Нет, мрачные лета! Фингал не утешается потоками крови: слезы от него проливаемые пронзают сердце его стрелами жалости и печали. Хочу ли предаться я сладости спокойствия, война приближается, пробуждает меня, и ополчает: но все свершилось, я уже не ополчуся. Оссиан! прими копие твоего родителя. Возвысь его, когда востанет против тебя гордый ратоборец. Мои предки всегда сопутствовали стопам моим, со удовольствием взирали они на мои деяния. Повсюду, где я ратоборствовал, я видел их облаки сходящие на поле сражения. Десница моя всегда щадила безсильного. Надменный воитель чувствовал, что ярость гнева моего как пожирающий пламень. Но никогда не веселился я смертию сопостата. По тому и праотцы мои приимут меня к себе при вратах воздушных своих чертогов, одеяны лучезарною ризою, в их очах блистать будет радость и нежность. Не встречают они тако безчеловечного победителя. Они для него как гневные созвездия, стремящия в часы мрака огни пагубы. , отец Героев, житель воздушных вихрей! я вручаю копие твое Оссиану, воззри очами удовольствия на дар сей. Часто видел я тебя среди облак твоих, являйся равно и моему сыну в часы бурной брани. Тогда воспомянет он твои подвиги, о ты, некогда толико страшный, но ныне ничто как тень тщетная!

Фингал вручил мн копие Тренмора. Тогда же возвысил он камень, чтоб предать потомству сей торжественный случай, и под сим памятником положил он мечь и одну выпуклость своего щита. Владыка уклоншись на камень пребыл некое время погружен в свои помыслы; напоследок он возгласил:

О камень! когда превратишься ты в прах, когда изчезнешь ты под мохом умноженным летами, путешественник приидет в сии места, и пройдет их равнодушно. Ты не знаешь убо, слабый странник, коль великая слава блистала некогда на полях Лены? Здесь, здесь Фингал венчавшись последним своим подвигом, вручил копие свое своему сыну. Но преходи, тень тщетнля, глас твой увеличит ли мою славу? ты обитаешь без сомнения на бреге неизвестной какой реки. Еще некия лета, и ты сокроешься. Никто о тебе не воспомянет; душа твоя погрузится в туман озера; но Фингала окружит слава: Фингал для очей потомства будет как лучезарное созвездие; зане всегда ополчился он в защиту слабых и безсильных.

Победоносные и увенчанные славою владыки шествуют к долговременному дубу, уклоняющемуя с высоты холма своего над быстрые волны Любара; при его подножии простерлась долина, где шумит источник изтекший из камени. Там развевалось по воздуху Морвенское чтоб показать Ферад-Арту стезю, по которой он шествовать должен.

Солнце блистало сквозь облаки запада. Фингал внимает восклицаниям своего воинства. Его племена теснились окрест его; их оружие сияло лучами запада. Владыка чувствовал радость и удовольствие свойственное звероловцу, которой после грозной бури видит солнце позлащающее ребра гор, когда на их челе цветущий терновник помавает своею влажною головою, и когда робкая серна является на высоте холмистой.

Клонмал сидел в уединенной своей пещере, Мрак покрывал очи старца: он оперся на свой жезл. Сульмалла слушала его со вниманием. Он повествовал о древних Царях Аты. Но шум сражения не ударяет уже в его слух: он умолк и воздохнул. Часто, как повествуют, часто умерших духи просвещали его душу: они показали мысли его Катмора простёрта, бездыханна при стопах долговечного древа.

Что тако соделался ты печален? рекла ему Сульмалла. Битва престала. Он скоро придет в твою пещеру, солнце сияет на высоте гор западных. Пары озера подъемлются; пепловидная завеса простерлась над холмом. Скоро Герой мой изыдет из сего сгущенного тумана: возри, это он, я его вижу: я познаю, его. оружие: гряди, мой возлюбленный, гряди в пещеру Клонмала.

То была тень Катмора, Сульмалла, это был звероловец, ищущий убежища робкой серны. Не для браных подвигов оставил он свой дом. Его супруга не сомневается о его возврате. Он придет к ней обременен корыстями ловитвы... Рекла и возвела очи свои на холм, величественные, призрак еще является сходящ с высоты его. Она возстает восхищенна радостию. Тень погружается в пары, её туманные члены изчезают по малу, и соединяются с горными ветрами. Тогда познала Сульмалла смерть Кольмара. -- Так нет уже тебя, великодушный Царь Аты!... Но Оссиан, забудь сетование Сульмаллы. Печаль убивает душу старца... {

Сесиан не оставил Сульмаллы, которая лишась своего любовника, осталась одна и без помощи в стране чужой. Предание говорит, что на другой день решительного сражения пришел он в пещеру к Клонмалу, чтоб утешить сию нещастную иностранку. Из поэмы, сочиненной Оссианом Сульмалле.

Дщерь Конморова! изыди из пещеры Лоны, явись в полном сиянии красоты твоея; есть день, в которой и мужественные должны погибнуть. Страшные созвездия блистают; но облак, долженствующий их покрыть, недалече. Возвратися в долину Люмона, где странствуют многочисленные твои стада. Тамо в недре ленивых туманов слабеет томная тень робкого. Он умирает безвестен как репейник холма, который уносится ветром, не будучи примечен нами. Не тако мужественный исходит от жизни сей. Кто стремление подобно воздушному огню, которой разверзает бурное лице ночи.

Радовались о нем Герои времен претекших. Вместе с ним придет он иногда посетить тебя. Имя твоего возлюбленного вечно.... Увы! он не видел гибели своего сына, своей славы и своей защиты; сына, которой опустошал поле брани. Он не зрел его плавающа в крови своей..... Юная отрасль Люмона! я один; когда лета разслабят крепость мою, я услышу может быть оскорбительный и обидный глас робкого, и безсилен буду мстить; нет уже моего юного Оскара.

Из предания известно, что Сульмалла возвратилась на свою землю.}.

Вечер низшел на поля. Уже волны рек кажутся более темновидны. Глас Фингалов гремит. Пламень дубов возвышается на воздух. Ратоборцы Морвена Фингала, приметили они на челе его черты уныния. Но вдруг согласные звуки несутся от пустыни. Сперва уподоблялись они шуму источников на горах отдаленных. Они неслися косно вдоль горы, как журчание крил ветра, когда он в безмятежные часы ночи движет кротко зеленый мох камней. То был голос Кондама, сопутствуемый арфою Карриля; они провождали Ферад-Арта к возвышенной Море.

Лены; воинство соединило с ними звуки своих щитов. Радость блистает на лице Фингала, как лучи солнца, проникшие облако пасмурного дня и сияющий на злак холмов пред ревом ветров. Он ударяет во щит владык. Все безмолвствует окрест его; воители его уклонились, опершись на свои копья, чтоб внимать гласу своего отца:

Чада ! уготовайте мое пиршество; да прейдет ночь в песнех. Вы блистали вокруг меня, и буря изчезла. Народ мой подобен высокому и твердому камени, с которого устремил я орлий мой полет к славе, чтоб уловить ее и в последнем поле моих сражении. Оссиан! ты приял копие Фингалово, Ферад-Арта в чертоги Теморы. Представь и напомни ему деяния Царей его знаменитых предков. Но мы не забудем сильных, погибших на поле славы. Да песни Карриля возвеселят души умерших воителей. Заутра я распростру мои парусы ко мрачным долинам Сельмы, Дутулы извивается вокруг жилища боязливой серны.