Любовная досада.
Действие второе

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Любовная досада. Действие второе (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

ЯВЛЕНИЕ I. - АСКАНИЙ, ФРОЗИНА.

Фрозина.

Я, славу Богу, не болтливая девушка.

Асканий.

Но удобно ли нам вести здесь такой разговор? Как бы кто-нибудь не застал нас врасплох, или не подслушал нас откуда-нибудь.

Фрозина.

Дома мы в гораздо меньшей безопасности; здесь все стороны открыты, и мы можем говорить смело.

Асканий.

Ах, как мне трудно прервать молчание!

Фрозина.

О, так это, значит, важный секрет?

Асканий.

Такой важный, что даже вам открываю его неохотно, и еслиб я могла долее хранить его, вы так и не узнали бы его.

Фрозина.

Вы меня обижаете. Затрудняться открыть тайну мне, которая умела так сохранить все, что касается ваших интересов!.. Мне, вскормленной вместе с вами и умалчивающей о вещах, для вас столь важных! Мне, знающей...

Асканий.

Да, вы знаете тайную причину, скрывающую от всех мой пол и мое происхождение; вы знаете, что я выросла и остаюсь в этом доме для того, чтобы удержать наследство, отходившее от него со смертью молодого Аскания, которого я возрождаю своим переодеваньем. Потому-то я и решаюсь открыть вам мое сердце с большею уверенностью. Но прежде чем мы перейдем к нашему разговору, разъясните мне, Фрозина, постоянно возникающее во мне сомнение. Может ли быть, чтобы Альбер ничего не знал о тайне, скрывшей мой пол и сделавшей его моим отцом?

Фрозина.

до рождения с особенной заботливостью обезпечил щедрым завещанием богатый дядя, мать скрыла эту смерть от своего супруга, бывшого тогда в отлучке, боясь его отчаяния при виде того, как все наследство, из которого дом его мог извлечь большие выгоды, перейдет в другия руки; для этого ребенок был подменен, вас взяли от моей матери, которая была вашею кормилицей; ваша мать сама участвовала в подмене этого мальчика, бывшого на её попечении; и при помощи подарков тайна была куплена. От нас Альбер не узнал об этом; а жена его, двенадцать лет хранившая эту тайну, умерла скоропостижно, не успев ничего открыть. Однако, я знаю, что он поддерживает сношения с вашей матерью; он даже тайно помогал ей; и это, может быть, не даром. С другой стороны, он хочет вас женить, и уверяет, что все это сплетня. Может быть, он знает о подмене, но не знает о переодевании. Но это отступление незаметно поведет нас слишком далеко; вернемся к вашей тайне, которую я жажду узнать.

Асканий.

Так знайте, что Амура обмануть нельзя, что мой пол не мог укрыться от его глаз, и что его тонкия стрелы съумели найти под носимой мною одеждой слабое сердце девушки. Словом, я люблю.

Фрозина.

Вы любите!

Асканий.

Подождите, Фрозина; не удивляйтесь черезъмеру; еще не время; мое вздыхающее сердце поразит вас другим сообщением.

Фрозина.

Каким?

Асканий.

Я люблю Валера.

Фрозина.

Как! Вы любите того, семью которого ваш обман лишает крупного наследства, того, который немедленно воротил бы его себе, если бы имел малейшее подозрение насчет вашего пола! Это еще более удивительно.

Асканий.

А все-таки, я поражу вас еще более. Я - его жена.

Фрозина.

О, боги! его жена!

Асканий.

Да, его жена.

Фрозина.

Асканий.

Это еще не все.

Фрозина.

Еще не все?

Асканий.

Да, я его жена без его собственного ведома, и он не имеет ни малейшого понятия о том, кто я такая.

Фрозина.

О, продолжайте; эти последовательные удары сбили меня с толку до такой степени, что я совсем перестаю разсуждать. Я ничего не могу понять в этих загадках.

Асканий.

Я объясню вам, если хотите. Валер, бывший пленником в оковах моей сестры, казался мне влюбленным, стоющим того, чтобы его выслушивали. При виде его отвергнутой любви, в моей душе пробуждалось некоторое сочувствие к нему. Я хотела, чтобы Люцилии нравились его беседы; я порицала её суровость, и порицала так хорошо, что сама, против воли, была охвачена недоступными ей чувствами. Говоря ей, он убеждал меня, теряемые им вздохи покоряли меня, и обеты, отвергнутые ею, победоносно овладели моей душой. Так мое сердце, увы, слишком слабое, Фрозина, отдалось чувствам, посвященным не ему; оно было поражено стрелой, отскочившей от другого сердца, и заплатило за него с лихвой. Наконец, моя дорогая, я захотела открыть ему мою любовь, но под именем другой. Раз, ночью, этот очаровательный влюбленный встретил в моем лице, как он думал, благосклонную к его обетам Люцилию, и я так ловко умела повести разговор, что он не узнал ничего об обмане. Под этим обманчивым покрывалом, ласкавшим его мечты, я сказала ему, что он ранил мою душу, но что я, видя как относится к нему отец, должна была прибегнуть к обману, чтобы принадлежать ему; что, таким образом, наша любовь останется тайною, которую будет знать одна только ночь, что днем, чтобы не испортить дела, мы должны избегать всяких разговоров с глазу на глаз, что он тогда найдет меня столь равнодушной, как будто между нами не существует ни малейшей привязанности, и чтобы он с своей стороны так же, как и я, никогда не говорил мне ничего ни знаками, ни словами, ни на письме. Наконец, опуская подробности, с которыми я провела нить этого обмана, я довела смелый замысел до конца, и вот, он стал моим супругом, как я тебе говорила.

Фрозина.

Однако, ваш ум одарен большими талантами! Можно ли подозревать их в вас при этом холодном лице? А все-таки вы слишком поторопились; положим, дело вам сначала удалось; но, говоря об исходе, разве вы не видите, что оно надолго не может остаться неузнанным?

Асканий.

Когда любовь сильна, ее ничто не удержит; она стремится только выполнить свои намерения; и раз достигнув цели, она считает все остальное пустяками. Но сегодня я открываюсь наконец вам, чтобы вы посоветовали... Но вот и мой супруг.

ЯВЛЕНИЕ II. - ВАЛЕР, АСКАНИЙ, ФРОЗИНА.

Валер.

Если вы вели какой нибудь разговор вдвоем и я вам помешал своим присутствием, то я удалюсь.

Асканий.

Нет, нет, вы именно хорошо сделали, что прервали наш разговор.

Я?

Асканий.

Именно вы.

Валер.

Каким образом?

Асканий.

Я говорил, что будь я девушка, Валер очень бы мне понравился, и что я не замедлил бы составить его счастие, еслибы был предметом его сердечных обетов.

Валер.

Эти уверения стоят не особенно дорого, когда их выполнению препятствует подобное "если"; но вы были бы поражены, еслибы какой нибудь случай превратил приятный комплимент в действительность.

Асканий.

Нимало; я говорю вам, что цари я в вашей душе, я от всей души согласился бы увенчать вашу любовь.

Валер.

А еслибы ваша помощь могла содействовать моему счастью у избранной мною особы?

Асканий.

Я бы очень дурно ответил на ваши ожиданья.

Валер.

Это не особенно любезное признание.

Асканий.

А вы хотите, Валер, чтобы я, как нежно любящая вас девушка, связалась обещанием служить вашей любви к другой? Для меня такое тягостное усилие невозможно.

Валер.

Асканий.

То, что я вам сказал, я говорил вам как девушка, и вы так и должны это принимать.

Валер.

Итак, Асканий, я не могу разсчитывать на ваше расположение иначе, как еслибы небо сотворило с вами великое чудо; словом, если вы не девушка, то прощай нежность и во мне не остается для вас ничего интересного.

Асканий.

Я впечатлителен гораздо более того, чем можно думать, и когда дело идет о любви, меня оскорбляет малейшее сомнение. Я люблю искренность, и отказываюсь служить вам, Валер, если вы мне не обещаете положительно, что будете питать ко мне то же самое чувство, что ваша дружба ко мне будет также горяча, и что, еслибы я был девушкой, более сильное чувство не оскорбило бы того, которым бы я жил для вас.

Валер.

Я никогда не видал такой ревнивой щепетильности; но, как мне это ни ново, высказанное вами побуждает меня согласиться на все, чего вы требуете.

Асканий.

Это правда?

Валер.

Да, правда.

Асканий.

Если это правда, тогда обещаю вам, что ваши интересы будут моими.

Валер.

Я скоро открою вам важную тайну, где мне понадобится исполнение этих слов.

Асканий.

Я вам тоже открою секрет, после которого ваше сердце может открыться мне.

Валер.

Асканий.

Я люблю и принужден скрывать свою любовь, а вы можете так повлиять на предмет моей любви, что сделаете меня счастливой.

Валер.

Асканий, объяснитесь, и будьте заранее уверены в успехе, если только это в моей власти.

Асканий.

Вы обещаете этим более, чем ожидаете.

Валер.

Нет, нет; на кого я должен действовать?

Асканий.

Еще не время; но это лицо вам близкое.

Валер.

Ваши слова меня удивляют; если это моя сестра...

Асканий.

Еще не время объясняться, говорю вам.

Валер.

Почему же?

Асканий.

А вот почему: вы узнаете мой секрет тогда, когда я узнаю ваш.

Валер.

Асканий.

Так получите его; тогда мы объясним друг другу наши желания и увидим, кто из нас двоих сдержит слово.

Валер.

Прощайте, я доволен.

Асканий.

И я доволен, Валер. (Валер уходит).

Фрмина.

Он думает найти в вас поддержку брата.

ЯВЛЕНИЕ III. - ЛЮЦИЛИЯ, АСКАНИЙ, ФРОЗИНА, МАРИНЕТТА.

Люцилия (Маринетте).

Решено; этим я могу отомстить за себя, и если мой поступок огорчит его, то сердце мое будет удовлетворено. (Асканию) Брат мой, вы видите во мне перемену. Я хочу полюбить Валера, на которого прежде смотрела свысока, а теперь мои желания обращаются в его сторону.

Асканий.

Сестра, что вы говорите? Какая переменчивость! Это очень странно.

Люцилия.

Я имею больше основания поражаться вашей переменчивостью. Когда-то Валер был предметом ваших забот, из-за него вы упрекали меня в прихотливости, слепой жестокости, злобе и несправедливости; и вот, когда я хочу полюбить его, мое намерение вам не нравится, и вы начинаете ратовать против него!

Я отступаюсь от него, сестра, для вашей пользы: я знаю, что теперь он находится во власти другой, и для вас будет позорно, если вы его позовете, а он не возвратится.

Люцилия.

Если дело только в этом, то я позабочусь о моей чести; я знаю, что мне думать о его сердце; оно ясно высказывается перед моими глазами; поэтому откройте ему мое чувство без опасений; а если вы откажетесь исполнить мою просьбу, я сама скажу ему, что его страсть трогает меня. Что это, брат, вас так смущают мои слова?

Асканий.

Ах, если только я что нибудь значу для вас, сестра моя, если на вас действуют просьбы брата, оставьте это намерение и не отнимайте Валера у любящей его молодой девушки, счастье которой мне дорого и которая, поверьте моим словам, имеет право на ваше сочувствие. Несчастная страдалица пламенно любит, мне одному она призналась в своей любви, и я знаю, что нежность её сердца должна смирить гордость самых суровых чувств. Да, вы сжалитесь над её сердцем, зная, каким ударом вы грозите её чувству, я хорошо чувствую её горе, и уверен, сестра моя, что оно убьет ее, если вы отнимете её дорогого возлюбленного. Эраст - партия, которой вы должны быть довольны, и взаимная любовь...

Люцилия.

Довольно, брат. Я совсем не знаю той, за кого вы хлопочете; но прошу вас, ради Бога, оставить этот разговор и дать мне некоторое время подумать одной.

Асканий.

Идите, жестокая сестра, вы приведете меня в отчаяние, если исполните ваше намерение.

ЯВЛЕНИЕ IV. - ЛЮЦИЛИЯ, МАРИНЕТТА.

Маринетта.

Ваше решение очень скоро, сударыня.

Люцилия.

Оскорбленное сердце не разсчитывает; оно рвется отомстить, и прямо хватается за все, что может, по его мнению, послужить отплатой. Злодей! Такая крайняя дерзость!

Маринетта.

Я все еще не могу успокоиться; сколько я ни думаю, не понимаю этого события и теряю голову. Ведь никогда сердце не открывалось более прекрасным образом при получении доброй вести; все его сердце было преображено вашим приветливым письмом, и меня он назвал, ни больше, ни меньше, как божеством; а потом, когда я пришла к нему во второй раз, он обошелся со мною так оскорбительно, как это еще не случалось девушке; не знаю, что могло случиться в эти краткия мгновения, чтобы произвести столь большие перемены?

Люцилия.

Ничего не могло случиться такого, что бы заставило его сомневаться, и поэтому ничто не должно защищать его от моего гнева. Как, ты хочешь искать тайных побудительных причин его недостойного поступка где-нибудь кроме его низости? Может ли быть малейшее извинение его выходке после этого несчастного письма, в котором я теперь раскаиваюсь?

Маринетта.

суровость тает от их ласковых слов, и мы, слабые, отдаемся их желаниям. Тьфу, довольно глупостей и чума побери мужчин!

Люцилия.

Как, чтобы он вообразил о себе и стал смеяться на наш счет! Ему не придется долго торжествовать; я ему покажу, что в благородной душе отвергнутая любовь скоро заменяется презрением.

Маринетта.

По крайней мере, в подобном случае большое счастие знать, что за тобою нет ничего, что отдавало бы тебя в их руки. У Маринетты было хорошее чутье, что бы там ни говорили, когда раз вечером хотели пошутить и она ничего не позволила. Другая, в надежде на matrimonion, раскрыла бы уши искушению; а я - nescio vos.

Люцилия.

Какие глупости ты говоришь и как плохо ты выбираешь время для подобных острот! Я задета за живое и если когда нибудь счастливый случай, на который я впрочем не надеюсь (так как небу слишком приятно огорчать меня, чтобы оно доставило мне возможность отомстить), - если когда нибудь, говорю я, благоприятная судьба приведет его снова ко мне, чтобы отдать мне свою жизнь, - если когда-нибудь у моих ног он будет проклинать свой сегодняшний поступок, тогда я решительно запрещаю тебе ходатайствовать за него. Напротив, ты должна стараться обратить мое внимание на важность его проступка и если даже он искусит мое сердце и оно решится на какой-нибудь недостойный поступок, пусть твоя любовь ко мне будет тогда строга и поддержит мой гнев во всей его полноте.

Маринетта.

Уж не безпокойтесь и предоставьте мне это дело; я сердита никак не меньше вашего, и лучше всю жизнь останусь девушкой, чем приму моего толстяка злодея, когда он придет.

ЯВЛЕНИЕ V. - АЛЬБЕР, ЛЮЦИЛИЯ, МАРИНЕТТА.

Альбер.

Люцилия, позовите ко мне учителя; я хочу поговорить с ним и спросить у него, не знает ли он, как воспитатель Аскания, отчего тот с недавняго времени стал так скучен.

ЯВЛЕНИЕ VI. - АЛЬБЕР (один).

В какую бездну забот и затруднений вовлекает нас неправый поступок! Давно уже сердце мое испытывает пытку из-за этого ребенка, подмененного, благодаря моей чрезмерной жадности. И когда я вижу муки, которые сам причинил себе, я начинаю желать, чтобы мне никогда не приходила мысль об этом наследстве. То я боюсь, что обман откроется и моя опозоренная семья очутится в нищете; то я боюсь, что с этим сыном, которого я должен сохранить, случится что-нибудь. Если мне случается уехать куда-нибудь по делу, я так и боюсь при возвращении печальной вести: как! вы не знаете? вас не известили? У вашего сына лихорадка, или он сломал руку, или ногу. Словом, постоянно, чем бы я ни был занят, всевозможные тревоги терзают мою голову. Ах!..

ЯВЛЕНИЕ VII. - АЛЬБЕР, МЕТАФРАСТ.

Метафраст.

Mandatum tuum euro diligenter.

Альбер.

Магистр, я хотел...

Магистр производится от magis ter; это значит: в три раза больше.

Альбер.

Чтоб мне умереть, если я это знал. Но ладно, в добрый час. И так, магистр...

Метафраст.

Продолжайте.

Альбер.

Я и хочу продолжать; но вы то не продолжайте прерывать меня. Еще раз, и вот уже в третий раз, магистр, мой сын огорчает меня; вы знаете, что я его люблю и всегда его старательно воспитывал.

Метафраст.

Это правда: Filio non potest praeferri nisi filius.

Альбер.

Мне кажется, магистр, что этот жаргон не очень нужен при нашем разговоре; я верю, что вы большой латинист и очень учены; я полагаюсь на тех, которые меня в этом уверяли; но не развертывайте всей вашей учености в разговоре, который я хочу вести с вами, не изображайте из себя педагога, вплетающого разные словечки, точно проповедник на кафедре. Отец мой, а у него была хорошая голова, не учил меня ничему, кроме молитв, и вот уже пятьдесят лет я ежедневно повторяю их, понимая в них ровно столько же, сколько в чистейшем немецком языке. Оставьте же в покое вашу возвышенную науку и применитесь к моему слабому языку.

Метафраст.

Хорошо.

Альбер.

Брак, кажется, пугает моего сына, и с какой стороны я ни испытываю его сердце, он остается холоден к этим узам и отказывается.

Метафраст.

Может быть, он того же мнения, как брат Марка Туллия, о котором этот последний ведет речь с Аттиком; и, как говорят греки, athanaton...

Альбер.

Прошу вас, ради Бога, неизменный магистр, оставьте греков, албанцев, словаков и все другие народы, о которых вы хотите говорить; мой сын ничего общого с ними не имеет.

Ну так, ваш сын?

Альбер.

Не знаю, не чувствует ли он в душе какой-нибудь тайной страсти: его что-то волнует, если я не ошибаюсь, и вчера я его видел, оставшись сам незамеченным, в уголке леса, куда никто не ходит.

Метафраст.

В скрытом месте леса, хотите вы сказать, отдаленное место latine, seceseus; Виргилий сказал: est in secessu locus...

Альбер.

Как же он мог это сказать, Виргилий, что ли, когда я убежден, что в этом укромном месте, кроме нас двоих, никогда не бывало ни души?

Метафраст.

Я назвал тут Виргилия, как славного автора более изысканного выражения, чем то, которое вы употребили, а не как очевидца виденного вами вчера.

Альбер.

А я вам говорю, что мне не нужно ни более изысканного выражения, ни автора, ни очевидца, и что тут достаточно одного моего очевидства.

Метафраст.

Все-таки следует Выбирать слова, введенные в употребление лучшими авторами. Tu vivendo, bonos, как говорится, scribendo, sequare peritos.

Альбер.

Метафраст.

Квинтилиан рекомендует это правило.

Альбер.

Чорт побери болтуна!

И высказывает при этом ученую мысль, которую вы, конечно, с удовольствием узнаете.

Альбер.

Чорт же тебя возьми, собака! О, как меня тянет прописать на этой физиономии одно правило.

Метафраст

Альбер.

Я вам двадцать раз повторил, что хочу, чтобы меня слушали, когда я говорю.

Метафраст.

О, конечно; если дело только в этом, то вы будете удовлетворены; я умолкаю.

И умно делаете.

Метафраст.

Я готов вас слушать.

Альбер.

Метафраст.

Чтобы мне умереть, если я скажу еще слово.

Альбер.

Помилуй вас Бог!

Вам больше не придется упрекать меня в болтливости.

Альбер.

Аминь!

Метафраст.

Альбер.

Извольте.

Метафраст.

И не бойтесь перерыва с моей стороны.

Довольно.

Метафраст.

Я исполнительнее всякого другого.

Альбер.

Метафраст.

Верю.

Альбер.

Отлично.

Метафраст.

Альбер (в сторону).

Мерзавец!

Метафраст.

Альбер.

Негодный кровопийца...

Метафраст.

Ах, Боже мой! Не потребуете же вы, чтобы я вечно вас слушал? Поделимся, по крайней мере, или я уйду.

Терпение мое...

Метафраст.

Как, вы хотите продолжать? Вы еще не кончили? Per jovem! я опьянел!

Альбер.

Метафраст.

Еще! Боже! Что за речь! Неужели ничто не может остановить её течения?

Альбер.

Я вне себя!

Опять? О, удивительная пытка! Позвольте же мне поговорить немного, заклинаю вас. Глупца, который не говорит ни слова, не отличишь от мудреца, который молчит.

Альбер.

Ты замолчишь, чорт возьми!

ЯВЛЕНИЕ VIII. - МЕТАФРАСТ

Как верно сжатое выражение философа: "говори, чтобы тебя познали". Для меня лучше лишиться образа человеческого и сменить мое бытие на бытие животного, чем лишться возможности говорить. Вот теперь я на восемь дней с головной болью. О, как мне ненавистны бесконечные говоруны! Но что же! Если ученых больше не слушают, если хотят, чтобы у них всегда был закрыт рот, тогда надо повернуть вверх дном весь порядок вещей: пусть куры растерзывают лисиц, пусть малые дети указывают старикам, пусть ягнята бросаются преследовать волков, пусть глупец создает законы, пусть женщины сражаются, пусть обвиняемые судят судей, а школьники секут учителей; пусть здоровому дает лекарство больной, пусть боязливый заяц...

ЯВЛЕНИЕ IX. - АЛЬБЕР, МЕТАФРАСТ.

Альбер
(звонит над ухом Метафраста колокольчиком от который обращает его в бегство).

(убегая).

Сжальтесь! Помогите!