Испанские братья.
Часть первая.
XII. Севилья.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Испанские братья. Часть первая. XII. Севилья. (старая орфография)

XII. 

Севилья.

По возвращении в Севилью, Карлос был поражен, что тот круг, в котором он привык вращаться, ни мало не изменился. Его отсутствие казалось ему более продолжительным, чем оно было в действительности. Кроме того, ему представлялось невозможным, чтобы промежуток времени, когда в нем произошел такой переворот, прошел безследно для других. Но окружавший его свет двигался по прежнему.

Донна Беатриса все еще была окружена для него опасным очарованием, с которым, благодаря новым проснувшимся в нем силам, он с успехом боролся. Хотя для собственного успокоения, он рад был избегать дома своего дяди и поселиться в другом месте.

По возвращении его ожидала большая радость,-- письмо от Жуана. Это было уже второе полученное им; в первом онь только сообщал о своем благополучном приезде в Бамбре, главную квартиру императорской армии. Назначение дон Жуана как раз совпало с началом краткой войны между Франциею и Испанией, немедленно следовавшей за вступлением на престол Филиппа II. И теперь, хотя он не распространялся о своих подвигах, было очевидно, что он уже обратил на себя внимание своею храбростью. Кроме того на его долю выпал удачный случай. Испанцы осаждали в то время С-т Кентен. Прежде чем были окончены их осадные работы, французскому главнокомандующему,-- знаменитому адмиралу Колиньи,-- благодаря внезапному, отчаянному нападению, удалось прорваться в город; хотя при этом многие из сопровождавшей его кучки храбрецов погибли, или были взяты в плен. В числе последних оказался один знатный богатый кавалер из ближайшей свиты адмирала, который отдал свою шпагу дон Жуану Альварец.

Жуан был весьма доволен своею удачей. Кроме отличия, для такого молодого солдата, он надеялся получить за своего пленника хороший выкуп, который был для него очень кстати при начале его карьеры.

Карлос мог теперь, без всякой подмеси эгоистического чувства, разделять радость своего брата. Он вспомнил теперь его детския слова: "Когда я пойду на войну, я возьму в плен какого нибудь принца, или герцога". Теперь они как будто подтверждались при самом начале его карьеры, и укрепили детскую веру Карлоса в его брата. Жуан теперь без сомнения достигнет всего об чем мечтал; он конечно найдет их отца, если только тот еще в живых.

Карлос был приветливо встречен всеми своими родствендивами, кроме разве одного. Вместе с мягким характером и природным добродушием в нем соединялось еще то достоинство, что он никому не становился поперек дороги. В то же время ему повидимому предстояла благородная, почетная карьера, так что он должен был поддержать достоинство своего дома. Единственным исключением среди приязни, которую он возбуждал у всех, было то злобное чувство, которое почти открыто выказывал ему Гонзальво.

Это доставляло ему не малое огорчение, потому что он дорожил мнением других и, кроме того, потому что, несмотря на все его недостатки, Гонзальво нравился ему более своих братьев, проникнутых одними мелкими житейскими разсчетами. Сила всегда привлекательна для умственно одаренной и доброй, но слабейшей натуры; и это чувство только возрастает, когда более слабый имеет повод сожалеть и чувствует желание помочь более сильному.

По этому не одна только мягкость сдерживала гордые слова, вертевшияся на губах Карлоса при насмешках и сарказмах его кузена. Он догадывался о причине того презрения, с которым смотрел на него Гонзальво. Последний верил, что мужчина, достойный этого названия, всегда добьется того, чего захочет, или погибнет в борьбе, за исключением тех случаев, когда этому препятствовали непреодолимые естественные причины, как это было теперь. Зная, чего добивался Карлос перед своим отъездом из Севильи, и видя теперь, что тот отказался от своей цели, без всякой борьбы, он составил себе об нем самое невыгодное мнение.

Однажды, когда Карлос удовлетворился только сдержанным ответом на какую-то грубую выходку Гонзальво, бывшая при этом донна Инеса извинилась перед ним за своего брата, когда тот вышел из комнаты. Она нравилась Карлосу более другой своей незамужней сестры, потому что была добрее ее и внимательнее относилась к Долорес.

- Вы очень добры, мой друг,-- сказала она,-- выказывая такое снисхождение в моему несчастному брату. Я не пойму, отчего он относится к вам с такою неприязнью. Но он часто груб с своими братьями и даже с отцом.

- Я думаю, что это происходит от его болезни, хотя он и поправился, но все-же он кажется мне слабее, чем был прежде.

- Увы, это правда. Знаете ли вы его последнюю причуду? Он говорит, что навсегда отказался от докторов. Он повидимому составил себе об них такое же дурное мнение,-- простите меня, кузен,-- как и о духовных.

- Не можетели вы уговорить его обратиться к вашему дркгу, доктору Лозада?

- Я пробовала, но понапрасно. Если говорить правду, кузен,-- сказала она, приближаясь в нему и понижая голос,-- то существует другая причина, сделавшая его таким. Никто и не подозревает об этом кроме меня; я всегда была его любимою сестрою. Но только вы должны обещать мне, что будете хранить это в тайне.

Дон Карлос дал просимое обещание, представляя себе, что подумала бы его вузина, если бы она догадалась о той тайне, которая хранилась в его собственной душе.

- Вы слышаля о свадьбе дона Жуана де-Карес и Богорвес с донной Франциской де-Варгас?

- Да; и считаю его счастливым человеком.

- Я встречал ее. Бледная, величавого вида блондинка. Она не любит развлечений, но очень ученая и благочестявая, как мне говорили.

- Вы едва поверите мне, дон Карлос, если я вам скажу, что эта бледная, тихая девушка составляет предмет всех помыслов Гонзальво. Как ей удалось покорить это безпокойное молодое сердце, я уже не знаю; но оно принадлежит ей одной. Конечно у него были мимолетные увлечения, но это его первая и единственная страсть.

Карлос улыбнулся.

- Пламя и мрамор,-- сказал он. - Но все же мрамор не в состоянии поддержать самый пылкий огонь, и он современем должен угаснуть.

- С самого начала у Гонзальво не могло быть и тени надежды,-- отвечала донна Инеса, выразительно помахивая своим веером.-- Я даже не знаю, подозревает ли молодая девица о его любви. Но это не важно. Хотя мы и Альварецы де-Менаня, но трудно ожидать, чтобы один из первых грандов отдал свою дочь за младшого сына нашего дома, даже до этого несчастного случая при бое быков. Теперь он сам готов сказать, что "ананасы не для обезьян", молодые красавицы не для изувеченных кавалеров. Но все-таки... вы понимаете?

- Да,-- сказал Карлос; и действительно он понимал лучше, чем воображала донна Инеса.

Выходя уже из комнаты, она вдруг повернулась и сказала ему ласковым голосом.

- Я надеюсь, кузен,-- ваше здоровье не пострадало от пребывания среди этих суровых гор?.. Дон Горчиа говорил мне, что он два раза видел вас вечером выходящим из квартиры доброго сеньора доктора.

Для таких посещений были теперь достаточные основания. На прощаньи де-Сезо предложил Карлосу дать ему рекомендацию к одному человеку в Севилье, который мог сообщить ему дальнейшия толкования предмета их разговора. После его утвердительного ответа, он получил, к своему изумлению, рекомендательное письмо к доктору Лозада; и это новое знакомство было неоцененным даром для Карлоса.

Но он был плохим хранителем тайны и щеки его покрылись румянцем в то время, как он отвечал:

- Я польщен вниманием моей кузины. Но благодаренье Богу, здоровье мое не хуже прежнего. - Дело в том, что доктор Христобаль человек большой учености и приятный собеседник, я разговор с ним доставляет мне большое удовольствие. Кроме того, я пользуюсь от него некоторыми редкими ценными книгами.

- Конечно, для своего звания он весьма благовоспитанный человек,-- отозвалась снисходительно донна Инеса.

Карлос не посещал более лекций фра-Константино в Духовной коллегии, но не пропускал ни одной его проповеди в соборе. Он слушал его с восторгом, не проронив ни одного слова. Часто оглядываясь при этом на множество обращенных к проповеднику лиц, он повторял мысленно:

неосторожные слова, которые могли быть истолкованы в еретическом смысле.

- Я часто благодарю Бога за глупость злых людей и за простоту добрых,-- как-то сказал Карлос своему другу, после одной из таких проповедей.

Теперь он уже был убежден в том, что только смутно подозревад при разговоре де-Сезо: он сознавал себя еретиком, ужасное сознание в те времена для каждого человека, особенно в католической Испании. К его счастию это сознание, и особенно с чем все это было связано, пришло в нему только постепенно; хотя он пережил ужасные минуты, чувствуя себя отрезанным от всех дорогих воспоминаний детства и юности, от долгого ряда свято хранимых преданий, от участия в громадном церковном братстве, проникающем всю эту жизнь. Его прошлая жизнь была теперь разбита,-- все честолюбивые мечты его рушились, его научные занятия, в которых он так успевал, оказывались теперь безполезными. Правда, он все еще считал возможным сделаться священником римско-католической церкви; но уже не мог теперь разсчитывать на духовную карьеру. Он рад был посвятить себя служению своим ближним в каком-нибудь отдаленном уголке; причем нужно было соблюдать величайшую осторожность, подобно фра-Константино, чтобы не попасть в руки святой инввизиции.

Самое мучительное из всего, что он до сих пор испытал,-- кроме страданий при отказе от Беатрисы,-- было сознание, что все те, среди которых он жил и которые любили и уважали его, отшатнутся от него с омерзением, если узнают правду.

Однажды, проходя по улице с своей теткой и донной Санчо, они свернули в сторону, чтобы не встретиться с процессией убийцы, которого вели на казнь. Это был один из известных преступников; одновременно с выражениями своего ужаса и радости, что им удалось избежать такой неприятной встречи, сопровождавшия его дамы произносили слова молитвы о спасении души несчастного. - Еслиб только оне знали всю правду,-- думал Карлос в то время, как эти закутанные своими вуалями женщины с таким доверием прибегали к его защите,-- оне сочли бы меня хуже этого опозоренного существа. Оне жалеют его, оне молятся о нем: на меня оне посмотрели бы только с омерзением и ужасом. А Жуан, мой дорогой брат!.. что сказал бы он? Эта мысль особенно часто преследовала и мучила его.

сознание, что он не находится в одиночестве. Велико было его изумление, когда раз Лозада, убежденный в его искренности, открыл ему тайну о существовании в Севилье организованной лютеранской церкви, которой он сам был пастором. Он пригласил дон Карлоса принять участие в её собраниях, происходивших, с соблюдением всех предосторожностей, после полуночи в доме одной знатной дамы - донны Изабеллы де-Баэна.

Карлос с радостью принял опасное приглашение и, сильно взволнованный, занял место среди этой избранной кучки преданных своей идее мужчин и женщин, которые должны были разделять с ним те-же радости и ту-же надежду. Но их оказалось не так мало, как он ожидал, и они, за немногими исключениями, не принадлежали к бедному люду. Многие из людей, собиравшихся в верхней комнате донны Изабеллы, составляли цвет своей земли. Тут были и люди таланта и знания; высшая испанская знать имела здесь также своих представителей. Из первых, Карлос признал тут прелестное, задумчивое лицо молодой донны Марии де-Богорвес, об удивительных талантах и учености которой он уже давно слышал и которая получила теперь для него особенный интерес.

последняго, вследствие чего он даже обременил долгами свои имения. Но в то время, как Понче де-Леон старался облегчить страдания других, его собственный дух угнетала постоянная печаль. Часто прохаживался он ночью по большой каменной площадке Прадо Сан-Себастиан, носившей ужасное прозвище Quemadero, или места сожжения,-- в то время, как в его душе мрачное предчувствие ужаснейшей из смертей боролось со светом безсмертия.

Разделялили с ним эти страшные предчувствия другие члены обреченной кучки преданных идее людей? Без сомнения так было с некоторыми из них. Но для большинства, явления и события обыденной жизни скрывали от их взоров окружающия их опасности. Севильеские протестанты жили рядом с другими людьми и в тоже время делали свое дело; они постоянно вращались между своими согражданами, не замечавшими в них ничего особенного; они даже женились и выходили замуж; хотя все время на них падала мрачная тень от ужасной крепости, где заседал грозный тайный суд святой инввизиции.

Но в этот период инквизиция еще не обнаружила своей ужасной деятельности. Главный инквизитор, Фернандо де-Вальдец, архиепископ Севильский, старик семидесяти четырех лет, отличался жестокостью, когда был подвигнут к тому; но в это время не проявлял особой деятельности. Кроме того он был поглощен скоплением громадным богатств, со всех сторон притекавших к нему вследствие множества находившихся от него в зависимости церковных назначений. До сих пор огни св. Доминика пылали только для неверных мавров и евреев; пока жертвою их в Испании был только один протестант, и то в Вальядолиде, а не в Ceвилье. В Севилье воздвигли гонение только на Родриго де-Валер, заточенного теперь пожизненно в монастырь, и на д-ра Эгидиуса, благодаря уловке гонителей, отрекшагося от веры.

пожирать более благородные жертвы.