Испанские братья.
Часть первая.
XVIII. Правда и свобода.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Испанские братья. Часть первая. XVIII. Правда и свобода. (старая орфография)

XVIII. 

Правда и свобода.

Никогда еще дон-Жуан Альварец не испытывал такого смятения в своем уме, как после признания своего брата. Этот брат, на которого он привык смотреть как на воплощение добродетели и благочестия, удостоенный всяких ученых почестей, к тому же сам будущий служитель алтаря,-- объявил себя тем, на что он, Жуан, с детства был приучен смотреть с величайшим омерзением,-- лютеранином-еретиком. Но, с другой стороны, основываясь на полных кротости и благочестия словах Карлоса, Жуан все-таки лелеял надежду, что все эти смутные мысли, которые тот называл лютеранством, в конце концов окажутся только одним из видов безвредной религиозной экзальтации. Может быть он присоединится современем в какому нибудь монашескому ордену, подходящему к его идеям. Или даже (он ведь так умен) станет во главе тех реформ, в которых, по сознанию всех честных людей, так нуждалась церковь. При этом он все же должен был сознаться, что м-сье де-Рамене иногда выражался почти в таком же духе правоверия; а между тем он был несомненный еретик-гугенот.

Но с другой стороны, воспоминания об этом человеке, бывшем его гостем в течение нескольких месяцев, увеличивая его затруднения в некоторых отношениях, в других - устраняло самое главное из них. Дон-Жуан никогда не был религиозен; но он всегда строго держался церкви, как подобало кастильцу благороднейшей крови, наследовавшему все предания своего древняго дома, из которого выходили первые бойцы с неверными. Он привык смотреть на католическую веру, как неразрывно священную с понятием о рыцарской чести, с безупречной славой и достоинством их древней расы, одним словом - со всем, что было самым дорогим его сердцу. Он смотрел на ересь, как на что-то до крайности унизительное. Она соединялась в его понятиях с жидами, маврами "неверными собаками", "бродягами", "всякою нечистью", многие из которых были наследственными врагами его племени; еретики были и те самые неверные мусульмане, которых "во славу Божию и Пресвятой Девы" герой Сид сокрушал своим могучям мечом Тизаной. Еретики справляли пасху с разными нечестивыми обрядами; они убивали (и может быть ели) христианских детей; они надругались над Распятием; они должны были надевать отвратительное Сан-Бенито, идя на ауто-да-фе; одним словом - от них "пахло огнем". Чтобы понять значение последних слов, следует помнить, что для дон Жуана и его современников смерть на востре была самою позорною из казней,-- хуже распятия на кресте в древности, или виселицы в новое время. Поэтому против новой веры возставала не столько его совесть, сколько чувство аристократической гордости.

Но незаметным образом его сношения с м-сье де-Рамене способствовали к смягчению этого чувства. Другое дело еслиб первым протестантом, с которым ему пришлось столкнуться, был погонщик мулов. К счастью, представителем новых верований явялся благородный, храбрый дворянин, столь же строго относившийся в законам чести, как любой знатный кастилец, и который почти не уступал ему во всем том, что составляет признаки благородного воспитания. А позеднее дон-Жуан Альварец, говоря по правде, ставил выше всякого религиозного догмата.

Все это не мало способствовало б тому, что он отнесся с терпимостью в убеждениям своего брата. По возвращении своем в Севилью, через неделю после совета монахов, Карлос нашел, к великой своей радости, что Жуан готов терпеливо слушать его. Кроме того, молодого солдата сильно увлекали проповеди фра-Констаятино. Пользуясь этими благоприятными явлениями, Карлос часто повторял перед ним выдержкя из Нового Завета, и с горячим чувством, избегая всего, что могло оскорбить предразсудки брата, старался истолковать те истины, которые они заключали.

По мере того как уходило время, становилось все очевиднее, что дон-Жуан воспринимал "новые идеи" даже легче и с меньшею внутреннею борьбою, чем то было с самим Карлосом; так как у первого новой вере приходилось бороться не с убеждениями, а с предразсудками. К тому же он привык в области мысли подчиняться руководству своего брата.

Велика была радость Карлоса, когда он наконец мог тайно познакомить своего возлюбленного брата с Лозадой, как человека искренно желавшого изследовать новое учение.

Тем временем обыденная жизнь их протекала мирно и счастливо. С большим торжеством состоялось обручение Жуана с донной Беатрисой. Старинная детская любовь к ней вполне теперь разцвела в его сердце, возбудила лучшия чувства в его натуре и во многом смягчила ее. Он стал также отзывчивее ко всем благородным и возвышенным влияниям, которые теперь воздействовали на него.

Карлос также заметил большую перемену в донне Беатрисе, ясно доказавшую, в какую бы он впал ошибку, еслиб принял отзывчивость девочки на его внимание и похвалу, за истинную привязанность женщины. Донна Беатриса уже не была теперь девочкой. В день обручения на руку его брата опиралась прекрасная, величавая женщина, с чудным румянцем на щеках и чувством радости, сиявшем в её больших черных глазах. Карлос мысленно сравнивал ее с чудной полупрозрачной статуей из резного алебастра, поддерживавшей лампу в комнате его тетки. Любовь произвела в ней такую же перемену, как свет лампы в последней, оживлявшей теплыми лучами её прозрачную белизну.

За этим быстро следовало обручение донны Санчо с доном Бельтрам Виварец. Кузен Карлоса дон Бальтазар также получил ожидаемое правительственное назначение. К довершению счастливого поворота судьбы в семье, донна Инеса разрешилась мальчиком и наследником и даже дон Гонзальво должен был признать улучшение в своем здоровьи с тех пор, как стал пользоваться советами д-ра Лозады. Влияние просвещенного ума, сосредоточенного на одном каком нибудь предмете, не может не сказаться и во всех других его занятиях. Благодаря ширине его взглядов, независимости мысли и свободе от господствующих предразсудков, лечение Лозады приводило большею частью к удачным результатам для его пациентов; и он иногда прибегал, хотя с большою осторожностью, к таким средствам, которий еще не были освящены обычаем (как Cosas de Espana) среди испанских врачей.

Что касается до Жуана, то, в этом случае, натура, предоставленная самой себе, принесла более пользы, чем советы врача, и как только было устранено лечение невежественного цирульника-хирурга, его раненая рука зажила сама собою.

Иногда дон-Жуан высказывал горячия желания о полном исцелении его кузена Гонзальво, хотя в основании их далеко не лежало чувство христианского милосердия.

- Я пожертвовал бы с удовольствием одним из пальцев своей руки, чтобы он мог сесть на лошадь и владеть шиагою, или хотя бы рапирой без пуговки, тогда я скоро заставил бы его раскаиваться в его дерзостях тебе, Карлос. Но что человеку делать с этим жалким твореньем? Хотя он достаточно низок, чтобы употреблять во зло такое невольное снисхождение и наносит удары тем, которые не возвращают их, имея в виду его собственную слабость.

Он стремится в жизненную деятельность и борьбу, а между тем обречен сидеть на месте, или с трудом может подвинуться на несколько сот шагов. Все это возбуждает во мне только одну жалость, и я даже готов отдать свою правую руку на отсечение, Жуан,-- прибавил он с улыбкою,-- что бы он мог делить с нами наши радостные надежды.

- Вот ужь кто менее всех из наших знакомых подает надежду на обращение.

- Я не думаю так. Знаешь ли ты, что он несколько раз давал сеньору Кристобало деньги, которых у него так мало, для раздачи бедным?

- Это ничего не значит,-- сказал Жуан.-- Он всегда был щедр. Помнишь ли, как в детстве он готов был прибит нас из-за малейшого пустяка и в то же время делил с нами свои сласти и игрушки и лез в драку, если мы отказывались? Между тем как другие его братья узнали ценность дуката прежде чем свой Angelus и барышничали между собою как голландские купцы.

- И ты не стеснялся называть их так, и смело вступал в драеу, обыкновенно возникавшую при этом; между тем как я часто срамил тебя своими стараниями о водворении мира, во что бы то ни стало,-- отвечал со смехом Карлос.-- Но, брат,-- начал он с большею серьезностью в голосе,-- делаем ли мы с своей стороны все возможное, чтобы поделиться с другими тем сокровищем, которое нашли?

истина и она восторжествует.

- Конечно в конце концов. Но до этого произойдет много такого, что для наших смертных глаз будет иметь вид поражения.

- Мне кажется, что мой умный брат по некоторым вопросам не умеет читать признаков времени. Кто сказал: "Когда вы увидите, что смоковница покрывается почками,-- знаете ли вы, что лето уже близко?" Между тем повсюду уже смоковница в цвету.

- Но могут вернуться морозы.

фра-Константино. Разве эти тысячи не за одно с нами, а также - за правду и свободу.

- Без сомнения, между ними есть много последователей Христа.

- Ты всегда думаешь более об отдельных лицах, Карлос, чем о всей стране. Ты забываешь, что мы сыны Испании, благородные кастильцы. Конечно, мы радуемся каждому новому человеку, переходящему на сторону правды. Но наша Испания! наша славная родина, прекраснейшая из всех стран на земле! Страна победителей, оружие которых подчинились самые отдаленные части мира! Она, стоявшая во главе открытий, флоты которой покрывают океан,-- неужто она не поведет за собою народы в великий град Божий, в мир правды и свободы? Карлос, брат мой, я не могу сомневаться в этом!

Редко дон Жуану приходилось говорить с таким жаром и красноречием. Но любовь к родине была его преобладающею страстью.

- Аминь, да устроит так Господь,-- тихо отвечал на это Карлос.

- Веры? - повторм Карлос.

- Такой, как у меня,-- сказал Жуан.-- Веры в правду и свободу,-- и он громко повторил эти звучные испанския слова - Verdad y libertad-- как будто с этим кликом он думал пройти победоносно по всему миру.

- У меня вера в Христа,-- отвечал тихо Карлос. И в этих кратких фразах обнаруживались самые сокровенные мысли их души и вся тайна их жизни.