Испанские братья.
Часть первая.
XXV. Мщение Гонзальво.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Испанские братья. Часть первая. XXV. Мщение Гонзальво.

XXV. 

Мщенiе Гонзальво.

Домъ донъ Мануэля когда-то принадлежалъ мавританскому сиду или князю. Онъ былъ отданъ во владенiе перваго графа Нуэра, одного изъ первональныхъ севильскихъ конквистаторовъ-победителей. Онъ былъ снабженъ башнею въ мавританскомъ вкусе, и ея верхняя комната была отведена Карлосу, при его первомъ прiезде въ городъ, въ томъ предположенiи, что ему, какъ будущему духовному, более подходила уединенная комната для занятiй и размышленiй. Комнату подъ нимъ занималъ донъ-Жуанъ, а после его отъезда она поступила въ распоряженiе Гонзальво, любившаго уединенiе.

Въ то время, какъ Карлосъ потихонько прокрадывался внизъ по лестнице, онъ заметилъ светъ въ комнате своего кузена. Это не удивило его; но онъ былъ смущенъ, когда, въ то время какъ онъ проходилъ мимо двери, последняя открылась и донъ Гонзальво встретился съ нимъ лицо въ лицу. Онъ также былъ снаряженъ въ дорогу, въ плаще и со шпагой и, кроме того, держалъ факелъ въ руке.

- Вотъ какъ, донъ Карлосъ,-- сказалъ онъ укоризненно,-- значитъ ты все же не могъ довериться мне.

- Нетъ, я верилъ тебе.

Опасаясь, чтобы ихъ не подслушали, оба вошли въ комнату и Гонзальво тихо заперъ дверь.

- Ты потихоньво бежишь отъ меня и самъ идешь на опасность. Не делай этого, донъ Карлосъ,-- сказалъ онъ съ горячностью и безъ всякаго признака прежняго сарказма въ голосе.

- Нетъ, это не такъ. Мой побегъ былъ задуманъ еще вчера, при помощи лицъ, которыя желаютъ и могутъ спасти мена. Для всехъ лучше чтобы я скрылся.

- Довольно; прощай,-- отвечалъ холодно Гонзальво, - я не буду удерживать тебя. Хотя мы выйдемъ вместе, но у самыхъ дверей наши дороги расходятся.

- Можетъ быть твоя дорога опаснее моей, донъ Гонзальво.

- Не говори о томъ, чего не понимаешь, кузенъ. Мой путь самый безопасный. И теперь, когда я подумаю объ этомъ (и если на тебя можно положиться), ты могъ-бы помочь мне.

- Одному Богу известно, съ какою радостью я сделалъ бы это, еслибы могъ, Гонзальво. Но я боюсь, что избранный тобою путь безполезенъ, и пожалуй еще хуже того.

- Тебе неизвестна моя цель.

- Я знаю, къ кому ты идешь сегодня ночью. О, братъ мой, неужели ты думаешь, что твои мольбы въ состоянiи разжалобить сердце более твердое чемъ мельничный жерновъ.

- Я знаю путь къ этому сердцу и достигну своего, какъ бы жестко оно ни было.

- Еслибъ ты положилъ къ ногамъ Мунебраги все сокровища Эль-Дорадо и тогда онъ не согласился бы и не могъ бы открыть ни одного запора темницы Трiаны.

Дикое выраженiе лица Гонзальво при этихъ словахъ переменилось и получило оттенокъ нежности.

- Какъ ни близка ко мне смерть, открывающая все тайны, все же есть вопроси, которые нельзя оставить. Можетъ быть, ты можешь внести светъ въ эту ужасную тьму. Мы говоримъ теперь откровенно, какъ передъ Богомъ. Скажи мне, есть-ли основанiя къ обвиненiю противъ нея?

Последнiя слова Карлосъ прошепталъ. Гонзальво ничего не ответилъ, но судорга передернула его лицо. Карлосъ продолжалъ тихимъ голосомъ:

- Она была знакома съ Евангелiемъ еще до меня, хотя она такъ молода - всего двадцать одинъ годъ. Она была ученицей д-ра Эгидiя; тотъ говорилъ, что самъ многое прiобрелъ отъ нее. Ея светлый острый умъ разсекалъ все софизмы и сразу доходилъ до правды. И Богъ наделилъ ее своею благодатью; такъ что она готова все вынести за истину. Онъ все время съ ней и не оставитъ ее до конца. Еслибъ ты могъ увидеть ее въ темнице, мне кажется, она сказала бы тебе, что теперь обладаетъ такимъ сокровищемъ мира и счастiя, котораго не могутъ отнять отъ нея ни страданiя, ни смерть, ни самъ дьяволъ; ни жесточайшiя муки, придуманныя демонами во образе людей.

- Она святая... будетъ блаженная святая на небе, чтобы ни говорили они,-- пробормоталъ хриплымъ голосомъ Гонзальво. После того лицо его прiобрело прежнее жестокое выраженiе.-- Но я думаю, что потомки старинныхъ кастильцевъ-христiанъ, которые повергли во прахъ неверныхъ и водрузили святой крестъ на ихъ расписанныхъ башняхъ, обратились теперь въ презреннихъ трусовъ.

- Потому что они допусваютъ это?

- Да; тысячу разъ да. Во имя мужской храбрости и прелести женской, неужто въ нашемъ добромъ городе Севилье не осталось ни отцовъ, ни братьевъ, ни любовниковъ? Ни одного человека, который бы могъ за самые чудные глаза въ мiре ухватить умелой рукой пять дюймовъ стали? Ни одного человека - кроме жалкаго калеки, донъ Гонзальво Альварецъ. Но благодаренiе Богу, жизнь его еще сохранена на эту ночь и въ немъ еще осталось довольно силы, чтобы добраться до убiйцы.

- Донъ Гонзальво! Что ты задумалъ? - воскликнулъ въ ужасе Карлосъ.

- Говори тише. Но чего мне скрываться предъ тобой, имеющимъ причины быть смертельнымъ врагомъ инквизицiи! Если ты тоже не трусъ, то ты долженъ восхвалить меня и молиться за меня. Вероятно еретики молятся не хуже инквиэиторовъ. Я сказалъ, что доберусь до сердца Гонзалеса де-Мунебраги въ эту ночь. Но не помощiю золота. Есть другой металлъ, более твердой закалки, который доходитъ везде, куда не добраться и золоту.

- Значитъ... ты задумалъ убiйство? - сказалъ Карлосъ, опять приближаясь къ нему и касаясь его рукой. Гонзальво машинально опустился на стулъ.

Въ это время часы на башне Сзневинценто ударили полночь.

- Да,-- отвечалъ твердымъ голосомъ Гонзальво,-- я решилъ убить волка, какъ пастухъ душитъ его, чтобы спасти свою овечку.

- Но подумай....

- Я все обдумалъ. И заметь, донъ Карлосъ, я жалею только объ одномъ. Это - что мое оружiе наноситъ мгновенную смерть. Я слышалъ о ядахъ, одной капли которыхъ, попавшей въ кровь, достаточно для долгихъ, жесточайшихъ мученiй, прежде чемъ человекъ умретъ, предавая проклятiю людей и Бога. Вотъ за стклянку такого яда, чтобы намазать имъ мой клинокъ, я готовъ продать свою душу дьяволу,

- О, Гонзальво, это ужасно! Ты говоришь страшныя слова. Моли Бога, чтобы онъ простилъ тебя.

- А я взываю къ Его справедливости, чтобы Онъ поддержалъ меня,-- сказалъ Гонзальво, съ вызывающимъ жестомъ поднимая голову.

- Онъ не поддержитъ тебя. И неужто ты думаешь, что двери темницъ откроются, еслибъ тебе и удалось это ужасное дело? Увы! мы не во власти только однихъ тирановъ. Они иногда уступаютъ... ведь и они смертные люди. Насъ давитъ не живое человеческое существо, съ нервами, кровью и мозгами. Мы жертвы системы, страшной, бездушной, безсмысленной машины, которая двигается, все безъ разбора сокрушая на своемъ пути и повинуясь отдаленнымъ, неведомымъ намъ законамъ. Еслибъ на следующее утро Вальдекъ и Мунебрага и весь советъ инквизицiи лежали-бы бездыханными, все равно ни одна изъ темницъ Трiаны не выпустила-бы своихъ жертвъ.

- Я не верю этому,-- отвечалъ Гонзальво более тихимъ голосомъ.-- Все таки неизбежно произойдетъ временное смятенiе, которымъ могутъ воспользоваться друзья заключенныхъ. Это соображенiе отчасти побуждаетъ меня довериться тебе. У тебя есть друзья, которые, если представится случай, сделаютъ все возможное, чтобы избавить отъ пытки и ужасной смерти самыхъ блзкихъ имъ людей.

Но Гонзальво не могъ прочесть на грустномъ лице Карлоса одобренiя своему плану. После недолгаго молчанiя, онъ продолжалъ:

- Я умоляю тебя подумать о себе,-- сказалъ Карлосъ.

- Я знаю, что я поплачусь за это,-- отвечалъ съ улыбкой Гонзальво,-- подобно темъ, которые убили инквизитора Педро Арбуэза передъ алтаремъ въ Сарагоссе. Но,-- и тутъ лицо его опять приняло жестокое выраженiе,-- меня во всякомъ случае ожидаетъ не более того, что готовятъ эти демоны молодой кроткой девушке за несколько туманныхъ мыслей и за то, что она не такъ читала Ave.

- Правда. Но ты будешъ страдать одинъ. А съ нею всегда будетъ Богъ.

- Я могу страдать одинъ.

Карлосъ позавидовалъ ему за эти слова. Его приводила въ содроганiе мисль, что ему придется страдать одному въ темнще, во время пытокъ. Въ этотъ моментъ на башне Сеневянцента ударила первая четверть того часа, который оставался у него для спасенiя. Что если они не встретятся съ Пепе? Но онъ не будетъ думать объ этомъ. Чтобы ни случилось нужно спасти Гонзальво. Онъ продолжалъ:

- Здесь у тебя хватитъ мужества пострадать одному. Но каково будеть тебе выносить потомъ вечное одиночество,-- вдали отъ Бога, безъ света жизни и надежды? Разве тебя удовлетворитъ вечная разлука съ тою, для которой ты жертвуешь своею жизнью.

- Я бросаю свой жребiй вместе съ нею. Если на нее (чистую и непорочную) падетъ церковное проклятiе, то оно падетъ и на меня. Если только церковь можетъ открыть врата рая, то мы оба будемъ отвержены.

- Но ты знаешь, что ее ожидаетъ Царство небесное. А тебя?

Гонзальво колебался.

- Пролитая кровь негодяя врядъ-ли зачтется мне въ грехъ,-- сказалъ онъ наконецъ.

- Богъ говоритъ: "Не убей".

- Что же Онъ тогда сделаетъ съ Гонзалесомъ де-Мунебрага?

- То что его ожидаетъ, превратило-бы, еслибъ ты могъ себе это представить, твою настоящую ненависть въ чувство жалости и соболезнованiя. Задавалъ-ли ты себе мысль, что значитъ этотъ промежутокъ земной жизни по сравненiю съ безчисленными веками, ожидающими насъ впереди. Подумай объ этомъ! Несколько дней, недель, можетъ быть месяцевъ страданiя... и конецъ. За темъ миллiоны летъ блаженства въ присутствiи Христа. Разве этого не довольно для нихъ и для насъ.

- Доволенъ ли ты самъ? - внезапно спросилъ Гонзальво.-- Ведь ты бежишь.

Лицо Карлоса побледнело и онъ опустилъ глаза.

- Христосъ еще не призвалъ меня,-- отвечалъ онъ тихимъ голосомъ и потомъ прибавилъ, после некотораго молчанiя:-- Взгляни теперь на другую сторону. Неужели ты поменялся-бы местами, даже теперь, съ Гонзалесомъ де-Мунебрага? Возьми отъ него его богатство, пышность и греховную роскошь, облитые кровью... и что же ожидаетъ его? Вечный огонь, уготованный дьяволу и ангеламъ его.

- Вечный огонь! Я пошлю его туда въ эту же ночь.

- И куда же пойдетъ твоя собственная грешная душа?

- Богъ можетъ простить меня, вопреки проклятiю церкви.

- Что? - спросилъ Гонзальво съ сомненiемъ въ голосе.

- Праведность, безъ которой никто не увидитъ лица Божiя.

- Праведность? - повторилъ Гонзальво, какъ будто слышалъ это слово въ первый разъ.

- Да,-- продолжалъ Карлосъ, возбужденнымъ голосомъ,-- если только изъ твоего пылкаго сердца не будутъ изгнаны ненависть и жажда мщенiя, ты никогда не увидишь...

- Будетъ, пустословъ! - прервалъ его Гонзальво съ сердитымъ нетерпенiемъ.-- Слишкомъ долго я слушалъ твои праздныя слова. Попы и женщины довольствуются словами; мужественные люди - действуютъ. Прощай еще разъ.

- Только одно слово,-- воскликнулъ Карлосъ, приближаясь къ нему и касаясь его рукой.-- Ты долженъ выслушать меня. Тебе кажется невозможнымъ, чтобы твое сердце могло смягчиться, подобно Тому, Кто молился на кресте за своихъ убiйцъ? Но это возможно, Онъ можетъ сделать это. Отъ Него прощенiе, праведность и миръ. Лучше или вместе съ ней, чемъ безполезно подвергать опасности свою собственную душу.

- Безполезно? Еслибъ это была правда...

- О, Боже! Кто можетъ сомневаться въ этомъ.

- Еслибъ у меня было время подумать.

- Верь мне, во имя Божiе и молись, чтобы Онъ удержалъ тебя отъ преступленiя.

Несколько мгновенiй Гонзальво сиделъ неподвижно въ молчанiи. Потомъ онъ воскликнулъ:

- Время уходитъ. Я опоздаю. Глупецъ я, что чуть не послушался празднихъ словъ... Слабость теперь прошла. Дай мне руку, донъ Карлосъ, потому что еще никогда я такъ не любилъ тебя.

Карлосъ съ печалью протянулъ свою руку, не мало удивляясь въ то же время, что энергичный Гонзальво не подымался съ своего места и не спешилъ уходить.

Гонзальво не шевелился и даже не могъ взять протянутой руки. Мертвенная бледность внезапно покрыла его лицо и у него вырвался слабый крикъ ужаса.

- Со мною происходитъ что-то странное,-- едва могъ проговорить онъ.-- Я не могу двинуться. Я чувствую себя какъ мертвый... мертвый, къ низу отъ пояса.

- Богъ посетилъ тебя,-- сказалъ торжественно Карлосъ. Ему казалось, что въ его присутствiи произошло чудо. Протестантизмъ не освободилъ его отъ суеверiй своего времени. Живи онъ столетiя три позже, онъ сразу бы понялъ, что Гонзальво былъ пораженъ параличемъ вследствiе усиленнаго нервнаго возбужденiя при разслабленномъ организме.

Но Гонзальво былъ еще суевернее его. Онъ правда отсталъ отъ старой религiи, въ которой былъ воспитанъ, но темъ сильнее охватило его древнее суеверiе, коренящееся въ натуре каждаго человека.

- Мертвый... Мертвый! - безсвязно повторялъ онъ, полнымъ ужаса шепотомъ.-- Потраченныя даромъ силы! Ноги, которыя вели меня во грехъ! Боже... умилосердись надо мною! Я чувствую руку Твою.

Карлосъ склонился около него, взялъ его за руку и старался подкрепить его словами утешенiя и надежды. На башне ударила последняя четверть того часа, когда онъ могъ еще спастись. Но онъ не двигался - онъ забылъ о себе. Наконецъ онъ сказалъ:

- Нетъ, это только увеличитъ опасность. Спеши уходить и только скажи привратнику, чтобы онъ сделалъ это после тебя.

Но уже было поздно; весь домъ проснулся. Раздался ужасный, повелительный стукъ у наружныхъ воротъ, отъ котораго сердца ихъ оледенели.

Послышался скрипъ отпираемыхъ воротъ, потомъ... шаги... голоса.

Гонзальво первый понялъ въ чемъ дело.

- Альгвазилы инквизицiи,-- воскликнулъ онъ.

- Я погибъ! - простоналъ Карлосъ и капли холоднаго пота выступили у него на лбу.

- Спрячься скорей,-- сказалъ Гонзальво; но онъ сознавалъ, что это безполезно. Тонкiй слухъ его уже разслышалъ имя его кузена и вследъ затемъ раздались шаги по лестнице.

Карлосъ окинулъ взглядомъ комнату. На моментъ взоръ его остановился на окне... восемьдесятъ футъ надъ землею. Лучше выскочить и погибнуть? Нетъ; это будетъ самоубiйство. Во имя Божiе, онъ мужественно встретитъ ихъ.

- Тебя будутъ обыскивать,-- прошепталъ Гонзальво; нетъ ли при тебе чего, что можетъ грозить тебе опасностью.

Карлосъ вынулъ драгоценный подаровъ безстрашнаго Юлiано.

- Я спрячу это,-- сказалъ его кузенъ и взявъ книжку онъ быстро скрылъ ее на груди, подъ своимъ колетомъ, где она очутилась по соседству съ маленькимъ кинжаломъ самой тонкой закалки, которому уже не предстояло употребленiя. Светъ внутри, а можетъ быть и голоса указали дорогу Альгвазиламъ въ эту комнату. Скоро кто-то прикоснулся къ ручке дверей.

- Они идутъ,-- воскликнулъ Гонзальво;-- я твой убiйца!

- Нетъ... ты не виноватъ въ этомъ. Всегда помни это,-- сказалъ Карлосъ, великодушный и въ эту ужасную минуту. Тутъ на одинъ моментъ, показавшiйся ему целымъ векомъ, онъ какъ будто забылъ о всемъ окружающемъ. Потомъ онъ быстро пришелъ въ себя.

Но мало этого, въ немъ произошла резкая перемена. Какъ и всегда, въ минуты величайшаго волненiя, его охватилъ духъ его расы. Когда вошли альгвазилы, ихъ встретилъ со сложенными на груди руками съ выраженiемъ твердости на бледномъ лице донъ Карлосъ Альварецъ-и-Меннiя.

Все произошло тихо и въ величайшемъ порядке. Альгвазиловъ сопровождалъ поднятый отъ сна донъ Мануэль и вежливо попросилъ показать ему приказъ объ аресте.

Его показали; все было по форме, подпись и знаменитая печатъ,-- мечь, оливковая ветвь и собака съ пылающей головней и поруганный девизъ "Justicia et Amisericordia" (справедливость и милосердiе).

Если бы донъ Мануэль былъ королемъ всей Испанiи, а Карлосъ его наследникомъ, то и тогда онъ не осмелился бы оказать малейшаго противудействiя. Но у него и въ мысляхъ не было ничего подобнаго; онъ униженно поклонился и заявилъ о своей и всего своего семейства преданности церкви и святой инквизицiи. Къ этому онъ добавилъ (можетъ быть просто какъ формальность), что онъ можетъ представить свидетельства многихъ почтенныхъ людей о правоверiи его племянника и надеется очистить его отъ техъ обвиненiй, которыя вынудили у ихъ преподобiя предписать его арестъ.

Между темъ Гонзальво скрежеталъ зубами въ безсильной ярости и отчаянiи. Онъ отдалъ бы жизнь за две минуты, чтобы броситься на альгвазиловъ и дать время Карлосу скрыться во время смятенiя. Но болезнь своими железными оковами сковала его тело.

- Я готовъ идти съ вами,-- сказалъ наконецъ Карлосъ начальнику альгвазиловъ.-- Если вы желаете осмотреть мою комнату, то она помещается надъ этой.

- Донъ Карлосъ, кузенъ мой! - воскликнулъ внезапно Гонзальво въ то время, какъ альгвазилы уводили перваго изъ комнаты.-- Да хранитъ тебя Богъ! Я еще не виделъ человека мужественнее тебя.

Карлосъ бросилъ на него долгiй печальный взглядъ.

- Передай Рюи;-- вотъ все что онъ сказалъ.

Потомъ на верху послышались голоса, тихiе и деловые. Потомъ стали спускаться по лестяице. Шаги около двери... слабее... и наконецъ они замерли въ отдаленiи.

ворота опять закрылись на крепкiе, тяжелые запоры и донъ Карлосъ Альварецъ остался одинъ, отрезанный отъ всего и отъ всякой человеческой помощи. 

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.