Испанские братья.
Часть вторая.
III. Узник.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Испанские братья. Часть вторая. III. Узник.

III. 

Узникъ.

Въ ночь своего ареста, когда его оставили одного въ темнице, Карлосъ стоялъ несколько времени неподвижно, точно во сне. Наконецъ онъ поднялъ голову и посмотрелъ вокругъ себя. Ему оставили лампу, освещавшую келью въ десять квадратныхъ футъ со сводчатымъ потолкомъ, сквозь узкую щель решетчатаго окна, котораго нельзя было достать, мерцали две, или три звезды; но онъ не могъ видеть ихъ. Онъ только виделъ предъ собой тяжелую дверь, обшитую железомъ, соломенный матрасъ, на которомъ предстояло спать, деревянный табуретъ и два глиняныхъ сосуда съ водою. Вся эта скудная обстановка съ перваго раза показалась какъ-то знакомою ему.

Онъ бросился на матрасъ, чтобы подумать и молиться. Онъ совершенно ясно сознавалъ свое положенiе. Ему казалось, какъ будто онъ всю свою жизнь ожидалъ этого часа; какъ будто онъ родился для этого и постепенно приближался въ нему. Судьба его пока еще не казалась ему ужасной, а только - неизбежной. Ему представлялось, что онъ навсегда останется въ этой келье и никогда ничего не увидитъ, кроме решетки окна и этой железной двери.

Въ продолженiе двухъ предъидущихъ недель нервы его были страшно натянуты. Ожиданiе было мучительнее самой действительности. Сонъ редко посещалъ его, и то урывками. Неудивительно, что онъ почти тотчасъ же заснулъ крепкимъ сномъ отъ одного утомленiя.

Онъ чувствовалъ такую слабость, что когда на следующее утро передъ нимъ поставили пищу, онъ только на моментъ открылъ глаза и опять погрузился въ тяжелый сонъ. Только по прошествiи несколькихъ часовъ онъ окончательно пробудился. Несколько времени онъ лежалъ на спине съ открытыми глазами и разсматривалъ съ какимъ-то страннымъ любопытствомъ маленькое отверстiе въ верху двери и следилъ за слабымъ солнечнымъ лучемъ, пробивавшимся сквозь решетку и отражавшимся светлымъ пятномъ на противуположной стене.

Тутъ онъ внезапно вздрогнулъ и спросилъ себя: "Где я? Следовавшiй за темъ мысленный ответъ наполнилъ его сердце ужасомъ и отчаянiемъ.

- Погибъ! погибъ! Боже, спаси меня! - и онъ метался и стоналъ, точно отъ ужасной физической боли.

Неудивительно. Надежда, любовь, жизнь со всеми ея радостями - все было оставлено позади. Предъ нимъ были только безкодечные дни и ночи томительнаго заключенiя... месяцы, годы; мучительная, позорная смерть и, хуже всего, неописанные ужасы пытки, приводившей его въ содроганiе.

Накокецъ показались горячiя слезы, но оне мало облегчили его; онъ испытывалъ еще самое горькое отчаянiе. Когда тюремщикъ принесъ его ужинъ, онъ лежалъ неподвижно, съ лицомъ, закрытымъ плащемъ. Еогда наступила ночь, онъ вскочилъ на ноги и сталъ ходить быстрыми шагами взадъ и впередъ по своей келье, какъ зверь, запертый въ клетке.

Какъ вынесетъ онъ это страшное одиночество и те ужасы, которые еще предстояли впереди. Слова самой молитвы замирали на его устахъ.

Одно было только ясно ему. Сильнее всего его преследовалъ страхъ, что его вынудятъ отказаться отъ его Бога. И онъ мысленно повторялъ несколько разъ: "Когда настанетъ допросъ, я сознаюсь во всемъ". Ему было известно, что никакiя позднейшiя отреченiя отъ своихъ словъ, разъ сознавшимся узникомъ, не могли спасти его,-- онъ долженъ былъ умереть. И онъ желалъ навсегда закрыть для себя всякiй путь къ спасенiю своей жизни.

Съ наступленiемъ каждаго новаго утра, онъ съ трепетомъ ждалъ, что его потребуютъ къ допросу въ страшное судилище. Но время уходило и это ожиданiе становилось все мучительнее. Онъ радъ былъ всякой ничтожной перемене, которая-бы нарушила это невыносимое однообразiе его тюремной жизни.

эту обязанность, ограничивался только формальными вопросами, какъ напримеръ: получалъ-ли онъ установленную пищу, не было ли грубости со стороны тюремщика. Карлосъ никогда не предъявлялъ никакихъ жалобъ. Въ начале онъ спрашивалъ въ свою очередь, когда его потребуютъ къ допросу. На это всегда следовалъ одинъ и тотъ же ответъ, что его дело не спешное. Сеньоры инквизиторы были слишкомъ заняты другими более важными допросами, и онъ долженъ терпеливо ждать своей очереди.

Наконецъ его охватила какая-то летаргiя, хотя и прерывавшаяся по временамъ приступами жесточайшихъ душевныхъ мученiй. Онъ пересталъ замечать теченiе времени, пересталъ обращаться съ одними и теми же вопросами къ своему тюремщику, который никогда на нихъ не отвечалъ. Разъ онъ какъ-то попросилъ его дать ему молитвенникъ, потому что онъ уже началъ забывать столь знакомыя ему слова Евангелiя. На это последовалъ ответъ въ установленныхъ для такихъ случаевъ выраженiяхъ, что единственною его книгою должно быть его собственное сердце, которое онъ долженъ пристально изучать, чтобы приготовиться въ покаянiю въ своихъ грехахъ.

Во время утреннихъ часовъ, наружная дверь его кельи,-- ихъ было две,-- оставалась открытою, для освеженiя воздуха. И въ это время до него часто долетали звуки шаговъ по корридору и шумъ отворявшихся дверей. Онъ испытывалъ тогда страстное желанiе, съ примесью слабой надежды, чтобы кто нибудь вошелъ въ нему. Но ожиданiя его были напрасны. Некоторые изъ инквизиторовъ были хорошими знатоками человеческой натуры. Они пристально следили за Карлосомъ до его ареста и пришли въ заключенiю, что полное и продолжительное одиночество было лучшимъ средствомъ для излеченiя его болезни.

Однажды утромъ, судя по движенiю въ корридоре, онъ догадался, что приходили въ одному изъ его товарищей по заключенiю. Среди наступившей потомъ тишины, раздались совершенно необычные въ этомъ месте звуки, Кто-то пелъ звучнымъ, громкимъ и даже веселымъ голосомъ:

"Vencidos van los prailes; vencidos van!

"

(Вотъ идутъ монахи; вотъ они бегутъ!

Вотъ бегутъ волки; конецъ волкамъ)!

Каждымъ нервомъ, каждой фиброй своего тела отзывался на эту песню несчастный узникъ. Очевидно, это была торжествующая песня. Но кто былъ певецъ, кто дерзнулъ наполнить торжествующими звувами это место ужаса и печали.

Карлосъ где-то прежде слыхалъ этотъ голосъ. Дiалектъ былъ особенный - не кастильскiй и не андалузскiй. Такъ могъ говорить только одинъ человекъ, голосъ котораго одинъ разъ раздавался въ его ушахъ, и который сказалъ ему:-- "чтобы накормить алчущаго, напоить жаждующаго, дать светъ бродящимъ во мраке и покой труждающимся, я разсчиталъ, чего будетъ это стоить,-- и готовъ поплатиться".

имъ знать, что "волки", сами, посещавшiе его келью, были побеждены силою духа.

Карлосъ почувствовалъ съ этой минуты, что онъ не былъ одинъ, и что та-же сила и та-же радость могутъ быть и его уделомъ.

Когда въ другой разъ Юлiано запелъ свою победную песнь, у Карлоса хватило мужества отозваться на испанскомъ языке стихами псалма:

"Господь светъ мой и спасенiе мое; кого мне бояться? Господь крепость жизни моей; кого мне страшиться?"

Это вызвало появленiе въ его келье тюремщика, который велелъ ему "прекратить этотъ шумъ".

- Все равно, узники не должны нарушать тишину "Святого дома".