Испанские братья.
Часть вторая.
VII. Беда Фра-Себастиана.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Алкок Д., год: 1870
Категории:Повесть, Историческое произведение

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Испанские братья. Часть вторая. VII. Беда Фра-Себастиана. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

VII. 

Беда Фра-Себастиана.

Август был на исходе. Весь день небо было как раскаленное, а земля уподоблялась расплавленной меди. Всякий старался скрыться в каком нибудь тенистом уголке, чтобы спастись от невыносимой жары. Но когда наконец солнце погрузилось в ярком пламени у горизонта, люди стали выползать из своих нор, чтобы насладиться вечернею прохладой.

В прелестных садах Трианы никого не было, кроме двух человек. Один из них, юноша лет шестнадцати, полулежал на берегу реки и ел ломтики громадной дыни, которые он отрезывал маленьким серебряным кинжалом. Берет, украшенный пером, и яркого цвета бархатный дублет, подбитый атласом, были сброшены ради прохлады и лежали около него на траве; так что его костюм заключался теперь в рубашке тончайшого полотна, с гофрированными манжетами, в коротких бархатных панталонах, длинных шелковых чулках и модных башмаках с тупыми носками. Его надушевные кудри были откинуты назад, прелестное лицо его, напоминавшее девушку, отличалось своенравным выражением, свойственным избалованному мальчику.

Спутник его сидел в упомянутой уже ранее беседке, с книгою в руках, в которой он впрочем более часу не перевернул ни одной страницы. Выражение неудовольствия и огорчения сменило теперь прежнюю добродушную улыбку на лице фра-Себастиана Гомец. Бедного францисканца во всем теперь преследовала неудача. Даже самые изысканные блюда за столом его патрона уже не доставляли ему удовольствия; и он в свою очередь также быстро входил в немилость.

Да как и могло быть иначе, когда он не только утратил способность к тонкой лести, но даже перестал быть забавным и приятным? Ни поэм, ни самых кратких сонетов на тему о пресечении ереси не выходило из-под его пера, и он даже делался неспособным к шутке или к рассказу.

Кроткое, страдальческое лицо молодого узника в Триане оставило в нем неизгладимое впечатление.

Теперь онь готов был сделать все, что только мог для спасения дон Карлоса; он охотно прожил бы целый месяц на хлебе и воде, еслиб это сколько нибудь облегчило его судьбу. Но его настоящее состояние в тоже время делало его неспособным оказать малейшую услугу своему бывшему ученику. Льстец и любимец Мунебраги, при известной ловкости, мог бы еще что нибудь сделать для Карлоса. Но фра-Себастиан утрачивал теперь последние остатки своего бывшого влияния; и он мысленно уподоблял себя соли, потерявшей свой вкус и ни на что не годной.

Поглощенный этими грустными размышлениями, он как будто позабыл о присутствии любимого пажа сеньора вице-инквизитора. Наконец, громкий крик заставил его очнуться от своих дум.

- Прочь, вы презренная челядь! как вы смеете причаливать свою поскудную лодченку к берегу в саду моего господина, да еще в моем присутствии?

Фра-Себастиан поднял глаза и увидел крытую лодку, из которой, несмотря на ругательства пажа, выходили на берег два лица: почтенного вида женщина в глубоком трауре и сопровождавший ее молодой человек, по внешности ученик какого нибудь ремесленника.

Фра-Себастиану было известно, сколько несчастных просителей ежедневно пытались получить доступ в Мунебраге, чтобы вымолить (увы, всегда безуспешно!) жизнь родителей, мужей, сыновей или дочерей. Без сомнения, эта женщина была из числа их. Он слышал её слова: "ради самого неба, милый молодой господин, не гоните меня. У вас также есть мать? Мой единственный сын"...

- Чорт побери тебя, женщина,-- прервал ее паж,-- и твоего сына вместе с тобой.

- Шш, шш! дон Алонзо,-- вступился фра-Себастиан, подходя к берегу; и в его манере и голосе, может быть, в первый раз в его жизни, было заметно некоторое достоинство,-- вам должно быть известно, сеньора,-- продолжал он, обращаясь к женщине,-- что только лица, принадлежащия в свите господина инквизитора, имеют право высаживаться в этом месте. Вы можете войти в ворота Трианы, если придете в назначенный час.

- Увы, добрый отец мой, я уже не раз пыталась добиться аудиенции у господина инквизитора. Я несчастная мать Люнса д'Абрего, который так прекрасно разрисовывал церковные молитвенники. Более года тому назад они взяли его от меня и увезли в эту самую башню; и с тех пор я не имею никакого известия о нем. Жив он или умер,-- я не знаю до настоящого дня.

- А, лютеранская собака! Так ему и нужно,-- воскликнул паж,-- я надеюсь, что они вздернули его на дыбу.

Фра-Себастиан внезапно повернулся и со всего размаху ударил по щеке мальчика. До последняго часа своей жизни, он не мог понять, как это случилось. Он мог приписать это только навождению лукавого.

- Это было искушение дьявола,-- говорил он потом.-- Yade retrome Satana. (Отойди от меня, сатана).

Мальчик покраснел до корней своих волос и схватился за кинжал.

- Презренная собака! Нищий, лизоблюд, францисканец!-- воскликнул он.-- Ты раскаешься в этом.

Но, повидимому изменив свое первое намерение, он бросил кинжал, схватил свое платье и со всех ног побежал к дому.

Фра-Себастиан перекрестился и в совершенном ошеломлении смотрел вслед за убегавшим мальчиком; порыв его негодования моментально прошел и уступил место страху.

Между тем, мать Абрего, ничего не подозревавшая о серьезных последствиях удара, продолжала умолять его.

бедный сын не имел ничего общого с лютеранами; он был добрым христианином, как и вся его семья.

- Но, моя добрая женщина, я ничего не могу здесь сделать, и умоляю вас скорее покинуть это место до прихода слуг. Да вот они уже идут.

Действительно, пробегая ворота, дон Алонзо кликнул слуг, которые шатались без дела во дворе, и часть их бросилась в сад по его указанию.

Следует отдать должное фра-Себастиану, что, прежде чем подумать о своей собственной безопасности, он усадил в лодку несчастную женщину и видел, как она удалялась. Потом он уже сам поспешил скрыться из сада и направился прямо в квартиру дон-Жуана Альварец.

Он застал Жуана спящим на софе. День был жаркий; ему нечего было делать; и его южная натура не чужда была временного упадка энергии. Он вскочил, увидев перед собою фра-Себастиана, с выражением ужаса на лице.

- Какие нибудь известия, фра? - воскликнул он.-- Говорите скорее!

- Никаких, сеньор дон-Жуан. Но я должен немедленно покинуть это место.-- И монах вкратце рассказал ему о всем случившемся, добавив печальным голосом:-- увы мне! я просто не знаю, что случилось со мною... самык кротвим человеком в Испании.

- Что тут особенного? - презрительно спросил дон-Жуан.-- Я не вижу, о чем надо жалеть; разве только о том, что вы не побили как следуете этого дерзкого мальчишку.

- Но, сеньор дон-Жуан, вы не понимаете меня,-- проговорил задыхающимся голосом монах.-- Я должен бежать немедленно. Если я промедлю хоть одну ночь, завтра я уже буду там,-- и он многозначительно указал на мрачные стены тюрьмы инквизиции.

-- Пустяки. Они не могут заподозрить человека даже в легкой ереси за то, что он ударил по щеке мальчишку.

- И еще как, ваша милость! Разве вы не слыхали, что садовник Трианы просидел в течение многих месяцев в одной из этих ужасных темниц; и весь его проступок заключался в том, что он выхватил палку из руки одного из лакеев его сиятельства.

- Правда? Вот до чего мы дошли в этой свободной, преданной своим королям Испании! Презренный выскочка Мунебрага, который не в состоянии назвать имени своего деда, тащит на наших глазах в тюрьму и на костер детей и братьев, даже жен и дочерей наших первых рыцарей. Не довольно того, что он попирает нас своими ногами. Его креатуры и челядь господствуют над нами, и горе тем, кто осмеливается проучить их за нахальство. С удовольствием я отколотил-бы как следует этого мальчишку. Но это глупость. Вы правы, фра. Вам следует уходить.

- К тому-же,-- сказал печально монах,-- я ничего не ногу сделать теперь.

- Никто не может,-- отвечал Жуан печальным голосом.-- А сегодня случилась последняя беда. Бедная женщина, которая была так добра к нему и иногда подавала вести о нем, теперь сама в заключении. Мне передала это девочка, встретившая меня, вся в слезах.

- Да поможет ей Бог!

Фра-Себастиан поначал головою.

- Это безполезно,-- сказал он; - потому что между сеньором инквизитором и настоятелем вышло недоразумение по этому вопросу, И настоятеля даже не допускают теперь в его келью.

- Но вы?.. куда-же вы думаете направиться? - внезапно спросил его Жуан.

- Правду сказать, я не знаю, сеньор. Но я должен бежать.

Долорес. Бедная преданная Долорес! - и Жуан впал в задумчивость, и несколько времени сидел, опершис головою на руку.

Его грустный вид, худоба и признаки несвойственной ему разсеянности - все это поразило фра-Себастиана. Подумав немного, он внезапно спросил:

- Сеньор дон-Жуан, думали-ли вы о том, что передавал вам через меня ваш брат?

Жуан посмотрел на него с таким выражением, как будто этот вопрос был совершенно излишний. Каждое слово из этого завета било запечатлено в его сердце. Вот что говорил Карлос: "мой Рюи, ты сделал для меня все, что мог, как лучший из братьев. Предоставь меня теперь Богу, с которым я скоро соединюсь в мире. Беги из этой страны при первой возможности; и да будеть с тобою благословение Божие".

Одно только Карлос просил монаха сохранить в тайне от своего брата. Он ничего не должен знать о пытке. Фра-Себастиан сдержал свое обещание. По его объяснению, Карлос медленно угасал только под влиянием долгого, томительного заточения.

- Все ужасное здесь возможно,-- сказал наконец дон-Жуан.-- Я не тронусь из Севильи ранее, как после ауто-да-фе, что бы ни случилось. Теперь я должен подумать о вас. Я знаю человека, который провезет вас в лодке несколько миль вверх по реке; потом вы наймете лошадь,

Ни самое путешествие, ни повод в нему, не представляли ничего привлекательного для бедного монаха. Но делать было нечего. Жуан передал ему еще несколько наставлений насчет дорогм и поставил перед ним хлеб и вино.

- Подкрепите свои силы,-- сказал он.-- А я пока пойду похлопотать насчет лодки. Я могу написать Долорес по возвращении.

Все было сделано, как он предполагал; и задолго до разсвета фра-Себастиан был уже далеко на пути к Нуэре, с зашитым в его рясе письмом к Долорес.

 



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница