Испанские братья.
Часть вторая.
X. Покинутый.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Алкок Д., год: 1870
Категории:Повесть, Историческое произведение

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Испанские братья. Часть вторая. X. Покинутый. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

X. 

Покинутый.

Смена времен года мало сказывалась в той мрачной келье Трианы, куда не проникали ни светлые лучи лета, ни ароматы весны. Между тем как жизнь кипела кругом со всеми её надеждами, радостями и печалями,-- ни один отзвук её не доходил до несчастных, бывших так близко и в то же время так далеко от нея, "завованных в горе и железе".

Желанная смерть-освободительница не приходила на помощь Карлосу. Уже несколько раз он был близок к ней. Во время летних жаров лихорадки в конец изсушили его уже совсем изнурившееся тело; но это только спасло ему жизнь, потому что накануне Ауто-да-фе он не в состоянии был подняться с своего ложа. Он перенес с сравнительным спокойствием известие о судьбе, постигшей его друзей, надеясь скоро последовать за ними.

Но проходил месяц за месяцем и жизнь все еще не угасала в нем, хотя возстановление здоровья было невозможно. Он страдал не более других. Его не заковывали в цепи, не заключали в одну из ужасных подземных темниц.

Давно уже для него исчез последний луч человеческого милосердия, озарявший его тюремную жизнь. Мария Гонзалес была теперь сама в числе узников и несла заслуженное наказание за свои добрые дела. Херрера, помощник тюремщика, хотя от природы и не злой человек, был крайне робок; да в тому же он мало касался той части тюрьмы, где был заключен Карлос, так что последний оставался по прежнему в полной власти Беневидео.

Однако какая-то внутренняя сила поддерживала его. Иногда он даже презирал гнев своего тюремщика, и мрачные своды темницы оглашались звуками его голоса. Он пел торжествующий псалом: - "Господь свет и защитник мой; кого я убоюся?" Но ему приходилось переживать мрачные часы, когда он чувствовал полный упадок сил и его охватывало горе и отчаяние. В то самое весеннее утро, когда дон-Жуан и донна Беатриса отправились в Нуэру, Карлос переживал, в своей темнице, одну из таких ужасных минут. Он лежал на своем тюфяке, закрыв лицо руками, чрез пальцы которых пробивались слезы.

Вечером, за день перед тем, его посетили два иезуита, с обычными увещаниями. Раздраженные его смелыми ответами, они, наконец, прибегли в угрозам, и один из них вспомнил судьбу, постигшую лютеран на двух больших Ауто в Вальядолиде.

- У большей части еретиков,-- сказал иезуит,-- хотя они и упорствовали, подобно тебе, в темнице, открылись глаза в последнюю минуту на костре и они принесли покаяние. Во время последняго акта веры {Так называлось Ауто-да-фе на языке инквизиции.}, в присутствии самого Короля Филиппа, дон-Карлос де-Сезо...

- Де-Сезо! Де-Сезо! Неужели и его они убили? - простонал Карлос; но потом он прибавил, поборов свои чувства.-- Тем скорее я увижусь с ним.

- Ты знал его? - спросил иезуит.

- Я любил и почитал его. Это признание не может повредить ему теперь,-- отвечал Карлос, привыкший с горькой мысли, что упоминание им имен кого-либо из его друзей может повредить им.

- Но если вы будете так добры ко мне,-- прибавил он,-- я прошу вас рассказать мне все, что вы знаете о последних его минутах. Какие последния слова он произнес?

чтобы "он не мог совратить кого-либо из малых сих" {Т. е. присутствовавших зрителей - подлинная фраза инквизиторов.}.

Эта последняя жестокость, лишавшая человека в его предсмертные минуты возможности сказать несколько слов, в защиту той истины, за которую он умирал,-- поразила в самое сердце Карлоса.

- Бог воздаст вам за вашу жестокость,-- воскликнул он в негодовании.-- Чаша вины вашей переполнилась. Скоро настанет день и зрелище ужаснее Ауто. Тогда вы, мучители Божьих святых, будеге взывать понапрасну, чтобы горы упали на вас и скрыли вас от гнева Агнца Господня.

Негодование его утихло, когда он остался один. Это было хорошо для него, потому что всякое возбуждение, при его ужасной обстановке, только усугубило-бы его страдания.

 



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница