Гаргантюа и Пантагрюэль.
О комментариях к эпопее Раблэ.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гаргантюа и Пантагрюэль. О комментариях к эпопее Раблэ. (старая орфография)

О КОММЕНТАРИЯХ К ЭПОПЕЕ РАБЛЭ.

Действующих лиц в сатирическом романе Раблэ комментаторы отождествляют со следующими историческими личностями:

Грангузье - Людовик XII.

Гаргамелла - Анна Бретанская.

Гаргантюа - Франциск I.

Бадебек - Клавдия Французская.

Пантагрюэль - Генрих II.

Панург - Кардинал де-Лоррен, любимец Генриха II.

Брат Жан - Кардинал Лиан дю-Беллэ.

"С ранней молодости, - говорит один из комментаторов в предисловии к своему труду, - я любил Раблэ, хорошенько не понимая смысла его произведений... Но вот однажды, внимательно перечитав историю Франции, в особенности три царствования, о которых идет речь у Раблэ, и сличив их с его повествованием, я, к удивлению или, вернее сказать, к удовольствию своему, увидел, что Грангузье, веселый балагур, великий бражник, славный человек, добрый муж и добрый отец, хозяин-скопидом, - это, конечно, добродушный, любивший выпить, славный человек, добрый муж и отец и скупой хозяин Людовик XII; что Гаргантюа, галантный человек, храбрец, добрый сын и отец, великан - это галантный, храбрый Франциск I, добрый сын и отец, и, наконец, что любивший выпить, галантный, безстрашный, но, слабохарактерный и легковерный Пантагрюэль есть сколок с галантного, безстрашного, но слабохарактерного и легковерного Генриха II...

...Признав действующих лиц, мне. не трудно уже было проследить их действия, которые почти все можно найти в истории..."

То, что Гаргамелла произвела на свет Гаргантюа через ухо, комментаторы считают намеком, во-первых, на то обстоятельство, что брак Людовика XII с Анной Бретанской был не вполне законный, так как он развелся со своей первой женой Иоанной Французской, а, во-вторых, на то, что Франциск I не был сыном Людовика XII и Анны, а их пасынком. Громадные запасы всякого рода, растраченные по случаю этого события, равно как и позднее, считаются намеком на большие потребности и расходы по содержанию французских королей и их двора, а громадное количество материи, какое пошло на костюм юного Гаргантюа, - намеком на роскошь и расточительность французских королей.

Война пастухов с пирожниками (главы 25 и 26) изображает италианские походы Людовика XII (1500 г.) и Франциска I (1515 г.) для отвоевания Милана. Людовик Сфорца (Пикрошоль, характер которого очень подходит к характеру исторического Людовика Сфорца) захватил Милан, но был взят в плен Людовиком XII и до самой смерти (1516 г.) содержался в железной клетке в замке Лош, недалеко от Шинона. Его сын, Максимилиан Сфорца, снова завоевал Милан в 1512 г., но был низложен Франциском I в 1515 г. Медовые пирожки намекают будто бы на италианския мучные кушанья и макароны.

"Старинная дружба" между Грангузье и Пикрошолем, о которой упоминается в 31 главе, обозначает союз и прежния дружеския отношения между французскими королями и герцогами Миланскими: преимущественно между Карлом VIII и Людовиком XII и Галеаццо и Людовиком Сфорца. Бегство Пикрошоля (глаза 48) точь-в-точь совпадает с судьбой Максимилиана Сфорца. После взятия Милана он бежал, но попался в плен, был отвезен в Париж, где и умер в 1530 г.

- Кудрэ, Эвдемон (Бриссак) - Монпансье и т. д. Для брата Жана Гаргантюа строит в награду Телемское аббатство. Брат Жан, как выше сказано, должен изображать кардинала Жана дю-Беллэ. Помимо своих достоинств, как воин и государственный человек, он был просвещенный эпикуреец, любил вино, женщин и втайне был женат. Телемское аббатство изображает в идеализированном виде великолепный замок Сен-Мор-де-Фоссе, выстроенный кардиналом дю-Беллэ на берегах Марны, где он часто задавал пиры Франциску I. Телемское орденское правило: "Поступай так, как тебе угодно", - было, действительно, девизом в Сен-Море.

Родословная Пантагрюэля насчитывает 59 великанов, - число, соответствующее числу французских королей от Фарамонда до Генриха II, так что комментаторы видят в этом подтверждение догадки о тождестве Пантагрюэля с Генрихом II.

Описание характера Панурга и его привычек (глаза 16 книги II) соответствует тому, что история повествует о кардинале де-Лоррене. Даже горбатый, орлиный нос, а также разнообразные, предосудительные способы добывать деньги и их проматывать, описываемые в главе 17, равно как и склонность к глумлению над всем на свете, - черты, присущия обоим.

Под островами Tohu Bohu {Сумятица, безпорядок.} подразумевают Лотарингию и три епархии, в которых герцог де-Гиз, генералиссимус Генриха II, опустошил все ветряные мельницы и запасы, к великому неудовольствию Карла V. Последовавшее за этой катастрофой разстройство обозначает дальнейшия невзгоды, причиненные ему, которые и побудили его три года спустя к отречению...

Касательно описанной в глазах 18--20 морской бури один из комментаторов говорит: "По всей вероятности, она должна изображать жестокое преследование гугенотов, которое поднялось во Франции при Генрихе II. Оно началось в 1548 г. своего рода инквизицией, учрежденной над реформатами. В главе 18 гроза разражается вслед за встречею с патерами, отправляющимися на собор; раздается гром и молния; в главе 20 сверкает особенно страшная молния, сопровождаемая громом, о которой брат Жан говорит: "Я полагаю, что все черти держат здесь свой капитул." Естественно предположить, что здесь речь идет о ватиканских и тому подобных церковных молниях... Но другой комментатор несогласен с этим толкованием и находит более вероятным, что эта буря изображает скорее грозное вторжение Карла V в Лотарингию и Фландрию в 1552 г., когда он осадил Метц. Штурман - это коннетабль де-Монморанси, а брат Жан, проявивший тоже большую деятельность и неустрашимость во время бури, - это кардинал дю-Беллэ; трус Панургь, который то богохульствует, то ханжит, - представляет собою кардинала де-Лоррена.

здесь, будто бы, желание превознести царствование Франциска I перед царствованием Генриха II. Доказательство же того, что под островами Макреонов подразумеется Англия, видят в том, что все, что здесь рассказывает о них Раблэ, все это повествует Плутарх (на которого Раблэ даже ссылается в конце 27 главы) о Британских островах:

В королевстве Квинт-Эссенции, по общему мнению комментаторов, Раблэ имел в виду изобразить алхимиков, астрологов и эмпириков. При этом он осмеивает взгляд Аристотеля на "Энтелехию" (то-есть душу), а также многия другия пустые и призрачные науки, как, например, схоластическия тонкости сорбонского богословия, которое он называл Матеотехникой.

Ковровая страна - страна лжи или, вернее, ложных представлений и служит критикой древних и новейших лживых рассказов различных путешественников, всяких чудесных розсказней и химер, равно как и чудовищ и небылиц, которыми полны средневековые романы, усердно еще читавшиеся в эпоху Раблэ.

Фонарная страна изображает мир ученых и просвещенных людей, где собирается духовный капитул (Триентский собор).

* * *

Из приведенных выше примеров читатели могут судить, как произвольны, чтобы не сказать фантастичны, толкования комментаторов, и к каким ухищрениям прибегают они для разъяснения того, что часто не нуждается ни в каких истолкованиях. При этом усердие их заходит так далеко, что они находят нужным толковать по-своему почти каждую строчку, каждую шутливую выходку писателя и этим скорее затемняют его, нежели разъясняют. Между тем, за исключением тех мест, где Раблэ намеренно темен, сатира его довольно прозрачна и не нуждается ни в каких комментариях. Насмешки его над монахами и вообще католическим духовенством - насмешки очень едкия, хотя и замаскированы, но очень ясны, и такую смелость обличения можно объяснить только тем, что в ту эпоху, когда жил Раблэ, "престол и алтарь" еще не объединились, как это случилось позднее, и даже, наоборот, еще боролись вообще за преобладание, и в частности Генрих II враждовал с римской курией, так что выходки Раблэ против последней были ему по нраву и недаром он так усиленно покровительствовал ему и охранял его от преследования духовенства, которое неоднократно порывалось его сжечь на костре и непременно сожгло бы без этого высокого покровительства.

можно так выразиться, обличение существующей действительности. Многие французские критики называют Раблэ поэтом, а его сатирический роман - поэмой. Фердинанд Брюнетьер проводит параллель между ним и Гомером: первая и вторая книга произведения Раблэ образуют своего рода "Илиаду", где так же, как и в "Илиаде" Гомера, речь идет только о генеалогиях, сражениях и пирах; третья книга - центр и узел всего сочинения, где герои отдыхают после победы, занята ради их развлечения нескончаемыми разсуждениями о радостях и опасностях брака; две последних книги, где, как и в "Одиссее", тоже нет недостатка в пирах, наполнены, вместо сражений, дорожными приключениями, исследованиями и открытиями.

"Естественно, - говорит Брюнетьер, - что у современников поэта явилась мысль об аналогии между этой "Илиадой" и войнами начала царствования Франциска I и между этой "Одиссеей" и одиссеями Колумба, Васко де-Гама, Кортеца и Пизарро."

Но от этой аналогии до кропотливого подкладывания под каждое действие героев романа Раблэ факта из современной ему действительной жизни, еще очень далеко. Комментаторы доходят в своем усердии до нелепого. Так, например, нумидийская кобыла, на которой Гаргантюа отправился в Париж, должна, по мнению одних, изображать герцогиню д'Этамп, любовницу Франциска I, а по мнению других - Диану де-Пуатье, тогда как длинный хвост кобылы - гибельные последствия роскоши и расточительности, неизбежных при содержании такой кобылы...

Таких фантастических толкований можно придумать целые темы, но читать их только утомительно и скучно, а для понимания Раблэ нисколько не вразумительно. Сатира Раблэ гораздо шире тех рамок, в какие ее хотят загнать комментаторы, и не зарывается в мелочах, какие они ей навязывают.