Гаргантюа и Пантагрюэль.
Книга III.
Глава XXIII. О том, как Панург увещевает вернуться к Раминагробису.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гаргантюа и Пантагрюэль. Книга III. Глава XXIII. О том, как Панург увещевает вернуться к Раминагробису. (старая орфография)

XXIII.

О том, как Панург увещевает вернуться к Раминагробису.

- Вернемся к нему, - сказал Панург, - и попытаемся спасти его душу. Вернемся во имя и ради Бога! Это будет делом милосердия с нашей стороны. По крайней мере, пусть спасет душу свою, если и лишится тела и жизни. Мы убедим его покаяться в своем грехе и попросить прощения у святых отцов, как присутствующих, так и отсутствующих. И засвидетельствуем это, дабы после его смерти они не объявили его еретиком и отлученным от церкви, как это сделали домовые с женой городского головы в Орлеане {Рабле почти всегда подразумевает под словом "домовой" (farfadet) нищенствующих монахов. В настоящем случае он намекает на один современный ему факт: "Comme les farfadets firent de la prevoste d'Orléans", - намек на то, что жена Сен-Мемена, городского головы в Орлеане, умерла в 1533 г. и была похоронена в церкви францисканских монахов, которые вообразили, что душа её приходила их мучить. Уличенные в вымысле, тринадцать из них были приговорены к покаянию и тюремному заключению.}, и дадим им удовлетворение за это оскорбление: раздавая по всем монастырям этой провинции и всем добрым отцам монахам богатую милостыню и заказывая частые обедни за упокой его души. А в день смерти пускай на вечные времена им отпускается двойная порция; а фляга с вином, да наилучшим, обходит их столы, не минуя никого из обедающих, ни мирян, ни духовных, как послушников, так и постриженных монахов. Таким образом, Бог ему простит. Ох, хо, хо! Я ошибаюсь и несу околесицу. Чорт меня побери, если я туда пойду. Помилуй Бог, комната уже полна чертей. Я слышу уже, как они чертовски спорят и дерутся за то, кто первый захватит душу Раминагробиса и снесет ее Люциферу. Идите прочь! Я туда не пойду. Чорт меня побери, если я туда пойду! Кто знает, не произойдет ли у них quipro quo и они вместо Раминагробиса не захватят бедняжку Панурга, который теперь чист от долгов. Пока он был по уши в долгах, они много раз, но тщетно пытались это сделать. Уходите прочь! Я туда не пойду. Я умираю, Богом клянусь, от страха. Очутиться среди голодных чертей, среди раззадоренных чертей, среди чертей, которые препираются друг с другом? Уходите прочь! Бьюсь об заклад, что из-за этого ни один якобинец, ни один францисканец, ни один кармелит или капуцин не будет присутствовать на его похоронах. И умно сделают. Ведь он ничего не оставил им по завещанию. Чорт меня побери, если я туда пойду! Если он будет проклят, тем хуже для него. Зачем он хулил добрых отцов монахов? Зачем выгонял он их из своей комнаты как раз в тот час, когда наиболее нуждался в их набожных молитвах, в их святых напутствиях? Зачем не отказал он им в своем завещании хоть пустяк какой-нибудь, хоть крошку, хотя бы что-нибудь на закуску этим бедным людям, у которых ничего нет в мире, кроме их бренного существования? Пусть идет туда, кто хочет; чорт меня побери, если я туда пойду! Если бы я туда сунулся, чорт бы меня унес. Как бы да не так! Уходите прочь. Брат Жан, хочешь ли ты, чтобы тридцать фургонов диаволов унесли тебя? Сделай три вещи: отдай мне твой кошелек. Крест противен чарам. И с тобой случится то, что некогда приключилось с Жаном Доденом, сборщиком податей в Кудре через реку на спине, так как тот был дюжий малый. Договор был заключен. Брат Кускуль подвернул рясу выше колен и посадил вышеназванного Додена себе на спину, точно какого-нибудь святого Христофорчика. И так весело нес его, подобно тому, как Эней вынес отца своего Анхиза из загоревшейся Трои, распевая "Ave maris Stella". Когда они находились на самом глубоком месте брода, повыше мельничного колеса, Кускуль у Додена спросил: "Есть ли при нем деньги?" Доден отвечал, что денег у него полон кошель, и чтобы он не сомневался в его обещании - сшить ему новую рясу." Как? - сказал брат Кускуль. "Ты ведь знаешь, что, по уставу нашего аббатства, нам строжайше запрещено носить на себе деньги. Ах, ты, несчастный! Ведь ты заставил меня прегрешить против этого пункта. Зачем ты не оставил свой кошелек мельнику? Без сомнения, ты будешь за это немедленно наказан. И если когда-нибудь я увижу тебя в нашем монастыре, в Мирабо, то угощу тебя miserere do vitulos {Покаянный псалом L, при пении которого монахи бичевали себя.}." И, говоря это, вдруг сбросил с плеч Додена в воду головой вниз. По этому примеру, брат Жан, мой любезный друг, чтобы черти не унесли тебя, отдай мне лучше твой кошелек и не носи на себе никакого креста. Опасность очевидная. Если на тебе будут деньги, крест, - они сбросят тебя на какой-нибудь, утес, как: орлы бросают черепах, чтобы разбить их броню, от чего пострадала плешивая голова Эсхила, или же они сбросят тебя в море, куда-нибудь далеко, как упал Икар. И море это будет названо Сокрушительным... Во-вторых, расквитайся с долгами, потому что черти очень любят людей, расквитавшихся с долгами: я это знаю по опыту. Негодные не перестают заигрывать со мной, ухаживать за мной, чего не бывало, пока я был разорен и по уши в долгах. Душа человека, погрязшого в долгах, еретична и загрязнена; она - плохая пища для дьявола... В-третьих, вернись в своей рясе и власянице к Раминагробису, и бьюсь об заклад, если тебя не унесет орава чертей. Если же ты для пущей безопасности захочешь кого себе в компанию, не разсчитывай на меня. Предупреждаю тебя. Ступайте прочь! Я туда не пойду. Чорт меня побери, если я пойду.

факультета, говорил нам, что черти, естественно, боятся сверкания шпаги, как солнечного света. И, действительно, Геркулес, сойдя в ад, ко всем чертям, не так напугал их своей львиной шкурой и палицей, как позднее Эней, облеченный в блестящую кольчугу и вооруженный острой и ярко вычищенной шпагой, при помощи и по совету Кумской сивиллы. По этой самой причине, быть может, сениор Жан-Жак Тривульче, умирая при Шартре, потребовал свою шпагу и умер с обнаженной шпагой в руках, размахивая ею вокруг кровати, как храбрец и рыцарь, и этим обращая в бегство всех чертей, которые стерегли его при переходе от жизни к смерти. Когда спрашивают у массоретов {Еврейские филологи и ученые.} и кабалистов, почему диаволы не могли никогда проникнуть в земной рай, то они не указывают никакой иной причины, кроме той, что у дверей стоял херувим, державший в руке сверкающий меч. Ибо, говоря, как истинный толедский демонолог, я сознаюсь, что диаволы, действительно, не могут умереть от удара меча; но утверждаю, на основании этой же демонологии, что они могут подвергнуться перерыву в житии, подобно тому, как если бы ты пробил своей шпагой насквозь полосу яркого пламени или столб густого и черного дыма. И они чертовски кричат при этом перерыве в житии, который для них чертовски болезнен. Когда ты видишь стычку двух враждебных армий, неужели ты думаешь, что сильный, ужасающий шум, который ты тогда слышишь, происходит от человеческих голосов? От грома кольчуг? От стычек между конями, облеченными в панцырь? От стука мечей? От преломления копий? От расплющивания пик? От воплей раненых? от звука труб и барабанного боя? От ржания коней? От грохота пушек? И это играет некоторую роль, должен сознаться. Но главнейший шум и гвалт происходит от воя чертей, которые, подстерегая бедные души раненых, получают неожиданно удары шпаги и претерпевают перерыв своей воздушной и невидимой субстанции, в роде того, когда повар треснет палкой по пальцам поварят, ворующих куски сала с вертела, - тогда они кричат и воют, как черти, - как Марс, когда он был ранен Диомедом перед Троей, и который, как повествует Гомер, кричал громче и ужаснее, нежели десять тысяч человек разом. Но чтож, однако, мы говорим про блестящия кольчуги и сверкающия шпаги! Но не таков твой кортик: от бездействия и заброшенности он сильнее заржавел, нежели старый замок. И, таким образом, из двух вещей. одно: или отчисти его хорошенько, или оставь его ржавым, но не входи в дом Раминагробиса. С своей стороны, я туда не пойду. Чорт меня побери, если я туда пойду!