Гаргантюа и Пантагрюэль.
Книга III.
Глава XXXII. О том, как Рондибилис объявляет, что ношение рогов - естественная принадлежность брака.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гаргантюа и Пантагрюэль. Книга III. Глава XXXII. О том, как Рондибилис объявляет, что ношение рогов - естественная принадлежность брака. (старая орфография)

XXXII.

О том, как Рондибилис объявляет, что ношение рогов - естественная принадлежность брака.

- Остается, - продолжал Панург, - решить одно незначительное обстоятельство. Видали ли вы когда-нибудь буквы, начертанные на римском знамени: S. P. Q. R. {Senatus Populusque Romarins. Панург переводит это так: Si pent que rien, а это не поддается русскому переводу, так как буквы будут другия.}. Буду ли я рогоносцем?

- Пощадите! - воскликнул Рондибилис. О чем вы меня спрашиваете? Будете ли вы рогоносцем? Друг мой, я женат, и вы собираетесь жениться.

Но зарубите себе это на носу: всякий женатый человек подвергается опасности носить рога. Ношение рогов естественная принадлежность брака. Тень не так верно следует за человеком, как рога за женатыми людьми. И когда вы услышите про кого-нибудь эти три слова: "Он ведь женат", - скажите себе: "Значит, он был, или будет, или может быть рогоносцем", и никто не обвинит вас в отсутствии логики.

- О, что за чертовская ипохондрия! - вскричал Панург. Что вы мне толкуете?

- Друг мой, - отвечал Рондибилис, - когда Гиппократ вздумал однажды отправиться в Полистило, чтобы навестить философа Демокрита, он написал письмо своему давнишнему приятелю Дионисию, в котором просил его отвезти на время его отсутствия его жену к его отцу и матери, которые были почтенные люди, пользовавшиеся хорошею славой, потому что ему не хотелось, чтобы она одна оставалась.дома. Но и там он просил неусыпно надзирать за нею и следить, куда она пойдет с матерью в гости. "Не потому, - писал он, - чтобы я сомневался в её добродетели и целомудрии, которые я уже познал и изучил в прошлом, но потому, что она - женщина."

себя за стеснение, живут в свое удовольствие, гуляют, веселятся, отбрасывают лицемерие и показывают себя в своем виде, подобно тому, как луна никогда не появляется в небе, когда светит солнце, но лишь тогда, когда зайдет солнце, то-есть ночью, и тогда она светит ярко. Таковы и все женщины. Когда я произношу слово "женщина", я называю такой хрупкий, такой изменчивый, такой непостоянный и несовершенный пол, что природа, кажется мне (не в обиду будь сказано), заблудилась. в этом отношении и, создавая женщину, утратила тот здравый смысл, с каким она создала и сотворила все другое. И сотни раз ломая над этим вопросом голову, я ничего лучшого не придумал, как то, что природа, создавая женщину, не столько думала о совершенстве женской личности, сколько об удовольствии мужчины и продолжении рода человеческого. Платон, например, не знал, к какому разряду их отнести: к животным, одаренным разсудком, или же к неразумным тварям. Природа одарила их внутренним, тайным органом, которого нет у мужчин и благодаря которому (вследствие его нервности и сильной раздражительности) все их тело приходит в волнение, все чувства раздражаются, все ощущения обостряются, а мысль ослабевает. Так что если бы природа не наделила их стыдом, то вы увидели бы, что оне оказались бы сладострастнее, нежели Претиды, Мималониды или вакхическия Фиады во время вакханалий. Это происходит оттого, что, как показывает анатомия, это страшное, животное находится в тесной связи со всеми главными частями тела. Я называю его животным, согласно учению не только академиков, но и перипатетиков. Потому что, если верно, что движение есть точный признак одушевленного предмета, как пишет Аристотель, то все, что движется, может по праву называться животным. Платон называет его животным, признавая в нем способность к произвольным движениям, и при том таким сильным, что часто через них женщины впадают в безпамятство, эпилепсию или каталепсию. Кроме того, в нем замечают известную разборчивость в деле запахов: по наблюдению самих женщин, это животное не любит вони и ищет благоухания. Я хорошо знаю, что Гален пытается доказать, что его движения не произвольны, а случайны; последователи же его утверждают даже, что о разборчивости на запахи не может быть и речи: все сводится будто бы к впечатлениям, производимым различными пахучими веществами. Но если вы внимательно и строго взвесите их речи, то найдете, что в этом вопросе, как и во многих других, они разсуждают легкомысленно и не столько добиваются истины,- сколько желают затмить своих предшественников. И я не стану углубляться в этот спор. Скажу вам только, что добродетельные женщины, живущия целомудренно и безупречно и силою разума обуздывающия этого дикого зверя, заслуживают всяческой похвалы. А в заключение прибавлю, что когда этот зверь насыщен (если только он может быть насыщен) той пищей, какую приготовила для него природа у мужчины, то все его специальные движения, все его аппетиты и вся его ярость усмиряются. А потому не удивляйтесь, если мы постоянно находимся в опасности носить рога, так как мы не каждый день можем и способны удовлетворить его.

- Ну и неужто же, чорт побери, вы не знаете против этого никакого средства в вашей медицине?

- Вы прекраснейший человек, - отвечал Панург, - клянусь честью, и я всею душой люблю вас. Отведайте-ка этого пирога с айвой. Он очень способствует пищеварению. Однако, что же это я? Ученого учить - только портить. Позвольте наполнить для вас этот несторианский кубок. А не то не угодно ли вам еще выпить несколько глотков белого меду? Не бойтесь специй. Тут нет ни сассапарели, ни инбиря, ни кардамона. А только отборная корица, чистый белый сахар, да доброе белое вино из виноградника Девиньер, от лозы большого Кормье, которая растет под большим ореховым деревом.