Гаргантюа и Пантагрюэль.
Книга IV.
Глава IV. О том, как Пантагрюэль написал своему отцу Гаргантюа и послал ему несколько прекрасных и редких предметов.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гаргантюа и Пантагрюэль. Книга IV. Глава IV. О том, как Пантагрюэль написал своему отцу Гаргантюа и послал ему несколько прекрасных и редких предметов. (старая орфография)

IV.

О том, как Пантагрюэль написал своему отцу Гаргантюа и послал ему несколько прекрасных и редких предметов.

Прочитав вышеуказанное письмо, Пантагрюэль так долго разговаривал и толковал со стольником Маликорном, что Панург перебил его, говоря:

- А когда же вы выпьете? Когда мы выпьем? Когда выпьет господин стольник? Не пора ли бросить разглагольствования и приняться за вино?

- Дельно сказано, - отвечал Пантагрюэль. Велите приготовить закуску вон там, в ближайшем трактире, с вывеской, на которой изображен сатир верхом на коне.

"Добрейший родитель,

Так как все неожиданные и непредвиденные события в нашей преходящей жизни сильнее и болезненнее действуют на наши чувства и на нашу душу (часто даже в такой мере, что она разстается с телом, хотя неожиданные новости были приятны и желательны), чем те, которые можно было предвидеть и взвесить заранее, - так и неожиданное прибытие вашего стольника Маликорна чрезвычайно как растрогало меня. Ведь я не надеялся, увидеть кого-либо из ваших домочадцев, ни получить от вас вестей до конца нашего путешествия. И вот я довольствовался сладким воспоминанием о вашем величестве, глубоко запечатленным в сохраннейших тайниках моего мозга, и часто живо представлял себе ваше собственное и доброе лицо. Но вот теперь вы осчастливили меня вашим милостивым письмом и успокоили мою душу известиями, которые сообщил мне ваш стольник, о вашем благоденствии и здоровьи, равно как и всего королевского дома, и я чувствую себя обязанным, что я и всегда охотно делал во-первых, вознести хвалу Господу Богу за то, что в неизреченной благости своей Он сохранил вас в совершенном здравии; во-вторых, поблагодарить вас бесконечно за ту крепкую и неизменную привязанность, какую вы всегда проявляли ко мне, вашему покорнейшему сыну и недостойному слуге.

"Некогда один римлянин, по имени Фурний, говорил Цезарю Августу, даровавшему помилование и прощение его отцу, приверженцу Антония: "Сегодня, оказав мне эту милость, ты привел меня в такое уничижение, что мне придется, живым или мертвым, быть признанным неблагодарным от безсилия моей благодарности." И так и я мог бы сказать, что избыток вашей родительской любви ставит меня в печальную необходимость жить и умереть неблагодарным, если бы от такого преступления не спасало меня изречение стоиков, говоривших, что каждое благодеяние счастливит три стороны: того, кто дает, того, кто принимает, и того, кто вознаграждает, при чем принимающий благодеяние отлично может вознаградить того, кто его оказывает, если охотно примет благодеяние и будет вечно хранить его в своей памяти, и, наоборот, принимающий благодеяние окажется самым неблагодарным человеком в мире, если будет пренебрегать благодеянием и забудет о нем. Таким образом, подавленный бесконечными обязательствами, какие налагает на меня ваша безграничная любовь, и не в силах хотя бы в ничтожной мере вознаградить вас за нее, я спасусь, по крайней мере, от клеветы тем, что память о ней никогда не изгладится из моего ума, а язык мой не перестанет исповедывать и заявлять, что достойно отблагодарить вас оказывается свыше моих способностей и моих сил. Впрочем, я уповаю на благость и помощь Господа в том, что конец нашего путешествия будет соответствовать его началу и совершится в полном веселии и совершенном здравии. Я не премину записать день за днем все, что произойдет во время нашего плавания, чтобы, по нашем возвращении, вы имели достоверный отчет о нем. Я нашел здесь скифского лося, животное странное и чудесное по изменениям в цвете его кожи и шерсти сообразно с различными окружающими его предметами. Примите его милостиво. С ним так же легко обращаться и так же легко кормить его, как и ягненка. Посылаю вам также троих единорогов, таких же ручных и кротких, как котята. Я переговорил со стольником и сказал, как следует с ними обращаться. Они не пасутся в поле, потому что им мешает рог во лбу. По неволе должны они питаться плодами с деревьев, или из нарочно для них приспособленных решеток или из рук, когда им предлагают траву, пшеницу, яблоки, груши, овес, - короче сказать, всякого рода фрукты и овощи. Я удивляюсь, почему наши древние писатели называют их дикими, свирепыми и опасными и говорят, что никто никогда не видал их живыми. Если пожелаете, то можете убедиться в противном и найдете, что они кротчайшия создания в мире, лишь бы их не дразнили. Вместе с тем посылаю вам также жизнь и деяния Ахиллеса, изображенные очень красиво и искусно на ковре, и обещаюсь, что все новое по части животных, растений, птиц, каменьев, что только встретится нам во время нашего путешествия, привезу вам с помощью Господа Бога, Которого молю сохранить вас в добром здравии. Дано в Медамоти, сего пятнадцатого июня. Панург, брат Жан, Эпистемон, Ксеноман, Гимнаст, Эстен, Ризотом и Карпалим почтительнейше целуют ваши руки и посылают тысячу поклонов.

В то время как Пантагрюэль писал это письмо, все остальные приветствовали Маликорна, кланялись ему и горячо обнимали. И один Бог знает, с каким жаром все это происходило и сколько было высказано всяких пожеланий!

изумруды, бирюза и жемчуг. Каждый из его матросов получил пятьсот золотых экю. Отцу своему Гаргантюа послал он лося покрытым попоною из атласа, затканного золотом, вместе с ковром, на котором изображены были жизнь и деяния Ахиллеса, и троих единорогов, в попонах из золотого фризового сукна. И затем из Медамоти отправились: Маликорн, чтобы вернуться к Гаргантюа, а Пантагрюэль в дальнейшее путешествие. Выйдя в открытое море, он заставил Эпистемона читать себе книги, привезенные стольником, и нашел их занимательными и забавными, а потому я охотно доставлю вам копию с них, если вы очень усердно меня о том попросите.