Похождения Гекльберри Финна.
Глава XXXVII. Последняя сорочка. - Общее отчаяние. - Приготовления к побегу. - Заколдованный пирог.

Глава XXXVII
Последняя сорочка. - Общее отчаяние. - Приготовления к побегу. - Заколдованный пирог.

Дело шло на лад. Мы вышли из чулана и отправились к мусорной куче на заднем дворе, где свалены были старые сапоги, тряпки, осколки бутылок, негодная оловянная посуда и тому подобный хлам; порылись и отыскали старый жестяной тазик, чтобы испечь пирог; кое-как заткнули в нем дыры, забрались в погреб и наполнили тазик мукой; потом пошли завтракать. По дороге мы подобрали два гвоздя, и Том сказал, что ими наш узник очень удобно сможет нацарапать свое имя и историю своих страданий на стенах тюрьмы; вот мы и сунули один из гвоздей в карман тетушкиного передника, висевшего тут же на стуле, а другой заложили за ленту дядиной шляпы, лежавшей на конторке, потому что мы слышали от детей, что папа и мама сегодня утром собираются навестить беглого негра. Когда дядя пришел к столу, Том украдкой положил ему оловянную ложку в карман куртки; тетя Салли еще не являлась, и нам пришлось подождать ее немного.

Наконец она пришла, красная, сердитая, расстроенная; одной рукой она принялась разливать кофе, а другой без разбору щелкать ребятишек по головам.

- Уж я искала-искала по всем углам, - воскликнула она, - просто чудо, да и только! Куда это могла деваться твоя другая сорочка?

У меня так и упало сердце, даже все внутренности перевернуло от страху, а тут еще жесткая корочка хлеба застряла в горле, по дороге встретилась с кашлем, выскочила изо рта, перелетела через стол и попала одному из ребятишек в глаз. Он скорчился, словно червяк на удочке, и поднял страшный рев - ни дать ни взять краснокожий индеец. Смотрю, Том весь посинел от натуги. Словом, с минуту или около того мы были в таком положении, что не приведи господи! Но затем все опять пришло в порядок - эта неожиданность нагнала на нас такой страх!

- Удивительно, - отвечал дядя Сайлас, - просто непонятно. Я отлично помню, что снял ее, когда...

- Как же иначе-то? Ведь у тебя другой и нет, если не считать той, что на тебе. Слышите, что он городит! Я сама знаю, что ты снял ее, потому что она вчера еще висела на веревке - я сама видела собственными глазами! А теперь пропала - вот и вся недолга, и тебе придется сменить рубаху на красную фланелевую фуфайку, покуда я соберусь и сошью новую. Это уже будет третья сорочка за эти два года! Просто не напасешься на тебя! И что ты с ними ухитряешься делать, право, понять не могу! В твои годы ты мог бы, кажется, хоть немножко беречь свое белье...

- Знаю, Салли, знаю - я и стараюсь беречь. Только, право, я тут совсем не виноват: ты знаешь, ведь я их не вижу и ничего с ними не имею общего, покуда они не на мне. Кажется, я еще ни разу не потерял рубахи с тела!

- Ну, разумеется, не потерял, потому что не мог, а если б мог, то уж непременно умудрился бы! А знаешь ли, ведь не одна рубаха пропала - еще и ложки не хватает; было десять ложек, а теперь их только девять. Ну, положим, теленок стащил рубаху, а уж ложку-то он, надеюсь, никак не мог взять, это несомненно!

- Что же еще пропало, Салли?

- Шесть свечей пропало, вот что! Крысы могли стащить свечи, вероятно, так они и сделали. Удивляюсь, как еще они не утащат весь дом! А вот ты все собираешься заткнуть крысиные норы и не затыкаешь! Дуры они будут, если не заберутся к тебе на тарелку, Сайлас, ты ведь и не заметишь! Но надеюсь, ты не станешь уверять, будто крысы стащили ложку...

- Твоя правда, Салли, я виноват, каюсь! Завтра же заткну крысиные норы...

- О, на твоем месте я бы и не стала торопиться - можно отложить до будущего года. Матильда Анджелина Араминта Фелпс!

Новый щелчок по голове, и ребенок проворно вытаскивает руку из сахарницы. В эту минуту негритянка появляется на галерее и докладывает:

- Миссис, а у нас простыня пропала...

- Простыня пропала! Господи помилуй!

- Сегодня же заткну дыры, ей-богу, сегодня же, - говорит дядя Сайлас с мрачным видом.

- Ах, молчи ты, пожалуйста! Уж не воображаешь ли ты, что крысы утащили простыню? Куда ж она девалась, Лиза?

- Господь ее знает, миссис, право, ума не приложу! Вчера еще висела на веревке, а теперь словно сгинула.

- Ну, кажется, светопреставление начинается. Я еще не видывала такой диковинки, покуда живу на свете! Рубаха, простыня, ложки, шесть свеч...

- Миссис, - докладывает молоденькая мулатка, - у нас не хватает медного подсвечника...

- Убирайся вон, неряха, не то запущу в тебя кастрюлей!

все домочадцы присмирели; наконец, дядя Сайлас с растерянным видом вытащил ложку у себя из кармана. Тетя так и замерла, разинув рот и растопырив руки; что касается меня, то я бы с радостью очутился в Иерусалиме или вообще где-нибудь подальше. Но недолго продолжалось мое смущение.

- Я так и знала! - воскликнула тетя Салли, - Ты все время держал ее у себя в кармане; вероятно, и все прочие вещи там же. Как она туда попала, скажи на милость?

- Право, не знаю, Салли, - проговорил он извиняясь, - если б знал, сказал бы. Перед завтраком я изучал один текст в главе семнадцатой Деяний Апостольских, тогда, вероятно, нечаянно и сунул ложку в карман вместо Библии; так оно и должно быть, потому что Библии у меня нет в кармане. Вот погоди, я пойду посмотрю, если Библия там лежит, где я ее читал, значит, я ее не клал в карман, - это и будет служить доказательством, что я положил Библию на стол, а вместо нее сунул ложку...

- Ах, отвяжись ты, ради бога! Ступайте вы все вон отсюда и не смейте подходить ко мне близко, покуда я не успокоюсь!..

Я обрадовался этому приказанию; кажется, будь я покойником, и то бы я вскочил и убежал. Проходя по приемной, мы видели, как старик взял свою шляпу - в это время гвоздь выпал из-за ленты; он поднял его, положил на камин, не говоря ни слова, и вышел. Том посмотрел на него, вспомнил про ложку и сказал:

- Нет, мы больше не станем пересылать через него вещи - он человек ненадежный. Во всяком случае, он оказал нам хорошую услугу с ложкой, сам того не подозревая, за это и мы услужим ему так, чтобы он не знал: заделаем все крысиные норы!

Много же их было там, в погребе; это занятие отняло у нас целый час времени; но мы исполнили дело добросовестно и аккуратно. Услыхав шаги по лестнице, мы поскорее задули свечку и попрятались; вот показался старик со свечой в одной руке и со связкой пакли в другой; вид у него был рассеянный, очевидно, мысли его блуждали бог весть как далеко, наверное, за тридевять земель. Он побрел к одной крысиной норке, к другой, к третьей, пока наконец не обошел их все. Потом постоял минут пять, задумавшись, снял нагар со свечи, наконец, тихонько повернулся и задумчиво стал подыматься по лестнице, рассуждая сам с собой:

- Право, никак не могу припомнить, когда я это их заделал! Я мог бы ей доказать теперь, что я вовсе не виноват в пропажах. Ну, да ничего - пусть так останется. Я думаю, это все равно не помогло бы.

Бормоча про себя, он поплелся наверх, и мы тоже скоро ушли из погреба. Славный был старичок!

Том ужасно беспокоился, как нам быть с ложкой, - он говорил, что необходимо достать ложку, и принялся думать. Когда он придумал средство, он мне сообщил его, и вот мы пошли караулить возле корзинки с ложками, покуда не появилась тетя Салли. Том при ней начал считать ложки и откладывать их в сторону одну за другой, а я потихоньку стянул одну из них.

- Однако, тетя Салли, ведь и теперь всего девять ложек, - сказал Том.

- Ступай играть и не надоедай мне, - отвечала она, - мне лучше знать, я сама их пересчитала.

- И я пересчитывал два раза, тетушка, никак не могу счесть больше девяти...

Она потеряла, наконец, всякое терпение, но, разумеется, сейчас же принялась опять считать ложки, - всякий бы сделал это на ее месте.

- Экая пропасть! Опять их всего девять штук! - воскликнула она, - Провались они совсем, проклятые, пересчитаю еще раз.

Тем временем я успел подложить опять ту ложку, которую стащил; окончив считать, она говорит:

- Ну их совсем - теперь опять оказывается десять штук!

Тетушка была сбита с толку и раздосадована.

- Извините, тетя, я не думаю, чтоб их было десять, - заметил Том.

- Глупый! Разве ты не видел, как я их считала?..

- Знаю, да только...

Я вторично стянул одну ложку - и опять у нее вышло девять, как в тот раз. Тут она совсем взбеленилась - задрожала всем телом, до того была рассержена. Но все-таки продолжала считать и пересчитывать, покуда не запуталась совсем - стала уже считать корзинку вместо ложки: три раза у нее выходил верный счет, а три раза неверный. Наконец, она схватила корзинку с ложками, швырнула ее на другой конец комнаты, кстати и кошке достался здоровый пинок ногой; а всем нам рассерженная хозяйка велела убираться с глаз долой, и если кто попадется ей под руку и будет надоедать ей до обеда - того она высечет. Так мы и добыли заколдованную ложку; Том сунул ее мимоходом в карман тетушкиного передника, покуда она выпроваживала нас вон, и Джим скоро получил ложку вместе с гвоздем. Мы остались очень довольны этим делом; Том находил, что оно стоит таких хлопот и труда, потому что теперь уж хозяйка ни за какие блага в мире не пересчитает ложки два раза одинаково и даже не поверит сама себе, если сочтет их верно, до того все перепуталось у нее в голове.

Ночью мы повесили простыню обратно на веревку, а другую украли у тетушки из бельевого шкафа; потом дня два то клали ее назад, то опять уносили, покуда она, наконец, потеряла всякий счет, никак не могла сообразить, сколько у нее простыней, и объявила, что ей все равно, - не станет же она выматывать себе всю душу из-за такой дряни - лучше умрет, а не примется опять считать их сызнова.

Зато уж с этим пирогом была сущая беда: мы возились с ним без конца. Мы замесили его в лесу и после долгих стараний кое-как состряпали пирог, и очень недурной, да только не в один день: нам пришлось употребить целых три тазика, полных муки, прежде чем наша стряпня удалась; кое-где местами пирог подгорел, да и глаза нам выело от дыму: нам, главное, нужна была корка, а она у нас все проваливалась. Но, разумеется, мы таки добились, чего хотели, и запекли лестницу в пирог. Но расскажу все по порядку.

будто бы употребили на это дело целых девять месяцев. Поутру мы снесли ее в лес, но оказалось, что она не входит в пирог. Так как мы смастерили ее из целой простыни, то веревки хватило бы хоть на сорок пирогов, да еще осталось бы ее вдоволь в суп, в колбасу и еще в какое угодно кушанье. Словом, целый обед можно бы состряпать.

Да куда нам такое количество! Все лишнее мы бросили. Ни одного из пирогов мы не пекли в нашем тазу, боясь, что он распаяется на огне; но у дяди Сайласа была чудесная медная сковорода, которой он очень гордился, потому что она принадлежала кому-то из его предков; эта сковорода - со славной, длинной деревянной рукояткой - приехала из Англии вместе с Вильгельмом Завоевателем на корабле "Майский цветок" или на другом каком-то старом судне и лежала на чердаке вместе с грудой битых горшков и всякой рухляди, которые хранились там не потому, чтобы они чего-нибудь стоили - в сущности, они никуда не годились, - а потому, что это были священные реликвии. Мы и стащили эту самую сковороду потихоньку и снесли ее в лес; но первые пироги на ней не вышли, потому что мы не умели замесить их как следует, зато последний удался на славу. Сперва мы намазали сковороду тестом, поставили на угли, потом загрузили ее тряпичной веревкой, а сверху опять прикрыли крышкой, наложили еще поверх нее горячей золы, а сами стояли поодаль, футов на пять, держась за деревянную рукоятку: удобно и не жарко! Через четверть часа вышел у нас пирог, такой славный, что любо-дорого посмотреть! При всем том человеку, который вздумал бы съесть его, пришлось бы запастись парою кольев вместо зубочисток, потому что веревочная лестница могла завязнуть у него в зубах, и кроме того, он страдал бы резью в желудке до конца своей жизни.

Нат отвернулся, когда мы клали заколдованный пирог в Джимову миску, на самое дно миски под кушанье мы спрятали три жестяных тарелки. Все это Джим получил в сохранности. Оставшись один, он разломал пирог, вынул оттуда лестницу и сунул в свой соломенный тюфяк, потом нацарапал кое-какие каракули на одной из жестяных тарелок и выбросил ее в окно.