Вокруг рождественской елки.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вокруг рождественской елки. (старая орфография)

XV.
ВОКРУГ РОЖДЕСТВЕНСКОЙ ЕЛКИ.

Добрая, щедрая рождественская ёлка, с которой каждый из моих читателей, вероятно, успел уже сорвать конфекту или две, все еще горит в огне в то время, как я пишу эти строки, и искрится сладкими плодами своего сезона. Вам, молоденькия барышни, от души желаю сорвать с нея хорошенькие подарки, от души желаю, чтоб в конфектной бумажке, развернутой вместе с капитаном или очаровательным молодым куратом, вы нашли и прочитали один из тех восхитительных каламбуров, которые кандитеры любят вкладывать в свои произведения и которые всегда намекают на нежную любовь. В вашем возрасте эти каламбуры можно читать; для вас они будут иметь интерес. Что касается до Мери, Долли и Белл, которые стоят у ёлки, их больше занимает обсахаренный миндаль, чем эти бумажные лоскуточки. Ведь им всего только четыре, пять, шесть лет. Терпение, малютки, терпение! Еще дюжина веселых рождественских елок - и вы в свою очередь будете читать эти удивительные каламбуры. Мы же, старики, любуемся играми детей, смотрим, как они опустошают ветки, и вместо конфект и лакомств в пакетах, сорванных с елки, находим, отчет мистера Карнифекса об уничтоженном мясе в течение последней четверти года, записку мистера Сартора, в которой он поздравляет меня и молодых джентльменов с праздником и делает маленькое напоминание на счет последних заказов платья; другую записку, где Madame de-Sainte-Crinoline свидетельствует свое почтение молоденьким лэди, с приложением счета, для объяснений по которому явится в субботу нарочный; или же мы протягиваем руки к воспитательной ветви елки, и там находим живую, презанимательную статью высокопочтеннейшого Хенри Холишэда, и тоже с приложением чрезвычайно умеренного счета за содержание Томми в течение последняго курса.

И так, ёлка все еще пылает в огне. Я пишу, если желаете знать, накануне Крещенья; большая часть сучьев уже обнажена, и рождественские огоньки уже погасли. Боб Майзельтоу, гостивший у нас целую неделю, приходит сказать, что он отправляется провести остальные каникулы с бабушкой, - и я, конечно, разлучаясь с этим милым ребенком, отираю слезу сожаления. - Ужь если, Боб, ты непременно хочешь ехать, говорю я: - то прощай. Кланяйся бабушке. Поблагодари ее за индюшку. Вот здесь... (при этих словах начинается маленькая денежная сделка; Боб кивает головой, моргает глазами и кладет руку в карман своего жилета). Надеюсь, - ты приятно провел эту неделю?

- Еще бы! - отвечает Боб и уходит, с нетерпением желая узнать величину монеты, которая только что перешла из рук в руки.

пришлет мне назад эту рукопись, я буду знать, что рождественские праздники сделались достоянием давно-прошедшого. К тому времени на ёлке останутся голые сучья; конфектные петарды будут разорваны, конфекты уничтожены, - каламбуры и шарады - прочитаны; огоньки, озарявшие темно-зеленые ветки, потухнут; висевшия на них игрушки будут розданы, из-за них будет шум, - некоторые будут приняты с восторгом, при других выразится неудовольствие, иные будут сломаны. Фердинанд и Фиделия вынесут из этих праздников (тс! замолчи, мое сердце!) - вынесут отрадное воспоминание о шараде, вместе прочитанной и вместе разгаданной, о скушанной вместе двойной миндалине, о половине разорванной петарды... Девочки снимут с ёлки разные безделушки, в роде маленьких часов, ламп, зеркальц, а милые мальчики возвратятся в школу, вспоминая пантомимных фей, которых они видели, пышные крылышки которых к тому времени разлетятся в прах, а розовые бумажные (может быть и шелковые?) чулочки запылятся, загрязнятся. Да, мой Боб, еще несколько дней, и вся краска хлопьями слетит с цветочных колчанов очаровательных фей, - вращающиеся храмы алмазного блеска сделаются мрачными, как город Пекин. - Когда ты прочитаешь это, клоун перестанет уже высовывать свой язык и не спросит: - здоровы ли вы завтра? Завтра! Он должен стыдиться самого себя за такой нелепый вопрос, должен покраснеть от него (если только румянец стыда доступен для его щек). Завтра, легко сказать! Завтра тающие снега уступят место весне; подснежники поднимут свои верхушки; вместо конфект и конфектных бонбоньерок на деревьях появятся светлозеленые листья, зацветет крушина.... да нужно ли описывать все эти весенние феномены, когда святки еще на дворе, хотя они и кончаются и составляют предмет моего очерка.

Мы все любовались иллюстрированными изданиями и замечали, как шумно веселы становятся они перед Рождеством. Сколько является в них чаш яблочного соку, бесед, зимних ландшафтов, рождественских песен! И потом подумайте, что все эти пиршества приготовлены за несколько месяцев до праздников, - что во всех этих рождественских статьях заключается что-то пророческое! Сколько великодушия в артистах и поэтах, которые заранее приготовляют эти лакомства и подают их в надлежащее время! Мы должны быть признательны им, как бываем признательны повару, который встает чуть не в полночь и принимается за пуддинг, чтобы подать его на стол к шести часам вечера. Я часто с признательностию вспоминаю знаменитого мистера Нельсона Ли, - автора, ужь я и не знаю, скольких сотен блистательных пантомим, - часто представляю себе его гуляющим летом по берегу моря в Маргэте или Брайтоне и разработывающим в своем уме идею о каком нибудь великолепном волшебном спектакле, который зимой должно поставить на сцену. Он право похож на полуночного повара (si parva licet). Он бодрствует и думает. Он толчет искристый сахар благосклонности, подбирает изюмины фантазии, сладости шутки, фиги.... ну хоть фиги волшебного вымысла, всыпает все это в кипящую кострюлю воображения и в свое время подает нам пантомиму.

В натуральном порядке вещей весьма немногие люди могут надеяться увидеть все пантомимы в один сезон, но я с своей стороны полагаю, что до конца моей жизни буду читать о них в том восхитительном листе газеты Times, который является на другой день после так называемого Boxing-day. Быть может, читать о них еще лучше, чем смотреть на самые представления. Лучший способ для этого, мне кажется, это лечь в постель под предлогом нездоровья, взять газету часа на два и прочитать все, что напечатано от Дрюрилэнского театра до театра Британия в Хокстоне. Боб и я ходили на два представления; одно было в театре Fancy, другое в Fairy opera, и право не знаю, которое из них нам лучше понравилось.

же будете оказывать свое уважение? - Дворец и крепость Эльзинор, при лунном освещении и покрытые снегом, представляют собою одно из прекрасных произведений Лаутербурга. Банкетный зал во дворце озарен тысячами огней; на снежных вершинах зданий и шпицах играет серебристый свет луны; часовые мерно расхаживают взад и вперед и то и дело дуют в сжатые кулаки, стараясь согреть свои оледенелые пальцы - у одного из них чрезвычайно отчетливо и искусно приклеен отмороженный нос; - поднимается снежная буря; ветер страшно завывает в зубчатых стенах; волны, переливаясь одна через другую, с пеною набегают на берег. Порыв вихря вырывает зонтик из рук Гамлета. Он и двое его друзей перескакивают с ноги на ногу, чтобы согреться. Духи бури являются в воздухе и с визгом и воем кружатся около дворца и скал. О ужас! по воздуху летают горшки с дымовых труб и кровельная черепица! В то время, как шторм достигает крайняго предела (при этом духовые инструменты производят удивительный эффект, и я поздравляю с полным успехом мистера Бромби и виолончели) и когда поднимается снежный ураган (тут скрипки начинают пилить чаще, чаще, чаще, быстро переходят в пиччикато, который производит дрожь даже в ваших подошвах), грозовые тучи сгущаются (бом, бом, бом, раздается на виолончелях). С извилистым моментальным визгом скрипок, яркая молния разсекает облака и глядите, глядите, глядите! пенящияся, ревущия волны вбегают на зубчатые стены, переливаются через колеблющиеся брустверы, и каждая из них, обращаясь в шипящий призрак, сбрасывает пушки с платформы, и снова бросается в кипящую и завывающую бездну.

На площадку зубчатой стены выходит мать Гамлета посмотреть, не идет ли её сын. Буря вырывает зонтик из её рук, и она с криком удаляется в калошах.

Фиакры, стоявшие на большой торговой площади в Эльзиноре, разъезжаются во все стороны, много людей тонет. Газовые фонари вдоль улицы вырывает из их оснований и они летают в взволнованном воздухе. Свист, треск, вой! как сильно ревет дождь, и какими потоками льет он из тяжелых облаков! Темнота наводит ужас, и при помощи музыки становится еще страшнее... но посмотрите... в этом хаосе, - в этом вихре, среди воя воздушных духов и рева волн, - какой это призрак приближается сюда? Спускаясь на платформу, он становится больше и больше, призрачнее, страшнее, громаднее! Повидимому голова его подходит под самый свод театра... он хочет шагнуть в партер и во всем театре раздается крик ужаса! Это тень покойного Гамлета; она начинает говорить. Некоторые на дают в обморок; пользуясь темнотой, джентльмены с эластическими пальцами страшно опустошают

В непроницаемом мраке, когда эта страшная фигура поводит во все стороны своими глазами, когда газ в ложах чуть-чуть мерцает, и инструменты производят оглушительный вопль, самый смелый зритель по неволе должен ощутить ужас. Но вот! на скрипках отражается какая-то серебристость! Может ли быть... Неужели это серая заря проглядывает на бурном востоке! Глаза замогильной тени с ужасом обращаются в ту сторону и с видимой агонией закатываются под лоб. Скрипки быстрее и быстрее приветствуют появление Феба Аполлона. Румянее и румянее становятся восточные облака. Коккадудлюдлю! запевает огромный петух, прилетевший на кровлю дворцового здания, и вот круглое солнышко выплывает из глубины ночи. Куда же девался призрак? Он исчез! Пурпуровые тени утра косвенно располагаются на снежном покрывале; город пробуждается к жизни и солнечному свету, и, признаюсь, мы почувствовали большое облегчение, когда страшный призрак удалился. В пантомиме нам не нравятся такия мрачные сцены.

После обыкновенных фарсов, мы так и думали, что Офелия будет обращена в Коломбину; но, признаюсь, я был поражен, когда мать Гамлета сделалась паяцом и тотчас же принуждена была уступить свое место клоуну - Клавдию. Гримальди теперь немного устарел, - а там, где дело касается истинного юмора, то едвали найдутся другие клоуны, которые могли бы заменить его. Мистер Шютер, в роли могильщика, выказал, как и всегда, много комизма, - декораторы превзошли самих себя.

Арлекин завоевател и Гастингское поле битвы на другом театре - тоже вещь хорошая. Споксол превосходно выполнял роль вспыльчивого, раздражительного Вильгельма, и гастингская битва, как шуточная пьеса, - шла превосходно. Правда, относительно истории допущены были некоторые вольности, но каких вольностей не позволит себе веселый гений пантомимы? - В гастингской битве Вильгельм, ожидая поражения со стороны суссекских ополченцев, увлекается всегда хорошенькой мисс Вадди, как вдруг пущеная норманнами стрела убивает Гарольда. При этом прекрасная Эдифь бросается вперед и находит его тело, которое вдруг оживает и вскакивает арлекином, между тем как Завоеватель делается превосходным клоуном, а архиепископ Байо презабавным паяцом и пр. и пр. и пр.

если я перемешал одну с другой. Но что я в последний день Рождества был в театре - это положительно верно, - хотя раек был так полон, что я, расположившись у дверей, видел одне только ножки очаровательных фей, мелькавшия от меня в далеком, далеком растоянии. Если место мое было дурно, то место маленького джентльмена, стоявшого позади меня, было еще хуже. Соглашаюсь вполне, что он имеет полное право (чего другие не имеют) отзываться дурно обо мне за моей спиной, и потому прошу у него извинения.

Обращаюсь также к джентльмену, поднявшему одну особу в Пикадилли, которая поскользнулась и упала в снег и там, лежа на спине, произносила энергическия выражения; эта особа приносит искреннюю благодарность и поздравляет с сезоном рождественских праздников.

Поведение Боба в новый год, могу уверить вас, мистер Холишед, было в высшей степени похвально для мальчика. Он выразил решимость отведать каждого блюда, которые были поставлены на стол; но после супу, рыбы, ростбифа и жареного гуся, он немного приостановил свою деятельность, пока не явились пирожки и пуддинг, на которые он сильно приударил, но до излишества не доходил. В моем мнении он много выиграл, похвалив пунш моего собственного изделия, - пунш, который многие из присутствовавших джентльменов признали слишком слабым. Слышите, - слишком слабым! На бутылку рому, на бутылку мадеры и на полбутылки коньяку - две с половиной бутылки воды, - неужели эту смесь можно назвать слабою? В течении вечера молодой наш друг развлекал все общество; показывал тени волшебного фонаря, купленного за два шиллинга, и пропел: "Приди ко мне, о Салли!" унылую и довольно монотонную мелодию, которую, как мне сказывали, пел бедный негр на берегах широкой Миссиссипи.

Какие еще развлечения доставляли мы детям в течение рождественских праздников? Какой-то великий философ вызвался прочитать молодым людям лекцию в Британском Институте. Но, когда это развлечение предложено было Бобу, он сказал: - лекцию? Нет, благодарю покорно. Увольте меня от этого удовольствия, - и на лице его показалась саркастическая усмешка. Может статься, относительно лекций он держится мнения доктора Джонсона, который говорил: "лекции, сэр! да кто пойдет слушать лекции, где будут говорить о предмете поверхностно, тогда как всякий может на свободе прочитать о том предмете в книге". - По собственному своему желанию я никогда не ходил на лекции, в этом я могу дать клятву. Что касается до проповедей, - то совсем другое дело; я восхищаюсь ими, разумеется, если оне не бывают слишком длинны.

Впрочем, кроме пантомим, пуддингов и пирогов, у нас были и другия рождественския удовольствия. В один прекрасный, восхитительный, самый неудачный и в тоже время приятный день, мы взяли двуместный кабриолет с превосходной лошадью, которая несла нас живее и быстрее, чем все ваши вульгарные железные дороги. Мы переехали через мост Баттерси, на котором конския подковы звенели, как будто мост был железный, и потом помчали мимо подгородных деревень, покрытых снегом, как бы облитых сахаром, под свинцовым небом, в котором солнце висело точно раскаленный котел; - один пруд быстро сменялся другим, где не только мужчины и мальчики, но десятки и десятки женщин и девушек катались на коньках, шумели, суетились, и хватались от смеха за свои бока, когда кто нибудь падал и подбитые гвоздями ботинки вскидывались кверху; морозный воздух наполнен был каким-то лиловым туманом, сквозь который там и сям мелькали виллы, общественные луга, церкви и шашни. Мы, то есть, Боб и я, поднимались в гору; последния две мили мы сделали в одиннадцать минут; мы проезжаем мимо бедного безрукого нищого, который провожает нас глазами. Я не подаю ничего, и на лице Боба отражается уныние. Мы останавливаемся у ворот, привратник услужливо отворяет ворота, - я опять ничего не подаю, и на лице Боба опять уныние. Я плачу по шиллингу за билет, и мы входим в блестящее здание, украшенное согласно требованиям праздника; мой Боб забывает все; - он видит перед собой только одну великолепную сцену. Громадное здание как будто нарочно декорировано для Боба и святок. Ложи, колонны, фонтаны, буфеты, статуи, все, все отличалось блеском и роскошью. Для святок и Боба какой-то негр распевал комическую арию. Еще он не кончил, как вдруг: Тутарутату! мистер Понч начал свои изумительные представления. Ложи были украшены. Множество столов покрыто было соблазнительными лакомствами; у многих фонтанов красовались объявления написанные крупными аппетитными буквами. - Горячий глинтвейн, - что за прелесть! А как холодно! говорит Боб; я прохожу мимо. - Только еще три часа; - говорит Боб. - Да, только еще три, кротко отвечаю я. - А мы обедаем в семь, - со вздохом сказал Баб; ух! как хо-о-лоо-дно! - Я все-таки не обращаю внимания на его намеки. - Для Боба нет ни глинтвейна, ни лакомств, ни сандвичей, ни горячих сосисек. Наконец я принужден был рассказать ему все. Перед тем как выехать из дома, ко мне в двери вдруг всунулся небольшой рождественский счет, опустошивший весь мой кошелек. Из-за этого обстоятельства я растерялся и должен был занять полкроны у кучера Джона, чтобы заплатить за вход в палаты радостей. Теперь ты видишь, Боб, почему я не мог угостить тебя второго января, когда мы вместе прокатились к этому дворцу, когда мальчики и девочки катались на коньках на Дольвичских прудах, когда темная река была покрыта плывущим льдом, и солнце было похоже на раскаленный котел в свинцовом небе.

бы ни были у вас заботы, вы, по моему мнению, можете позабыть некоторые из них, можете развлечься и до известной степени быть счастливыми: стоит только съездить в сад, название которого начинается с буквы З. и который так полон жизни, как Ноев ковчег; в сад, куда лисичка принесла свою кисточку, - петушок - свой гребешок, слон - свой хобот, кангуру - свой мешок, и кондор - свой старинный белый парик с черной шапочкой. В этот день было так холодно, что белые медведи безпрестанно моргали своими красными глазами, переваливались с боку на бок и повидимому говорили: Ага! Эта погода напоминает нам нашу дорогую родину! - Холодно! - вот еще! - посмотрите, какая у меня теплая шуба, говорит серый их братец: мороз мне ни почем! и он хохочет на своем месте, уплетая пойманную булку. Визгливые гиены оскалили свои зубы и преуморительно смеялись над нами, выглядывая из своего окна; как ни было холодно, а тигр, тигр был точно раскаленный, в глазах его сверкало, из ноздрей вылетало пламя; мохнатый верблюд, не прекращая ходьбы своей по мягкой тропинке около круглой решетки, кротко посмотрел на нас своими добрыми глазами. Мы отправились к нашим любимым местам. К нам подошла наша милая уамбат {Wambat - порода обезьяны. Прим. пер. дружелюбно посмотрели на нас. Величавые орлы сидели одни, они окинули нас гордым взглядом; между тем как Том Рэйтель {Ratellus - зверек из породы хорьков. Прим. пер.} по обыкновению безпрестанно кувыркался. Каждый раз, когда у меня являются заботы, я сейчас же уношу их в Зоологический Сад. Там в безчисленном множестве клеток я узнаю моих друзей и недругов. Вчера за обедом я угощал орла, коршуна, старого козла, черноголового, красношеяго, гнойноглазого, мешковатого, с крючковатым носом, старого марабу-аиста. К вечернему чаю приехала тетка Боба и спросила его, что он видел. Боб смело выступил вперед и назвал ей всех замечательных животных.

И так, все конечно. Но Боб, пока ты был у нас, мы весело проводили время, - не правда ли? Засвидетельствуй от меня почтение своему начальнику; надеюсь, мой друг, в будущем году мы проведем другие веселые Святки.