Бедные и несчастные.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Бедные и несчастные.

Парижскiе скицы.

2. Бедные и несчастные.

Это было въ августе месяце нынешняго года. Мы сидели передъ однимъ изъ кафе-ресторановъ "итальянскаго бульвара", смотря на пестрыя народныя волны. Мой знакомый былъ въ первый разъ въ Париже. Мы целый день бегали по городу, обозревая произведенныя въ немъ опустошенiя и наслаждались теперь нашей "demi-tasse" съ сознанiемъ, что это подкрепленiе вполне заслужено нами.

Пробило девять часовъ... Тутъ къ нашему столу подошелъ какой-то старикъ. Все его тело дрожало, какъ бы отъ нервнаго потрясенiя. Онъ попросилъ у насъ милостыни; мой знакомый подалъ ему два су. Полминуты спустя, молодой парень положилъ подле нашихъ чашекъ листъ бумаги, на которомъ было напечатано несколько анекдотовъ и т. п., а на обороте стояла надпись:

"Милостивые государи и государыни! Сделайте одолженiе, купите это сочиненiе у беднаго глухонемого. Это стоитъ всего двадцать сантимовъ. Вашъ покорнейшiй слуга".

Вследъ за этимъ подошла какая-то женщина въ лохмотьяхъ, которая несла ребенка, а другаго, постарше, вела за руку.

"Бедная вдова!" бормотала она жалобнымъ тономъ. "Сжальтесь, милостивые государи!.. Мои дети два дня ничего не ели". И она взглянула на небо съ видомъ христiанской мученицы. Мой знакомый подалъ и ей какую-то безделицу.

- Какая, однакоже, должна быть страшная бедность въ этомъ громадномъ городе! говорилъ онъ въ раздумье, качая своею кудрявою головою. - Тутъ парiи общества проходятъ передъ нами сотнями...

- Такъ кажется, но наружность обманчива.

- Какъ это?

- Истинно-бедныхъ и несчастныхъ ты долженъ искать не здесь, при свете сверкающихъ канделябровъ.

- Что ты говоришь!

- Любезный другъ, я знаю Парижъ какъ свои пять пальцевъ. Верь мне, твои нынешнiя благодеянiя совершенно неуместны.

- Бедный дрожащiй старикъ...

- Ходитъ днемъ такъ же бодро и такими же твердыми шагами, какъ гренадеръ. Я часто встречаю его, когда гуляю утромъ. Искусство, съ какимъ онъ прикидывается дрожащимъ старикомъ, доставляетъ ему отъ пяти до шести тысячь франковъ ежегоднаго дохода.

- Невозможно! Но глухонемой...

- Превосходно играетъ свою роль. Это одинъ изъ наиболее известныхъ посетителей бульвара.

- А несчастная вдова?..

- Такая же вдова, какъ ты да я. Оба ребенка взяты на прокатъ. Она "заработываетъ" такъ много, что можетъ платить родителямъ этихъ бедныхъ крошекъ по четыре франка за день. Нетъ, другъ мой, истинное несчастiе прячется робко и боязливо, какъ будто бы бедность - преступленiе.

- Где же можно найти этихъ истинныхъ страдальцевъ? Кто они? Работники предместiй или солдаты коммуны?

"ouvriers", работниковъ, конечно требуетъ некоторыхъ улучшенiй, но все-таки на десять случаевъ приходится девять такихъ, что работникъ можетъ прокормить честнымъ образомъ себя и свое семейство. Здоровыя прилежныя руки заработываютъ даже при неблагопрiятныхъ обстоятельствахъ столько, что о нужде собственно не можетъ быть и речи. Положенiе парижскаго работника было бы даже очень хорошо, если бы онъ умелъ такъ же ограничивать свои потребности, какъ напр. немецкiй работникъ. Но темъ-то и губятъ роскошные города, что утонченные правы распространяются тамъ повсеместно, вследствiе чего и образуется мало-по-малу разладъ между желанiемъ и возможностью. Французскiй ouvrier хочетъ, чтобъ у него за обедомъ всегда подавался дессертъ, точь въ точь также, какъ и любой petit crevé, ему нравятся дорогiя любовныя связи, какъ будто бы онъ знатный баринъ. При такихъ условiяхъ, его плата конечно должна казаться ему скудной. Совсемъ не то трудолюбивый и бережливый отецъ семейства, который имеетъ въ виду одни истинныя нужды. Въ качестве работника ему нечего хлопотать о представительности; онъ носитъ по буднямъ чрезвычайно дешевую блузу; живетъ где и какъ ему угодно; его жена и его дети помогаютъ ему своими заработками, потому-что и они тоже могутъ работать и делать, что имъ угодно. Словомъ, ouvrier вовсе не принадлежитъ къ настоящимъ "misérables". Нетъ, я назову тебе настоящихъ парiй современнаго Парижа, это незамужнiя работницы и мелкiе чиновники! О бедствiяхъ, терзающихъ эти два разряда несчастливцевъ, нашъ легкомысленный светъ, судящiй только по наружности, не имеетъ и понятiя.

Мой знакомый выразилъ желанiе узнать что-нибудь объ образе жизни этихъ современныхъ рабовъ. Я разсказалъ ему что зналъ - и предлагаю теперь эти разсказы нашимъ читателямъ, въ надежде что они прочтутся ими не безъ интереса.

Года два тому назадъ, я ехалъ въ одно прекрасное утро на верху омнибуса изъ Батиньоль-Клиши въ Вейнъ-галленъ. Мой соседъ по правую руку былъ прилично одетый господинъ летъ тридцати пяти. Его выразительное бледное лицо было обрамлено прекрасными темными бакенбардами, отъ которыхъ блеклый цветъ его щекъ казался еще поразительнее. Все его существо носило на себе следы невыразимаго духовнаго гнета, оно говорило о безразсветномъ душевномъ мраке, о безотрадной покорности судьбе.

Этотъ человекъ заинтересовалъ меня. Черезъ несколько минутъ я завязалъ съ нимъ разговоръ. Онъ оказался сообщительнее, чемъ я ожидалъ. Я узналъ, что онъ былъ чиновникомъ (employé) въ Hôtel de Ville, что онъ только за полгода передъ этимъ оставилъ свою родину - онъ назвалъ одинъ маленькiй нормандскiй городокъ - для того чтобъ поселиться въ Париже. Его голосъ поразилъ меня еще больше, чемъ его наружность. Въ его странно-дрожащихъ звукахъ лежало такъ много тайнаго горя, такъ много новысказываемой заботы, что я сразу ощутилъ истинное состраданiе къ этому серiозному бледному человеку, еще не разъяснивъ себе, въ какой степени онъ заслуживалъ подобное чувство.

После поездки, длившейся около двадцати минутъ, онъ раскланялся со мной самымъ вежливымъ образомъ и исчезъ вблизи башни Св. Жака. Недели четыре спустя, я встретился съ нимъ въ сеняхъ того дома, где была моя квартира. Я въ одну минуту узналъ его.

- Какъ поживаете, monsieur? спросилъ я.

- Ахъ, это вы, monsieur! возразилъ онъ съ живостiю. - Мне кажется, мы съ вами теперь соседи.

- Вы живете въ этомъ доме?

- О, этотъ Парижъ. Еслибъ это было въ какомъ нибудь другомъ городе, мы давно бы уже обменялись визитами.

Онъ покраснелъ.

- Мои обстоятельства не позволяютъ мне принимать у себя, отвечалъ онъ съ видимымъ затрудненiемъ, - иначе я...

- Э, полноте! возразилъ я улыбаясь. - Я очень легко могу представить себе, что тамъ подъ крышею вы не могли устроить у себя аристократическаго салона... Что за беда? У меня тоже вы не найдете особенной роскоши.

- Я женатъ, продолжалъ онъ, - и у меня пять человекъ детей. Моя квартира очень, очень не велика - я позволяю себе принимать въ ней только самыхъ близкихъ друзей.

- О, если такъ, то сделайте одолженiе, не безпокойтесь, я навещу васъ только тогда, когда вы сами пригласите меня. Но вы, конечно, не откажетесь известить меня. Мы такъ прiятно провели тогда время на верху омнибуса, что вы сделаете мне особенное удовольствiе своимъ посещенiемъ. Этотъ визитъ не обязываетъ васъ ни въ какомъ отношенiи. Если вамъ не понравится бывать у меня, вы имеете полное право...

- О, вы слишкомъ добры... Я постараюсь быть у васъ.

И, вежливо поклонившись мне, онъ поспешно ушелъ; но мне несколько разъ въ день приходило на умъ, каково-то ему тамъ, на пятомъ этаже.... Мне довольно скоро пришлось узнать это.

Monsieur Эдуардъ, такъ назывался чиновникъ, пришелъ ко мне въ следующее воскресенье. Я приглашалъ его отъужинать со мною, но онъ решительно отказался. Впрочемъ ему, по видимому, было очень хорошо у меня. Симпатiя, которую я ощущалъ къ нему, конечно, придала моему обращенiю съ нимъ что-то особенно сердечное и искреннее. Словомъ, мы скоро сделались друзьями - и не прошло двухъ месяцевъ, какъ его прежняя сдержанность уступила место совершенно противуположному чувству. Онъ познакомилъ меня съ своимъ семействомъ; онъ раскрылъ передо мною свои обстоятельства съ откровенностью ребенка, горе котораго облегчается, когда онъ можетъ безпрепятственно изливать его. А горя тутъ было вдоволь, горя, нужды и несчастiя, которыя отравляли почти каждую минуту жизни этого несчастнаго семейства и напоследокъ довели его до окончательной гибели.

Эдуардъ получалъ тысячу двести франковъ годоваго оклада. Онъ жилъ такъ скромно, какъ только могъ; по изъ этой суммы надо было вычесть по крайней мере двести пятьдесятъ франковъ для найма квартиры. Въ качестве чиновника Hôtel de Ville, онъ долженъ былъ быть всегда прилично одетъ; точно такъ же и жена его не должна была нарушать въ этомъ отношенiи требованiй приличiя. Не смотря на всевозможныя предосторожности, не смотря на весь разсчетъ, эти важныя статьи не могли обойтись меньше ста восьмидесяти франковъ. Вместе съ платою за квартиру это составляетъ четыреста тридцать франковъ. Прибавимъ къ этому по примерному вычисленiю шестьдесятъ франковъ за стирку белья, восемьдесятъ для отопленiя, двадцать для освещенiя, восемьдесятъ на одежду и башмаки детямъ, сорокъ за ученье въ школе, да девяносто франковъ на непредвиденныя издержки, которыхъ нельзя определить съ точностiю (все это въ крайне меньшихъ, почти невозможныхъ размерахъ), то собственно на пропитанiе семи человекъ остается всего четыреста франковъ! Очевидно, что на эту жалкую сумму семейство, при всей экономiи, можетъ существовать много-что три месяца, а между темъ Эдуардъ, его жена и дети должны были жить на нее впродолженiя целаго года. Не спрашивайте меня, какимъ образомъ. Сердце поворачивается при одномъ воспоминанiи объ этой страшной, вопiющей къ небу нищете!

ту же осень - отъ мокротной лихорадки, какъ думала мать, въ сущности же отъ истощенiя.

Надобно отдать справедливость госпоже Эдуардъ, она умела отдалять этотъ видъ смерти отъ своего семеiiства. Она успевала, по крайней мере два раза въ неделю, удовлетворять ропщущiе желудки. Конечно, обеды, которыми она угощала, были престраннаго свойства. Иногда она брала два фунта пшеничной муки и прибавивъ немного соли, варила ее въ воде до техъ поръ, пока изъ этого выходило что-то въ роде кашицы или киселя, - лакомое блюдо, поглощавшее три четверти ихъ ежедневнаго бюджета. Отделивъ отъ него часть для завтрака на следующiй день, его подавали за обедомъ. Къ этому прибавлялись микроскопическiя порцiи хлеба, но ни одной капли вина, какъ ни доступенъ этотъ недорогой напитокъ даже при самыхъ ограниченныхъ средствахъ. Иногда она покупала на рынке испорченную рыбу, стараясь умерить несъедобность этого отвратительнаго товара приправой изъ лука. А не то она бросала немного капусты въ большой котелъ и приготовляла изъ этого "супъ", т. е. удовлетворяла голодъ своего семейства водою. Словомъ, даже въ самомъ лучшемъ случае, это все-таки былъ обманъ въ отношенiи повелительныхъ требованiй природы - и для меня еще и теперь непонятно, какимъ образомъ удавалось этимъ несчастнымъ противиться такъ долго опустошительнымъ действiямъ голода. Двое изъ маленькихъ детей ходили отъ времени до времени безъ ведома родителей - просить милостыни Парижъ великъ, а голодъ мучителенъ.... Все материнскiя проповеди, все внушенiя гордости изчезали передъ мучительнымъ чувствомъ пустоты, которая вдвое тяжелее для молодаго организма, желающаго рости.

Жилище эдуардова семейства состояло изъ двухъ помещенiй: комнаты и кухни, которая впрочемъ была похожа больше на чуланъ, чемъ на кухню. Эта комната была меблирована самымъ жалкимъ образомъ: три постели, столъ, шесть стульевъ, дубовый шкапъ, - и только, Здесь-то хлопотала съ утра и до поздней ночи госпожа Эдуардъ: шила, вязала, штопала, гладила и чистила до такой степени, что у ней не сходили съ рукъ мозоли. Только этимъ способомъ можно было одеваться на упомянутыя выше деньги. При такихъ обстоятельствахъ о заработкахъ со стороны жены не могло быть и речи.

Но - спросятъ меня - разве господинъ Эдуардъ не могъ въ свободное время...?. Остановись, жестокосердый читатель! Господинъ Эдуардъ былъ занятъ съ шести часовъ утра до двенадцати часовъ дня и отъ часа по полудни до шести часовъ вечера; а пообедавши, онъ опять шелъ работать въ свою канцелярiю. Иногда онъ возвращался оттуда въ половине одинадцатаго, а иногда и въ одинадцать. Только по субботамъ отпускали его въ полдень на волю, но эту отсрочку онъ долженъ былъ посвящать своему отдыху, если не желалъ заболеть.

Однажды Эдуардъ пришелъ ко мне въ комнату и сталъ просить меня дрожащимъ голосомъ дать ему въ займы несколько денегъ... Его жена уже три дня лежала въ постели... Она нуждалась въ уходе, въ лекарствахъ, въ медицинскомъ пособiи, а между темъ у нихъ нетъ и ста су въ запасе...

для того только чтобъ быть въ состоянiи положить къ ногамъ этого несчастнаго человека одинъ или два билета въ тысячу франковъ. Я очень хорошо зналъ, что Эдуардъ едва ли будетъ когда въ состоянiи заплатить мне свой долгъ; но еслибъ я былъ Гарпагономъ, то и тогда, мне кажется, я не отказалъ бы этому несчастному. Более красноречиваго воззванiя, какъ грустный взоръ Эдуарда, не могъ бы сделать самъ Томась Гудъ, авторъ потрясающей душу "Song of the Shirt" (Песня о рубашке).

Это случилось въ iюне месяце 1870 г. Два дня спустя я уехалъ въ Швейцарiю, где страшныя iюльскiя событiя застали меня такъ же мало приготовленнымъ, какъ и всехь вообще. Мне не пришлось свидеться съ Эдуардомъ. По возвращенiи въ Парижъ я нашелъ его вдову въ самомъ бедственномъ положенiи... Въ мое отсутствiе случилось следующее:

Въ первые месяцы войны жизнь несчастнаго семейства шла такъ же грустно какъ и прежде. Даже осада въ сущности не ухудшила ихъ положенiя. Эти несчастные страдальцы давно уже привыкли ко всевозможнымъ лишенiямъ, а тутъ имъ давали даромъ те скучныя средства для жизни, которыхь они не могли заработыьать сами. Но въ марте месяце, когда версальское правительство, испугавшись мятежа, который однакожь такъ легко было подавить вначале, отдало Парижь на произволъ черни, прежнiе порядки до такой степени изменились, что Эдуардъ потерялъ свое место и въ буквальномъ смысле слова остался безъ хлеба. Еслибъ не добродушные соседи по квартире, которые помогали ему чемъ могли, то онъ и его семейство конечно умерли бы съ голоду. Онъ принималъ эту дружески предлагаемую помощь съ благодарностiю, но сознанiе, что онъ живетъ милосгью постороннихъ людей, свинцомъ лежало у него на душе...

Коммуна образовалась. Она нуждалась въ чиновникахъ. Господину Эдуарду дали знать подъ рукою, что онъ можетъ просить места. Онъ медлилъ, но голодъ взялъ верхъ. Онъ поступилъ въ одну городскую канцелярiю на сто пятьдесять франковъ месячного жалованья. Семейство отдышало. Оно никогда еще не устроивалось такимъ блестящимъ образомъ.

дня на день. Уже громъ версальскихъ пушекъ предсказывалъ ослепленнымъ властелинамъ Думы скорый и страшный конецъ...

и детей разстреливали тысячами безо всякаго суда. Точно такъ же и Эдуарду пришлось поплатиться жизнiю за его "государственную измену". Какой-то мошенникъ донесъ на него какъ на чиновника и помощника Шата, Асси, и т. д. Ватага пьяныхъ мушкетеровъ вломилась въ его жилище, вырвала его изъ объятiй трепещущаго семейства и поволокла его къ ближайшей стене, где онъ и испустилъ духъ, пронженный пятью пулами.

Сколько такихъ несчастныхъ, какъ Эдуардъ, гибнетъ и безъ убiйственнаго свинца, жертвою нищеты и отчаянiя! Право, работники въ рудникахъ едва ли больше подвергаются опасности телеснаго и духовнаго уничтоженiя, чемъ парижскiе мелкiе чиновники. А Эдуардъ принадлежалъ еще къ такимъ, которые гораздо меньше, подчиняются требованiямъ касательно внешней формы, чемъ, въ сущности, разсчитываетъ высшее начальство. Многiе изъ его товарищей стоятъ за то, чтобъ иметь, по крайней мере, приличную прiемную и вследствiе этого урезываютъ еще на шестьдесятъ или семьдесятъ франковъ въ годъ ту сумму, которая должна бы идти на столъ.

Возможно ли было, при такихъ обстоятельствахъ, ожидать, чтобъ на вновь-открывшуюся вакансiю въ одной изъ общественныхъ канцелярiй явилось триста шестьдесятъ девять искателей? Жалованья при этомъ месте полагалось всего девятьсотъ пятьдесятъ франковъ въ годъ - а кандидатовъ явилось триста шестьдесятъ девять. Вотъ нищета-то!

Описанiе страданiй молодой работницы (petite ouvrière, какъ называютъ не замужнихъ работницъ) мы отлагаемъ до другаго раза.