В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк).
XXII. Кто сильнее?

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк). XXII. Кто сильнее? (старая орфография)

XXII.
Кто сильнее?

Гуго не виделся с маркизом де Сент-Эллис с того вечера, как он подал ему так неожиданно помощь в улице дез-Арси.

На следующий же день после встречи с дамой в черной маске в окрестностях Люксамбура, он пошел отъискивать маркиза по адрессу, сообщенному им при разставаньи.

Выпутался-ли он, по крайней мере, из беды? Когда Гуго вошел, маркиз мерял комнату взад и вперед и так и сыпал восклицаниями, из которых можно было заключить, что он здоров, но в самом скверном расположении духа.

- Что тебя так сильно злит? спросил Гуго: сам чорт не шумит так, попавши в святую воду!... Ведь не ранен, надеюсь?

- Что значит такой вздор в сравнении с тем, что со мной случилось? Всякая рана показалась бы мне счастьем, блаженством раздушенной ванны! Знаешь ли, что со мной было после твоего отъезда из Арманьяка?

- Никакого понятия не имею.

- Так слушай же. Как то раз, помнишь, злая судьба привела меня в Тулузу; там я встретился с одной принцессой... Что сказать тебе об ней? Фея, сирена... Калипссо! Цирцея! Мелюзина!... Одним словом - чудо! Но к чему рисовать тебе её портрет?... Ты знал ее в Сен-Сави, куда она приезжала по моей убедительнейшей просьбе.

- Короче, принцесса Леонора Мамиани?

- Она самая. Само собой разумеется, как только я увидел ее, я влюбился безумно; у меня ведь сердце такое нежное, это ужь у нас в породе... Чтобы понравиться ей, я пустил в ход все тайны самой утонченной любезности. Но у нея, видно, камень в груди: ничто не помогло! В одно утро она меня покинула без малейшого сострадания к моему отчаянию, но позволила однакожь приехать в Париж, куда она направлялась не спеша, с роздыхами.

- Короче, мой друг, пожалуйста покороче! Я помню, что раз утром я встретил тебя, как ты отправлялся на поиски, точно римлянин за сабинкой. Помню также, что ловкий удар шпагой положил конец твоей одиссее в окрестностях Ажана, и ты был принужден искать убежища под крышей родового замка, где, помнится, я тебя оставил. Потом?

- Говорит как по книге, разбойник! Потом, спрашивает ты? Ах, мой милый Гуго! только что я выздоровел и стал-было готовиться к отъезду к моей прекрасной принцессе, как явилась в наших местах одна танцовщица, совсем околдовала меня и я поскакал за ней в Мадрид... Наверное, ее подослал сам дьявол!

- Не сомневаюсь. А потом?

- Заметь, что танцовщица была прехорошенькая, и потому я поехал вслед за ней из Мадрида в Севилью, из Севильи в Кордову, а из Кордова -- в Барселону, где наконец один флорентийский дворянин уговорил ее ехать с ним в Неаполь. Моя цепь разорвалась и у меня не было другой мысли, как увидеть снова мою несравненную Леозору, и вот я прискакал в Париж чуть не во весь опор.

- Видел сам, видел! Ты еще был верхом, как появился ко мне на выручку!

- Бегу к ней, вхожу, бросаюсь к её ногам и разражаюсь страстью! Скала, мой друг, вечно скала!... А что ужасней всего - она явилась передо мной еще прелестней, чем прежде... Я умру, наверное умру. Неправда-ли, как она прекрасна?

- Очень красива!

- И такая милая! Стан богини, грация нимфы, молодость гебы, поступь королевы, ножки ребенка, глаза - как брильанты... ручки...

- И ты не сошел съума от любви, как я?

- Но, отвечал Гуго, запинаясь, признайся сам, что твой пример не слишком-то может ободрить меня!

- Правда, отвечал маркиз, вздыхая; но я хочу забыть эту гордую принцессу. Я заплачу ей равнодушием за неблагодарность. Я соединю свою судьбу с твоей, я не разлучусь уже с тобой ни когда. Мы вместе станем гоняться за приключениями. Мы добьемся, что о наших подвигах затрубят все сто труб Славы, я я хочу, чтобы, ослепленная блеском моих геройских дел, когда-нибудь она сама, с глазами полными слез, упала передо мной на колена, умоляя располагать ею... Едем же!

- Куда это?

- Право, не знаю, но все-таки едем скорей!

- Согласен, но с условием, что ты пойдешь прежде со мной к графу де-Колиньи, у которого я поселился после той ночной схватки.

- Да, кстати! правда! что с тобой сделалось после этого наглого нападения, которое подоспело так во время, чтобы разсеять мои черные мысли?

- Я встретил дом, где одна добрая душа приютила меня.

- А хорошенькая эта добрая душа? спросил маркиз.

- У христианской любви не бывает пола, отвечал Гуго, а про себя подумал:

- Положительно, этому бедному маркизу не везет со мной!

Когда оба друга вышли на улицу, маркиз взял Гуго под руку и, возвращаясь опять к предмету, от которого не могли отстать его мысли, продолжал:

- Я всегда думал, что если сам дьявол зажжет свой фонарь прямо на адском огне, - и тот не разберет, что копошится в сердце женщины! Чтожь после этого может разобрать там бедный, простой смертный. как я? Принцесса была вся в черном, приняла меня в молельне, - она, дышавшая прежде только радостью и весельем... а из слов её я догадываюсь, что она поражена прямо в сердце каким-то большим горем, похожим на обманутую надежду, на исчезнувший сон, в котором было все счастье её жизни... Не знаешь-ли, что это такое?

- Нет, отвечал Гуго, не взглянув на маркиза.

- Ведь не может же это быть любовное горе! Какой же грубиян, замеченный принцессой, не упал бы к её ногам, целуя складки её платья? Еслибы я мог подумать, что подобное животное существует где-нибудь на свете, я бы отправился искать его повсюду и, как бы только нашел, вонзил бы ему шпагу в сердце!

- Надо однако и пожалеть бедных людей: довольно ужь, кажется, быть слепому; умирать тут не зачем!

- Пожалеть такого бездельника! что за басни! Она хочет удалиться от света, эта милая, очаровательная принцесса, украшение вселенной, запереться с своем замке, там где-то за горами, и даже намекнула мне, что втайне питает страшную мысль - похоронить свои прелести во мраке монастыря. Вот до какой крайности довело ее несчастье! Клянусь тебе, друг мой, я не переживу отъезда моего идола...

- Что это? Как только ты не убиваешь ближняго, то приносишь самого себя в жертву; не лучше-ли было бы заставить твое милое Божество переменить мысли, не лучше-ли внушить ей другие планы?

- Ты говоришь, как Златоуст, и я приймусь думать, как бы в при случае?

- Разумеется!

Все время разговаривая, Гуго и друг его пришли наконец к графу де Колиньи и застали его сидящим, с опущенной на руки головой, перед тем же самым столом с картами и планами, за которым нашел его Монтестрюк в первый раз.

Гуго представил маркиза де Сент-Эллиса и граф принял его, как старого знакомого; он сделал знак обоим, чтоб сели возле него, и сказал:

- Ах! вы находите меня в очень затруднительном положении. Вы верно слышали оба, что император Леопольд обратился недавно к королю с прозьбой о помощи?

- Против турок, отвечал маркиз, которые снова угрожают Вене, Германии и всему христианскому миру? Да, слышал.

- Только об этом все и говорят, добавил Гуго.

- Вы знаете также, может быть, что в совете короля решено послать как можно скорей войско в Венгрию, чтоб отразить это вторжение?

- Я что-то слышал об об этом, отвечал маркиз, но должен признаться, что одна принцесса с коралловыми губками...

- Вот дались ему эти сравнения! проворчал Гуго.

- Так засела у меня в голове, что ужь и места нет для турецкого султана, докончил маркиз.

- Ну, продолжал Колиньи, улыбнувшись, мне очень хотелось бы получить начальство над этой экспедицией, - и вот я изучаю внимательно все эти карты и планы, но не так-то легко будет мне устранить соперников!

- Разве это не зависит вполне от самого короля? спросил маркиз.

- Разумеется, да!

- Ну, что жь? разве вы не на самом лучшем счету у его величества?... Я-то ужь очень хороше знаю это, кажется... продолжал Гуго.

- Согласен... но рядом с королем есть и посторонния, тайные влияния.

- Да, эти милые влияния, которые назывались Эгерией - в Риме, при царе Нуме, и Габриелью - в Париже при короле Генрихе IV..

- А теперь называются герцогиней де-ла-Вальер или Олимпией Манчини - в Лувре, при Лудовике XIV.

- А королева дает шах королю.

- Не считая, что против меня еще - принц Конде со своей партией.

- Гм! фаворитка и принц крови - этого ужь слишком много за один раз!

- О! принц крови не тревожил бы меня, еслиб он был один... Король его не любит... Между ними лежат воспоминания Фронды; но вот Олимпию Манчини надо бы привлечь на свою сторону...

- Почему жь вам бы к ней не поехать? почему жь бы не сказать ей: графиня! опасность грозит великой империи, даже больше - всему христианству, а его величество король Франции - старший сын церкви. Он посылает свое войско, чтоб отразить неверных и обезпечить спокойствие Европы... Этой армии нужен начальник храбрый, решительный, преданный, который посвятил бы; всю жизнь торжеству правого дела... Меня хорошо знают, и вся кровь моя принадлежит королю. Устройте так, графиня, чтобы честь командовать этой армией была предоставлена мне, и я клянусь вам, что употреблю все свое мужество, все усердие, всю свою бдительность, чтоб покрыть новою славой королевскую корону его величества.. Я встречу там победу или смерть! и в благодарность за доставленный мне случай к отличию, я благословлю руку, которая вручит мне шпагу.

- Право, друг Монтестрюк, браво! вскричал Колиньи, но чтоб говорить так с фавориткой, надо иметь ваше лицо, ваш пламенный взор, восторженный жест, звучный, идущий прямо в сердце, голос, вашу уверенность, вашу молодость, наконец... Тогда, может быть, еслиб у меня было все это, я бы решился попытать счастья и, может быть, получил бы успех, но мой лоб покрыли морщинами походы, на лице моем положили печать заботы и борьба, в волосах моих пробилась седина; как же я могу надеяться, чтобы блестящая графиня де Суассон приняла во мне участье?

- Да кой чорт! вскричал Монтестрюк, не в уединенной же башне очарованного замка живет эта славная графиня, обладающая, как говорят, грацией ангела и умом дьявола! Не прикована же в пещере, под стражей дракона! Она имеет, если не ошибаюсь, должность при дворе: есть, значит, возможность добраться до нея, познакомиться с ней, говорить с ней. Один прелестный ротик сказал мне недавно, что у меня смелость граничит с дерзостью. Я доведу эту дерзость до крайней наглости и, с помощию своей молодости, дойду до той веры, которая двигает горами.

- Если дело только в том, чтоб тебя представить, сказал маркиз де Сент-Эллис, то об этом нечего хлопотать: я к твоим услугам.

- Ты, милый маркиз?

- Я сам. Ведь я говорил же тебе, что приехал в Париж именно для того, чтоб выручать тебя, ночью на улице, а днем во дворце! Я помог тебе вырваться из когтей шайки бездельников, а теперь я же берусь толкнуть тебя в когти хорошенькой женщины,

- Да как же ты возмешься за это?

- Очень просто. Есть какое-то дальнее родство между нами и графом де Суассон, мужем прекрасной Олимпии: там какие-то двоюродные или троюродные. Я никогда не пользовался этим родством, а теперь отдаю его в твое полное распоряжение.

- Соглашайтесь, сказал Колиньи. Она - женщина, и хорошо это доказала!... Кто знзает?...

- Отлично! вскричал маркиз, сейчас же бегу к кузине, не знаю с которой-то степени, и беру с бою позволение представить тебя ей.

- Не думайте однакожь, чтоб это было так легко.. Войдти к той, кто была, есть или будет фавориткой - трудней, чем к самой королеве. В её приемных залах всегда целая толпа.

- Возьму приступом, говорю вам; но с условием, чтобы друг мой Гуго и ваш покорнейший слуга тоже участвовали в экспедиции. Мы оба хотим отведать Венгрии, и я надеюсь покрыть себя там лаврами на счет турок и отнять у них с полдюжины султанш, которых подарю одной принцессе, не имеющей соперниц по красоте в целом мире!

Через два дня после этого разговора, Гуго был дежурным в Фонтенебло. В той галлерее, которая вела в комнаты графини де Суассон, он вдруг увидел фигурку, которая шла припрыгивая так проворно и так весело, что он невольно взглянул на этот вихрь из шелку, уносимый парой маленьких резвых ножек. Женщина, которой принадлежала эта фигурка, это личико, этот взгляд, эта улыбка, в платье усеянном развевающимся бантами и лентами, - обернулась инстинктивно.

Вдруг она вскрикнула и бросилась к гасконцу.

Другой крик раздался в ответ и Монтестрюкь кинулся к ней.

- Но, прости, Господи! это Брискетта, воскликнул он.

- Но, это он, это Гуго! вскричала она в то же мгновенье. И, окинув его сверкающим взглядом, продолжала:

- Мой милый Гуго в таком чудном мундире!... Вот сюрприз!

- Моя милая Брискетта в таком прелестном наряде! возразил он. Вот приключение!

Тут появились придворные.

- Место не совсем удобно для разговора, сказала она: слишком много глаз и ушей! но через час сойдите вниз, я буду во дворе принцев; не останавливайтесь только, а идите за мной, как будто вовсе меня не знаете; мы уйдем в сад, а я знаю одну рощицу рядом с королевской шпалерой, где можно будет объясниться на свободе.

И она улетела, как жаворонок, послав ему воздушный поцелуй.

Гуго ждал с величайшим нетерпеньем назначенного Брискеттой срока; он даже сошел во двор принцев раньше часу. Её еще не было. Гуго принялся ходить взад и вперед, отъискивая темные углы и делая вид, что изучает архитектуру, чтоб не возбудить подозрений. Ни на одну минуту он не подумал, что Брискетта забудет обещанье.

- Если она нейдет, - значит, ее задержали, говорил он себе; но что и кто?

Это-то именно ему и хотелось узнать. Какими судьбами дочь Ошского оружейника очутилась во дворце в Фонтенебло, и притом не как постороннее лицо, которое встречается случайно мимоходом, но как живущая там? Впрочем, с такой взбалмочной девочкой не все-ли было вероятно и возможно, а особенно сумасбродное?

Так размышлял Гуго, как вдруг услышал шум шелкового платья на ступенях лестницы, которая вела во двор. Он обернулся - перед ним была Брискетта, немного запыхавшаяся от скорой ходьбы. У нея было тоже смеющееся личико, как и в галлерее. Она сделала ему знак глазами и вошла в темный корридор, а оттуда проворно выскочила в сад; дойдя до королевской. шпалеры, она живо взяла его под руку и увела в скромный приют в рощице, где можно было беседовать, не опасаясь посторонних взоров.

- У вас готово тысячу вопросов мне. неправда-ли? сказала она ему, и у меня также целая тысяча... Они так столпились у меня на губах, что я и сама не знато, с чего начать. Давно-ли вы при дворе?... Как сюда попали?.. Зачем?... Чего надеетесь?... Довольны-ли вы?... Рады-ли, что со мной встретились? Я очень часто об вас думала, поверьте!... Ну, поцелуемся!

И не дожидаясь его поцелуя, Брискетта бросилась ему на шею.

- Как хорошо здесь! прибавила она, прижимаясь. на минуту к его сердцу... Ах! я сильно вас любила, мой милый Гуго, когда мы были там, далеко!

- А теперь?

- Теперь? сказала она, поднимая голову, как птичка, пусть только вам встретится надобность во мне, - и вы увидите, что я сберегла для вас тоже сердце, что билось на Вербовой улице!...

- Вы только болтаете, а не отвечаете мне. Разскажите мне все, все.

Гуго рассказал ей все подробно, умолчав благоразумно о кое-каких обстоятельствах, которых незачем было открывать ей. Он осторожно обошел причину опасности, грозившей ему у церкви св. Иакова, но остановился охотно на своей встрече с маркизом де Сент-Эллис, на участии к нему графа де Колиньи, на представлении королю и неожиданной развязке, бывшей последствием его первого появления при дворе. Монтестрюк вел свой рассказы так свободно и так живо, что Брискетта не могла не похвалить его ораторския способности.

- Выходит, продолжала она, вы совершенно счастливы?

- Счастлив! Да разве можно когда-нибудь быть вполне счастливым?

- Значит, есть еще что-нибудь, чего вы желаете?

- Э! мой Боже, да! и мне не останется ничего желать разве только тогда, когда я добьюсь от графини де- Суассон того, что мне от нея нужно...

- Вы в самом деле имеете просьбу к обергофмейстерине её величества королевы?. . Вы?

- О! сущие пустяки!... Начальство над армией, посылаемой в. Венгрию, для одного из моих друзей, которому мне пришла мысль услужить этим.

- Только-то!... Ах! видно, вы так навсегда и останетесь верным сыном своей родины! А какими же путями вы надеетесь добраться до графини?

- Один господин, которого вы знаете, тоже из Арманьяка, маркиз де Сент-Эллис, обещал мне открыть двери графини.

Брискетта задумалась на минуту и, погладив рукой подбородок, спросила:

- А хотите, я возьму это дело на себя, скажите?

- Вы?

- Да, я! Бывают часто такия обстоятельства, что женщина стоит в них любого маркиза.

- В самом деле, какими судьбами вы очутились здесь? что делаете?

Целый поток вопросов сорвался с языка его. Она остановила наводнение, положив руку на губы поручика.

- Ах! как вас мучит любопытство! продолжала она со смехом; все узнаете, только после... Теперь у нас одна важная вещь, которой нужно заняться, - это свиданье ваше с графиней де Суассон... свиданье, от которого вы ожидаете таких чудес... Если я возьмусь за дело, то мне сдается, что это свиданье вам будет назначено скоро... и при лучших условиях, чем через вашего маркиза де-Сент-Эллиса... Хотите?

Уверенность Брискетты поразила Гуго.

- Хорошо! отвечал он; но как же я узнаю, что вам удалось?

- Будьте здесь завтра, в этот же час.

- Как! ужь и завтра?

- Значит, у вас есть волшебная палочка феи?

- Почти.

На этом последнем слове Брискетта его оставила, а Гуго, разумеется, ни слова не сказал графу де Колиньи о том, что произошло между ним и хорошенькой девочкой из Оша, встреченной им в Фонтенебло. Он сам вполне доверял уменью Брискетты, и боялся, чтоб другие не осмеяли этого доверия, объяснить которое он и сам не умел порядочно.

Как и накануне, он в нетерпеньи пошел в сад немного раньше назначенного часа. Скоро он завидел Брискетту издали: она скользила вдоль шпалер и лишь только подбежала к нему, как поднялась на цыпочки и шепнула ему на ухо:

- Готово!

- Как! с первого же разу! Но это похоже на чудо!

- А вас это удивляет? Дела всегда так делаются, когда я в них вмешиваюсь. Но прежде всего, пока я стану рассказывать об употребленных мной средствах, у меня есть к вам просьба... Мне как-то неловко говорить тебе вы, мой милый Гуго. позвольте мне говорить вам ты.

- Говори.

- Вот это называется - ответ! Ну, мой друг, маркиз де Мент-Эллис тебя представил очень плохо, все равно, как бы и не представлял вовсе.

- Что жь он сказал такое?

- Он поклялся графине, что она тебя ослепила своей красотой, и что ты сейчас вот испустишь дух, если она не позволит тебе обожать ее вблизи.

- Нашел дурака!

- Глупо, мой бедный Гуго, непроходимо глупо! Графине ужь просто надоели все эти ослепления: ведь она давно знает, что она - светило и что лучи её глаз жгут на смерть бедных смертных! Все придворные поэты клянутся ей в этом великолепными рифмами и тысячи просителей давно ужь это доказали ей окончательно. Знаешь-ли, что она мне говорила сегодня утром?

- Тебе?

- Мне, Брискетте.

- Вот забавно!

- Слушай прежде, а удивляться можешь после. Ах, моя милая! говорила она мне, какая скука! какой-то кузен из Арманьяка хочет представить мне какого-то провинциала, своего друга... Что тут делать?

- А ты что отвечала?

- Надо прогнать его, графиня, и немедленно... Провинциал? у нас и без того их довольно!

- А потом я прибавила равнодушным тоном: а как его зовут, этого провинциала, которым вас хотят наградить, графиня?

- Граф де Монтестрюк, кажется, отвечала она.

- Ах, графиня! вскричала я, сложив руки, избави вас Бог когда-нибудь принимать его! Совсем нехороший человек, - влюбленный, который только делает, что вздыхает и сочиняет сонеты для своей красавицы!

- Ба! произнесла она.

- А я продолжала все настоятельней: рыцарь Круглого Стола, графиня, герой верности!

- Что ты говоришь, Брискетта? вскричала она.

- Истину, графиня, святую истину; хоть бы все принцессы, хоть бы сами императрицы осаждали его самыми сладкими улыбками, он на все будет отвечать однеми дерзостями. Да и не знаю, право, даже заметит-ли он еще эти улыбки?

- Значит, просто - сам Амадис Гальский?

- Почти что так. Ах! не он обманет когда-нибудь ту, кого любит!... Он сочтет за измену обратиться с самой невинной любезностью к другой женщине!...

- А известно, кого он любит?... спросила она с легким. оттенком неудовольствия.

- Едва разве подозревают... глубочайшая тайна!... Герцогиня де Креки, де Сент-Альбан, де ла Ферте, де Ледитьер, де Шон, де Субиз... и сколько других еще!... самые хорошенькия герцогини пробовали отвлечь его от божества... Все напрасно, все труды их пропали даром!..

- Бог знает, что ты выдумываешь, Брискетта! сказал Гуго.

- Подожди! ты увидишь, что наши знатные дамы совсем не так глупы!... Как только я кончила эту тираду - а ужь сколько увлечения, сколько огня я в нее положила, еслиб ты слышал! - графиня де Суассон нагнулась к зеркалу...

- После твоих рассказов, мне почти хочется узнать его... человек, так искренно влюбленный и сохраняющий такую верность той, кого любит... ведь это большая редкость!... я, пожалуй, прийму этого оригинала...

- А я именно на это и разсчитывала, Гуго... Разве когда-нибудь женщина могла устоять против любопытства, да еще когда затронуто её самолюбие?

- А когда жь, ты думаешь, прекрасная графиня даст мне аудиенцию? спросил Гуго, который не мог удержаться от смеха.

- О! наверное скоро; завтра, сегодня же вечером, может быть.

- Ба! ты думаешь?

- Она попалась на удочку, говорю я тебе! Пропади мое имя Брискетты, если ее не мучит ужь нетерпение испытать силу своих прелестей над твоей неприступностью...

Брискетта подвинула свое хорошенькое личико на вершок от лица Гуго.

- Сознаюсь охотно.

- Но теперь, не выдай же меня, ради Бога! Постарайся особенно получше разъиграть роль влюбленного.

- Это мне будет тем легче, возразил Гуго с глубоким вздохом, что ничто не заставит меня забыть ту образ которой наполняет мое сердце!

- Что такое?

- Я говорю, что мне стоит только говорить просто, непринужденно, чтоб оставаться верным своей роли... Да! твоя рекомендация очень облегчает мне эту роль!

- Ты, влюблен - искренно?

- Увы! да.

- А! изменник! И ты ничего не говорил об этом?

- Но судя по тому, как ты об этом говорила, я думал, что ты и сама знаешь..

- А кого это, позвольте узнать, вы так пламенно обожаете?

- Графиню де Монлюсон.

- Крестницу короля! Чорт возьми! граф де Монтестрюк, вы таки высоко целите!

- Я только послушался твоего совета, Брискетта.

- В самом деле, так, продолжала она, разсмеявшись; прости мне минуту неудовольствия при вести, что у тебя в сердце ужь не я! Но теперь, когда её сиятельство обергофмейстерина королевы в таком именно расположении духа, в какое мне хотелось принести ее, смотри - не поддавайся, ради Бога! стой крепко!

- Против чего?

- Как! так молод еще, а еще при дворе!... Но, дружок мой, ведь ты запретный плод для Олимпии!... понимаешь? Что ты такое, в эту минуту, как не яблоко о двух ногах и без перьев. Зазевайся только... и тебя съедят живым.

- Ты меня пугаешь - и для этого-то ты так проворно взялась пронести меня в рай?

- Иди теперь и да руководит тобой сам дьявол!

Брискетта хотела уйдти; Гуго удержал ее и спросил:

- Ты забыла мне сказать, что ты здесь делаешь и чем ты считаешься при графине де Суассон?

- Я состою при особе её сиятельства... Ты имеешь честь видить геред собой её первую горничную... её доверенную горничную...

И, присевши низко, продолжала:

- К вашим услугам, граф!

Все устроилось, как говорила Брискетта.

Она передала Гуго записку, которой его извещали, что он будет принят в тот тот же вечер на игре у королевы, где он будет иметь честь представиться обергофмейстерине её величества. Маркиз де Сент-Эллис должен был только позвать его. Остальное пойдет само собой.

- Граф де Шаржполь желает иметь честь быть вам представленным, графиня, сказал он.

Графиня де Суассон подняла глаза, между тем как Гуго кланялся ей. На её лице отразилось удивление. На минуту она было смешалась, но тотчас же оправилась и сказала ему:

- Очень рада вашему появлению при дворе и надеюсь, что вы встретите здесь достойный вам прием...

- Я ужь встретил его, потому что графиня де Суассон так снисходительно дозволила мне иметь иметь честь быть ей представленным.

Сначала Олимпия не обратила на него, казалось, особенного внимания; ноГyro скоро заметил, что она довольно часто бросает взгляд в его сторону.

Скоро за этим взглядом показалась приветливая улыбка.

- Держись! сказал он себе, вспомнив кстати советы Брискетты; берегись крушения в самой гавани!... У этой графини де Суассон лицо так и дышет умом и хитростью.

Утвердившись в своем решении, Гуго притворялся равнодушным, принялся бродить взад и вперед, и прятаться по темным углам, как человек, поглощенный одной мыслью. Раза два или три Олимпия постукивала от досады веером по ручке кресла; он делал вид, что ничего на замечает.

ней с такой живостию, которой графиня де Суассон не могла не заметить. Орфиза с ним - и для него больше ничего не существовало! Его отвлекло только появление принцессы Мамиани, к которой он пошел на встречу, Она указала ему пустой стул подле себя.

- Так вот наконец здесь у королевы я могу поздравить вас с переменой судьбы! сказала она. На днях еще вы скрывались, смерть висела у вас над головой, а теперь вы состоите в свите короля и попали в число придворных. Какие же еще ступени вверх остаются перед вами?

Гуго пролепетал несколько слов в извинение: его осадили со всех сторон безчисленные заботы. Она прервала его:

вами в то утро, когда вы шли искать помощи у графа де Колиньи, я вам сказала слова, смысл которых вы, кажется, не совсем поняли: вы любили меня всего один день, а я вам буду предана на всю жизнь! Неблагодарность ваша не может изменить меня, еще менее - разстояние, отъезд, разлука. Что со мной будет - не знаю, но какова я теперь, такой и останусь.

Она увидела маркиза де Сент Эллиса, который, узнав об её приезде, шел к ней; но прежде чем он мог услышать их разговор с Гуго, она прибавила грустным голосом:

Скоро графиня де Суассон ушла вслед за удалившейся королевой и осталась в своих комнатах. Она отослала всех, кроме одной Брискетты.

- Ваш граф де Монтестрюк - просто дерзкий грубиян, сказала она с живостью, сделав особенное ударение на слове: ваш.

- Графиня изволила употребить местоимение, делающее мне слишком много чести, но я позволю себе заметить, что граф де Шаржполь вовсе не мой...

- В самом деле?

- Он даже и не дал себе труда скрыть этого. Она была там, его героиня, его божество!.... Графиня де Монлюсон, наконец!... Ах! ты не обманула меня... он обожает ее!

- Да, совершенное безумие!

- А забавней всего то, что пока он пожирал ее глазами, другая дама, итальянка, принцесса Мамиани, выказывала ясно, что пылает страстию к нему!

- Меня-то не обманут... Мне довольно было взглянуть раз на них троих, и я все разгадала!... А впрочем, какое мне дело до этого? Это просто неуч, не заметивший даже, что я существую....

- Вы! когда вы видели у ног своих короля и могли бы увидеть самого Юпитера, еслиб Олимп существовал еще!... Накажите его презреньем, графиня.

- Именно так; но я хочу прежде узнать, такой-ли у него немой ум, как слепы глаза!... Ах! еслиб он вздумал только заметить наконец, что я стою его Дульцинеи, как бы я его наказала!

- Без пощады!... И как вы были бы правы!

- Эти обе радости я съумею повести рядом.

- Я боюсь только, чтоб в последнюю минуту ваше доброе сердце не сжалилось.

- Не бойся... Хоть бы он стал каяться и сходил с ума от любви у ног моих...

- Я поступлю с ним, как он того стоит... я буду безжалостной.

- И я тоже не пожалею его, когда его оцарапают эти хорошенькие ногти, сказала Брискетта, целуя пальчики графини. И еслиб вы даже укусили его побольней, графиня, сколько других позавидовали бы такому счастью!

- Отчего-жь нет?... Возьми только на себя передать ему, что я жду его завтра при моем малом выходе.

Брискетта уходила; графиня спохватилась и сказала:

Брискетта едва не расхохоталась и поспешила выйдти.