В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк).
XXIV. Открытая борьба.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк). XXIV. Открытая борьба.

XXIV.
Открытая борьба.

Та же самая карета, въ которой Брискетта привозила Гуго въ первый разъ, опять прiехала за нимъ на следующiй день и по темъ же пустыннымъ улицамъ привезла его къ калитке сада, где тотъ же павильонъ открылъ передъ нимъ свои двери.

Никто не ожидалъ его, чтобъ проводить, но память у него была свежая и онъ не забылъ ни одного поворота дороги, пройденной такъ недавно. Онъ дошелъ по дорожке, взошелъ на крыльцо безмолвнаго домика, пробрался черезъ темныя сени, взошелъ на лестницу, отворилъ одну дверь, услышалъ тотъ же сильный запахъ, увиделъ тотъ же блестевшiй, какъ золотая стрела, лучъ света и вступилъ въ ту самую комнату, где въ первый разъ огни свечей ослепили его.

Но на этотъ разъ Гуго не увиделъ самой богини храма. Веселый смехъ доказалъ ему, что она ждала его не въ этомъ прiюте, все очарованiя котораго были имъ уже изведаны. Онъ сделалъ шагъ въ ту сторону, откуда слышался смехъ, и черезъ узкую дверь, скрытую въ шелковыхъ складкахъ, увиделъ Олимпiю въ хорошенькомъ будуаре. Въ прелестномъ домашнемъ наряде, графиня сидела передъ столомъ, уставленнымъ тонкими кушаньями и графинами, въ которыхъ огонь свечей отражался рубинами и топазами испанскихъ и сицилiйскихъ винъ. Улыбка играла на ея губахъ, глаза горели яркимъ пламенемъ,

- Не хотите-ли поужинать? спросила она, указывая ему место рядомъ съ собой.

- Въ полночь? сказалъ онъ съ видомъ сожаленiя.

- Заря не блеститъ еще, продолжала она съ улыбкой. Онъ поцеловалъ ей обе ручки и сказалъ:

- Какъ бы она ни была далеко отъ того часа, который приводитъ меня къ вашимъ ногамъ, она все-таки слишкомъ близко.

- Разве вы меня любите?

- Неужели вы въ этомъ сомневаетесь?

- Гм! въ этихъ вещахъ никогда нельзя быть совершенно уверенной!...

- Что вы хотите сказать этими нехорошими словами? Долженъ-ли я думать, что не имею права разсчитывать слишкомъ на ваше сердце?

- Э! кто знаетъ? Король-Лудовикъ XIV, вашъ и мой государь, любитъ-ли въ самомъ деле герцогиню дела Вальеръ? Можно бы такъ подумать по тому положенiю, какое она занимаетъ при дворе; а между темъ онъ оказываетъ вниманiе и трогательнымъ прелестямъ сестры моей Марiи.

- Не говоря уже, что онъ и на васъ смотрелъ, говорятъ, и теперь еще смотритъ такъ...

- Такъ снисходительно, хотите вы сказать? Да, это правда. Но разве это доказываетъ, что онъ обожаетъ меня?... Полноте! Только безумная можетъ поверить этимъ мимолетнымъ нежностямъ! А я что здесь делаю? Я одна съ любезнымъ и молодымъ рыцаремъ, обнажившимъ разъ шпагу для защиты незнакомки. Между нами столъ, который скорее насъ сближаетъ, чемъ разделяетъ... Вы подносите ко рту стаканъ, котораго коснулись мои губы. Глаза ваши ищутъ моихъ, которые не отворачиваются. Мебель, драпировка, люстры, освещающiя насъ веселыми огнями, хорошо знаютъ, что я не въ первый разъ прихожу сюда. Еслибъ оне могли говорить, оне поклялись бы, что и не въ последнiй... вы берете мою руку и она не отстраняется отъ вашихъ поцелуевъ... Мой станъ не отклоняется отъ вашихъ рукъ, которыя обнимаютъ его... что же все это значитъ? и что мы сами знаемъ?

Олимпiя положила локоть на столъ; упавшiй кружевной рукавъ открывалъ изящную белую руку, а черные и живые глаза блестели шаловливо. Она нагнула голову къ Гуго и, съ вызывающей улыбкой, продолжала:

- Можно бы подумать, что я васъ люблю... а это, можетъ-быть, только такъ кажется!

Вдругъ она обхватила руками его шею и, коснувшись губами его щеки, спросила:

- Ну, какъ же ты думаешь, скажи?

вееромъ свечи:; полумракъ заменялъ мало по малу ослепительное освещенiе; но даже и въ темноте Гуго могъ бы поймать ее по одному запаху ея духовъ. Она давала себя поймать, потомъ опять убегала и снова принималась весело бегать.

Наконецъ, усталая, она упала въ кресло; руки Гуго обвили ея гибкiй и тонкiй станъ; она наклонила томную головку къ нему на плечо и умирающимъ голосомъ прошептала:

- Такъ вы думаете, что я васъ люблю?

Голова ея еще покоилась на его плече, какъ вдругъ, открывъ глаза и улыбаясь, она сказала:

- Да, кстати! мне кто-то сказалъ на дняхъ, не помню кто именно, что вы идете въ походъ съ графомъ де Колиньи? я разсмеялась.

- А! сказалъ Гуго, а почему жь это?

- Хорошо вопросъ! Разве я была бы здесь, да и вы тоже былили бъ здесь, еслибъ должны были уехать?

Монтестрюкъ хотелъ отвечать; она перебила его:

- Вы мне скажете, можетъ быть, что я это знала, что вы мне это говорили и что я ничего не имела противъ...

- Именно.

- Да, но я передумала... Все изменилось. Чего вамъ искать тамъ, чего бы не было здесь?

- Разумеется, еслибъ я хотелъ искать въ этой далекой стороне, наполненной турками, прелесть и красоту, - было бы глупо ехать отсюда.

- Ну?

- А слава?

- А я?

Гуго не отвечалъ. Онъ смутно понималъ, что решительная борьба начинается.

- Вы молчите? продолжала она, бросивъ на него оживленный взглядъ, должна ли я думать, что вы все еще не отказываетесь отъ намеренiя ехать въ Венгрiю, когда я остаюсь въ Париже?

- А служба короля, графиня?

- А моя служба?

Она встала; выраженiе ея лица было уже не то: гневъ согналъ съ него свежiй румянецъ, губы плотно сжались,

- Я долженъ съ сожаленiемъ сказать вамъ, что напротивъ нетъ ничего вернее того, что уеду.

- Даже еслибъ я просила васъ остаться?

- Вы только прибавили бы еще одно сожаленiе къ тому, которое я уже такъ испытываю, поступая противъ вашего желанiя.

Графиня де Суассонъ сильно побледнела.

- Вы знаете, графъ, что если вы уедете, - это будетъ разрывъ между нами?

Голосъ ея сталъ жесткимъ и суровымъ; къ несчастью, Гуго былъ изъ такихъ людей, которые сердятся, когда имъ грозятъ, и которыхъ легко возмутить окончательно.

- Сердце мое будетъ разбито на веки; но когда идетъ дело о моей чести, я ни для кого и ни за что не могу отступить.

- А! да! ваша честь! вскричала она. Теперь я вспомнила: должно быть, обетъ, данный графине де Монлюсонъ?

Гуго гордо поднялъ голову.

- Сознайтесь, покрайней мере, что эта причина стоитъ всякой: другой!

- И это вы мне говорите? Послушайте! это крайне не ловко и даже крайне неосторожно!...

Она совсемъ позеленела; черные глаза горели зловещимъ огнемъ. Гуго стоялъ передъ ней, не опуская взора. Эта гордость и раздражала ее, и пленяла.

- Еще одно слово, сказала она, можетъ быть, - последнее!

Монтестрюкъ поклонился.

- Еслибъ я согласилась все забыть, еслибъ я согласилась разстаться съ вами безъ злобы, даже протянуть вамъ руку, но съ однимь только условiемъ; что вы не увидите больше графини де Монлюсонъ, - согласитесь-ли вы?... О! пожалуйста, безъ фразъ - одно только односложное слово: да или нетъ?

- Нетъ!

- Чтобъ ни случилось теперь - не моя вина!

И, сделавъ гордое движенье, она сказала глухимъ голосомъ:

Въ ту минуту, какъ Гуго, сделавъ глубокiй поклонъ графине де Суассонъ, шелъ по темной комнате къ выходу, онъ почувствовалъ, что его схватила за руку маленькая женская ручка.

- Какъ! уже? прошепталъ ему на ухо веселый и ласковый голосъ Брискетты.

- А! это ты, крошка! сказалъ Гуго.... Откуда ты явилась! Я не видалъ тебя сегодня вечеромъ ни въ саду, ни въ павильоне.

- У всякой горничной могутъ быть свои дела, какъ и у знатной дамы... Потомъ я вспомнила, что могу здесь понадобиться, и вернулась... Такъ дела-то идутъ не совсемъ ладно?

- Твое отсутствiе принесло мне несчастья. Только отведали крылышка курапатки - и доброй ночи!

- А! а!

- Что делать?... здесь не то, что на Вербовой улице! Съ обергофмейстеринами утро бываетъ иногда близко къ вечеру, хотя первый часъ и не давалъ мне повода ожидать такой злополучной развязки.

- Но почему же?

- Потому, что графиня де Суассонъ сначала полюбила меня немножко, а теперь вздумала ненавидеть много.

- Увы! это въ порядке вещей!

Они вошли въ темный садъ. Звезды сверкали на темносинемъ небе. Брискетта шла безмолвно рядомъ съ Гуго, продолжая держатъ его за руку.

- О чемъ ты задумалась, Брискетта, дружокъ мой? спросилъ Гуго.

- Объ тебе - этотъ разрывъ стоитъ, поверь мне, чтобъ объ немъ подумать... Но, скажи же мне - ведь во всемъ есть оттенки - какъ именно ты разстался съ графиней?... Холодно, или совсемъ поссорились? только дурно, или очень дурно?

- Такъ дурно, какъ ты только можешь себе представить, и даже еще хуже, какъ ни богато твое воображенiе!

- Чортъ знаетъ, какъ скверно!

- Именно вотъ это самое и я сказалъ себе въ сторону, но что-жь тутъ делать?

- Надо взять предосторожности.

- Противъ женщины-то?

- Сегодня надеюсь кончилъ последнiе сборы, а графъ де Колиньи, я знаю, будетъ готовъ сегодня вечеромъ.

- Значитъ, завтра уедете?

- Или после завтра, самое позднее.

- Ну! не уезжай же, не повидавшись со мной.

- Очень радъ! Но где и какъ?

- Это не ваша забота, графъ, а ужь мое дело; васъ известятъ, когда будетъ нужно. Только не забудьте побывать завтра въ Лувре и подождать въ галлерее на берегу озера, пока не получите обо мне известiй.

На этомъ они разстались и садовая калитка закрылась безъ шума за Брискеттой.

- Какой однако у меня другъ! говорилъ себе Гуго, идя по темному переулку, где ужь не было ожидавшей кареты. Вотъ у маленькой девочки великая душа, а у знатной дамы - такъ маленькая!

На угле улицы садовая стена была въ одномъ месте пониже. Бросивъ взглядъ въ эту выемку, Гуго увиделъ красный светъ, блестевшiй какъ звезда на верху павильона, изъ-за деревьевъ. Онъ вздохнулъ.

- Этотъ светъ напоминаетъ мне глаза Олимпiи, когда она разсердится, прошепталъ онъ, глаза, изъ которыхъ светитъ тоже красный какъ кровь огонь.

Онъ только что загнулъ за уголъ, и за высокой стеной ужь не видно было павильона, какъ вдругъ изъ углубленiя въ стене выскочилъ человекъ и почти въ упоръ выстрелилъ въ него изъ пистолета. Гуго отскочилъ назадъ, но пуля попала въ складки его плаща, и онъ почувствовалъ только легкiй толчокъ въ грудь. Оправившись отъ удивленья, Гуго выхватилъ шпагу и бросился на разбойника, но этотъ пустился бежать и пропалъ въ лабиринте темныхъ улицъ.

- Какъ заметно, сказалъ себе Монтестрюкъ глубокомысленно, что у меня нетъ больше кареты въ распоряженiи!

На другой день, не смотря на все волненья прошлой ночи, онъ не забылъ явиться въ Лувръ и пойдти въ галлерею на берегу озера. Черезъ часъ появился лакей въ ливрее королевы и попросилъ его идти за нимъ. Когда онъ дошелъ до конца большой комнаты, у дверей которой стоялъ на карауле мушкетеръ, поднялась портьера и Брискетта увлекла его въ уголъ и сунула ему въ руку два ключа.

- Тотъ ключъ, что потяжеле - отъ садовой калитки, которую ты знаешь, сказала она очень скоро; а другой, вотъ этотъ - отъ дверей павильона. Я хотела передать ихъ тебе изъ рукъ въ руки. Тебя будутъ ожидать въ полночь...

- Графиня? Но сейчасъ одинъ дворянинъ изъ свиты королевы сказалъ мне, что она больна и не выходитъ изъ комнаты?

- Графиня всегда бываетъ больна днемъ, когда должна выехать вечеромъ,

- А! такъ это, можетъ быть, чтобъ помириться?

- Можетъ быть...

- Ты не опоздаешь?

- Я-то? будь уверена, что нетъ, не смотря на маленькое приключенiе, надъ которымъ можно бы и призадуматься... но я не злопамятенъ.

- Какое приключенiе?

- Безделица, которая однако могла мне сделать дыру въ коже... но я хочу думать, что графиня де Суассонъ тутъ не при чемъ.

- Приключенiе, безделица... ничего не поймешь; говори ясней.

Гуго разсказалъ, что съ нимъ было вчера, когда онъ вышелъ изъ павильона: Брискетта подумала съ минуту, потомъ улыбнулась и сказала:

- Я не пошлю тебя въ такое место, где тебе можетъ грозить какая-нибудь опасность... делай, что я говорю, съ тобой не случится никакой беды.

Когда Брискетта появилась передъ графиней де Суассонъ, она ходила взадъ и впередъ по комнате, какъ волчица въ клетке, съ бледными губами, съ мрачнымъ взоромъ.

- О! о! сказала она себе, гроза бушуетъ; темъ лучше: я узнаю, что она думаетъ.

- А! это ты? произнесла графиня, не останавливаясь.

- Да, это я, отвечала Брискетта покорнымъ голосомъ.

- Ты не забыла, что я тебе говорила поутру?

- Объ чемъ это, графиня?

- О графе де Монтестрюке,

- Графиня мне сказала, кажется, что онъ дерзкiй.

- Наглый, Брискетта!

- Это разница, графиня, - такая разница, которая обозначаеть ясней ваше мненiе объ этомъ графе.

- Теперь я скажу еще, что его наглость переходить всякiя границы... Мне сейчасъ сказали, что онъ былъ въ Лувре.

- И я объ этомъ слышала.

- Я видела его, въ самомъ деле, но только издали...

- Что я тебе говорила? Онъ, въ Лувре! Я думала однакожь, что онъ не осмелится здесь больше показаться.

- Почему же?

- Потому что, отвечала графиня въ раздумьи, потому что чувство самаго простаго приличiя, после того, какъ онъ выказалъ мне такъ мало почтенiя, должно бы, кажется, подсказать ему, что ему не следуетъ здесь показываться... неужели его присутствiе въ томъ месте, где я живу, не разсердило тебя, Брискетта?

- Разсердило - неверно передаетъ мое чувство. Теперь я не нахожу подходящаго выраженiя.

- Я никогда его больше не увижу, будь уверена...

- Наказанье будетъ только соразмерно обиде!

- Но я никогда не забуду последняго вечера, проведеннаго съ нимъ вместе, Брискетта.

- Въ этомъ я уверена, графиня.

- Всюду онъ встретитъ меня на своемъ пути.

- И меня также: я хочу подражать графине во всемъ и тоже никогда не забуду графа де Монтестрюка.

- Ты добрая девочка, Брискетта.

- Это правда, графиня: я это доказала и еще не разъ докажу.

- Я тоже была доброю и вотъ чемъ кончилось!... Ты была права: мне надо было оставить этого дворянчика изъ Арманьяка умирать у моихъ ногъ.... но если онъ виделъ, что я могу сделать, когда люблю, то теперь увидитъ, что я такое, когда ненавижу!... Врагъ будетъ также безпощаденъ, какъ былъ великодушенъ другъ....

- О! о! вотъ этого-то именно я и боялась! подумала Брискетта.

Между темъ она готовила разныя принадлежности темнаго костюма, раскладывая ихъ по кресламъ. Графиня подошла къ зеркалу, взяла румянъ изъ баночки и стала ими натираться.

- Я говорила тебе, кажется, что еду сегодня вечеромъ къ сестре, куда и король, должно быть, тоже прiедетъ.... Не жди меня; ты мне понадобишься только завтра утромъ.

- Графиня можетъ видеть, что я приготовила ужь платье.

- И клянусь тебе, графъ де Монтестрюкъ скоро узнаетъ, съ кемъ имеетъ дело!

Оставшись одна и приводя въ порядокъ комнату графини, Брискетта слышала ея шаги, какъ она сходила по потайной лестнице.

- Какую это чертовщину она затеваетъ? сказала она себе. Такая женщина, оскорбленная въ своемъ самолюбiи, способна на все... Этотъ выстрелъ - это она устроила наверно.... Но у Гуго легкiя ноги и зоркiе глаза, да и я ведь тоже не дура...

Часы пробили полночь; она засмеялась.

- Ну, хорошо! продолжала она; у меня целая ночь впереди, а дела можно отложить и на завтра.

Гуго явился на свиданье. Въ полночь онъ вошелъ въ знакомый темный переулокъ, принявъ однакожь кое-какiя предосторожности. Черезъ две минуты, онъ былъ въ пустомъ саду и по той же дорожке, по которой проходилъ утромъ съ Брискеттой, пришелъ къ павильону, дверь котораго отворилась при первомъ усилiи, такъ что и ключа не понадобилось.

- А! я, видно, не первый! сказалъ онъ себе.

Онъ взошелъ по темной лестнице, прошелъ черезъ темную комнату, поднялъ портьеру и очутился въ самой густой темноте.

- О! о! сказалъ онъ, останавливаясь.

Но въ ту же минуту ушей его коснулся шумъ шелковаго платья по кокру и прежде, чемъ онъ сделалъ шагъ впередъ, маленькая ручка взяла его за руку. Ручка дрожала и увлекала его; онъ шелъ послушно. Знакомый тонкiй запахъ духовъ окружалъ его; передъ нимъ отворилась дверь и при свете единственной розовой свечи, горевшей на углу камина, онъ узналъ ту самую таинственную комнату, где Олимпiя принимала его въ часы увлеченiя. Путеводительница его, которую скорей онъ велъ, чемъ она его, была закутана въ широкое черное платье; на лице у нея была шелковая маска. Она быстро приподняла кружево маски и задула свечу.

- Я не хотела отпустить васъ, не простившись съ вами, прошептала она дрожащимъ голосовъ... Сколько безпокойства, пока дойдешь сюда! сколько затрудненiй!..

- И однакожь вы пришли?

- Ничто не могло остановить меня.

- И такъ, уезжая, я могу думать, что оставляю друга въ Лувре?

- Друга, о да, и друга, который любитъ васъ гораздо больше, чемъ вы полагаете.

- Прихоть дала мне васъ, прихоть и возвратила, сказалъ Гуго, да будетъ же благословенна эта прихоть!

На разсвете, лучъ света пробившiйся сквозь драпировку, открылъ ему прислоненное къ его плечу улыбающеяся розовое личико, закрытое распустившимися волосами; онъ осторожно раздвинулъ волосы и вскрикнулъ:

- Ты, Брискетта!

- Неблагодарный!

- Да, у тебя есть въ Лувре другъ, другъ очень смиренный, но истинный, - это я... но есть также и врагъ, и страшно сильный врагъ - графиня де-Суассонъ, и потому ты долженъ простить дочери оружейника, что она заняла место племянницы кардинала... Думай объ ней больше, чемъ обо мне, и берегись!

- Чего мне бояться?

- Разве я знаю чего? продолжала она, прижимаясь къ нему.... Всего, говорю тебе, всего!.. Предательства, измены, козней, клеветы, засады, и интриги! У нея будетъ хитрость змеи, терпеливость кошки, кровожадность тигра... Берегись, мой другъ, берегись, Гуго, берегись каждую минуту!.. я ее хорошо знаю!

- Э! милая крошка! ты забываешь, что я буду сегодня вечеромъ далеко отъ Парижа, черезъ неделю въ Германiи, а черезъ месяцъ въ Венгрiи... Неужели ты думаешь, что ея память можетъ уйдти такъ далеко?

- Э! да ты становишься нравоучителемъ и философомъ, Брискетта!

- Нетъ, съ меня довольно - оставаться женщиной.... И заметь, другъ Гуго, что я изъ такихъ, передъ которыми не стесняются, а говорятъ совершенно свободно. Горничная, что это такое? вещь, машина, которая ходитъ, бегаетъ, слушаетъ, - меньше, чемъ что нибудь, наконецъ... Смотри! у графини де Суассонъ память безпощадная!.. Ты заделъ, оскорбилъ, ранилъ то, что всего меньше прощаетъ въ женщине - ея самолюбiе!.. Досада ея излилась свободно при мне, и Богъ знаетъ, хорошо ли я слушала! Слова ужь что-нибудь значатъ, но взглядъ, выраженiе, улыбка! Что за улыбка!.. я знаю, какiя улыбки бываютъ у женщинъ... этой я просто испугалась... Злоба, мщенiе такъ и кипятъ подъ нею!

Она взяла руки Гуго въ свои; веселые глаза ея подернулись слезами,

- Еслибъ я написала тебе все это, продолжала она, ты бы мне не поверилъ. Надо было сказать тебе: я сама видела, я сама слышала!.. Безумная мысль пришла мне въ голову... я схватила ее на лету... я могла представить себе на несколько минутъ, что здесь еще маленькая комнатка на Вербовой улице. Помнишь? Куда бы я ни пошла, чтобы со мной ни случилось, память объ ней останется у меня на веки... Сколько переменъ съ техъ поръ!.. Я смотрю на тебя, я говорю себе, что это онъ, это Гуго, и мне хочется и смеяться, и плакать разомъ, когда я вспомню объ этомъ далекомъ прошломъ, состоявшемъ всего изъ несколькихъ дней!.. Какъ встрепенулось мое сердце, когда я увидела тебя!, Вотъ почему ты долженъ мне верить, когда я говорю тебе: берегись!.. Эта опасность, которая грозитъ тебе, когда прiйдетъ она? Откуда прiйдетъ она? Не знаю; но она повсюду, я это чувствую... Она въ Париже, если ты останешься, она будетъ въ Вене, если ты уедешь... Еще разъ, берегись, умоляю тебя, ради Бога, берегись!

- Буду беречься, сказалъ онъ, но какъ это скучно!.. Врагъ мужчина - это ничего... но врагъ-женщина - это самъ дьяволъ!

- Да, дьяволъ - вотъ его настоящее имя, особенно когда этотъ врагъ - графиня де Суассонъ!

Между темъ какъ все это происходило въ маленькомъ павильоне, где обергофмейстерина королевы устраивала себе молчаливый прiютъ, Бриктайль, котораго кавалеръ де Лудеакъ считалъ уже мертвымъ, сиделъ въ отели Шиври передъ столомъ, установленнымъ изобильно разными блюдами, и весело кушалъ. Онъ доканчивалъ жаркое, отъ котораго оставались одни жалкiя косточки на серебряномъ блюде, и обильно запивалъ отличнымъ бургонскимъ, отъ котораго у него уже совсемъ разгорелись щеки. Цезарь смотрелъ, какъ онъ естъ, и удивлялся неутомимости его крепкихъ челюстей.

- Что вы скажете, если я васъ поподчую этимъ кускомъ паштета съ такимъ аппетитнымъ запахомъ? спросилъ онъ его.

- Значитъ, дела идутъ лучше? продолжалъ Цезарь, между темъ какъ капитанъ глоталъ кусокъ паштета, разрезавъ его на четверо.

Вместо ответа, Бриктайль схватилъ за ножку тяжелый дубовый стулъ, стоявшiй рядомъ, и принялся вертеть имъ надъ головой такъ же легко, какъ будтобъ это былъ соломенный табуретъ.

- Вотъ вамъ! сказалъ онъ, бросая стулъ на паркетъ съ такою силой, что онъ затрещалъ и чуть не разлетелся въ куски.

- Здоровье вернулось, продолжалъ графъ де Шиври, а память ушла, должно бытъ?

- Чтобъ узнать, не забыли-ль вы про графа де Монтестрюка?

При этомъ имени, Бриктайль вскочилъ на ноги и, схвативъ бешеной рукой полуразломанный стулъ, однимъ ударомъ разбилъ его въ дребезги.

- Громъ и молнiя! крикнулъ онъ; я забуду... я забуду этого хвастунишку изъ Лангедока, который два раза уже выскользнулъ у меня изъ рукъ! Я тогда только забуду объ ране, что онъ мне нанесъ, когда увижу его его на земле, у моихъ ногъ, разбитаго на куски, вотъ какъ этотъ стулъ!...

- Значитъ, на васъ можно разсчитывать, капитанъ, еслибъ пришлось покончить съ этимъ малымъ?

- Дайте руку... Мы вдвоемъ примемся выслеживать его...

Они крепко пожали другъ другу руку, и въ этомъ пожатiи слилась вся ихъ безпощадная ненависть.

- Разве есть что-нибудь? спросилъ капитанъ, сильно ткнувши вилкой въ паштетъ.

- Разумеется! пока вы лежали больной, мы выжидали случая, и онъ найдется.

- Вы знаете, что онъ идетъ въ венгерскiй походъ? сказалъ Цезарь.

- Лореданъ говорилъ мне объ этомъ.

- А не желаете-ли вы проводить его въ этой прогулке и прiехать въ Вену - славный городъ, говорятъ - въ одно время съ нимъ, если онъ точно поедетъ?

- Сделайте только мне знакъ, и я буду следить за нимъ какъ тень, здесь или тамъ, мне все равно!

- Товарищей можно всегда найдти, когда они понадобятся; имъ только нужно показать несколько полновесныхъ и звонкихъ пистолей.

- Будутъ пистоли! Не скупитесь только, когда представится желанный случай.

- Съ железомъ на боку и съ золотомъ въ карманахъ - я отвечаю за все!

- Такъ вы поедете?

Капитанъ всталъ во весь огромный свой ростъ, налилъ стаканъ и осушивъ его залпомъ, произнесъ торжественно:

- Графъ де Шиври, клянусь вамъ, что графъ Гуго де Монтестрюкъ умретъ отъ моей руки, или я самъ разстанусь съ жизнью.

- Аминь, отвечалъ Цезарь.