В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк).
XXV. Куда ведут мечты.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк). XXV. Куда ведут мечты.

XXV.
Куда ведутъ мечты.

Гуго не былъ у Орфизы де Монлюсонъ съ того самаго дня, когда онъ имелъ съ ней, въ присутствiи графа де Шиври, объясненiи мо поводу знаменитой записки, которая привела его окольными путями изъ улицы дез-Арси въ павильонъ Олимпiи черезъ отель принцессы Мамiани. Онъ не сомневался въ томъ, что она не нарушитъ назначеннаго ею самой срока и кроме того смотрелъ на нее, какъ на такую крепость, которою искусный полководецъ можетъ питать надежду завладеть тогда только, когда совсемъ окончитъ все свои подступы. Однакожъ онъ не хотелъ уехать изъ Парижа, не простившись съ нею; поэтому онъ отправился въ тотъ же день въ отель Авраншъ.

Увидевъ его, Орфиза слегка вскрикнула отъ удивленья, впрочемъ немного притворнаго.

- Вы застаете меня за письмомъ къ вамъ, сказала она; право, графъ, я ужь думала, что вы умерли.

- О! герцогиня, кое что въ этомъ роде могло бы въ самомъ деле со мной случиться, но вотъ я живъ и здоровъ.... и первая мысль моя - засвидетельствовать вамъ мое почтенiе.

- Эта первая мысль, какъ вы говорите, не слишкомъ однакожь скоро пришла вамъ въ голову. Но когда едутъ съ графомъ де Колиньи въ Венгрiю, то понятно, что нетъ времени обо всемъ подумать - ведь вы едете, неправда-ли?

- Безъ сомненiя, еду, герцогиня.

- При дворе только и речи, что о привязанности его къ вамъ... Назначенный королемъ главнокомандующiй говоритъ объ васъ въ такихъ выраженiяхъ, которыя свидетельствуютъ о самой искренней дружбе между вами. Онъ говоритъ даже, что въ этомъ деле многимъ обязанъ вамъ.

- Графъ де Колиньи преувеличиваетъ..... Все сделали его собственныя заслуги. Впрочемъ, признаюсь, когда я люблю кого-нибудь, то моя преданность не отступаетъ ни передъ чемъ.

- Если сблизить его слова съ вашими частыми визитами графине де Суассонъ, которая, какъ говорятъ, особенно къ вамъ внимательна и благосклонна, то можно вывести заключенiе, что ваша судьба въ короткое время значительно изменилась къ лучшему.... Что жь это за секретъ у васъ, графъ, чтобъ дойдти такъ быстро до такихъ блестящихъ результатовъ?

- Я вспомнилъ о девизе, о которомъ вы сами мне говорили, герцогиня.

- О какомъ девизе?

- Per fas et nefas.

Горькая улыбка сжала губы Орфизы.

- Желаю, сказала она, чтобъ этотъ девизъ былъ вамъ такъ-же благопрiятенъ и въ Венгрiи, какъ былъ во Францiи

-- Я надеюсь. Если я еду такъ далеко, то именно затемъ, чтобъ поскорей заслужить шпоры. Мой предокъ завоевалъ себе имя, которое передалъ мне, и гербъ, который я ношу, ценой своей крови и острiемъ своей шпаги... Я хочу дойдти темъ же путемъ къ той цели, къ которой стремлюсь... Цель эту вы знаете, герцогиня.

- Я помню, кажется, въ самомъ деле, эту исторiю, которую вы мне разсказывали. Неправда-ли, дело шло о Золотомъ Руне? Разве все еще на завладенiе этимъ Руномъ направлены ваши усилiя?

- Да, герцогиня.

- Это меня удивляетъ!

- Да оттого, что, судя по наружноcти, можно-было подумать совершенно противное...

- Наружность ничего не значитъ.... поверхность изменчива, но дно остается всегда неизменно.

Улыбка Орфизы потеряла часть своей горечи...

- Желаю вамъ успеха, когда такъ! сказала она.

Орфиза встала, прошла мимо Гуго и вполголоса, взглянувъ ему прямо въ глаза, произнесла медленно.

- Олимпiя Манчини - это ужь много; еще одна - и будетъ слишкомъ!

Онъ хотелъ отвечать; она его перебила и спросила съ улыбкой:

- Такъ вы пришли со мной проститься?

- Нетъ, не проститься, возразилъ Гуго гордо; это грустное слово я прознесу только въ тотъ часъ, когда меня коснется смерть; но есть другое слово, которымъ полно мое сердце, разставаясь съ вами: до свиданья!

- Ну, вотъ это - другое дело! Такъ долженъ говорить дворянинъ, у котораго сердце на месте! Прощайте - слово унынiя, до свиданья крикъ надежды! До свиданья же, графъ!

Орфиза протянула ему руку. Если въ уме Гуго и оставалось еще что-нибудь отъ мрачныхъ предостереженiй Брискетты, то все исчезло въ одно мгновенье. Въ пламенномъ взгляде, сопровождавшемъ эти слова, онъ прочелъ тысячу обещанiй, тысячу клятвъ. Это былъ лучъ солнца, разгоняющiй туманъ, освещающiй дорогу, золотящiй дальнiе горизонты. При такомъ свете все становилось возможнымъ! Что ему было за дело теперь, забудетъ-ли его равнодушно графиня де Суассонъ, или станетъ преследовать своей ненавистью? Не была-ли теперь за него Орфиза де Монлюсонъ?

Гуго не слышалъ земли подъ ногами, возвращаясь въ отель Колиньи, где все было шумъ, суета и движенье съ утра до вечера, и это продолжалось ужь несколько дней. Дворъ отеля былъ постоянно наполненъ верховыми, скачущими съ приказанiями, дворянами, просящими разрешенiя связать судьбу свою съ судьбой генерала, поставщиками, предлагающими свои услуги для устройства его походнаго хозяйства, приводимыми лошадьми, офицерами безъ места, добивающимися службы, молодыми людьми, которымъ родители хотятъ составить военную каррьеру.

Этотъ шумъ и безпрерывная беготня людей всякаго сорта нравились Коклико, который готовъ бы былъ считать себя счастливейшимъ изъ людей, между кухней, всегда наполненной обильною провизiей, и комнатой, где онъ имелъ право валяться на мягкой постели, еслибъ только Гуго решился сидеть смирно дома по вечерамъ.

Онъ жаловался Кадуру, который удостоивалъ иногда нарушать молчанiе и отвечать своими изреченiями.

- Левъ не спитъ по ночамъ, а газель спитъ. Кто правъ? Кто неправъ? Левъ можетъ не спать, потому что онъ левъ; газель можетъ спать, потому что она газель.

Арабъ сделалъ себе изъ отеля Колиньи свой домъ, свою палатку. Онъ никуда не выходилъ и проводилъ часы, или мечтая въ саду, или давая уроки фехтованья Угренку, или пробуя лошадей, приводимыхъ барышниками на продажу. Тутъ только, въ этомъ последнемъ случае, сынъ степей отдавался весь свой врожденной страсти и дикой энергiи; поездивши, онъ опять впадалъ въ молчаливое равнодушiе.

Въ тотъ день, когда было решено, что графъ де Монтестрюкъ идетъ въ походъ съ графомъ де Колиньи, онъ улыбнулся и показалъ свои блестящiе зубы.

- Скакать! отлично! сказалъ онъ.

И пробравшись на конюшню, онъ выбралъ для себя и для двоихъ товарищей лучшихъ лошадей, какихъ чутье указало ему въ числе прочихъ.

- На войне, сказалъ онъ Коклико, который удивлялся его затее, чего стоитъ конь, того стоитъ и всадникъ.

Когда графъ де Монтестрюкъ сошелъ во дворъ, Коклико и Кадуръ оканчивали все приготовленiя къ отъезду. Лошади были сытно накормлены, чемоданы крепко увязаны, все ждало только сигнала.

- Сегодня, что-ли? крикнулъ ему Коклико, застегивая чемоданъ,

- Седлайте коней... едемъ! весело отвечалъ Гуго.

- Наконецъ-то! Я никогда не видалъ другихъ турокъ, кроме пряничныхъ, что продаютъ на ярмарке въ Оше, и былъ бы очень радъ увидеть, каковы они живые.

Говоря это и между темъ какъ Кадуръ осматривалъ, все-ли исправно у лошадей, Коклико толкнулъ маленькаго мальчика прямо на Гуго и спросилъ:

- Узнаете этого мальчика?

Гуго взглянулъ на мальчика, который смотрелъ на него кроткими и блестящими глазенками.

- Э! да это нашъ другъ изъ Маломускусной улиды! вскричалъ онъ, погладивъ рукой по кудрявой головке.

- Онъ самый! А такъ какъ Угренку сильно хочется научиться солдатскому ремеслу съ добрыми людьми, то я думалъ, не позволите ль вы мне взять его съ собой?

- Пусть едетъ!... Ведь онъ храбро помогалъ намъ! Поцелуй-ка меня, Угренокъ.

Угренокъ расплакался и бросился на шею графу де Монтестрюку.

- Ну, вотъ ты теперь и принятъ въ полкъ, прiятель, сказалъ Коклико; пока будетъ хлеба для троихъ, будь покоенъ, хватить и на четвертаго.

- Да и лошадей четыре ужь готово, проворчалъ Кадуръ.

Въ тотъ самый часъ, какъ Гуго садился на коня и, въ голове своего маленькаго отряда, проезжалъ по Парижу, по дороге въ Мецъ, Орфиза де Монлюсонъ ходила въ сильномъ волненьи взадъ и впередъ у себя по комнате.

- Это во все не простой вздыхатель - этотъ графъ де Шаржполь, говорила она себе: ничто его не пугаетъ, ни опасности, ни женскiя причуды. Онъ не опускаетъ глаза ни передъ шпагой, ни передъ моимъ гневомъ... Про него нельзя сказать, что онъ идетъ избитыми дорогами къ своей цели - это исторiя съ графиней де Суассонъ, тайну которой онъ выдалъ своимъ молчаньемъ, - очень странная исторiя.... зачемъ стану я обманывать сама себя?... Я почувствовала дрожь ревности, когда подумала, что это правда.... Съ какой гордой уверенностью отправляется онъ въ этотъ далекiй походъ, наградой на который должна быть я, и онъ такъ сильно веритъ въ мое слово, что даже объ немъ и не поминаетъ! Каковъ онъ самъ, такою онъ считаетъ и меня, и онъ правъ. Ведь я сравнила себя какъ-то съ Хименой. На другой день я и сама удивлялась, что решилась сказать это. Я почти жалела: такъ мало это было на меня похоже.... ведь это было почти обязательство съ моей стороны! а нельзя сказать однако, чтобъ онъ этимъ хвасталъ. Онъ думалъ и думаетъ еще теперь, какъ бы заставить меня сдержать слово однеми только благородными опасностями, на которыя онъ пускается.... Правда, велика отвага и у графа де Шиври, но въ ней нетъ такой открытой смелости. Мне казалось иногда, что въ ней есть даже разсчетъ. Еслибъ у меня не было герцогской короны въ приданое, была-ли бъ у него такая жь страсть? А глаза того ясно говорятъ мне, что еслибъ я потеряла все, что придаетъ блескъ союзу со мной, то и тогда онъ пошелъ бы за мной на край света.

Орфиза продолжала ходить взадъ и впередъ, мечтала, бросалась въ кресло, опиралась локтемъ на столъ - и передъ ней все стоялъ, какъ живой, образъ Гуго де Монтестрюка.

- Я помню, какъ бы это было вчера, какъ смело онъ бросился ко мне тамъ въ лесу, на охоте: ясно, что я ему обязана жизнью.... Всякiй на его месте, видя меня въ такой опасности, сделалъ бы, разумеется, то же самое, все они говорили такъ, и графъ де-Шиври первый; но.... не знаю... другой имелъ-ли бы столько присутствiя духа и столько ловкости? Странней всего - его ответъ мне, когда я спросила его, зачемъ онъ остановилъ Пенелопу ударомъ шпаги - где у меня была голова, когда я такъ странно его поблагодарила? а онъ не потерялся - преимущество остаюсь за нимъ... А черезъ несколько минутъ, какъ онъ показалъ графу де Шиври, что онъ ни передъ чемъ не отступитъ! - смиренiе графа де Шиври въ этомъ случае, его любезность къ сопернику - меня не много удивила тогда - да и теперь удивляетъ, какъ я объ этомъ подумаю... Онъ не прiучилъ меня къ такой уступчивости и кротости... И вдругъ передъ явно и открыто высказаннымъ соперничествомъ онъ вдругъ становится какимъ-то нежнымъ поклонникомъ, онъ, Цезарь, выходившiй на моихъ глазахъ изъ себя изъ-за одного пустаго слова! Какимъ чудомъ появилась вдругъ эта кротость? зачемъ? теперь сколько времени пройдетъ, пока я не увижу Монтестрюка! целые месяцы - наверное, годъ - можетъ быть. Германiя, Вена, Венгрiя - какъ это все далеко! Привыкаешь думать, что дальше Фонтенебло или Компьеня ничего и нетъ... А тутъ вдругъ тотъ, о комъ думаешь, едетъ въ такiя страны, о которыхъ и не слытала съ техъ поръ, какъ училась еще географiи въ монастыре!... Должно быть, очень странно, очень смешно въ такой стороне, где не говорятъ по-французски!... Какъ же тамъ говорятъ? Я люблю васъ?... Мужчины въ этихъ далекихъ странахъ любезные ли, милые, ловкiе? А придворныя дамы одеваются ли тамъ по моде? Хороши ли оне?... есть ли тамъ Олимпiи, какъ въ Париже?... О! эта Олимпiя! я терпеть ея не могу!... А если еще кто-нибудь встретится съ графомъ де Монтестрюкомъ, пуститъ въ ходъ те же хитрости, те же непрiятныя уловки, чтобъ заставить его забыть свои клятвы? И я потерплю это... я?

Она топнула ножкой cъ досады и продолжала:

- Да, надо признаться, мужчины очень счастливы... Они одни имеютъ право делать всякiя глупости... Хотятъ ехать - едутъ, хотятъ оставаться - остаются!... но зачемъ же мы оставляемъ за ними это преимущество? Кто мешаетъ намъ делать то же?... Еслибъ мне захотелось однакожь взглянуть на Дунай, кто бы могъ этому помешать? Разве я не могу делать, что хочу? Разве есть кто-нибудь на свете, кто имелъ бы право сказать мне: я не хочу!... графъ де Шиври? Вотъ славно! разве это до него касается? Король? Но разве онъ обо мне думаетъ? У него есть королевство и маркиза де ла Вальеръ!... следовательно, еслибъ мне пришла фантазiя путешествовать, разве я должна спрашивать у кого-нибудь позволенiя?... Разумеется, нетъ! А если такъ, то почему жь и не уехать, въ самомъ деле?

- Решено!... еду!

Тотчасъ же она пошла въ комнату маркизы де Юрсель и, ласкаясь и целуя ее, объявила:

- Милая тетушка, мне сильно хочется уехать изъ Парижа теперь же... Неправда-ли, вы меня столько любите, что не откажите?

Маркиза, въ самомъ деле очень любившая племянницу, тоже ее поцеловала и отвечала:

- Правда! теперь настаетъ такая пора, когда Парижъ особенно скученъ: все порядочные люди разъезжаются... Вы кстати не приглашены на первую поездку въ Фонтенебло... Я не вижу въ самомъ деле, почему бы и не исполнить вашего желанiя?

Орфиза живо, раза два три, поцеловала маркизу и продолжала:

- Въ такомъ случае, если угодно, чтобъ не терять времени, уедемъ завтра.

- Пожалуй, завтра.

Орфизавъ самомъ деле не потеряла ни одной минуты; на карету привязали чемоданы и сундуки; она назначила распорядителемъ путешествiя довереннаго слугу, Криктена, служившаго у ней съ самаго ея детства; взяла двухъ лакеевъ, на храбрость и преданность которыхъ могла совершенно положиться, и такую же верную, преданную горничную, и на следующiй же день четыре сильныхъ лошади повезли галопомъ карету съ племянницей и теткой.

Черезъ несколько часовъ, маркиза была немного удивлена, не узнавая дороги, по которой всегда ездила въ замокъ Орфизы, въ окрестностяхъ Блуа. Она заметила это племяннице.

- Ничего! отвечала Орфиза: ведь вы знаете, что все дороги ведутъ въ Римъ!

После перваго ночлега, удивленiе маркизы удвоилось при виде полей и деревень, по которымъ она никогда въ жизни не проезжала: ясно, что совсемъ не виды орлеанской провинцiи были у ней передъ глазами.

- Уверены-ли вы, Орфиза, что люди не сбились съ дороги? спросила она.

- Они-то? я пошла бы за ними съ завязанными глазами. Не безпокойтесь, тетушка. Мы все таки прiедемъ... вотъ спросите хоть у Криктена...

- Да, маркиза, мы все таки прiедемъ.

Такимъ образомъ оне миновали уже Mo и Эперне и ехали по пыльнымъ дорогамъ Шампаньи, какъ вдругъ, разъ утромъ, изъ пойманнаго маркизой на лету ответа ямщика она узнала, что оне только что выехали изъ Шалона.

- Боже милосердый! вскричала она... Эти разбойники насъ увозятъ, Богъ знаетъ, куда! надо позвать на помощь!

- Знаю.

- Ты видишь сама, что они хотятъ насъ похитить... Надо кричать!

- Успокойтесь, тетушка: эти добрые люди вовсе не похищаютъ насъ, а только повинуются.

- Кому?

- Но куда жь мы едемъ?

- Въ Вену.

- Въ Вену, въ австрiйскую Вену?

- Да, тетушка.

разсказываютъ, Богъ знаетъ, какiя вещи... Они не имеютъ никакого почтенiя къ знатнымъ особамъ. Если только кто-нибудь изъ нихъ коснется до нея рукой, она умретъ отъ стыда и отчаянiя!... Но когда ей заметили, что въ Вене она будетъ иметь случай представиться ко двору императора, добрейшая маркиза успокоилась.

Оставимъ теперь маркизу съ племянницей продолжать путь къ Рейну и Дунаю и вернемся назадъ въ Парижъ, где обязанности по званiю и разсчеты честолюбiя удерживали Олимпiю Манчини.

Еслибы Гуго носился поменьше въ облакахъ, когда возвращался въ восторге изъ отеля Авраншъ въ отель Колиньи, онъ могъ бы заметить, что за каждымъ его шагомъ следитъ по пятамъ какой-то плутъ, не теряя его ни на одну минуту изъ виду.

Этотъ шпiонъ, хитрый какъ обезьяна и лукавый какъ лисица, былъ преданнымъ слугой графини де Суассонъ и любилъ особенно разныя таинственныя порученiя. Онъ былъ домашнимъ человекомъ въ испанской инквизицiи, секретаремъ одного кардинала въ Риме, своихъ подчиненныхъ. Карпилло очень нравилась служба у графини.

Когда женщина съ характеромъ Олимпiи вступала на какой-нибудь путь, она шла до самаго конца, не останавливаясь ни передъ какими недоуменiями совести, ни передъ какими преградами. Брискетта не ошибалась: то, что гордая обергофмейстерина королевы называла изменой, нанесло жестокую рану самолюбiю фаворитки. Предупрежденная, еще при начале своей связи съ Монтестрюкомъ, о любви его къ герцогине д'Авраншъ, она сначала взглянула на это открытiе, какъ на неожиданный случай развлечься немного отъ постоянныхъ интригъ и происковъ, обременявшихъ жизнь ея. Размышленiе пришло уже после разрыва, подъ влiянiемъ раздраженiя и она принялась разбирать все, до последней тонкости, все признаки, все вероятности, собирать въ памяти малейшiе поступки и слова, подвергать ихъ подробнейшему анализу, подобно тому, какъ алхимикъ разлагаетъ въ своемъ тигле какое нибудь вещество, чтобъ добраться до его составныхъ элементовъ.

Целымъ рядомъ выводовъ она пришла къ вопросу, не была-ли она просто игрушкой интриги, имевшей целью - начальство надъ венгерской экспедицiей, а средствомъ - волокитство графа де Шаржполя? Но если последнiй не былъ ослепленъ виденьемъ будущаго, которое могло ему доставить милость такой высокопоставленной женщины, какъ графиня де Суассонъ, то, значитъ, у него въ сердце было такое честолюбiе, котораго ничто не могло преодолеть.

Мысль объ этомъ пришла Олимпiи въ голову въ самую ночь разрыва съ Гуго и имя графини де Монлюсонъ, какъ мы видели попало ей на уста почти случайно. Гордый ответъ Гуго, которому она пожертвовала всемъ, превратилъ эту догадку ревности въ полную уверенность. Но ей нужны были доказательства, и она поручила Карпилло следить какъ тень за Монтестрюкомъ.

Разъ вечеромъ, въ Лувре, она поймала на ея лице выраженье такого волненья, но вовсе не трудно было догадаться объ его причине. Кроме того, она слышала отъ самой принцессы, что она очень прiятно провела время въ замке Мельеръ, где и Гуго былъ принятъ герцогиней д'Авраншъ.

Зазвать принцессу къ себе было не трудно; при первомъ же случае, Олимпiя ее задержала и обласкала, употребивъ весь свой гибкiй умъ, все свое искусство на то, чтобъ добиться ея доверiя. Овладевшее Леонорой серьезное чувство, поразившее ее какъ ударъ молнiи, предрасположило ее къ изменамъ, не потому, чтобъ ей хотелось говорить о своей любви, но она просто не могла устоять передъ искушенiемъ слышать имя любимаго человека, говорить о томъ, какъ они встретились. Кто зналъ ее во Флоренцiи, въ Риме, въ Венецiи, блестящую, высокомерную, веселую, и кто встретилъ бы ее теперь въ Париже, сурьезную и задумчивую, - тотъ не узналъ бы ея.

Олимпiя всего раза два поговорила съ Леонорой и узнала все подробности пребыванiя графа де Монтестрюка у Орфизы де Монлюсонъ и между прочимъ странную сделку, устроенную тамъ хозяйкой. Она еще обстоятельней разспросила принцессу и убедилась, что целью всехъ усилiй Гуго де Монтестрюка, мечтой всей его жизни, его Золотымъ Руномъ, однимъ словомъ, была - Орфиза де Монлюсонъ, герцогиня д'Авраншъ.

- Хорошо же! сказала она себе; а я, значитъ, была для него только орудiемъ! Ну, когда такъ, то орудiе это станетъ железнымъ, чтобъ разбить ихъ всехъ до одного!