В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк).
XXVII. В темном лесу
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк). XXVII. В темном лесу

XXVII.
Въ темномъ лесу

Мы оставили графа де Монтестрюка на пути въ Лотарингiю, со свитой изъ Коклико, Кадура и Угренка. Ужь онъ подъезжалъ почти къ Мецу, какъ вдругъ услышалъ за собой целый потокъ страшныхъ ругательствъ и между ними свое имя. Онъ обернулся на седле. Целое, облако пыли неслось вследъ за нимъ по дороге, и изъ этого облака показалось красное лицо маркиза де Сент-Эллиса.

- Тысяча чертей? крикнулъ маркизъ неистовымъ голосомъ, не могъ ты разве сказать, что уезжаешь? Ты мне дашь ответъ за такое предательство, животное!... Не смей говорить ни слова... я знаю впередъ, что ты скажешь... Да, я не выходилъ отъ очаровательной принцессы и когда не былъ у ея ногъ, то бродилъ подъ ея окнами, сочиняя въ честь ея сонеты... Я никуда не показывался, я это знаю, но разве изъ этого следуетъ, что обо мне можно было совсемъ забыть?... Я взбесился не на шутку, когда узналъ совершенно случайно, что ты ускользнулъ изъ Парижа. Я бросился вследъ за тобой, давши клятву распороть тебе животъ, если только ты прiедешь въ армiю прежде меня... Вотъ таки и догналъ! Теперь я тебе прощаю, потому что въ Мецъ ты безъ меня ужь не выедешь. Но зло хоть и прошло, а пить страшно хочется!

- Успокойтесь, маркизъ, возразилъ Коклико: въ христiанской стороне можно всюду выпить... и ужь я слышалъ о мозельскомъ винце, которое вамъ верно понравится.

Когда маленькiй отрядъ вступилъ въ древнiй городъ, отразившiй все приступы императора Карла V, Мецъ представлялъ самое необыкновенное зрелище.

Въ немъ собрался небольшой корпусъ войскъ изъ четырехъ пехотныхъ полковъ: Эспаньи, ла Ферте; Граше и Тюренна, изъ шемонтскаго и кавалерiйской бригады Гассiона въ четырнадцать штандартовъ. Гарнизонъ крепости встретилъ эти войска трубными звуками, и принялся угощать ихъ на славу. Все кабаки были биткомъ набиты, повсюду плясали, пели и пировали.

Солдатамъ давали волю повеселиться передъ походомъ, изъ котораго многiе изъ нихъ могли и не вернуться, и Колиньи, поддерживая только дисциплину, безъ которой нельзя было пройдти черезъ всю Германiю, смотрелъ сквозь пальцы на разные мелкiе грешки.

Рядомъ съ начальниками, назначенными начинавшимъ забирать силу Лувуа, множество дворянъ присоединились къ армiи волонтерами и самъ король взялъ на себя трудъ распределить ихъ по полкамъ и по ротамъ. Среди этой блестящей молодежи, для которой война со всеми ея опасностями была истиннымъ наслажденiемъ, находились герцоги де Бриссакъ и де Бетонъ, де Бильонъ, де Сюлли, принцы д'Аркуръ и де Субизъ, де Роганъ, маркизы де Линьи, де Гравиль, де Муши, де Мортмаръ, де Сенесе, де Вильярiо, де Баленкуръ, де Термъ, де Кастельно, де Рошфоръ, де Рэни и де Канапль, де Вильруа и де Валленъ, де Форбенъ и де Курсель, д'Альбре и де Матинъонъ, кавалеръ де Лорренъ, кавалеръ де Сент-Эньянъ, де Гюитри, де Коссе, графъ д'Овернь и много другихъ - весь цветъ французскаго дворянства. Местные дворяне считали своимъ долгомъ встретить ихъ съ честью и угощать съ полнейшимъ радушiемъ.

Только и речи было, что о балахъ и охотахъ въ перемежку со смотрами и съ ученьями для поддержки въ солдатахъ воинскаго духа. Проездъ каждаго новаго лица былъ предлогомъ для новыхъ пировъ. Играли по большой, ели вкусно и пили исправно. Старые городскiе отели и все окрестные замки растворили свой двери настежь и хозяева принимали волонтеровъ самымъ роскошнымъ образомъ. Все эти молодыя лица сiяли радостью, которая, казалась темъ живей, что возвратъ на родину былъ для всехъ такъ неверенъ. Сколько головъ должна была скосить турецкая сабля!

Между темъ Колиньи, прибывшiй въ Мецъ еще съ конца апреля, употреблялъ все старанiя, чтобы поставить свою армiю на хорошую ногу и подготовить все къ походу. Герцогъ де ла Фельядъ былъ назначенъ къ нему старшимъ полковникомъ, съ тайнымъ порученiемъ заменить его въ случае болезни или раны, но главнокомандующiй давалъ ему полную волю петушиться сколько угодно, а самъ занимался всемъ. Праздники и приготовленiя продолжались еще въ начале мая. Человекъ незнакомый съ положенiемъ делъ въ Европе, видя такое всеобщее веселье въ лагере и слыша повсюду громкiя песни, могъ бы подумать, что все эти солдаты и офицеры собрались здесь единственно для того, чтобъ позабавиться пышной каруселью. Въ этотъ-то веселый шумъ попалъ и Монтестрюкъ, въ одно майское утро, при яркомъ солнце, игравшемъ въ свежей весенней зелени. Пушки стояли между яблонями въ полномъ цвету, ружья, вытягивались вдоль живыхъ изгородей. Барабанъ раздавался на берегу ручья, трубы трубили въ тени рощи. На лугу солдаты въ щегольскихъ мундирахъ заигрывали съ девушками, которыя не бежали прочь, какъ некогда и Галатея; между палатками разъезжали прекрасныя дамы съ милыми офицерами, любуясь отчетливымъ устройствомъ лагеря. Штандарты, для которыхъ самъ Лудовикъ XIV назначилъ цвета по эскадронамъ, развевались рядомъ съ шалашами изъ зелени, подъ которыми маркитантки разставляли свои складные столики.

Коклико бегалъ целый день во все стороны и вечеромъ объявилъ, что Мецъ несравненно красивее Парижа.

- Ура войне! вскричалъ онъ въ восторге; не даромъ я всегда плохо верилъ философамъ и книгамъ: они просто оклеветали ее самымъ безстыднымъ образомъ. Тутъ смеются, пляшутъ, никого не убиваютъ: просто - прелестная штука! выдуманная, должно быть, нарочно мужчинами, чтобъ дать случай поселянкамъ выбрать себе любезныхъ. Только разве и терпятъ немножко птичные дворы соседей.

Угренокъ былъ того же мненiя; за лукавое личико его подпаивали по всемъ выставкамъ, мимо которыхъ онъ проходилъ; въ голове у него немного шумело и онъ весело хохоталъ.

Самъ Кадуръ былъ не такъ важенъ, какъ обыкновенно, и изволилъ тоже улыбаться. Въ это самое время Гуго сиделъ запершись съ графомъ де Колиньи, который объявилъ ему, что онъ долженъ ехать немедленно дальше.

- Мне нужно кого нибудь, сказалъ ему главнокомандующiй, чтобъ ехалъ впереди по Германiи и обстоятельно извещалъ меня обо всемъ, что тамъ делается. Ты молодъ, храбръ, веренъ, предпрiимчивъ; ты преданъ мне столько же, какъ и я тебе; тебя я и выбралъ для этого порученiя. Надо поспешить отъездомъ.

- Завтра же, если прикажете.

- Хорошо, завтра. Объяви министрамъ императора Леопольда, что я самъ скоро буду. Не поздней 16-го или 17-го я выеду. Такъ я написалъ и графу де Лувуа. У меня нетъ верныхъ сведенiй о числе и качествахъ имперскаго войска, съ которымъ я долженъ соединиться. Главнокомандующаго я знаю по его славной репутацiи: никого нетъ достойней такой чести, какъ графъ Монтекукулли. Но что можетъ сделать генералъ, если у него мало солдатъ, или плохiе солдаты? Узнай - надо непременно узнать - какiя позицiи онъ занимаетъ, на какiя крепости онъ опирается, на какiя вспомогательныя войска онъ разсчитываетъ; думаетъ ли онъ наступать, или только обороняться, не грозятъ-ли турки самой Деве и что сделано для защиты Ея отъ внезапнаго нападенiя? Не верь тому, что тебе станетъ разсказывать старикъ Торчiа, любимый министръ стараго императора: онъ совсемъ заснулъ въ самодовольстве и бездействiи. Смотри своими глазами.

- Еще бы лучше узнать все и о турецкой армiи. Говорятъ, она велика, считаютъ ее непобедимою; но не надо забывать, что воображенiе и страхъ, особенно страхъ - часто преувеличиваютъ. Надо однакожь сознаться, что она разлилась по Венгрiи, какъ буйный потокъ, снесла все, забрала города и разсеяла войска, пробовавшiя сопротивляться. Командуетъ ею человекъ ужасный, Ахметъ - Кьюперли, изъ простаго носильщика сделавшiйся великимъ визиремъ. Такимъ врагомъ пренебрегать не следуетъ. У него храбрость и упорство истиннаго военачальника, верный взглядъ и энергiя. Если только его не остановятъ, онъ станетъ истребителемъ всего христiанскаго мiра. Но какъ узнать наверное, что делается у него въ лагере и изъ чего составлено его войско, идущее на германскую имперiю, а потомъ - после ея паденiя - на Европу? Мастерская штука была бы, еслибъ этого добиться! Я этого отъ тебя не требую, но узнавай все, что можно. Часто простой случай решаетъ судьбу сраженiй. А сколько я могъ понять изъ всехъ полученныхъ сведенiй, въ Австрiи хоть и есть полководецъ, но нетъ министра, который умелъ бы распоряжаться всемъ. Смотри же, не пропускай ничего и когда я самъ прiеду на место, где долженъ поддержать честь французскаго имени, надеюсь найдти въ тебе и советника, и руководителя.

Колиньи подошелъ къ Гуго, обнялъ его и продолжалъ: - Помни, что, отправляясь въ подобную экспедицiю, намъ надо вернуться победителями, или не вернуться вовсе... Мы буденъ действовать храбро... Спасемъ честь, а въ остальномъ положимся на Провиденiе!

На следующiй день Гуго убедился, что если и похвально полагаться въ остальномъ на Провиденiе, то и случай не мешаетъ тоже принимать иногда въ разсчетъ.

Въ ту минуту, какъ онъ выходилъ изъ дома главнокомандующаго, где не очень торопились заготовленiемъ верющихъ писемъ, которыя должны были облегчить ему даваемое порученiе, къ нему подошелъ на площади человекъ и сразу обнялъ его, такъ что онъ съ трудомъ отделался отъ этихъ объятiй. Незнакомецъ улыбнулся и, не выпуская его рукь, сказалъ:

- Я вижу, что это значитъ... Вы меня не узнаете! Такъ давно мы съ вами не виделись, и вы были тогда еще такъ молоды! Но я, я не забылъ васъ; у меня сердце благодарное! Я былъ бы чудовищемъ неблагодарности, еслибъ забылъ оказанное мне вами гостепрiимство и славный ужинъ въ Тестере!

- Въ Тестере? спросилъ Гуго.

- Да! въ этомъ уютномъ замке, который пользовался такой славой во всемъ Арманьяке и где вы такъ хорошо пользовались уроками старика Агриппы. Ахъ! что за человекъ! и умный, и храбрый!... Еще и теперь помню залу, увешанную оружiемъ, куда онъ зазывалъ всехъ прохожихъ военныхъ!... и низкую комнату, где такъ вкусно ужинали после фехтованья!

Не было сомненья, незнакомецъ бывалъ въ Тестере. Передъ Гуго стоялъ высокiй статный солдатъ, очевидно не потерявшiй съ летами своей силы. Загорелое лицо его носило следы долгихъ походовъ, щеки и лобъ были покрыты морщинами, борода и усы поседели, на вискахъ оставалось мало волосъ, но глаза блестели, какъ у сокола, а крепкiе члены сохраняли еще гибкость далекихъ дней молодости. Коклико такъ и впился въ него глазами.

- Чортъ возьми! продолжалъ неизвестный, обнимая снова Гуго, вы и тогда уже порядочно владели шпагою! Старые рубаки, воевавшiе съ Врангелемъ и съ Тилли, исходившiе много земель въ своихъ походахъ, встречали въ васъ достойнаго противника! Если вы сдержали все, что обещало ваше отроческое искусство, то я отъ души жалею всякаго, кто съ вами поссорится!... Какой верный взглядъ! какой отпоръ!... Точно молнiя!... Разскажите же мне, пожалуйста, что поделываетъ Агриппа?

- Увы! онъ очень старъ и готовится отдать душу Богу! Но я надеюсь, что онъ не закроетъ глаза прежде, чемъ мне удастся обнять его еще хоть разъ.

Незнакомецъ, казалось, былъ сильно тронуть; онъ снялъ шляпу и сказалъ взволнованнымъ голосомъ:

- Вотъ этого-то счастья мне и не достанется испытать... а между темъ Самъ Богъ видитъ, какъ сильно я этого желалъ бы! Онъ не скупился на добрые советы и на хорошiе примеры, этотъ славный, почтенный Агриппа, и душа его, молитвами святыхъ угодниковъ, пойдетъ прямо въ рай.

Онъ утеръ слезы и, погладивъ усы, продолжалъ:

- Теперь вотъ на мне кожаный колетъ, потертый латами, и желтые бархатные штаны, потертые седломъ, а когда-то я командовалъ кавалерiйскимъ эскадрономъ у знаменитаго Бернгарда веймарскаго... Я только что вылечился отъ страшной раны на водахъ Обоннъ, когда судьба привела меня случайно въ Тестеру. Какъ славно я заснулъ после сытнаго ужина! И какого вина поднесъ мне г. Агриппа, когда я уезжалъ дальше!... Любому монаху не стыдно было-бы выпить такого вина, а предки мои никогда такого и не пивали! Боевого коня моего вволю накормили овсомъ. Да! проживи хоть сто летъ дон-Манрико и Кампурго и Пенафьель де Сан-Лукаръ, вашъ покорнейшiй слуга, никогда онъ не забудетъ этого блаженнаго дня, когда онъ спалъ подъ вашей крышей и сиделъ за вашимъ столомъ!

Говоря это, дон-Манрико согнулъ свою длинную спину до самой земли.

- А все таки однакожъ очень странно, сказалъ Гуго, кланяясь ему тоже, что вы такъ съ перваго взгляда меня тотчасъ и узнали! Неужели я такъ мало изменился?

- Напротивъ... изменились необычайно! Но и тогда у васъ былъ какой-то особенный видъ, посадка головы, походка, ловкость въ движеньяхъ, что то такое, однимъ словомъ, что, увидевъ васъ среди тысячи людей, где бы то ни было, на пиру или въ схватке, я бы тотчасъ сказалъ: это онъ, это графъ де Шаржполь!

- Да, возразилъ съ живостью испанецъ; но я былъ такъ тронутъ вашимъ ласковымъ прiемомъ, что въ тотъ же день навелъ справки, чтобъ узнать, кому именно я имъ обязанъ, и одинъ кавалеръ, знавшiй когда-то вашего храбраго отца, графа Гедеона, въ его замке Монтестрюкъ, выдалъ мне тайну вашего происхожденiя. Меня это и не удивило во все: любой сынъ принца могъ бы позавидовать вашей осанке.

Проговоривъ эту речь, дон-Манрико пошелъ рядомъ съ Гуго и продолжалъ:

- Я не хочу мешать вамъ... позвольте мне только немножко пройдтись съ вами. Я просто молодею, когда васъ вижу и слушаю! Ахъ! славное было тогда время! Вы тоже участвуете, должно быть, въ венгерскомъ походе, судя по вашему мундиру?

- Да, вы не ошиблись... Можно-ли желать лучшаго случая для начала своей службы, какъ сразиться съ врагами христiанскаго мiра?

- Я узнаю сына благородныхъ графовъ де Шаржполей! И у меня тоже, при первомъ известiи объ этой священной войне, закипела старая кровь! Я снова облекся въ старые доспехи! Большой честью для меня будетъ сделать походъ съ вами и быть свидетелемъ вашихъ первыхъ подвиговъ. Если только есть хоть сотня дворянъ вашего закала въ армiи его величества короля французскаго, то я готовъ поклясться, что туркамъ пришелъ конецъ... Я же самъ, испанецъ и добрый католикъ, живу теперь одной надеждой, въ мои лета, - умереть за такое славное дело...

- Да сколько-жь вамъ летъ? Вы еще такъ свежи!

- Это только отъ радости, что васъ встретилъ, я кажусь моложе... мне семьдесятъ летъ.

- Чортъ побери! заметилъ Коклико.

- Потому-то именно, продолжалъ дон-Манрико, я и позволяю себе говорить съ вами, какъ старый дядя съ племянникомъ... У меня водятся деньги... Если вамъ встретится нужда, не церемоньтесь со мной... мой кошелекъ къ вашимъ услугамъ. Я буду счастливейшимъ изъ людей, если вы доставите мне случай доказать вамъ мою благодарность.

Монтестрюкъ отказался, къ большому сожаленью испанца; разговоръ перешелъ на военное дело и дон-Манрико выказалъ въ немъ много опытности. Онъ разстался съ Гуго только у дверей его квартиры и опять обнялъ его такъ искренно, что доверчивый гасконецъ былъ глубоко тронутъ.

- Честный человекъ и опытный человекъ! сказалъ онъ. Какъ благодаренъ за простую постель и за простой обедъ!

- Слишкомъ ужь благодаренъ, графъ... Что-то мне подозрительно!

- Такъ, значитъ, неблагодарность показалась бы тебе надежней?

- Она была бы, по крайней мере, въ порядке вещей и ни мало бы меня не удивила.

Гуго только пожалъ плечами при этой выходке Коклико, ставшаго вдругъ мизантропомъ.

- Такъ ты станешь подозревать кавалера, отдающаго свой кошелекъ въ мое распоряженiе? спросилъ онъ.

- Именно, графъ: это такъ редко встречается въ настоящее время!

- Въ какихъ горячихъ выраженiяхъ онъ говорилъ о сделанномъ ему когда-то прiеме въ Тестере, и разве тебя не удивляетъ, что, черезъ столько летъ, онъ еще не забылъ моего лица?

- Слишкомъ хорошая память, графъ, слишкомъ хорошая память, проворчалъ упрямый философъ.

- Разумеется, нетъ; но я прибавлю только, что такая память слишкомъ щедра на комплименты.

- Ты не можешь, по крайней мере, не сознаться, что дон-Манрико хорошо знаетъ нашъ старый замокъ, где мы съ тобой прожили столько счастливыхъ дней.

- О! что до этого, то правда! Весь вопросъ только въ томъ къ лучшему-ли для насъ это, или къ худшему?

- Самъ святой Фома, патронъ неверующихъ, показался бы очень простодушнымъ въ сравненьи съ тобой, Коклико!

- Графъ! поверьте мне, всегда успеете сказать: я сдаюсь! но иногда поздно бываетъ сказать: еслибъ я зналъ!

Если бы Коклико, вместо того, чтобъ пойдти на конюшню взглянуть, все ли есть у Овсяной-Соломенки и у трехъ его товарищей пошелъ вследъ за испанцемъ, то его недоверчивость пустила бы еще более глубокiе корни.

Побродивши несколько минутъ вокругъ дома, где остановился Монтестрюкъ, какъ будто все тамъ высматривая, человекъ, назвавшiй себя дон-Манрикомъ, вошелъ въ низкую дверь. и, заметивъ слугу, зевавшаго въ уголке, принялся разспрашивать его, кто здесь есть съ графомъ де Шаржполемъ.

- Съ графомъ де Шаржполемъ? переспросилъ слуга, поднявъ руку съ глупымъ видомъ, и сталъ чесать себе лобъ.

Дон-Манрико, вынулъ изъ кармана немного денегъ и опустилъ ихъ въ поднятую и раскрытую руку слуги; языкъ плута вдругъ развязался какимъ-то чудомъ.

- Графъ де Шаржполь прiехалъ вчера ночью съ тремя людьми, двое большихъ и одинъ маленькiй, въ роде пажа; все вооружены съ головы до ногъ, и съ ними еще прiехалъ кавалеръ, который тоже, кажется, шутить не любитъ. Этого зовутъ маркизъ де Сент-Эллисъ.

- Четверо, а я одинъ!... Громъ и молнiя! проворчалъ испанецъ.

Вырвавшееся у дон-Манрико восклицанiе поразило бы Коклико; но и самъ Монтестрюкъ тоже сильно бы удивился, еслибъ, после этого короткаго разговора испанца со слугою гостинницы, онъ встретилъ своего собеседника, идущаго смелымъ шагомъ по улицамъ Меца.

Дон-Манрико шелъ въ это время къ ближайшимъ отъ лагеря городскимъ воротамъ; онъ уже не притворялся смирнымъ и безобиднымъ человекомъ и ступалъ твердой ногой. Большой ростъ, гибкiй станъ, широкiя плечи, рука на тяжеломъ эфесе шпаги, надменный видъ - тотчасъ же напомнили бы Гуго недавнее приключенiе и, взглянувъ на этого сильнаго рубаку, не скрывавшагося более, онъ бы наверное вскричалъ, не задумавшись: Бриктайль!

Это онъ и былъ въ самомъ деле. Капитанъ Бриктайль, поздней капитанъ д'Арпальеръ, опять переменилъ кличку, но какъ только миновала надобность корчить лицо сообразно речамъ и личности, за которую онъ теперь выдавалъ себя, онъ самъ невольно изменялъ себе. Ястребиные глаза зорко следили за всемъ вокругъ; по временамъ онъ вмешивался въ толпу бродившихъ повсюду солдатъ, то оравшихъ песни во все горло, то нырявшихъ въ двери кабаковъ. Его можно было принять за сержанта - вербовщика.

Подойдя къ парижскимъ воротамъ, онъ заметилъ среди запружавшей ихъ разношерстной толпы какого-то лакея съ честной физiономiей, справлявшагося у военныхъ о квартире офицера, къ которому у него было, говорилъ онъ, весьма нужное и весьма важное письмо. По запыленному его платью было видно, что онъ прiехалъ издалека. Дон-Манрику показалось, что лакей, говорившiй плохо но французски, съ сильнымъ итальянскимъ акцентомъ, произнесъ имя графа де Монтестрюка. Онъ смело подошелъ.

- Не правда-ли, мой другъ? сказалъ онъ лакею на чистейшемъ языке Рима и Флоренцiи, вы ищете сира Гуго де Монтестрюка, графа де Шаржполя?

Услышавь родной языкъ изъ устъ итальянца, посланный улыбнулся съ восхищеньемъ и самъ заговорилъ по-итальянски очень бегло:

- Ахъ! господинъ иностранецъ, какъ бы я вамъ былъ благодаренъ, еслибъ вы указали мне, где я могу найдти графа де Монтестрюка! Его именно я ищу, и вотъ уже добрыхъ два часа разспрашиваю у всехъ встречныхъ, а они или отсылаютъ меня то направо, то налево, или просто смеются надо мной. Меня зовутъ Паскалино и я служу у принцессы Мамiани, которая привезла меня съ собой изъ Италiи и удостоиваетъ своего доверiя.

- Само Провиденiе навело меня на васъ, другъ Паскалино. Я многимъ обязанъ принцессе Мамiани; я тоже итальянецъ, какъ и вы..... На ваше счастье я очень хорошо знакомъ съ графомъ Гуго де Монтестрюкомъ, къ которому у васъ есть, кажется, очень важное письмо?

- О! такое письмо, что принцесса приказала доставить ему какъ можно скорей, и что онъ, наверное, поедетъ дальше другой дорогой.

- А!

- Мне велено отдать это письмо ему самому въ руки... Оно тутъ при мне и еслибъ кто захотелъ отнять его у меня, то добылъ бы разве вместе съ моей жизнью..

Сказавъ это, испанецъ дон-Манрико и Кампурго и Пенафьель де Сан-Лукарль, внезапно превратившiйся въ итальянца Бартоломео Maлатесту, прошелъ подъ длиннымъ сводомъ Парижскихъ воротъ и вступилъ на поле.

- Такъ графъ де Монтестрюкъ живетъ не въ городе? спросилъ Паскалино, идя за нимъ следомъ.

- Кто вамъ сказалъ это, тотъ просто обманулъ васъ: графъ де Монтестрюкъ поселился у одного здешняго прiятеля, живущаго за городомъ и довольно далеко; но я знаю проселочную дорожку и скоро приведу васъ прямо къ нему.

Скоро оба пешехода пошли полями по дорожке, которая вела къ большому лесу, мало-по-малу удаляясь отъ всякаго жилища. Съ своимъ добрымъ, смирнымъ лицомъ и спокойными светлоголубыми глазазми, Паскалино, рядомъ съ крепкимъ и сухимъ кастильянцемъ, похожимъ на коршуна, сильно напоминалъ барана, провожаемаго собакой, готовой укусить его при малейшей попытке къ непослушанiю.

- А скоро мы дойдемъ? спросилъ Паскалино.

- Скоро, отвечалъ новый Бартоломео.

- Еслибъ я зналъ, что графъ де Монтестрюкъ живетъ такъ далеко отъ города, я бы лучше поехалъ верхомъ на той лошади, на которой прiехалъ въ Мецъ.

- Лошадь, должно быть, сильно устала, а дорога за лесомъ такъ заросла кустарникомъ, что ей трудно бы было оттуда и выбраться... Значить, и жалеть нечего.

покручивалъ острые кончики своихъ длинныхъ усовъ и искоса поглядывалъ на соседа.

Вдругъ онъ остановился и, оглянувшись на пустынную окрестность, сказалъ:

- Мы дошли до места: домъ, где живетъ мой другъ, графъ де Шаржполь, вотъ тамъ за этими большими деревьями. Отдайте мне письмо... и подождите меня здесь.

- Подождать васъ здесь, мне?

Паскалино покачалъ головой.

- Я, кажется, вамъ говорилъ, что обещалъ не выпускать письма, изъ рукъ... иначе, какъ передавъ самому графу де Монтестрюку.

- Не все-ли это равно? ведь я его лучшiй, старинный другъ.

- Я не сомневаюсь, но я не могу изменить данному слову; поклялся - долженъ и сдержать клятву.

- Ваше упрямство не отдавать мне письма даетъ мне поводъ думать, что вы мне не верите. Это обидно мне!

- Никогда и въ голове у меня не было васъ обижать.

- Докажите же это и отдайте мне письмо.

Паскалино опять покачалъ головой.

- Если такъ, то вините сами себя, а я требую отъ васъ удовлетворенiя за обиду.

- Какую же обиду я вамъ делаю, когда исполняю только свой долгъ?

Но дон-Манрико уже выхватилъ шпагу.

- Становитесь! крикнулъ онъ, подставляя острiе итальянцу.

- Вотъ за это слово ты заплатишь мне своею кровью... И онъ напалъ неистово; Паскалино отступилъ.

- О! можешь отступать, сколько хочешь! крикнулъ ему дон-Манрико. Если сзади тебя не растворятся двери ада, ты не уйдешь отъ меня.

Ударъ посыпался за ударомъ безъ перерыва. Хотя и храбрый и решительный подъ спокойной своей наружностью, Паскалино не могъ однакожь бороться съ такимъ противникомъ. Первый ударъ попалъ ему въ горло и онъ зашатался, второй прямо въ грудь и онъ упалъ. Онъ вырвалъ скорченными пальцами два пучка травы, вздрогнулъ въ последнiй разъ и вытянулся, Исланецъ уже запустилъ жадную руку къ нему въ карманъ и шарилъ на теплой еще груди беднаго малаго. Онъ вынулъ бумагу, свернутую вчетверо и обвязанную шелковинкой.

- Да, да гербъ принцессы! сказалъ онъ, взглянувъ на красную восковую печать.

"Болыпая опасность грозитъ той, кого вы любите... поспешите, не теряя ни минуты... дело идетъ, можетъ быть, объ ея свободе и о вашемъ счастьи... одна поспешность можетъ спасти васъ отъ вечной разлуки... Посланный - человекъ верный; онъ вамъ разскажетъ подробно, а мне больше писать некогда. Поезжайте за нимъ... Буду ждать васъ въ Зальцбурге. Полагайтесь на меня всегда и во всемъ.

Еслибы кто-нибудь, спрятавшись въ кустахъ, былъ свидетелемъ этой сцены, ему показалось бы, что веки Паскалино, протянувшагося во весь ротъ на траве, приподнимаются до половины въ ту минуту, когда противникъ на него не смотритъ. Лишь только испанецъ повернется въ его сторону, веки покойника вдругъ опять закроются и потомъ снова откроются, какъ только онъ отъ него отвернется, и

Между темъ дон-Манрико перебиралъ пальцами письмо принцессы Мамiани. Разъ оно ему досталось въ руки, надо было попробовать извлечь изъ него всю пользу... Но какъ именно выгодней имъ воспользоваться? Глаза его переходили отъ письма на тело Паскалино. Видъ мертвеца ни мало не мешалъ его размышленiямъ, однакожъ онъ отошелъ въ сторону и сталъ ходить, чтобы освежить не много свои мысли. Нежное чувство принцессы къ графу де Монтестрюку, явное и очевидное, окончательно взбесило его противъ Гуго. Онъ жаждалъ страшной мести, и она должна быть именно страшною соразмерно обиде, нанесенной его гордости. Мало было того, что Гасконецъ уже два раза победилъ его; нужно было еще, чтобы та, кого онъ самъ обожалъ, победила победителя!

- А! сказалъ онъ себе, я не умру спокойно, пока не вырву сердце у него изъ груди!