| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1811 |
| Примечание: | Перевод A. Соколовского |
| Категория: | Поэма |
| Входит в сборник: | Стихотворения Байрона (разные переводчики) |
| Связанные авторы: | Соколовский А. Л. (Переводчик текста) |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Проклятие Минервы (старая орфография)
Дж. Г. Байрон
Проклятие Минервы.
(The Curse of Minerva).
Перевод A. Соколовского
Байрон. Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. III, 1905.
Pallas te hoc vulnere Pallas
Jramolat et pocnam scelerato ex sanguine sumit,
Aenid., lib. XII, 947, 948.
Милей и ярче в свой прощальный час
В горах Мореи луч последний гас.
То не был луч стран северных, унылый,
Но яркий луч, согретый жизни силой.
Янтарным блеском в море он сквозил
И гребни волн зеленых золотил.
В нем счастья бог привет дарил прощальный
Эгинских гор скалам и Гидре дальней;
Той стороне, где, под защитой скал,
Его алтарь поруганный стоял...
Но тени гор коснулись торопливо
Их синий цвет под взором огневым
Вдали зарделся пурпуром живым.
На высях гор он яркими лучами
Еще горел и вспыхивал местами;
Но, наконец, померкнул небосклон.
И за скалой Дельфийской скрылся он.
В такой же час луч солнца бледноликий
Сверкнул тебе, Афин мудрец великий!
Ученики с тоской встречали час,
Когда Сократ отравленный угас...
Светила дня последнее сиянье
Как бы щадило грустный миг прощанья;
Его лучей не видел мутный взор;
Незрим ему был отблеск милых гор.
С небес спускалось грусти покрывало
На край родной, где прежде все сияло.
И чуть успел померкнуть Киферон,
Был смертоносный кубок осушен!
Высокий дух, не ведавший сомненья,
Он страха в жизни низкого не знал
И жизнью всей пример нам дивный дал.
Но вот с Гимета царственной вершины
Пролился свет на мирные долины.
Пронзив гряду густых и мрачных туч,
Сверкнул вдали царицы ночи луч.
Не страшен был серебряной лазури
Ея туман - предвестник близкой бури;
В лучах её ласкающих повис
Колонны белой мраморный карниз;
Двурогий серп с вершины минарета
Горел огнем полунощного света;
Виднелась группа царственных олив
Там, где блестел Кефиса волн прилив:
У врат мечети кипарис печальный
Стоял, киоск закрыв пирамидальный.
Тезея храм печально осеня,
Дремала пальма, голову склоня.
Пленяло взор здесь все! Один бездушный
Не слышен был прибой Эгейских вод;
Их дикий плеск смирил луны восход;
Лишь море, волны тихо колыхая,
Лежало, гладью золотой сверкая,
И темный профиль дальних островов
Мрачил один лазурь его валов.
На этот вид, исполненный отрады,
Взирал я в храме царственной Паллады
Один стоял на месте я пустом,
Где прежде славы раздавался гром,
Где в дни былые подвиги свершались,
A ныне песни лишь о них остались!
Мой взор искал священный этот храм.
Людьми поруганный, родной богам!
Передо мной былое воскресало
И в прежней славе Греция вставала!
Часы летели, и уж полпути
Дианы диск давно успел пройти,
A я все мерил бодрыми шагами
Паллады храм! Гекаты бледный свет
Бросал на мрамор белый грустный след,
И звук шагов носился, замирая,
Как эхо смерти душу надрывая-...
Возстановить старался я в мечтах
Народ тот славный, доблестный в боях!
Возстановить старался по обломкам,
Оставшимся в наследие потомкам,
Как вдруг гигантский призрак мне предстал!
Я пред собой Палладу увидал!
Минерва то была; но не такая,
Какой она, оружием сверкая,
Явилась в славе воинской своей
Среди Дарданских доблестных полей.
И славный Фидий мощною рукою
Ее когда то создал не такою!
Отважный взор врагам не угрожал;
Горгоны лик щита не украшал.
Не страшен был для смертных шлем косматый;
Печально вяла в царственной руке
Оливы ветвь в безпомощной тоске.
Лазурь очей - Олимпа честь и слава -
Покрылась слез смертельною отравой!
Сова, над шлемом медленно кружась,
Ночной порой для жизни пробудясь,
Богини, мнилось, понимала горе,
Ему своим зловещим криком вторя.
"O смертный, - молвила она, - черты
Твои не лгут мне, что британец ты.
Да, славное когда-то было племя!
Разбито им впервые рабства бремя.
Но стало, пав теперь в глазах людей,
Оно презренно и душе моей.
Коль скоро ты причин не понимаешь
Моей вражды и их узнать желаешь,
То оглянись: в пожарах и войне
Тиранов смерть случалось видеть мне,
Успели готов свергнуть мы оковы,
И чтож теперь? - из стороны твоей
Пришел грабитель хуже их и злей!
Взгляни на храм, поруганный, забытый!
Сочти обломки славы пережитой!
Все, что Кекропс когда то созидал,
Все, что Перикл с любовью украшал
Иль что возникло Адриана волей
В упадка дни, - где это все? Нет боле
Уж ничего! Аларих мог один
Гордиться-б тем - его затмил Эльджин!
Здесь на стене, векам на поруганье,
Описано презренное деянье,
Его виновника Паллада чтит:
Эльджина память вечно сохранит
С его поступком доблестным и славным
Она затем, чтобы почетом равным
Могли прославиться, векам в пример,
Владыка готов и шотландский пэр!
Победы правом первый заручился
Похитив низко то, что до него
Завоевал другой, смелей его!
Так, если лев добычу покидает -
Ее шакал голодный подбирает;
И если первый кровь живую пьет,
Последний - кости смрадные грызет.
Но получил Эльджин вознагражденье!
Его позорное постигло мщенье:
У всех в виду, на Фризе, рядом с ним,
Храм осквернен здесь именем другим.
Его Диана чистая стыдится
И посмотреть на имя то боится.
Чем не могла Паллада отплатить,
Взялась Венера за нее отмстить".
Она замолкла, бровь нахмуря снова.
Решился я тогда промолвить слово:
"Дозволь, дочь Зевса, как британцу, мне
Защитником родной быть стороне.
Не обвиняй Британии напрасно:
Верь, это так! рассказ не ложен мой,
Шотландец был грабитель низкий твой!
С Филейских стен окинь державным взором
Беотию. Чувствительным укором
Укор такой Шотландия для нас.
Богиня мудрости разсудка силой
Страны отверженной не наделила.
Из почвы скудной не дает плодов
Репейник чахлый, плод скупой природы,
Эмблемой служит этого народа;
То мир софизма, низости и смут!
Великих чувств там люди не поймут;
Дыханьем смрадным веет на долины;
Пропитан им порочный мозг людей!
Своих снегов родных он холодней!
Тьма планов гордых, злых и неразумных
Изъезжен ими запад и восток,
Наживы страсть - вот низкий их порок.
Так будь-же проклят этот день презренный,
Когда к тебе, как вор, шел Пикт надменный!--
Какия вправе превознесть она.
Ведь и своей Беотии бездарной
Вы за Пиндара вечно благодарны!..
Пускай же горсть великих тех людей,
Отрясши прах от родины постылой,
В иных странах своею блещут силой.
Довольно честных было десяти
Чтоб город злой от гибели спасти".
Прервал меня: "Своей стране далекой
Снеси, о смертный, мой ты приговор
Хоть пала я; хоть мой велик позор;--
Но все-ж могу лишить я вдохновенья
Внемли ж теперь тому, что я скажу;
Внемли и верь - обеты я держу!
Пусть поразит жестокое проклятье
Виновника дурного предприятья.
Бездарней предка будут своего,
И даже, если как нибудь родится
Средь них один, которому случится
Краснеть заставить предков со стыда
В том будет знак, что кровь его славнее,
Что он не отпрыск гнусного злодея!
Пускай художников наемных ряд
С ним об искусстве праздно говорят;
За то, что Мудрость грозно порицает;
К наживе ж страсть презренную его
Пускай возносят более всего.
Из почвы родины своей безплодной
И к торгу вкус. Пускай забвенья тень
На долгий срок щадит тот подлый день,
Когда купить правительство заставил,
Как истый вор, не зная чести правил,--
И чем теперь обогащает вас.
Седой ваш Вест, Европы шут, чтоб гору
Сокровищ этих изучить, разбору
Их посвятит, по крайней мере, год
Когда ж сравнить искусство будет надо
С природою - борцов Сент Жильских стадо
Пусть созовется в "лавочку камней"
На радость светлых лордовых очей.
Болтая вздор, столичных фатов стая,
И томных барышен пытливый взор
При виде их изобразит укор,--
Взглянувши вскользь на статуи той эры,
И, настоящее с былым сравнив,
Шепнут невольно: "как был грек красив!"
Как не сравнить нам, бросив компромиссы,
Своих друзей с любовником Лаисы?
Таких красавцев на своем пути?
Сэр Гарри очень мил, хоть и повеса;
Но далеко ж ему до Геркулеса!"--
Во всей толпе зевающих пройдет
Величье тех похищенных творений!
Исполнен грустных, горьких размышлений,
На них уставит он печальный взор,
И как презренен станет ему вор.
Зови его кощунства делом ада!
Пускай его преследует оно
И после смерти. Злобою полно,
Его потомство на ряду поставит
Их имена: Эльджин и Герострат!
Одним проклятьем люди заклеймят
Поступки их. Обоим нет прощенья,
Но все ж Эльджина больше преступленье!
Пусть он стоит как статуя стыда!
Но не ему я только мстить сбираюсь!
С его страной я тоже посчитаюсь.
В её делах он почерпал пример.
Взгляни: среди балтийских волн пылает
Огонь войны. Союзник проклинает
Коварный бой. Паллада на него
Вам не дала б согласья своего,
И дать совет безчестный не решилась.
И вот ушла, оставив за собой
С Горгоной щит - дар страшный, роковой!
Он обратил все в камень в дни несчастья;
Вот Немезида грозным мятежем
Мстит засынов, погибших под ножом!
В долине Ганга сумрачное племя
Давно мечтает свергнуть ваше бремя.
Давно к расплате голос вас зовет.
Звала я Англию, дав ей свободу,
Быть справедливой к слабому народу.
Испания хотя вам руку жмет,
К себе она войти вас не пускает.
И гонит вас - о том Баросса знает,
Ея полям известно, чьи сыны
Со славой пали жертвами войны.
Бойцов хороших вам дала немного
И беглецов, но все ж её поля
Прославились, как храбрая земля,
С которой, голодом в конец сраженный,
Но славы нам (будь дело даже так)
Не может дать ведь отступивший враг!
Не наградит ряд вражьих отступлений
За стыд своих проигранных сражений.
(Вы редко ей дарите взгляд такой):
Она полна отчаянья немого;
В столице вашей бездна горя злого.
Сквозь крики оргии в ней слышен стон!
В ней плачут все; постигла всех утрата.
Добро страны уходит без возврата,
Над сундуком владелец не дрожит:
Клад настоящий больше в нем не скрыт.
Хвалить его? Свинцом ведь он ложится,
Свинцом тяжелым на руки людей,
Забывших стыд в подкупности своей!
И хоть Паллада уши прожужжала
Не захотев внимать людским речам,
Они остались глухи и к богам.
Из них один лишь, гибель сознавая,
Призвал меня на помощь, но пылая
Хоть тот далек был сердцу моему.
Пускай внимают ваши все палаты
Его речам, - остались не богаты
Оне умом, как были и всегда.
Как встарину лягушек государство
Себе чурбан поставило на царство,
Иль как Египет божествами звал
Головки лука, - так теперь избрал
В лице кого-ж? Убогого кретина!
Прощаюсь с вами! доживайте день!
Ловите тщетно прежней власти тень;
По славе дней прошедших лейте слезы.
В стране исчезло золото давно,
В руках пиратов искрится оно.
И войск наемных жадные ватаги
Не. продают свои вам больше шпаги.
Товар непроданный считает свой.
На корабли его не нагружают,
На берегу он медленно сгнивает.
Забросил свой ремесленник станок,
Парламент ваш в упадке. Укажите,
Где человек, которого вы чтите!
Трибуна, где текла свободно речь,
Стремится слово правды лишь пресечь.
Чуть держатся в стране тоски и горя.
Но фанатизм нелепых сект борьбой
Грозит сгубить весь остров ваш родной!
Оне живут и, поднимая знамя
Судьбы свершился грозный приговор!
Паллады речь сочли вы за укор;
Так фурий рой сменит. ее жестокий.
Оне, проникнув вглубь страны далекой,
И по лицу земли костры зажгут!
Вам Рок отмстит еще иным ударом:
Льет слезы Галлия свои недаром,
Моля увидеть в рабстве Альбион.
Наряд блестящий воинского стана,
Трубы призывный звук, гром барабана,
Врагу несущий вызов боевой,
На зов войны стремящийся герой;
Все это сердцу юному забавой
Желанной кажется, и грозный вид
Кровавых битв с веселием мирит!..
За лавры смерть - желанная награда,
Пыл варварства! Он битвой не смирен!
В разгаре битв безвредно дремлет он,
Но чуть победа громкая решится
И алой кровью поле обагрится -
О зверствах войн известен вам лишь слух.
Убийство пахаря, разгром селенья,
Безчестье жен, хозяйства разоренье -
Все это скорбь, неведомая вам,
Но как-то взглянут граждан вереницы
На дым густой пылающей столицы?
На яркий отблеск огненных костров
С опустошенных Темзы берегов?
Увидя то! Ты в злобе непреклонной
Воздвигла шум военных непогод
От Рейна вплоть до Тахо тихих вод.
Суди ж тогда, не платишь ли страданьем
Гласят закон небесный и земной,
Что кровь за кровь всегда течет рекой!
Не может ждать от братьев сожаленья
Кто сам зажег огонь вражды и мщенья!"...
ПРОКЛЯТИЕ МИНЕРВЫ.
Это сатирическое произведение, написанное в Афинах и помеченное 17 марта 1811 г., Байрон решил оставить не напечатанным, - как предполагает Нур, из уважения к желаниям лорда Эльджина или близких друзей. Издание, сделанное Дависоном в 1812 г., не было выпущено поэтому в продажу. Но, помимо воли автора, "Проклятие" оказалось в 1815 г. напечатанным в Филадельфии. В письме к Муррею от 6 марта 1816 г. поэт отрекается от этого издания, как "напечатанного воровским образом и по негодному списку". Вслед затем, однако, это американское издание было воспроизведено одним из лондонских журналов, а затем и отдельной брошюрой. Каковы бы вы были намерения поэта в 1812 г., четыре года спустя он должен был признать, что это
Произведение ничего не прибавит к его славе, тем более, что главная цель сатиры - выставить в смешном виде лорда Эльджина и прочих английских археологов - уже была достигнута губительными строфами во ИИ-й песне Чайльд-Гарольда,
Байрон был предубежден против Эльджина еще раньше, чем отправился в свое путешествие. Насмешки над Эльджином и Абердином за их археологический дилеттантизм мы встречаем уже в Английских Бардах (см. выше, стр. 525--526); но поэт дал полную волю негодованию, когда, в декабре 1809 и в начале 1810 г., собственными главами увидел те опустошения, какие произведены были в Афинах "грабителями-антиквариями". Его поразило это отсутствие уважения к "несчастным останкам" греческой древности. Южная сторона полуразрушенного Парфенона была лишена своих метоп, гораздо менее, чем прочия, пострадавших от времени; с трех сторон святы были фризы, а с восточной стороны были унесены хотя и поврежденные отчасти, но все еще прекрасные группы фигур. Следы этого разрушения были еще свежи, когда их увидел Байрон; султанский фирман, исходатайствованный для лорда Эльджина и его агентов капелланом английского посольства Гентом и разрешавший им увезти из Афин "несколько кусков камня", еще оставался в силе, я бывший на службе у Эльджина итальянский художник, дон Тита Луизьери, "как борзая ищейка", откапывал новые остатки древности, в то же время жалуясь путешественникам на жестокость судьбы, которая вынуждает его грабить храмы против его воли. С настроением греков археологи не особенно считались. Секретарь Эльджина, Гамильтон, уверял, что действия иностранцев не вызывали со стороны туземного населения никакого неудовольствия; напротив, греки были даже рады тому, что к ним наехали богатые господа, которые оставят у них много денег. С другой стороны. путешественник Кларк, с которым Байрон был в переписке, говорит о привязанности турок к Парфенону, который чтился ими, как старая мечеть, и приводит патетический рассказ о выражении скорби одного старика, при виде производимого археологами разрушения этой святыня. Другие путешественники также возмущаются "безпощадвым опустошениемъ* древних развалин новейшими изыскателями. Даже археолог Михаэлис называющий "Проклятие Минервы" дерзким пасквилем, внушенным слепою страстью, так как, по его словам, всякому непредубежденному человеку должно быть понятно, что Эльджин действовал в интересах сохранения драгоценных остатков древности, допускает, что удаление метоп и статуй с Эрохтенона "причинило значительный ущерб архитектуре остальных зданий". Этим если не оправдывается, то в достаточной степени объясняется негодование Байроновской сатиры. История, конечно, оправдала Эльджина, который вполне безкорыстно, и даже с весьма значительными личными затратами (до 35 тыс. фунтов стерлингов), спас от окончательной гибели обломки фидиевского творчества, которые, без его вмешательства, несомненно должны были погибнуть если не от неразумия или злой воли людей, то от влияния разрушительных стихий. Теперь эти ценные обломки надолго сохранены в Британском Музее и стали достоянием науки.
* * *
Стр. 540. Первые 58 стихов, до стиха: "На этот вид исполненный отрады", были перенесены Байроном, в 1814 г., в начало Корсара.
Эгинских хор скалам и Гидре дальней.
Гидра (Идра) остров на восточном берегу Пелопоннеса, между Навплийским и Эгинским заливам.
"Сократ выпил сок цикуты незадолго до заката солнца, несмотря на настойчивые просьбы друзей подождать до наступления ночи". (Байрон).
Но вот с Гимета царственной вершины
"Сумерки в Греции гораздо короче, нежели у нас; дни зимой дольше, но летом короче". (Байрон).
У врат мечети кипарис печальный
"Киоск - турецкий летний доѵъ; пальма находятся в нынешней ограде Афин" недалеко от храма Тезея; стена проходит между нею и этим храмом. Кефисс очень беден водою, а в реке Илисса воды и совсем нет". (Байрон).
Стр. 511.
Все, что Перикл с любовью украшал.
"Это говорится о городе вообще, а не об Акрополе в частности, Храм Юпитера Олимпийского, некоторыми отождествляемый с Пантеоном, был закончен при Адриане; от него сохранилось еще 16 колонн, замечательных по своей красоте". (Байрон).
Взялась Венера за нее отмстить.
"Имя лорда, а также и имя его супруги, с которою он теперь уже развелся, старательно вырезаны на стене Парфенона, неподалеку от испорченного барельефа, разбитого рабочими, которые тщетно пытались его снять. На одном из камней Эрехтенона глубоко вырезаны слова:
Suod non fecerunt Gothi,
". (Байрон).
Может быть, эти слова вырезаны самим же Байроном.
Стр. 542.
Седой ваш Вест, Европы шут...
"Мистер Вест, увидев "коллекцию Эльджина", провозгласил себя "новичком" в искусстве". (Байрон).
Пусть созовется в лавочку камней.
"Бедняга Криб был горько разочарован, когда мраморы в первый раз выставлены были в доне Эльджина. Он все спрашивал: "не лавка ли это монументщика?" Он был прав: кто действительно лавочка". (Байрон).
Огонь войны.
Говорится о бомбардировке Копенгагена адмиралом лордом Гамбьером в сентябре 1807 г.
...о том Баросса знает.
В 1811 г. союзники испанцев, англичане, в войне с французами, атаковали и взяли позицию на холме Бароссе, но потом вынуждены были отступить.