Жалоба Тасса

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жалоба Тасса (старая орфография)

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ

                              I.

          О, годы бед! о, медленное время!

          Как тяжело питомцу муз сносить

          В тиши тюрьмы губительное бремя

          Людской вражды, безумья и обид!

          Томим тоской, сгарая жаждой света

          И воздуха, стремлюсь я к ним душой,

          А тень дверей мрачит лучи разсвета

          И сквозь зрачки вползает в мозг больной.

          Насмешливо суровая неволя

          Что пищу лишь, да свет дневной - не боле -

          Впускает; да, ту пищу, что, как зверь,

          Я с радостным волненьем принимаю

          И так давно ни с кем не разделяю,

          Томясь один в тюрьме моей сырой,

          Что жизнь влачить меня в неволе нудит

          И, может-бить, моей могилой будет.

          Всё это грудь томило мне тоской;

          Но, веры полн, не падал я душой

          И, воспаряв над мраком преисподен,

          Освобождал священный град Господень.

          Я жил в местах, гремевших славой дел

          Его - Творца, с святыми и в святыне,

          Мой дух был там - в далёкой Палестине -

          И я войну во имя Бога пел,

          Сошедшого на землю к нам и ныне

          Сидящого на светлых небесах,

          Кем дух мой бодр и кем живёт мой прах

          Чтоб заслужить прощение страданьям,

          Как завоёван был Господень Дом

          И как Его ночтили покаяньем.

                              II.

          Окончен труд, покинута цевница -

          Мой верный друг в теченьи долгих лет!

          Пускай его последняя страница

          Хранит слезы неизгладимый след!

          Поверьте мне, не горем, не страданьем

          Из глаз моих она извлечена,

          А им самим, души моей созданьем,

          Что вкруг меня, как-будто в грёзах сна,

          С улыбкою приветливой порхало

          И забывать страданья заставляло.

          Но вот и ты покинуло меня -

          И снова я спокойствия не знаю,

          И снова я, рыдая и стеня,

          Под гнётом бед главу свою склоняю,

          Как бурею надломленный тростник.

          Исчезло ты - ни главой поник.

          Но как снесу страданья те - не знаю,

          Хотя к тому и средства и пути

          В моей душе надеюсь я найти.

          Мой бодрый дух незыблем средь волнений,

          Затем-что он не знает угрызений.

          Хотя к тому я повода не дал -

          Безумным гнев врагов меня назвал.

          Ужель она на это не ответит

          И клевету лишь холодностью встретить?

          Безумья дух мой полон был, когда

          Дерзнул вознесть любовь свою туда -

          Так высоко; виновно сердце было -

          Не ум: оно во мне заговорило.

          Я скорбь давно в груди моей ношу

          И гнёт её с терпением сношу.

          Я не был слеп, а ты была прекрасна -

          Вот почему судьба моя несчастна.

          Но пусть меня здесь мучат, как хотят -

          Счастливцы - тем знакомо пресыщенье;

          Но те, чья жизнь - увы - одно мученье,

          Понять любви способны глубину:

          Все страсти их сливаются в одну

          И в океан волною неустанной,

          Как рек семья, бегут; но океан,

          Что бедным нам в удел судьбою дан,

          Есть океан бездонный и безгранный.

                              III.

          Чу, надо-мной встают рыданья тех,

          Чьи плоть и дух томятся в злой неволе.

          Мне слышен их безумный, дерзкий смех

          И свист бича, вторимый криком боли.

          Есть люди здесь - безумней во сто раз

          Безумцев всех - что разум раздражают

          И слабый луч в нём тлевший затьмевают

          Мученьями напрасными под-час.

          Им деспотизм, безгранная их воля,

          Затем нужна, чтоб делать людям зло.

          А если в гроб мне время лечь пришло,

          Я здесь умру и саваном укроюсь.

          Да будет так - тогда я успокоюсь!

                              IV.

          Я много снес - могу ещё сносить;

          Я всё забыл, что жаждал позабыть;

          Но всё жь живут в душе воспоминанья.

          Зачем забыть не в силах я страданья;

          Как все меня забыли, может-быть?

          В сырых стенах, что в сердце горе будят?

          Здесь смех - не смех, здесь мысль - не плод ума,

          И человек - не жизнь, но смерть сама.

          Здесь брань на крик и стоны на удары

          Нас здесь - толпа, но всяк с своей тоской;

          Нас много здесь, но каждый за стеной,

          Способной лишь служить безумья эхом.

          Здесь на призыв ответствуют лишь смехом

          Всего один, несчастнейший из всех,

          Межь ними жить хотя и осуждённый,

          Но не для мук безумия рождённый.

          Но чувствую ль я злобу против тех,

          Что, объявив безумным, в мненьи всех

          Меня - певца - унизили, убили

          И жизнь мою и мысли заклеймили

          Позором лжи, как первородный грех?

          Желал ли я в сердца моих врагов

          Пролить тоску, сразить борьбой волненья,

          Что губят дух, смиряют в жилах кровь?

          Увы, Альфонс! я слишком горд для мщенья;

          В душе моей, где ты лишь, Леонора,

          Даришь одна, нет места для укора:

          Я лишь могу добить - благоговеть!

          Твой брат жесток: я не рождён для мщенья;

                              V.

          Моя любовь отчаянья не знает;

          Она бальзам мне в сердце проливает,

          Она на дне душа моей больной

          Как молния, окутанная мглой,

          Готовая над миром разразиться.

          Да, мысль моя, мой ангел Леонора,

          При столкновеньи с именем твоим

          Кипенье лавы жилам огневым -

          И вновь на миг, сменяясь чередою,

          Прошедшее встаёт передо мною.

          Но пыл прошол - ни вновь прежний я.

          Я знал, что ты - раба приличий света -

          Не можешь быть подругою поэта.

          Ни вздохом уст, ни звуком слов живых

          Не обличил я жгучих чувств своих;

          Она сама была себе наградой

          И если взор являл тебе её -

          Он лишь встречал молчание твоё.

          Ты предо мной являлась, как святая -

          Смиренно прах священный лобызая

          Вокруг тебя, но не за-то, что ты

          Принцесса - нет: за-то, что озаряла

          Тебя любовь и прелестью играла

          Томящей нас, вселяющею страх,

          Иль - нет, не страх, а трепет обожанья.

          И в этом строгом самообладаньи

          Сияло нечто лучшее порой

          Ты надо мной взносилась к небу смело -

          И пред твоей звезда моя бледнела.

          Когда, любя без цели, я грешил,

          То дорого за это заплатил;

          И без тебя наказанным быть строже

          Ещё сто-крат достоин был бы я.

          Да, та любовь безгранная моя,

          Что на меня оковы налагает,

          И силу мне, безсильному, даёт

          Сносить его другую половину.

          Она к тебе мечты мои влечёт

          И помогает несть мою кручину.

          Увы, я жил от самого рожденья

          Лишь для любви, для ласк и наслажденья!

          Оне одне мне виделись во всём

          Чем красен мир, чем дышет всё кругом.

          В живых богов, а дикия растенья -

          В цветущий рай, в котором я лежал

          По целым дням - и грезил и мечтал,

          Хотя меня за это и бранили,

          Что зло - удел подобных мне людей,

          Что я стремлюсь к погибели своей,

          Что лень моя достойна слёз и кары -

          И лилась брань, и сыпались удары.

          Я лишь страдал и, молча, проклинал;

          Когда жь в себе, в свой угол возвращался,

          То вновь мечтам тем чудным предавался,

          Что к нам порой являются без сна.

          Немой тоски, тревоги и страданья,

          И чувства все сливалися в желаньи

          Тогда ещё неясном для меня,

          Что длилось вплоть до радостного дня,

          Явил тебя - святую Леонору.

          С-тех-пор я быть собою перестал,

          Подавленный твоим существованьем;

          Я божий мир из виду потерял -

                              VII.

          Не думал я, бродя в уединеньи,

          Что рок судил окончить в заточеньи

          Мне дни свои в сообществе людей

          Когда б мой ум лишон был всякой силы,

          Вполне своей он стоил бы могилы;

          Но кто меня в конвульсиях видал?

          Кто бред и смех безумный мой слыхал?

          Не так тяжка, как узы на безвинном:

          Пред ним простор - вселенная пред ним,

          Моя же - здесь, с убожеством своим,

          Что превзойти всего лишь может вдвое

          Он может взор за небо всеблагое

          Поднять с тоской, вверялся волне;

          Но узник глав к нему не подымает,

          Хотя их свод тюремный и скрывает.

          По временам я чувствую однако,

          Что разум мой вступает в область мрака:

          Я вижу блеск божественных огней

          Средь голых стен сырой тюрьмы моей;

          Насмешки злой и мелкими бедами.

          Для тех, чей дух свободен и здоров,

          Пустым всё это может показаться;

          Но тот, кто пал под бременем оков,

          Как я, тому нельзя сопротивляться.

          До-этих-пор я думал, что вредить

          Лишь человек способен мне; но ныне

          Я вижу, что и духи могут быть

          Увы! забыт я небом и землёй -

          И духи зла ликующей толпой

          Провозгласить победу замышляют

          Над тем, чей ум, слабея, померкает.

          Как стал в огне? За-то ль, что я любил?

          За-то ль, что грудь святым огнём сгорает,

          Что не любить во мне нет больше сил?

                              IX.

          Они прошли! Рубцы мои не ноют,

          Иначе бы я голову разбил

          О стены те, что свет небесный кроют

          И отымают у моих очей

          Но если всё, что сказано здесь было,

          Я снёс, стерпел и более ещё,

          О чём, увы, рассказывать нет силы,

          То лишь затем, что страстно, горячо

          Не оправдать всей злобы лжи упорной,

          Что в этот гроб, шипя, меня свела,

          Не запятнать клеймом безумья злова

          Чела певца, священного чела,

          Последняго не предоставить слова.

          Я перейду к далёким временам,

          Я превращу мою темницу в храм -

          И целые народы, поколенья

          А ты, Феррара гордая, когда

          Величья быть жилищем перестанешь,

          Ты ниц падёшь и более не встанешь;

          Но и тогда, когда ты без следа

          Венок певца венцом Феррары будет.

          А ты, что быть любимой устыдилась

          Простым певцом - певцом, подобным мне,

          Чья грудь зарёй стыдливости покрылась

          Что можно быть любимой не во сне

          И не одним владыкой пол-вселенной -

          Скажи Альфонсу, брату своему,

          Что не смирён мой дух и остов бренный

          Ни бездной зол, грозившею уму -

          (Увы! чума, что бродит между нами,

          Смиряет дух, царюет над умами!)

          Скажи ему, что я перед тобой

          Что я тебя люблю и обожаю,

          И что когда те башни, что толпой

          Среди пиров хранят его покой,

          Гербами золочёными покрыты,

          Тогда мой склеп, свидетель горьких дней,

          Священным местом будет для людей.

          Но ты, когда исчезнет обаянье.

          Которым сан, любовь и обожанье

          Что всё вокруг колени преклоняет,

          Получишь пол-лаврового венка -

          С чела певца, с могилы бедняка -

          И на земле ничто не будет в силах

          Как не могло отнять твой образ милый

          У грёз моих томлений полу-сна.

          Да, нас судьба, карающая грози о,

          Соединит, но только слишком поздно!