Английские барды и шотландские обозреватели
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Английские барды и шотландские обозреватели

¹) Помещённая здесь сатира Байрона появилась въ светъ въ марте месяце 1809 года, безъ означенiя имени автора, а въ октябре того же года потребовала новаго изданiя, которое и было отпечатано и издано въ томъ же месяце и, притомъ. съ именемъ автора. 3-е и 4-е изданiя вышли въ 1810 и 1811 годахъ, во время перваго путешествiя Байрона на Востокъ. Что же касается 5-го изданiя, то оно было приготовлено къ печати самимъ авторомъ, но, накануне выхода въ светъ, было уничтожено имъ самимъ, за исключенiемъ всего одного экземпляра, съ котораго сатира эта и была перепечатана въ настоящемъ ея виде въ полномъ собранiи сочиненiй Байрона, вышедшемъ уже после смерти поэта.

"сбить съ юмористической дороги каламбуры насмешниковъ и вылетающiе изъ ихъ мозга бумажные шарики", я последовалъ бы этимъ советамъ. Но меня не испугаешь ругательствами, меня не заставитъ растеряться никакой обозреватель, выходи онъ съ оружiемъ или безъ оружiя въ рукахъ. Я смело могу сказать, что нападалъ на определённую личность только въ томъ случае, когда она сама принимала наступательное положенiе. Произведенiя писателя составляютъ общественное достоянiе; кто покупаетъ ихъ, воленъ произносить надъ ними своё сужденiе и излагать его печатно, коли это ему угодно - и писатели, о которыхъ я говорю въ этой сатире, могутъ воздать мне темъ же. Смею думать, что имъ лучше удастся разругать мои сочиненiя, чемъ исправить свои собственныя. Но моя цель - не доказать, что я умею писать, какъ следуетъ, а, если возможно, заставить другихъ писать лучше.

Такъ-какъ это произведенiе имело гораздо более успеха, чемъ я ожидалъ, то въ настоящемъ изданiи я сделалъ несколько измененiи и дополненiй для того, чтобы оно явилось более достойнымъ вниманiя читателя.

Въ первомъ изданiи этой сатиры, напечатанномъ безъ имени автора, четырнадцать стиховъ, касающихся боульскаго Попа, были помещены по просьбе одного изъ моихъ даровитыхъ друзей, печатающаго въ настоящее время томъ своихъ стихотворенiй. Въ настоящемъ изданiи они вычеркнуты и заменены другими, принадлежащими собственно мне. Единственная причина этого поступка - та же, которая, какъ я полагаю, руководила бы и всякимъ другимъ въ подобномъ случае: желанiе не печатать подъ своимъ именемъ ничего такого, что не сочинено вполне и исключительно мною.

съ нимъ въ этомъ отношенiи, хотя, какъ это водится во всехъ другихъ сектахъ, каждый изъ этихъ господъ имеетъ своихъ прозелитовъ, которые преувеличиваютъ его достоинства, закрываютъ глаза на его недостатки и принимаютъ его метрическiе догматы безпрекословно и безъ всякаго обсужденiя. Но именно потому, что некоторые изъ писателей, здесь разобранныхъ, несомненно обладаютъ значительнымъ дарованiемъ - именно потому следуетъ вдвое сожалеть о ихъ умственной проституцiи. О глупости можно сожалеть, или, въ худшемъ случае, смеяться надъ нею и забывать её; по способности, которыми злоупотребляютъ, требуютъ самаго решительнаго осужденiя. Никто более автора настоящихъ строкъ не желалъ бы, чтобы какой-нибудь известный и даровитый писатель взялся за это дело; но Джиффордъ посвятилъ всю свою деятельность Массингеру, а въ отсутствiи настоящаго доктора, деревенскiй практикъ можетъ, въ случаяхъ крайней необходимости, прописывать свои лекарства для предупрежденiя развитiя столь пагубной эпидемiи, лишь бы въ способе его леченiя не было никакого шарлатанства. Я предлагаю здесь средство, принадлежащее къ разряду "разъедающихъ", такъ-какъ есть основанiе опасаться, что ничто, кроме действительнаго прижиганiя раскалённымъ железомъ, не можетъ излечить многочисленныхъ пацiентовъ, зараженныхъ господствующимъ въ настоящее время и опаснымъ недугомъ - бешенствомъ рифмоплётства. Что же касается "Эдинбургскаго Обозренiя", то для сокрушенiя этой гидры понадобилась бы сила Геркулеса; но если автору посчастливится только "стереть одну изъ глазъ змiя", то онъ сочтётъ себя вполне удовлетворённымъ, хотя бы руке его пришлось получить несколько ранъ въ этомъ поединке.

Неужели я буду постоянно оставаться простымъ слушателемъ? Неужели, въ то время, какъ Фитцъ-Джеральдъ {Фитцъ-Джеральдъ - авторъ множества патрiотическихъ песенъ. Онъ умеръ въ 1829 году и былъ известенъ при жизни подъ именемъ "пивного поэта".} будетъ терзать нашъ слухъ, хрипло распевая по трактирамъ свои куплеты, я стану молчать изъ боязни, что, можетъ-быть, шотландскiе обозреватели назовутъ меня бумагомарателемъ и сделаютъ доносъ на мою музу? Нетъ, надо приняться за работу; правъ я или неправъ, а писать буду. Тэма моя - дураки, песнь моя - сатира.

О, благороднейшiй даръ природы, моё серое гусиное перо, рабъ моихъ мыслей, всегда покорное моей воле, вырванное у твоей матери-птицы, чтобы сделаться могущественнымъ орудiемъ слабаго человека! Перо, на долю котораго выпало быть помощникомъ въ умственныхъ мукахъ мозга въ то время, когда онъ разрешается отъ бремени стихами или прозой! Изменяютъ ли намъ красавицы, издеваются ли надъ нами критики, ты - утешенiе любовника и гордость писателя. Какихъ остроумцевъ, какихъ поэтовъ ежедневно рождаешь ты на светъ! Какъ часто употребляютъ тебя и какъ редко воздаютъ тебе должную цену - тебе, становящемуся, наконецъ, жертвою полнаго забвенiя, вместе со всеми теми страницами, которыя ты исписало. Но ты, по крайней мере, собственно мне принадлежащее перо, некогда отложенное въ сторону, а теперь снова вызванное на светъ Божiй - ты, какъ только окончится наша работа, получишь свободу, подобно перу Гамета {Намёкъ на слова Сида Гамета Бененжели, обещающаго покой своему перу въ последней главе "Донъ-Кихота", знаменитаго сатирическаго романа Сервантеса.}. Пусть бранятъ тебя другiе, ты останешься всегда моимъ любимцемъ. Воспаримъ же съ тобою сегодня! Но дюжинная тэма, не какое-нибудь восточное виденiе, не безсвязная мечта вдохновляетъ меня. Нашъ путь будетъ гладокъ, хотя онъ и у сеянъ тернiемъ. Пусть же стихъ мой льётся легко, пусть ничемъ не нарушается его гармонiя!

Когда торжествующiй порокъ кичится своимъ могуществомъ, видя преклонёнными передъ собою техъ, которые умеютъ только преклоняться; когда безумiе, часто предшествующее преступленiю, украшаетъ свою дурацкую шапку колокольчиками всевозможныхъ цветовъ; когда глупцы и мерзавцы, заключивъ между собою союзъ, становятся во главе всего и чинятъ судъ и расправу на золотыхъ весахъ - тогда и самый отважный человекъ отступаетъ передъ общими насмешками: обыкновенно безстрашный, онъ пугается стыда; сдерживаемый сатирою, онъ не такъ явно совершаетъ свои преступленiя, а боязнь быть смешнымъ для него страшнее кары закона.

глупостей, клеймить которыя могу и я, и охота за которыми, по крайней мере, позабавитъ меня. Посмеётесь вы вместе со мною - и мне не нужно никакой другой славы. Травля начинается, моя дичь - писаки. Вперёдъ, Пегасъ! Вы, стихоплетенiя большихъ и малыхъ размеровъ - ода, поэма, элегiя - берегитесь, вамъ всемъ достанется отъ меня! Я тоже умею марать бумагу, и было время, когда я наполнялъ рифмами весь городъ, когда, ещё будучи мальчикомъ, недостойнымъ ни похвалы, ни порицанiя, я печаталъ стихи, какъ печатаютъ ихъ теперь и более взрослые ребята. Не спорю, что видеть себя въ печати очень прiятно: книга, хотя бы въ ней ровно ничего не было, всё-таки остаётся книгой. Но громкая прелесть заглавiя не можетъ спасти отъ одинаковой смерти ни писанiе, ни писаку. Это хорошо сознаётъ Ламбъ {Джоржъ Ламбъ - членъ парламента и одинъ изъ редакторовъ "Эдинбургскаго Обозренiя". Известенъ, какъ переводчикъ Катулла. Умеръ въ 1833 году.}, знатное имя котораго не избавило отъ позорнаго паденiя его жалкiе фарсы. Но Жоржу какое дело? Онъ всё-таки продолжаетъ строчить, хотя имя его закрыто отъ глазъ публики густымъ покрываломъ. Ободряемый этимъ великимъ примеромъ, и я дойду по своей дороге, и я тоже буду обозревать. Не сравниться мне, конечно, съ великимъ Джефреемъ, но, подобно ему, я самъ возведу себя въ санъ судьи поэтовъ.

Ни одно занятiе не даётся человеку сразу, ни одно, кроме критики. Сделаться критикомъ - самая лёгкая штука. Нахватайте у Миллера {Миллеръ - авторъ "Сборника Остротъ".} несколько плоскихъ остротъ; выучитесь цитировать мошенническимъ образомъ; умейте выискивать, или сами выдумывать, ошибки въ томъ или другомъ сочиненiи; фабрикуйте каламбуры, называя ихъ аттическою солью; пристройтесь къ Джефрею {Джефрей - одинъ изъ редакторовъ "Эдинбургскаго Обозренiя" и известный критикъ. Впоследствiи онъ занималъ место лорда-адвоката Шотландiи.} и будьте молчаливы и скромны, за что онъ вамъ будетъ платить по десяти фунтовъ стерлинговъ за листъ; не бойтесь лгать - ложь считается очень ловкою штукой; не стыдитесь клеветать - клевета признаётся остроумiемъ; не заботьтесь о чувстве - пускайте въ ходъ только ваши шуточки - и вы критикъ; васъ будутъ ненавидеть, по за вами станутъ ухаживать.

И мы будемъ верить такимъ судьямъ? Нетъ! скорее ищите розъ въ декабре и льду въ iюне; надейтесь встретить постоянство въ ветре или зерно въ высыпавшемся колосе; верьте женщине или эпитафiи; признавайте истиннымъ всё, что есть на свете ложнаго - но только не доверяйтесь этимъ критикамъ, не увлекайтесь ни на одну минуту сердцемъ Джефрея или фиванскою головою Ламба. Щадить этихъ мальчишекъ-деспотовъ, которые сами безцеремонно уселись на троне изящнаго вкуса - щадить ихъ въ то время, когда писатели смиренно преклоняются передъ ними, признавая ихъ слова святою истиной, неоспоримымъ закономъ, было бы грешно; да и съ какой стати стану я стесняться съ такими критиками? Но наши современныя знаменитости такъ похожи одна на другую, что не знаешь съ кемъ изъ нихъ сходиться, кого избегать, затрудняешься, кого щадить, кому наносить удары - до такой степени наши барды и критики похожи другъ на друга.

Вы спросите меня, почему я решился выступить на дорогу, по которой уже прежде шли Попъ и Джиффордъ? {Джиффордъ - известный сатирикъ, авторъ "Бевiады" и "Мекiады" и переводчикъ "Ювенала".} Если вы ещё не устали, то потрудитесь читать дальше: въ моихъ стихахъ вы найдёте ответъ. "Но, смотри", восклицаетъ одинъ изъ моихъ друзей: "тутъ кое-какiя ошибки: вотъ этотъ стихъ, водъ тотъ, да ещё несколько, кажется, не совсемъ правильны." Что-жь такое? Этотъ же самый промахъ делали и Подъ, и безпечный Драйденъ {Известные англiйскiе поэты, изъ которыхъ первый умеръ въ 1744, а последнiй - въ 1770 году.}. "Да, но у Пая такихъ ошибокъ нетъ." Право? очень можетъ быть! но какое мне дело до этого? Лучше делать промахи съ Попомъ, чемъ поступать правильно съ Паемъ.

съ поэзiей, когда они почерпали своё вдохновенiе изъ одного и того же источника и, направляемые изящнымъ вкусомъ, разростались всё пышнее и пышнее. Въ те дня на нашемъ счастливомъ острове чистая песнь Попа не безплодно стремилась очаровывать сердца; онъ старался снискать любовь образованной нацiи и возвышалъ славу какъ своего народа, такъ и поэта. Подобно ему, струилъ поэтическiя волны великiй Драйденъ, и шумъ ихъ былъ если менее кротокъ, то более энергиченъ. Сцены Конгрена веселили насъ, сцены Отвея волновали, потому-что въ то время англiйская публика ещё не утратила пониманiя правды. По для чего вспоминать эти и другiя, еще более громкiя, имена теперь, когда все они уступили место жалкимъ бардамъ? Съ грустью обращаемъ мы взоры на эти минувшiе дни, вместе съ которыми погибли изящный вкусъ и разумъ. Посмотримъ вокругъ себя, пробежимъ все эти ничтожныя страницы, познакомимся съ этими драгоценными сочиненiями, восхищающими нашихъ современниковъ - и сама сатира должна будетъ сознаться по крайней мере въ томъ, что намъ нельзя пожаловаться на недостатокъ въ стихотворцахъ. Печатные станки стонутъ отъ неустаннаго труда и наборщики едва расправляютъ своя усталые члены, между-темъ, какъ подъ эпопеями Соути гнутся и трещатъ полки книжныхъ лавокъ, а лирическiя песни Литтля {Литтль - псевдонимъ известнаго ирландскаго поэта Томаса Мура, подъ которымъ онъ издалъ въ 1801 году первый сборникъ своихъ стихотворенiй эротическаго содержанiя. Слово little значитъ - маленькiй и намекаетъ на маленькiй ростъ автора "Ирландскихъ Мелодiй". Муръ умеръ въ 1852 году.} то и дело выскакиваютъ на светъ въ блестящихъ 12-ти-дольныхъ книжонкахъ. "Ничто не ново подъ солнцемъ", давно уже сказалъ проповедникъ, а между-темъ мы безпрерывно переходимъ отъ одной новинки къ другой. Сколько различныхъ чудесъ искусительно пробегаютъ передъ нами! Коровья оспа, гальванизмъ, газъ - поочередно вызываютъ удивленiе толпы; наконецъ, вздувшiйся пузырь лопается - и остаётся только паръ. Точно также размножаются наши поэтическiя школы, въ которыхъ тупоумные конкурренты оспариваютъ другъ у друга пальму первенства. Съ некотораго времени эти псевдобарды управляютъ изящнымъ вкусомъ; каждый литературный клубъ въ провинцiи преклоняетъ колени передъ Вааломъ и, низвергая съ престола истиннаго генiя, воздвигаетъ себе собственнаго идола. Правда, онъ оказывается иногда меднымъ тельцомъ, но имъ всё равно, кто бы это ни былъ: кичливый ли Соути или пресмыкающiйся Стотъ {Стотъ - поэтъ, писавшiй въ "Moruing Post" подъ именемъ Гафиза}.

объ руку. Сонеты громоздятся на сонеты, оды на оды; страшныя сказски сталкиваются одна за другою. Стихи съ нескончаемыми размерами тянутся тутъ же. И какъ же иначе? Наивное тупоумiе ведь любитъ разнообразiе; для него не можетъ быть ничего привлекательнее странной, таинственной чепухи, и поэтому оно съ благоговенiемъ читаетъ техъ поэтовъ, въ которыхъ ровно ничего не понимаетъ. Такимъ-то образомъ "Песни Минестрелей" (дай Господи, чтобъ оне были последними!) грустно хныкаютъ среди бури на скверно настроенной арфе, между-темъ какъ, горные духи болтаютъ съ речными, устрашая по ночамъ нашихъ барынь, а уродцы-карлики, изъ породы Джильпина Горнера, затаскиваютъ молодыхъ дворянчиковъ въ лесъ и на каждомъ шагу прыгаютъ - Богъ весть на какую высоту, и пугаютъ глупенькихъ ребятъ - Богъ весть почему. Въ то же время знатныя барыни, сидя въ своихъ волшебныхъ аппартаментахъ, запрещаютъ читать книги темъ рыцарямъ, которые и но складамъ-то не умеютъ разбирать, отправляютъ курьеровъ на могилы колдуновъ и сражаются съ честными людьми для защиты негодяевъ.

А вотъ, тотчасъ же вследъ за ними, надменно повачивается на своёмъ коне, съ золотымъ шлемомъ на голове, кичливый Мармiонъ - то подделыватель чужихъ бумагъ, что герой въ битве; не совсемъ мошенникъ, но и рыцарь только на половину; одинаково пригодный для виселицы и для поля сраженiя; необыкновенная смесь величiя и низости. И неужели, о Скоттъ {Сэръ Вальтеръ Скоттъ - известный романистъ и авторъ поэмъ: "Песнь последняго минестреля" и "Мармiонъ", скончался въ 1882 году.}, ты, въ своёмъ тщеславiи, думаешь насильно навязать вкусу публики твои изношенные романы изъ-за того, что Муррей, купно со своимъ Миллеромъ {Муррей и Миллеръ - известные книгопродавцы-издатели того времени.}, вознаграждаютъ твою музу ровно по полукроне за строчку. Нетъ, когда сыновья песнопенья нисходятъ до торговыхъ разсчётовъ, ихъ венки сохнутъ и прежде добытые лавры вянутъ. Да забудутъ священное названiе поэта те, которые мучатъ свой мозгъ изъ-за денегъ, а не ради славы! Пусть напрасно работаютъ они для безчувственнаго Маммона и грустно смотрятъ на золото, которое не даётся имъ! Такова должна быть ихъ награда, таково справедливое возмездiе осквернённой музе и продажному барду! Съ презренiемъ отталкиваемъ мы корыстнаго сына Аполлона и говоримъ: "спокойной ночи, Мармiонъ!"

Таковы-то сюжеты, имеющiе въ настоящее время притязанiя на наши похвалы; таковы барды, предъ которыми должна склоняться муза! Мильтонъ, Драйденъ, Попъ становятся жертвой забвенья и уступаютъ свои священные венки Вальтеръ-Скотту!

Минуло то время, когда муза была молода, когда Гомеръ бряцалъ на лире, а Виргилiй Маро пелъ, когда едва-едва въ теченiи десяти столетiй могло созреть одно эпическое произведенiе, предъ которымъ преклонялись изумлённые народы, приветствуя волшебное имя автора! Поэмы этихъ двухъ безсмертныхъ поэтовъ являются единственнымъ чудомъ за целое тысячелетiе. Царства исчезли съ лица земли, языки умерли съ теми, отъ которыхъ родились они, и ни одному изъ нихъ не выпала на долю та слава, что прiобретается подобными песнопенiями, заставляющими жить даже тотъ языкъ, который давно уже лежитъ въ развалинахъ. Не таковы наши поэтики: станутъ они посвящать трудъ всей жизни на созданiе одного "Озерной школы" и авторъ оффицiальной оды "Виденiе Суда", написанной въ честь Георга IV и обрушившей на голову автора целый градъ насмешекъ. Скончался въ 1843 году.}, который тщится взлетать къ небесамъ на орлиныхъ крыльяхъ! Камоэнсъ, Мильтонъ, Тассъ - все должны сторониться передъ этимъ рифмоплётомъ, песни котораго, одна за другой, каждый годъ наводняютъ поле сраженiя, точно безчисленныя и безконечныя войска! Вотъ шествуетъ впереди всехъ Іоанна д'Аркъ, этотъ бичъ Англiи и гордость Францiи. Пусть злой Бедфордъ сжегъ её, какъ колдунью - нашему поэту что за дело? Статуя ея красуется у него въ храме славы, ея цепи падаютъ, дверь тюрьмы открывается и девственница-фениксъ возрождается изъ своего пепла. За нею, смотрите, появляется страшный Талаба, этотъ чудовищный, дикiй сынъ Аравiи, жестокiй победитель Домданiэля, проколовшiй на своёмъ веку больше колдуновъ; чемъ было ихъ съ-техъ-поръ, какъ светъ стоитъ. О, безсмертный герой, соперникъ Тома Тумба! Ради всехъ своихъ враговъ, царствуй во веки вековъ! Да будешь ты, передъ лицомъ котораго въ ужасе бегутъ поэты, последнимъ въ своёмъ роде! Да унесутъ изъ этого мiра торжествующiе генiи тебя, доблестнаго победителя здраваго смысла! Но вотъ и Мадокъ - последнее и величайшее созданiе Соути - кацикъ въ Мексике И принцъ въ Уэльсе, разсказывающiй намъ, на подобiе другихъ путешественниковъ, странныя сказски, старше мандвилевскихъ, но далеко не такiя правдивыя! О, Соути, Соути! перестань плесть стихи! Ведь песни могутъ, наконецъ, сделаться слишкомъ длинными и слишкомъ частыми... Ты плодовитъ на стихи - будь же не менее щедръ на милосердiе: сжалься надъ нами! Ещё одна, четвёртая поэма - и мы, увы, врядъ ли вынесемъ! Но если, вопреки всему, что говоритъ противъ тебя мiръ, ты всё-таки не перестанешь тащить твой тяжелый плугъ но полю поэзiи, если, продолжая оставаться неучтивымъ авторомъ берклеевскихъ балладъ, ты по-прежнему будешь отдавать старыхъ женщинъ въ руки чёрта {Намёкъ на балладу Соути, известную и у насъ, благодаря прекрасному переводу Жуковскаго, который назвалъ её "Балладой, въ которой описывается, какъ одна старушка ехала на чёрномъ коне вдвоёмъ, и кто сиделъ впереди".} - ну, въ такомъ случае, пусть твои стихотворные ужасы пугаютъ ещё нерождённыхъ младенцевъ, и - "помоги тебе Богъ", Соути, а вместе съ темъ, и твоимъ читателямъ!

Вследъ за тобою появляется передъ нами скучный последователь твоей школы, кроткiй отступникъ отъ всехъ поэтическихъ правилъ, простакъ Вордсвортъ {Вильямъ Вордсвортъ - известный англiйскiй поэтъ и основатель Школы Лекистовъ. Умеръ въ 1850 году.}, фабрикующiй песни такiя же нежныя, какъ вечеръ его любимца мая, и советующiй своему другу "сбросить съ себя все заботы и огорченiя и оставить книги, чтобы не сделаться двойнымъ человекомъ" - писатель, и на теорiи, и на практике показывающiй намъ, что проза - стихи, а стихи - ничто иное, какъ проза, убеждающiй насъ самымъ нагляднымъ образомъ, что поэтическiя души могутъ находить наслажденiе въ безобразной прозе, и что святочные разсказы, переложенные въ стихи, заключаютъ въ себе эссенцiю истинно-высокаго и прекраснаго. Таковъ онъ, когда разсказываетъ сказску о Бетти Фой, идiотке-матери "идiота-сына" - глупаго парня, больного лунатизмомъ, постоянно сбивающагося съ дороги и смешивающаго, подобно поэту, воспевающему его, ночь съ днёмъ. И авторъ останавливается на каждой подробности съ такимъ пафосомъ и разсказываетъ каждый эпизодъ въ такомъ возвышенномъ тоне, что все, взирающiе на "идiота въ блеске его славы", спрашиваютъ - не самъ ли поэтъ герой итого повествованiя?

Умолчать ли мне о миленькомъ Кольридже {Самуилъ Тэйлоръ Кольриджъ - одинъ изъ четырёхъ корифеевъ "Озерной Школы" и авторъ известной баллады "Старый матросъ", переведённой на все европейскiе языки, скончался въ 1834 году.}, этомъ верномъ друге напыщенныхъ одъ и велеречивыхъ стансовъ? Более всего нравятся ему сюжеты совершенно безгрешные; но это не мешаетъ тому, что непроходимая темнота - всегда дорогой гость для него. Вдохновенiе отказывается, правда, служить этому барду, принимающему местную колдунью за музу, но за-то попробуйте найти что-нибудь возвышеннее стиховъ, посвящённыхъ поэтомъ прославленiю осла. Такой сюжетъ такъ близокъ благородному духу лауреата длинноухой породы.

Приветъ тебе, о чудодей Льюисъ {Матью Грегори Льюисъ - членъ парламента и авторъ романа "Монахъ", пользовавшагося въ своё время большою известностью.}, тебе, монахъ или бардъ, которому такъ хотелось бы превратить Парнасъ въ кладбище! Не лавровый, а кипарисный венокъ украшаетъ твою голову, и твоя муза, о гробокопатель въ царстве Аполлона, мрачное привиденiе! Останавливаешься ли ты на старыхъ могилахъ, где радостно встречаютъ тебя зловещiе скелеты, твоя милая родня, начертываешь ли на своихъ страницахъ целомудренныя описанiя въ угоду женщинамъ нашего непорочнаго века - приветъ тебе, о членъ парламента, тебе, адскiй мозгъ котораго порождаетъ на светъ целые сонмы отвратительныхъ привиденiй въ гробовыхъ саванахъ, тебе, по чьему мановенiю толпами являются и "бабы-яги", и духи огня, воды и тучъ, и "серые карлики", и "дикiе охотники", и Богъ весть какiя ещё созданiя, венчающiя славою тебя и Вальтеръ-Скотта! Приветъ, приветъ тебе! Если ужъ разсказы, подобные твоимъ, могутъ нравиться публике, то одного св. Луки достаточно для излеченiя всякой болезни! Самому сатане было бы страшно жить въ твоёмъ сообществе, и въ твоёмъ мозгу онъ нашелъ бы такiя адскiя бездны, какихъ нетъ и въ его царстве.

Кто сей миловидный, окруженный роемъ девственницъ, сгарающихъ въ пламени - но не въ пламени Весты? Глаза его мечутъ искры, щёки разрумянились отъ страсти, и онъ ударяетъ по струнамъ своей ярой лиры, а эти барышни внимаютъ ему, затая дыханiе. Это Литтль, юный Катулъ своего времени, такой же нежный, какъ оно, но и такой же безнравственный. Тяжело музе произносить обвинительный приговоръ; но она должна быть справедливою и не имеетъ права щадить гармоническихъ защитниковъ разврата. Чисто то пламя, которое горитъ на ея алтаре; съ отвращенiемъ бежитъ она отъ зараженнаго фимiама; но, полная снисходительности къ молодости, прощаетъ тебе и говоритъ: "исправься и перестань грешить!"

синими глазами и гордо взбитыми кудрями рыжаго или коричневаго цвета, чьи жалобныя песни и гармоническая чепуха заставляютъ расплываться и замирать всехъ влюблённыхъ барышень! Научись, если можешь, не отымать здравый смыслъ у твоего подлинника и не продавать подъ чужимъ именемъ сонеты твоей собственной фабрикацiи. Неужели ты воображаешь, что увеличишь цену твоихъ стиховъ, наряжая Камоэнса въ пёстро-расшитое платье? Исправься, Странгфордъ, исправь свою нравственность и свой вкусъ! будь горячъ, но чистъ! будь полонъ любви, но целомудренъ! перестань обманывать! возврати украденную арфу и не заставляй певца "Лузiады" копировать Мура!

Смотрите: вотъ произведенiе Гайлея {"Победы душевнаго спокойствiя" и "Победа музыки" считаются лучшими поэтическими произведенiями Гайлея.}, последнее и самое худшее до техъ поръ, пока не явится новое! Плетётъ ли онъ изъ жалкихъ куплетовъ комедiю, разитъ ли смерть прославленiями чистилища - слогъ его, какъ въ молодости, такъ и въ преклонныхъ летахъ, всегда одинъ и тотъ же, потому-что всегда одинаково слабъ и одинаково плоскъ. Вотъ на первомъ плане сiяетъ "Победа душевнаго спокойствiя". Не знаю, какъ у другихъ, а у меня, по крайней мере, душевное спокойствiе ими побеждено! А кто прочёлъ "Победу Музыки", тотъ можетъ присягнуть, что несчастная музыка не одерживаетъ въ нихъ ни малейшей победы.

Воспряньте, моравскiе братья! Вознаградите хоть чемъ-нибудь непроходимо-скучное ханжество! Смотрите - вотъ бардъ дней субботнихъ, гробовой Грамъ {Грамъ - адвокатъ при Эдинбургскомъ суде, а впоследствiи - пасторъ. Известность его, какъ поэта, зиждется на томе, стихотворенiи, подъ названiемъ "Субботнiя Прогулки".} изливаетъ своё святое вдохновенiе въ изувеченной прозе! Онъ даже и не имеетъ притязанiя на рифмы, а просто перекладываетъ въ белые стихи евангелiе св. Луки, безцеремонно крадётъ изъ "Пятикнижiя", и, не ощущая никакихъ угрызенiй совести, уродуетъ "Пророковъ" или перекраиваетъ на свой ладъ "Псалмы".

Приветъ тебе, "Симпатiя" {Передъ этими словами находилось первоначально несколько строкъ, впоследствiи исключённыхъ Байрономъ и заключавшихъ въ себе нападки на Пратта, бывшаго книгопродавца и автора поэмы "Симпатiя".}. При мысли о тебе, кроткое созданiе души, возстаютъ передъ нами тысячи виденiй, и появляется, утопая въ слезахъ, несмотря на свои шестьдесятъ летъ, опьяневшiй царь плаксивыхъ сонетчиковъ. И, въ самомъ деле, разве не ты царствуешь надъ ними, о, гармоническiй Боульсъ {Боульсъ - авторъ "Оксфордскихъ Сонетовъ" и Стансовъ о звоне колоколовъ", и издатель "Сочиненiй Попа".}. Ты, первый, великiй оракулъ нежныхъ душъ, ты, воспевающiй съ одинаковою лёгкостью и паденiе царствъ, и смерть увянувшаго листа, ты, чья муза разсказываетъ самымъ трогательнымъ образомъ, какiе чудесные звуки извлекаютъ изъ себя оксфордскiе колокола, или, всё продолжая восторгаться звономъ, видитъ друга въ каждомъ ударе колоколовъ остендскихъ! Ахъ, какъ усилились бы права твоей музы на похвалы, если бъ къ твоимъ колоколамъ ты захотелъ присоединить шапку! {То-есть - дурацкую шапку, которая, какъ известно, увешивается обыкновенно колокольчиками.} Восхитительный Боульсъ, вечно благословляющiй и вечно благословляемый, стихи твои услаждаютъ всехъ, но более всего - детей. Они, вместе съ нравственными песнопенiями миленькаго Литтля, успокоиваютъ горячку влюблённой братiи. Они заставляютъ проливать слёзы нашихъ девочекъ до-техъ-поръ, пока миссъ сидитъ на рукахъ у няньки; но чуть стукнуло барышне тринадцать годковъ, твои воздыханiя становятся безсильными: она изменяетъ бедному Боульсу для более чистыхъ песенъ Литтля. По временамъ, нежныя чувства кажутся тебе недостойными звучныхъ струнъ твоей арфы; "проснитесь - восклицаешь ты - более мужественныя, более гордыя песнопенiя!" - такiя, какихъ никогда не слышалъ и никогда не услышитъ никто на свете. И тутъ сходятся все открытiя, сделанныя человечествомъ отъ потопа, отъ того дня, когда подгнившiй ковчегъ завязъ въ грязи, отъ капитана Ноя до капитана Кука, все открытiя, о которыхъ, более или менее, разсказывается въ любой книжке. И это ещё не всё. Делая привалъ на дороге, бардъ со стенанiями излагаетъ какой-нибудь трогательный эпизодъ и - внимайте, прелестныя барышни! - съ важностью сообщаетъ, какъ островъ Мадейра затрясся отъ раздавшагося на нёмъ поцелуя. Боульсъ, запомни себе моё благое наставленiе: строчи, почтеннейшiй мой, свои сонеты и ничего кроме ихъ; по крайней мере, они продаются! Но если какой-нибудь новорождённый вздоръ или перспектива более крупнаго гонорарiя насядутъ на твой убогiй мозгъ и будутъ настоятельно призывать тебя къ бумагомаранiю, если случится такъ, что какому-нибудь поэту, некогда грозе всехъ дураковъ, а теперь добыче праха, нельзя будетъ оказать ничего, кроме уваженiя, если Попу, слава и генiй котораго одерживали победу надъ самыми первыми, самыми лучшими критиками, встретится надобность въ самомъ худшемъ изъ нихъ - ну, тогда попытайся: начинай выискивать у него малейшую ошибку, малейшiй промахъ (увы! ведь и первый изъ поэтовъ былъ всё-таки человекъ!), откапывай все жемчуги во всехъ навозныхъ кучахъ минувшаго времени, совещайся съ лордомъ Фанни, {Лордъ Фанни - есть псевдонимъ лорда Гервея, автора "Посланiя подражателю Горацiя".} и опирайся на Курля {Курль - есть имя одного изъ героевъ сатирической поэмы Попа "Дунцiяда" и, вместе съ темъ, современнаго ему книгопродавца.}, нанизывай на своё перо и спускай на свою бумагу все скандалы былыхъ вековъ, выказывай кротость души, которая не въ твоихъ свойствахъ, наряжай свою зависть въ одежду честнаго усердiя, ноши, какъ бы проникнутый духомъ Св. Іоанна, и делай изъ ненависти то, что Maллэтъ {Маллэтъ - есть имя писателя, который, за денежное вознагражденiе, полученное имъ отъ лорда Болингброка, оклеветалъ Попа, бывшаго уже въ то время въ могиле, взведши на него утайку одной изъ статей лорда, подъ названiемъ "Король-патрiотъ", которую тотъ хотелъ уничтожить.} сделалъ изъ-за денегъ. О, если бъ ты жилъ въ то время, когда безобразничалъ Деннисъ я рифмоплётствовалъ Ральфъ {Деннисъ и Ральфъ - критикъ и поэтъ, упоминаемые въ "Дунцiаде".} и, купно съ ними и остальными, стоя около ещё живого льва, не ждалъ бы его смерти, чтобъ лягнуть его копытомъ - достойная награда увенчала бы твои доблестные подвиги и за свои труды ты попалъ бы въ "Дунцiаду".

Вотъ ещё одинъ эпическiй поэтъ. Кто это снова обрушивается на бедныхъ сыновъ человеческихъ такимъ потокомъ белыхъ стиховъ? Беотiецъ Коттль {Амосъ Коттль - авторъ двухъ эпическихъ поэмъ: "Альфредъ" и "Паденiе Камбрiи".}, гордость богатаго Бристоля, вывозитъ старыя исторiи съ береговъ Кэмбрiи и посылаетъ свой товаръ на рынокъ. Пожалуйте! Самое свежее! Сорокъ тысячъ строкъ, двадцать пять песенъ. Живая рыба прямо съ! Геликона! Кому угодно, кому угодно? Не дорого продаёмъ, а товаръ чудесный. Кто купитъ? Ужь, конечно, не я. Ваша стихотворная уха должна быть очень безвкусна, хотя Бристоль и приправляетъ её зеленоватымъ жиромъ. Торговля наполняетъ, правда, кошелёкъ, но одуряетъ мозгъ, и Амосъ Коттль напрасно бряцаетъ на лире. Вотъ образецъ несчастнаго писателя: прежде продавалъ книги, теперь осуждёнъ самъ фабриковать ихъ! О, Амосъ Коттль! Какое имя, Фебъ! Какъ наполнитъ оно звучащую трубу будущей славы! О, Амосъ Коттль, подумай хоть на минуту о томъ, какiе скудные барыши извлекаются изъ пера; и чернилъ! Положимъ, что ты такъ сильно преданъ твоимъ поэтическимъ мечтанiямъ; но кто же станетъ читать твои осквернённыя страницы. О, перо, севшее не въ свои сани, о, бумага, употреблённая совсемъ не на то, что следовало! Ахъ, если бы Коттль до-сихъ-поръ украшалъ своею персоной лавочную конторку, или, какъ человекъ, рождённый для полезныхъ трудовъ, выучился бы делать бумагу, которую онъ теперь опозориваетъ, пахать, копать землю, грести здоровыми руками - онъ не воспевалъ бы Уэльса и мне не пришлось бы воспевать его самого.

"Исторiи Индостана- и весьма интересныхъ "Мемуаровъ". Онъ занималъ место помощника хранителя рукописей Британскаго музея. Умеръ въ 1824 году.} безпрерывно тщится втолкнуть на вершину твоихъ холмовъ, о прелестный Ричмондъ, утёсоподобныя груды своихъ страницъ, великолепные, прочные памятники умственныхъ потугъ, окаменелости изнурённаго работою мозга, тяжело скатывающiяся внизъ каждый разъ, какъ кажется, что вотъ-вотъ оне достигли вершины.

Смотрите, вотъ бродитъ въ долине печальный Алкей съ своей разбитой лирой, съ бледными щеками! Надежды его стали-было разростаться; оне, можетъ-быть, и зацвели бы наконецъ, но дуновенiе севернаго ветра погубило ихъ... Ещё не распустившись, цветы! его уже завяли подъ бурями Каледонiи. Пусть же классическiй Шеффильдъ оплакиваетъ эти погибшiя произведенiя! Пусть ничья жесткая рука не нарушаетъ ихъ преждевременнаго сна {Здесь Байронъ говоритъ о Джемсе Монгомери, прозванномъ Шеффильдскимъ поэтомъ, о которомъ все англiйскiя обозренiя отзывались съ похвалой, а эдинбургскiя - съ порицанiемъ.}.

Но скажите, неужели же бардъ долженъ навсегда отказаться отъ благосклоннаго покровительства музъ? Неужели суждено ему вечно страшиться воя северныхъ волковъ, не перестающихъ грабить въ ночной темноте - этихъ подлыхъ тварей, съ адскимъ инстинктомъ кидающихся на всё встречное - молодое и старое, живое и мёртвое - этихъ безпощадныхъ гарпiй, которыя должны жрать во; что бы то ни стало. Почему ихъ жертвы такъ безпрекословно отрекаются отъ безмятежнаго владенiя своими родными полями? Почему такъ смиренно отступаютъ они передъ этими клыками? Почему не прогоняютъ этихъ кровожадныхъ зверей обратно, къ горе Артура? {Артурова гора - есть возвышенность, господствующая надъ Эдинбургомъ.}

некоторые думаютъ - не отрёкся ли сатана отъ своей собственности и не дозволилъ ли этому духу снова возвратиться въ нашъ мiръ, чтобы судить книги такъ, какъ онъ прежде судилъ людей. Рука твоя, правда, менее сильна, но сердце также черно, а голосъ также готовъ отправлять подсудимыхъ на пытку. Воспитанный въ судахъ, ты не вынесъ изъ законоведенiя ничего, кроме уменiя откапывать ошибки; пройдя курсъ въ патрiотической школе, ты - хотя самъ орудiе партiи - отлично выучился издеваться надъ партiями, и - какъ звать - если твой патронъ-сатана вздумаетъ возвратить тебе твою прежнюю силу, твоё трудолюбивое строченье не останется, пожалуй, безъ награды, и этотъ Данiилъ торжественно усядется на судейскомъ кресле. Пусть тень Джеффриза возрадуется этою надеждой и вручитъ тебе верёвку съ следующимъ приветомъ: "наследникъ моихъ добродетелей! мужъ, душою равный мне, обладающiй такъ-же высокимъ искусствомъ осуждать и чернить человечество, прiйми сiю верёвку, заботливо хранившуюся мною для тебя - употребляй её, чини судъ и расправу и, въ заключенье, самъ повисли на ней!"

Приветъ великому Джеффрею! Да сохранитъ небо его жизнь! Да процветётъ она подъ покровомъ неба на плодородныхъ берегахъ Файфа! Да останется она священною и неприкосновенною въ будущихъ войнахъ, такъ-какъ наши писатели любятъ выходить по временамъ на поле Марса! Можетъ ли кто-нибудь забыть тотъ страшный день, тотъ приснопамятный, чуть-чуть не сделавшiйся роковымъ, поединокъ, когда разряженный пистолетъ Литтля предсталъ твоимъ взорамъ, между-темъ какъ мирмидоны Боу-Стрита хихикали, стоя въ сторонке? О, бедственный день! Дунденскiй замокъ зашатался на своёмъ твёрдомъ утёсе; съ зловещимъ шумомъ покатились симпатическiя волны Форта; въ ужасе завыли северные ветры; одна половина водъ Твида превратилась въ крупную слезу горечи, между-темъ какъ другая спокойно продолжала своё теченiе; вершина Артура съ унынiемъ склонилась къ своей подошве; мрачная Тольбутъ едва-едва удержалась на своёмъ месте: она почувствовала (потому-что и камень въ подобныхъ случаяхъ можетъ ощущать то же, что и человекъ), она почувствовала, что исчезнетъ ея обаянiе, если Джеффрей найдётъ смерть не въ ея объятiяхъ; и, наконецъ, въ это страшное мгновенiе рушился шестнадцатый этажъ, тотъ чердакъ его отцовъ, на которомъ онъ родился - и бледная Эдина содрогнулась отъ сотрясенiя. Улицы усыпались листами бумаги, белоснежный цветъ которыхъ выражалъ бледность, покрывавшую его храброе лицо, между-темъ какъ весь Канонгетъ наводнился чернильными потоками, воспроизводившими своимъ цветомъ чистоту его души - и все справедливо видели въ этихъ двухъ явленiяхъ соединенiе двухъ эмблемъ его доблестнаго духа. Но богиня Каледонiи воспарила надъ полемъ битвы и спасла Джеффрея отъ ярости Мура; она вынула изъ обоихъ пистолетовъ мстительный свинецъ и поспешила снова поместить его въ мозгъ своего любимца - и этотъ мозгъ воспринялъ его въ себя подъ влiянiемъ магнетической силы, какъ Даная восприняла золотой дождь, и, чувствуя въ себе присутствiе такой тяжести, воображаетъ себя драгоценнымъ рудникомъ. "Мой сынъ! - воскликнула богиня - да умолкнетъ въ тебе навсегда жажда крови! Оставь пистолетъ и возьмись снова за перо; председательствуй въ области политики и поэзiи, будь гордостью твоей родины и руководителемъ Британiи. До-техъ-поръ, пока безмозглые сыны Альбiона будутъ позволять водить себя за носъ и шотландскiй вкусъ не перестанетъ управлять англiйскимъ остроумiемъ - ты будешь царствовать безпрепятственно и безмятежно, и никто не посмеетъ призывать имя твоё всуе. Смотри, вотъ избранная свита, которая явится исполнительницею твоихъ плановъ и признаетъ тебя главою критическаго клана. Впереди сеноядной фаланги крадется такъ-путешественникъ, афинянинъ Абердинъ {Георгъ Гамильтонъ-Гордонъ, четвёртый графъ Абердинъ, авторъ архитектурнаго сочиненiя, подъ заглавiемъ: "Вопросы о принципахъ красоты въ греческой архитектуре".}; Гербертъ {Гербертъ, братъ графа Карнарвона, известенъ какъ переводчикъ "Исландскихъ Сагъ".} вооружится молоткомъ Тора, за что ты, изъ благодарности, будешь отъ поры до времени восхвалять его деревянные стихи; сладенькiй Сидней {Преподобный Сидней Смитъ, каноникъ собора св. Павла въ Лондоне, предполагаемый авторъ "Писемъ Петра Пимлея" и другихъ анонимныхъ критическихъ статей. Подъ своимъ же именемъ онъ издалъ всего одинъ томъ своихъ проповедей.} тоже станетъ добиваться чести попасть на твои горькiя страницы, а къ нему присоединится и классикъ Галламъ {Галламъ - известный писатель, авторъ книги "Среднiе Века" и "Конституцiонной Исторiи Англiи".}, столь знаменитый своими познанiями въ греческомъ языке; Скоттъ, можетъ-быть, тоже не откажетъ тебе въ своёмъ имени и влiянiи, а негодяй Пиллансъ {Пиллансъ - былъ учителемъ въ Итоне и, впоследствiи, ректоромъ и профессоромъ Эдинбургскаго университета.} станетъ чернить своихъ друзей и, въ заключенiе, горемычный жрецъ Талiи, Лаыбъ, самъ проклятый адомъ, адски станетъ проклинать другихъ. Да гремитъ повсюду твоё имя! да не противится ничто твоей славе! Пиры Голланда будутъ вознаграждать каждый трудъ твой, а благодарная Британiя не перестанетъ воздавать должную хвалу лакеямъ Голланда и врагамъ всякаго знанiя. Но советую тебе, прежде чемъ следующiй нумеръ твоего "Обозренiя" вылетитъ въ светъ на шафранно-голубыхъ своихъ крыльяхъ, советую принять меры, чтобы обломъ Брумъ {Генри Брумъ, знаменитый ораторъ и авторъ "Историческихъ очерковъ государственныхъ людей въ царствованiе Георга III" и многихъ статей въ "Эдинбургскомъ Обозренiи".} не повредилъ сбыту твоихъ книжекъ и не превратилъ мясо въ овсяный кисель, а цветную капусту - въ простую." И, произнеся эту речь, богиня въ коротенькой юбочке поцеловала сына и исчезла въ шотландскомъ тумане.

Благоденствуй же, Джеффрей, самый ярый изъ всей этой шайки - ты, котораго Шотландiя утучняетъ своими распаляющими зернами! Каковы бы ни были благословенiя, сыплющiяся на неподдельнаго Скотта - тебе выпала на долю двойная слава. Для тебя Эдина срываетъ свои вечернiе цветы и, разсыпая ихъ по твоимъ милымъ книжкамъ, возвышаетъ прелесть твоего изданiя ихъ запахомъ и цветомъ: первый - пропитываетъ ароматомъ страницы, второй - золотитъ обложку. И - смотри! - целомудренная нимфа Итчъ, распаляемая любовью, забываетъ всё на свете, прилепляется къ одному тебе и, слишкомъ несправедливая ко всемъ остальнымъ поэтамъ, наслаждается твоею особой и вдохновляетъ твоё перо!

"Абидосская Невеста".} Было бы съ моей стороны слишкомъ жестоко упомянуть о твоихъ прихлебателяхъ и забыть тебя самого, тебя съ твоимъ вечнымъ спутникомъ, Генрихомъ Петти {Лордъ Генрихъ Петти - впоследствiи маркизъ Лансдоунъ.}, главнымъ ловчимъ всей этой своры. Хвала пирамъ, даваемымъ въ чертогахъ Голлаида, где шотландцы упитываютъ себя, а критики могутъ пьянствовать, сколько душе угодно! Долго, долго ещё Грубъ-Стритская братiя будетъ трапезовать подъ этою гостепрiимною крышей, вдали отъ всехъ непосвящённыхъ! Вотъ, напримеръ, честный Галламъ кладётъ въ сторону свою вилку, снова берётся за перо, разбираетъ произведенiе его сiятельства и, исполненный благодарности за лакомства, лежащiя на его тарелке, объявляетъ, что его патронъ умеетъ по-крайней-мере переводить {Лордъ Голландъ перевёлъ въ молодости несколько сценъ изъ некоторыхъ трагедiй Лопе-де-Вега, а впоследствiи - 28-ю песнь "Неистоваго Орланда" Арiоста.}. Дунденъ! Восторгайся, глядя на твоихъ детей! Они пишутъ, чтобъ насыщать чрево, и насыщаютъ чрево, потому-что пишутъ. Но, изъ опасенiя, чтобъ эти господа, разгорячасъ необычными возлiянiями, не выпустили какъ-нибудь въ печать какую-нибудь пламенную мысль и не заставили зарумяниться щёчки читательницы, миледи взбиваетъ пену въ каждой рецензiи, разливаетъ по страницамъ благоуханiе своей чистой души, исправляетъ все ошибки и проводитъ всё сквозь очистительное горнило.

Теперь наступилъ черёдъ драматической поэзiи. О, пёстрое зрелище! Какiя драгоценныя сцены представляются изумлённымъ глазамъ. Каламбуры, принцъ, засаженный въ бочку {Въ то время, когда писалась эта сатира, Теодоръ Гукъ былъ почти мальчикъ. Впоследствiи же онъ прiобрелъ почётную известность своими романами.}, безсмыслица Дибдина {Пантомима "Mother Goose" Дибдина имела большой успехъ на Ковентгарденскомъ театре.} - и мы вполне удовлетворены: больше намъ ничего не надо! Рошiоманiя, благодаря Бога, прошла, и актёры, въ истинномъ смысле этого слова, снова появляются на подмосткахъ; по къ чему служатъ ихъ тщетныя усилiя нравиться публике, когда англiйскiе критики терпятъ подобныя пьэсы, когда Рейнольдсъ то и дело стреляетъ своими "тысяча чертей!" и "дьяволъ тебя задави!" и "плевать мне на всё!" и смешиваетъ здравый смыслъ съ самыми нездравыми плоскостями, когда "Мiръ" Кенни {Упоминаемый здесь Кенни прiобрелъ впоследствiи известность, какъ драматическiй писатель.} - ахъ, куда девалось остроумiе Кенни? - нагоняетъ тоску на раёкъ и убаюкиваетъ зевающiй партеръ, когда, наконецъ, "Каратачъ" Бомона перекраиваютъ воровскимъ образомъ въ трагедiю, въ которой есть всё, кроме человеческихъ словъ? {Томасъ Шериданъ, сынъ известнаго писателя, будучи директоромъ Дрюриленскаго театра, исключилъ изъ одной трагедiи дiалоги.} Кто, глядя на всю эту безумную чепуху, можетъ не скорбеть о позорномъ упадке нашей прославленной сцены? О, Господи! неужели же нетъ более ни свете ни чувства стыда, ни дарованiй? Неужели не осталось у насъ ни одного достойнаго поэта? Да, ни одного! Проснись, Джоржъ Кольманъ {Байронъ очень высоко ценилъ весёлость Георга Кольмана.}. Проснись, Кумберландъ {Ричардъ Кумберландъ известенъ, какъ авторъ "Остиндца", "Наблюдателя" и весьма интересной автобiографiи. Умеръ въ 1611 году.}. Ударьте въ набатъ! Заставьте тупоумiе задрожать отъ страха! О, Шериданъ! Если что-нибудь можетъ заставить тебя взяться за перо, водвори снова комедiю на ея престоле! прогони паясничество германской школы! предоставь новыхъ Пизарро бездарнымъ переводчикамъ! напиши классическую драму, какъ последнее твоё завещанiе нашему времени, и преобразуй сцену! Боги! Ужели глупость будетъ ещё долго поднимать голову на техъ самыхъ подмосткахъ, на которыхъ некогда выступалъ Гаррикъ и ныне выступаетъ Сиддонсъ? Ужели комедiя будетъ долго ещё ходить на нихъ въ маске площадного фарса, а Гукъ - прятать своихъ героевъ въ бочки? Ужели опытные режиссёры не перестанутъ угощать насъ безконечными фабрикацiями Шерри, Скеффингтона и Гуза, между-темъ какъ Шекспиръ, Отвей, Массингеръ будутъ оставаться въ забвенiи и гнить на полкахъ или покрываться плесенью въ шкапахъ. Смотрите, съ какимъ пафосомъ наши газеты превозносятъ этихъ новыхъ претендентовъ на аттическую славу! Пусть встаютъ и гневно угрожаютъ мрачныя привиденiя Льюиса - это не мешаетъ Скеффингтону и Гузу разделять между собою лавровые венки. И действительно, великiй Скеффингтонъ имеетъ полное право на наши восхваленiя: ведь это человекъ, одинаково знаменитый и по своимъ костюмамъ, и по своимъ пьэсамъ-скелетамъ; ведь его генiй никогда не ограничивается служенiемъ весёлымъ вымысламъ Гринвуда {Гринвудъ - современный Байрону декораторъ Дрюриленскаго театра.}, не засыпаетъ съ "Спящими Красавицами", но отъ поры до времени проносится громовыми раскатами въ теченiи пяти шутовскихъ действiй. А въ это время бедный Джонъ-Булль, точно одуревъ отъ изумленiя, глазеетъ на эти сцены, решительно не понимая, кой чёртъ это всё значитъ; но такъ-какъ несколько рукъ, получивъ за-то денежную мзду, аплодируютъ, то и Джонъ, чтобы не уснуть какъ-нибудь невзначай, тоже рукоплещетъ.

къ тупоумiю, что боитесь произнести слово осужденiя? Я не виню, право, нашу теперешнюю знать за-то, что она внимательно изучаетъ все гримасы Нальди, съ улыбкою смотритъ на шутовство итальянскихъ комедьянтовъ и поклоняется панталонамъ Каталани: что жь ей делать, когда на ея собственной, родной сцене всё остроумiе ограничивается каламбурами, а весь юморъ - гримасничаньемъ!

Что жь! Пусть Италiя, мастерица на всевозможные способы утончать нравы и обычаи, но, въ то же время, развращать сердца - пусть она, наводняя нашъ городъ своими туземными ухищренiями, санкцiонируетъ порокъ и прогоняетъ всякое общественное приличiе; пусть замужнiя распутницы замираютъ, глядя на Деге, красивыя формы котораго обещаютъ имъ столько восторговъ; пусть Гайтонъ восхищаетъ своими прыжками седыхъ маркизовъ и молокососовъ-герцоговъ; пусть высокородные развратники пожираютъ глазами бойкую Прель, стройные члены которой презрительно сбрасываютъ съ себя всякiе покровы; пусть Анджiолини выставляетъ на-показъ свою белоснежную грудь, красиво вскидываетъ белыя руки и вытягиваетъ вперёдъ гибкую ножку; пусть Коллини чаруетъ зрителей любовными руладами, вылетающими изъ чуднаго горла - пусть совершаются все эти вещи, и, глядя на нихъ, не обнажайте карательныхъ мечей, вы, истребители нашихъ пороковъ; вы, святые реформаторы; вы, для спасенiя нашихъ грешныхъ душъ, приказывающiе, чтобы по воскресеньямъ не ценились пивныя кружки и оставались въ бездействiи бритвы цирюльниковъ; вы, свидетельствующiе неоткупоренными бутылками и небритыми бородами о вашемъ священномъ чествованiи дня субботняго.

это было улажено ихъ общими друзьями.} - патронъ и прiютъ порока и сумасбродства! Вотъ онъ, этотъ гордый дворецъ, этотъ священный храмъ славы! Онъ открываетъ настежь свои двери для пёстрой толпы, и вы видите впереди ея нашего современнаго Петронiя, распорядителя всехъ забавъ и удовольствiй! Наёмные эвнухи, гесперiйскiе хоры, нежная лютня, кротко-сладострастная лира, итальянскiя песня и французскiе танцы, полночныя оргiя и бешеное увлеченiе, улыбки красавицъ и разливное море вина - всё соединилось здесь къ услугамъ хлыщей, дураковъ, игроковъ, мошенниковъ и лордовъ; все вкусы здесь удовлетворены. Комусъ не запрещаетъ ничего - ни шампанскаго, ни костей, ни музыки, ни жены вашего соседа! Не говорите намъ, вы, голодающiе сыны торговли, о бедственныхъ раззоренiяхъ, которыми вы одолжены самимъ себе! Для любимцевъ фортуны солнце роскоши сiяетъ всеми своими лучами, и о бедности они вспоминаютъ только тогда, когда она является передъ ними "en masque" - когда какой-нибудь недавно выскочившiй въ знать осёлъ замаскируется нищимъ, копируя своего дедушку! Но вотъ занавесъ опустился, весёлый маскарадъ кончился и зрители въ свою очередь сделались действующими лицами. Вотъ плывутъ вокругъ комнаты богатыя вдовицы; вотъ полуголыя барышни скачутъ въ вихре вальса. Первыя подвигаются величественною вереницею, вторыя доказываютъ лёгкость и свободу своихъ членовъ. Те, для обольщенiя молодцоватыхъ сыновъ Ирландiи, исправляютъ, съ помощiю искусства, прелести, которыхъ не пощадила природа; эти устремляютъ свой полётъ на ловлю мужей и не оставляютъ себе на брачную ночь ничего новаго.

О, блаженные прiюты гнусности и приволья, где забывается всё, кроме искусства нравиться, где каждая девица можетъ на свободе предаваться игривымъ мыслямъ, а каждый юноша - обучать новымъ любовнымъ системамъ или самому брать уроки въ нихъ! Здесь весёлый парень, только-что вернувшiйся изъ Испанiи, срезываетъ колоду картъ или пытаетъ счастiе въ кости. Вотъ оне брошены - выпало семь; что жь такое! Тысячу на следующiй ударъ! А если, взбешенный потерею, ты начнёшь чувствовать, что жизнь становится тебе въ тягость и все твои надежды и желанiя погибаютъ - вотъ тебе пистолетъ Поуэлл, чтобъ разделаться съ жизнью, или, что ещё прiятнее, женитьба на Паджетъ! Во всякомъ случае, достойное завершенiе человеческой жизни, начатой безумно и окончившейся позорно! Около твоего смертнаго одра будутъ стоять только наёмники; только они будутъ обмывать твои кровавыя раны и следить за твоимъ последнимъ дыханiемъ. Осмеянный клеветниками, забытый всеми, несчастная жертва шумнаго пьянства, ты проживёшь, какъ Клодiусъ и умрёшь, какъ Фалькландъ! {Лордъ Фалькландъ былъ убитъ на дуэли Поуэлемъ въ 1809 году. Лордъ Байронъ очень любилъ его и доказалъ своё расположенiе къ нему заботами объ его вдове и детяхъ, несмотря на то. что самъ былъ въ это время въ весьма стеснённомъ положенiи.} Истина! Создай какого-нибудь истиннаго поэта и направь его руку такъ, чтобъ она выгнала эту язву изъ нашего отечества. Даже я, самый ветренный изъ этой оглашенной толпы, умеющiй очень хорошо понимать добро и делать зло, свободный отъ всякой опеки въ томъ возрасте, когда щитъ разума не прикрываетъ насъ, пробивающiйся сквозь безчисленную армiю страстей, побывавшiй на всехъ тропинкахъ обольстительныхъ наслажденiй и на каждой изъ нихъ сбивавшiйся съ дороги - даже я долженъ возвысить голосъ, даже я сознаю, что подобныя явленiя, подобные люди разрушаютъ общественное благо. Какой-нибудь добрый и строгiй прiятель скажетъ, можетъ-быть, мне: "Да чемъ же лучше ихъ ты, сумасшедшiй?" Все мои собратья-кутилы улыбнутся, увидя такое чудо - превращенiе моей особы въ моралиста. Пускай! Когда поэтъ, исполненный строгой добродетели, напримеръ Джиффордъ, выступитъ съ карательною песнью, тогда навеки заснётъ моё перо и голосъ мой будетъ раздаваться только для того, чтобы радостно приветствовать его - да, радостно воздать ему слабую дань моего уваженiя, хотя бичъ добродетели упадетъ и на меня.

Что же касается мелкой рыбки, копошащейся на дне, начиная отъ болвана Гафиза и кончая простакомъ Боульсомъ - то къ чему стали бы мы вызывать эту мелюзгу изъ ея мрачныхъ притоновъ въ Сенъ-Джильзе или Тоттенгаме, или - такъ-какъ некоторые господа высшаго света тоже дерзаютъ царапать стихи - изъ Бондъ-Стрита и Сквера? Если персоны, задающiя въ свете тонъ, печатаютъ свои безвредныя песни, которыя поступали бы гораздо благоразумнее, если бы скрывались отъ глазъ публики - какая въ томъ беда? Пусть, на зло всемъ карликамъ-критикамъ, сэръ Т..... читаетъ свои стансы самому себе; пусть Мильсъ Андрюсъ {Мильсъ Петеръ Андрюсъ, членъ парламента, полковникъ волонтёровъ, владелецъ пороговаго завода въ Дартфорде, авторъ множества фарсовъ, прологовъ и эпилоговъ, и одинъ изъ героевъ "Бевiады" Джиффорда. Умеръ въ 1814 году.} продолжаетъ испытывать свою силу въ куплетахъ и жить въ прологахъ, хотя драмы его все умираютъ - изъ-за чего станемъ мы мешать этому? Что лорды тоже попадаютъ въ поэты - это иногда случается, и пэра, который обучёнъ грамоте, всё-таки нельзя не похвалить. Но, ахъ! если бы изящный вкусъ или здравый смыслъ царилъ въ наше время, кто согласился бы сделаться обладателемъ какъ титуловъ, такъ и стиховъ этихъ господъ? Роскоммонъ! Шеффильдъ! Вы исчезли съ вашими дарованiями, и лавровый венокъ не "украситъ уже ни чью знатную голову! Никакая муза не будетъ уже приветливо улыбаться паралитическому нытью Карлэйля. Когда наивный школьникъ слагаетъ свои детскiя песни, ему прощаются эти скоропреходящiя глупости; но можно ли относиться съ снисхожденiемъ къ безконечному стихоплетенiю старца, стихи котораго становятся всё хуже я хуже по мере того, какъ голова седеетъ всё более и более? Сколько разнородныхъ почестей украшаютъ благороднаго пэра? Лордъ, рифмоплётъ, petit-maitre, памфлетистъ! Однехъ ньзсъ его, нелепыхъ въ дни юности автора, совсемъ безсмысленныхъ въ его преклонные годы, было бы достаточно, чтобы совсемъ погубить нашу падающую сцену; но антрепренёры закричали наконецъ: "нетъ, довольно!" и перестали подносить зрителямъ эти трагическiя микстуры. Но пусть его сiятельство смеётся надъ нашимъ сужденiемъ и переплетаетъ свои произведенiя въ родственную имъ телячью кожу! Да, благородный лордъ, сорвите этотъ переплётъ изъ блестящаго сафьяна и покройте телячьею кожею ваши забавныя страницы.

угрызенiя совести, вашу многочисленную братью. Продолжайте изливать ваше продажное озлобленiе на "все таланты"; нищета служитъ вамъ оправданiемъ, жалость прiютила васъ подъ своё крылышко. Пусть плачевныя излiянiя наши въ честь Фокса составляютъ угощенiе всему вашему сброду и пусть "Плащъ Мельвиля" тоже служитъ вамъ покровомъ! Одна и та же Лета ожидаетъ всехъ этихъ горемычныхъ бардовъ, я - миръ вашему праху! Это лучшая награда для васъ. Только та мерзкая слава, которую доставляетъ "Дунцiада", могла позволить вашимъ стихамъ прожить долее одного утра, но теперь ваши эфемерные труды уже окончены и снятъ сномъ праведнымъ съ более громкими именами. Далека также отъ нея мысль предавать осмеянiю арлекинскую прозу милой Розы, стихотворенiя которой, верный отголосокъ ея души, ставятъ втупикъ самаго понятливаго читателя. Хотя поэты школы Круски уже перестали наполнять страницы нашихъ журналовъ, но вокругъ ихъ столбцовъ продолжаются ещё схватки несколькихъ отсталыхъ изъ этого войска, еще недавно бывшаго подъ предводительствомъ Белля: хнычетъ по-прежнему Матильда, визжитъ Гафизъ, и не перестаютъ но временамъ появляться метафоры Мерри, прикованныя къ подписи: О. P. Q.

касается дамъ, восхищавшихся, но словамъ Байрона, его стихами, то во главе ихъ стояла миссъ Мильбавкъ, впоследствiи супруга Байрона.} берётся за перо, более тупое, чемъ его шило, убегаетъ изъ своей лавчонки, забываетъ свои сапоги, оставляетъ Св. Криспина и начинаетъ тачать обувь на музъ - Господи, какъ таращитъ глаза толпа, какъ рукоплещетъ масса, какъ усердно читаютъ барыни, какъ восхваляютъ литераторы! Пусть какой-нибудь злой языкъ попробуетъ подшутить, посмеяться надъ нимъ - сейчасъ скажутъ, что это ничто иное, какъ злобная зависть: разве светъ не самый лучшiй судья въ этомъ деле? Коли столько остроумцевъ хвалятъ ваши стихи - стало-быть, вы человекъ генiальный, а тутъ ещё Капель Лофтъ {Капель-Лофтъ - есть имя покровителя молодого поэта Блумфильда, заставившаго обратить на него вниманiе издателей и публики. Впрочемъ, это покровительство не помешало несчастному поэту умереть въ 1823 году въ крайней бедности.} объявляетъ, что это чудо что такое! Скорее же, вы, счастливыя дети безполезнаго ремесла, вы, поселяне, бросайте свой плугъ, бросайте ненужный заступъ! Смотрите - вотъ Борнсъ {Робертъ Борнсъ - народный шотландскiй поэтъ, авторъ "Весёлыхъ нищихъ", "Тома О'Шентсра" и "Субботняго вечера поселянина". Умеръ въ 1796 году.} и Блумфильдъ, а вотъ и человекъ ещё познаменитее ихъ, Джиффордъ! Родились они подъ неблагопрiятною звездою, оставили работы рабскаго сословiя, пошли наперекоръ бурямъ и победили судьбу. Отчего же и вамъ не поступать точно такъ-же? Если Фебъ улыбался тебе, Блумфильдъ, отчего бы не улыбнуться ему и брату Натану? И братъ Натанъ одержимъ если не вдохновенiемъ, то манiею рифмоплётства; и его умъ помутился, хотя не отъ поэтическаго одушевленiя. И теперь стоитъ любому крестьянину окончить своё земное странствiе, любому лугу украситься заборомъ - въ честь этихъ событiй тотчасъ же зазвучитъ ода. Что жь! Если утонченная образованность до такой степени возлюбила сыновъ Британiи и такъ благодатно распространяется по нашему дорогому острову - не мешайте поэзiя процветать: пусть она господствуетъ везде, какъ въ сельскихъ, такъ и фабричныхъ душахъ! Продолжайте нетъ, о вы, гармоническiе сапожники! Изготовляйте въ одно и то же время башмакъ и стихотворенiе! Ваша работа очутится въ рукахъ красавицъ, а ваши сонеты поправятся имъ, а можетъ-быть и ваша обувь. Да тщеславятся наши ткачи {Намёкъ на книгу: "Воспоминанiя Стаффордскаго ткача".} присутствiемъ въ нихъ пиндарическаго вдохновенiя! да будутъ стихотворенiя портныхъ длиннее ихъ счётовъ. Светскiе щёголи не оставятъ безъ возмездiя эти излiянiя и будутъ платить за стихи своихъ портныхъ - когда захотятъ платить за свои костюмы.

Теперь, когда я отдалъ должную дань персонамъ знаменитымъ, позвольте обратиться къ вамъ, непризнанные генiи! Продолжай творить, о Кэмбель! {Томасъ Кэмбелль - известный англiйскiй поэтъ, авторъ дидактической поэмы "Радостей Надежды" и многихъ другихъ поэтическихъ произведенiй. Умеръ въ 1843 году.} дай волю своему дарованiю! Ужь если ты отречёшься отъ надежды на успехъ, то кто же посмеетъ питать её? А ты, мелодическiй Роджерсъ {Роджерсъ - известный англiйскiй поэтъ, авторъ дидактической поэмы "Радости Воспоминанiя" и разсказа "Плаванiе Колумба". Умеръ въ 1855 году.}, проснись, наконецъ, воскреси отрадное воспоминанiе о прошедшемъ! Воспрянь! Пусть это воспоминанiе снова вдохновитъ тебя! пусть оно извлечётъ изъ твоей священной лиры прежнiе звуки ея! Водвори снова Аполлона въ его опустевшемъ царстве! возстанови честь твоей страны и твою собственную! Какъ! неужели покинутой поэзiи суждено вечно плакать надъ могилою, въ которой почiетъ честный Боунеръ съ ея последними надеждами, и только по временамъ отходить отъ. этой холодной насыпи, чтобы украшать цветами землю, покрывающую ея певца, Борнса? Нетъ! Хотя презренiе заклеймило незаконныхъ детей поэзiи, эту породу, которая строчитъ стихи вследствiе своего тупоумiя или изъ-за насущнаго хлеба; но поэзiя всё-таки можетъ ещё гордиться достойными детьми, которые, не прибегая къ ложному сентиментализму, глубоко трогаютъ, потому-что чувствуютъ - какъ пишутъ, и пишутъ - какъ чувствуютъ. Беру въ свидетели васъ, Джиффордъ, Сотби {Сотби - авторъ несколькихъ оригинальныхъ поэмъ и переводчикъ "Иллiады Гомера" и "Георгинъ" Виргилiя. Умеръ въ 1884 году.} и Макнэйль! {Макнэйль - авторъ несколькихъ поэмъ, пользовавшихся въ своё время большою известностью. Умеръ въ 1818 году.}

"Отчего дремлетъ Джиффордъ?" спрашивали уже однажды. Отчего дремлетъ Джиффордъ? спросимъ мы снова. Разве не осталось нелепостей для его карающаго пера? Разве перевелись дураки, спины которыхъ требуютъ бича? Разве уничтожились все грехи, достойные сатиры поэта? Разве колоссальный порокъ не расхаживаетъ гордо по всемъ нашимъ улицамъ? И неужели наши пэры и принцы, продолжай идти по дороге распутства, будутъ по-прежнему взбегать кары закона и гневнаго осужденiя музы? Неужели въ грядущихъ временахъ они не будутъ блистать зловещимъ светомъ, какъ вечные малки совершившихся преступленiй? Проснись же, Джиффордъ, исполни своё обещанiе, исправь дурныхъ людей или, по крайней мере, заставь ихъ покраснеть отъ стыда!

Несчастный Уайтъ! {Генри Кэркъ-Уайтъ - молодой поэтъ, подававшiй большiя надежды, но умершiй въ 1806 году въ Кембридже вследствiе слишкомъ усиленныхъ занятiй. Соути написалъ его бiографiю.} Жизнь твоя только-что расцвела и твоя молодая муза только-что расправила свои бодрыя крылья, когда разрушительница-смерть разбила эту лиру, изъ которой вылетали такiе безсмертные звуки! О, какое благородное сердце погибло, когда наука сама убила своего любимаго сына! Да, она слишкомъ щедро давала тебе всё, къ чему ты стремился, она посеяла семена, но смерть погубила плодъ. Твой собственный генiй нанёсъ тебе последнiй ударъ и растравилъ рану, которая свела тебя въ могилу. Такъ раненый орёлъ, упавшiй въ долину для того, чтобы никогда больше не парить въ облакахъ, видитъ собственныя перья свои на роковой стреле, пронзившей его сердце. Мучительны его страданiя, но мучительнее сознанiе, что онъ самъ выростилъ эти перья, окрылившiя смертоносную сталь. Когда-то они согревали его гнездо, теперь они наполнены последними каплями жизни, заструившимися изъ его окровавленной груди.

пишущiе стихи, да и вообще пишущiе, боятся рокового для генiальной натуры слова: собыдённый, избитый"; но нетъ сомненiя и въ томъ, что действительность иногда сообщаетъ поэту благороднейшее пламя своё и увеличиваетъ прелесть стиховъ, вдохновлённыхъ ею. Пусть Краббъ, во имя добродетели, докажетъ справедливость этого мненiя - Краббъ {Джорджъ Краббъ - известный англiйскiй поэтъ, авторъ "Приходскихъ Списковъ", "Деревни" и "Местечка". Умеръ въ 1832 году.}, самый верный изобразитель природы и, въ то же время, самый лучшiй.

Дадимъ здесь же место талантливому Ши {Мистеръ Ши, впоследствiи сэръ Мартинъ Ши, авторъ "Элементовъ Искусства" и президентъ королевской академiи.}, который съ одинаковою грацiею действуетъ перомъ и кистью, рука котораго, управляемая двумя братскими художествами, или магически оживляетъ полотно, или заставляетъ лёгкiя рифмы струиться гармоническими волнами. Почесть, вдвойне заслуженная, украшаетъ соперника поэтовъ и друга живописцевъ.

Блаженъ человекъ, дерзающiй входить въ те рощи, где стояла колыбель новорождённыхъ музъ, блаженъ тотъ, чьи ноги попирали, а глаза видели землю, воспитавшую столькихъ сыновей песнопенiя и войны и надъ которою слава паритъ до-сихъ-поръ, какъ надъ своей родиной, своимъ милымъ ахейскимъ берегомъ! Но вдвойне блаженъ тотъ, чьё сердце переполнено священнымъ сочувствiемъ къ этимъ классическимъ местамъ - тотъ, кто подымаетъ завесу давно-минувшихъ вековъ и смотритъ на ихъ развалины очами поэта! Райтъ, {Райтъ - генеральный консулъ на Іоническихъ островахъ и авторъ поэмы "Horae Ionicae".} тебе выпала счастливая доля и увидеть эти славные берега, и воспеть ихъ - и, конечно, не какая-нибудь дюжинная муза вдохновила твоё перо для прославленiя страны боговъ и богоподобныхъ людей.

А вы, компаньоны-поэты {Подъ именемъ компаньоновъ-поэтовъ здесь следуетъ разуметь Роберта Блайда и Мериваля, издавшихъ вместе "Извлеченiя изъ Греческой Антологiи".}, выведшiе на светъ сокровища, остававшiяся такъ долго скрытыми отъ глазъ новаго поколенiя - вы. соединявшiе ваши изящные вкусы для сплетенiя венка, въ которомъ аттическiе цветы разливаютъ эоническiя благоуханiя, и воспользовавшiеся этими чудными ароматами для возвышенiя прелести вашего родного языка, оставьте теперь эти заимствованные, хотя сладкiе, звуки, такъ чудесно воскресавшiе у насъ славный духъ греческой музы, отложите въ сторону лиру ахейскую и ударьте по струнамъ своей собственной.

стихи, чарующаго взоры, но утомляющаго слухъ своими позолоченными кимвалами, более красивыми, чемъ гармонически-звучными. Одно время они могли затьмевать своимъ блескомъ простую лиру, но теперь истрепались, обнажили свою природную медь - и весь рой порхающихъ сильфовъ автора расплылся въ реторическихъ уподобленiяхъ и трескучемъ наборе словъ. Бегите этого образца и пусть его мишурныя украшенiя умрутъ вместе съ нимъ: фальшивый блескъ привлекаетъ взоры, но отъ него больно глазамъ.

съ Ллойдомъ, томъ поэмъ. Умеръ въ 1886 году.} и Ллойду {Ллойдъ - авторъ несколькихъ поэмъ и романовъ и переводчикъ трагедiй Альфiери.} чудесною гармонiею. Пусть... Но остановись, моя муза! не берись учить тому, что далеко, далеко превышаетъ твои скромныя познанiя! Врождённый талантъ укажетъ этимъ певцамъ надлежащiй путь и вознесётъ мелодическiе звуки ихъ къ небу!

И ты, Скоттъ, предоставь уличнымъ минестрелямъ воспевать дикiе ужасы пограничныхъ войнъ, предоставь другимъ строчить тощiе стихи изъ-за денегъ, и помни, что истинный талантъ въ себе самомъ отыскиваетъ вдохновенiе. Пусть поётъ, сколько душе угодно, Соути, хотя его плодовитая муза разрешается отъ бремени каждую весну множествомъ детей; пусть слагаетъ свои ребяческiе стихи неотёсанный Вордсвортъ; пусть убаюкиваетъ грудныхъ младенцевъ его собратъ Кольриджъ; пусть устрашаетъ слушателей своими зловещими привиденiями фабрикантъ всякихъ ужасовъ Льюисъ; пусть воздыхаетъ Муръ; пусть обкрадываетъ Мура Странгфордъ, клянясь, что всё это онъ заимствуетъ у Камоэнса; пусть ковыляетъ Гайлей, бредетъ Монгемери и поётъ нелепые куплеты юродивый Грамъ; пусть обтачиваетъ свои песни и хнычетъ до четырнадцатаго стиха сонетчикъ Боульсъ; пусть царапаютъ бумагу, пока смерть не избавитъ насъ отъ ихъ песнопенiй или пока здравый смыслъ не вступитъ снова въ свои права, Стоттъ, Карлэйль, Матильда и вся остальная братья Грубъ-Стрита или Гросвенорской площади; но тебе, обладающему дарованiемъ, которое не нуждается ни въ какихъ восхваленiяхъ, тебе следуетъ предоставить фабрикацiю вздорныхъ стиховъ жалкимъ бумагомаракамъ; голосъ твоей родины, голосъ девяти музъ требуютъ священной арфы - и эта арфа въ твоихъ рукахъ. Скажи, разве въ летописяхъ Каледонiи не найдётся воспоминанiй о подвигахъ более благородныхъ, чемъ гнусныя проделки клана воровъ и мошенниковъ, которые самыми лучшими изъ своихъ деянiй унижаютъ названiе человека, или чемъ мрачныя штуки Мармiона, годныя только для шервудовскихъ сказокъ о Робине Гуде? Шотландiя, гордись твоимъ роднымъ поэтомъ, и пусть твоя похвала будетъ для него первою, лучшею наградой! Но не съ одною тобою должно жить его имя: оно имеетъ право на всемiрную славу, оно переживётъ, можетъ-быть, самый Альбiонъ, и носящiй его будетъ разсказывать грядущимъ поколенiямъ, чемъ была некогда эта страна, будетъ вещать объ ея минувшей славе, возстановлять ея честь въ то время, когда отъ нея не останется ничего, кроме развалинъ!

Но стоитъ-ли поэту пламенно стремиться къ победе надъ веками, бороться съ могуществомъ времени. Безпрерывно возникаютъ новыя эры, безпрерывно одна нацiя сменяетъ другую, и воздухъ не перестаётъ оглашаться рукоплесканiями въ честь новыхъ победителей; прошло несколько поколенiй - и сыны ихъ забыли поэта и его песни. Такъ и въ наше время, на долю некогда любимыхъ поэтовъ не выпадаетъ ничего, кроме мимолётнаго упоминанiя смутно-знакомаго имени! Когда изъ громкой трубы славы вылетели все ея лучшiе звуки, эхо мало-по-малу тоже замолкаетъ, прославленiе, подобно фениксу на костре, разливаетъ свои благоуханiя, ярко вспыхиваетъ въ последнiй разъ и гаснетъ.

къ музе? Ахъ. нетъ! Она бежитъ отъ нихъ, даже не соблазняясь крупною Ситоновскою премiею, и несмотря на то, что типографщики соглашаются осквернять свои станки рифмованными стихами Гора {Преподобный Чарльзъ Джемсъ Горъ издалъ въ 1808 году поэму "Крушенiе Святого Павла", награждённую премiей.} и белыми - Гойля {Гойль - авторъ эпической поэмы въ тринадцати песняхъ "Исходъ", удостоенной премiи.}, но того Гойля, чья книжка, посвящённая висту, не нуждается, ни въ какихъ поэтическихъ украшенiяхъ для того, чтобы заставить насъ читать её. Вы, желающiе снискать почести Гранты, оседлайте для этого ея Пегаса, почтеннаго осла, вполне достойнаго своей прародительницы, Геликонъ которой ещё темнее и скучнее ея Кэма.

Тамъ Кларкъ {Кларкъ - авторъ многихъ поэмъ и "Исторiи похода въ Россiю".} постоянно тщится "нравиться" и забываетъ, что рифмоплётство не ведётъ къ полученiю университетской степени. Корча изъ себя сатирика, этотъ наёмный шутъ, этотъ ежемесячный фабрикантъ какого-нибудь грязнаго пасквиля, осуждённый, какъ последнiй изъ последнихъ, исполнять всякую чёрную работу и снабжать журналы фальшивыми новостями - посвящаетъ всю свою деятельность скандаламъ, будучи самъ живымъ пасквилемъ на человечество.

"Исторiи упадка и паденiя Римской Имперiи", императоръ Пробусъ переселилъ въ Кембриджъ-Шейръ отрядъ вандаловъ.}, гордость и, въ то же время, поруганiе науки. Ты до такой степени сталъ чуждъ Фебу, что не сделаешься лучше даже отъ стиховъ Годгсона {Годгсонъ - переводчикъ Ювенала и авторъ многихъ поэмъ.} или хуже отъ воспеванiй беднаго Гьюсона. Но тамъ, где прекрасная Изида катитъ более чистыя волны - тамъ очарованная муза любитъ погрузить своё тело въ эти струи - тамъ на зелёныхъ берегахъ она вьётъ зелёные венки, чтобы венчать ими поэтовъ, посещающихъ ея классическую рощу - тамъ въ душе Ричардса {Ричардсъ - авторъ поэмы "Первые Британцы".} проснулось вдохновенiе истиннаго поэта и современные британцы гордятся своими предками.

Если - никемъ не вызванный и не прошенный - я решился высказать моей родине то, что сыны ея знаютъ и безъ меня слишкомъ хорошо, то одно только пламенное сочувствiе къ ея чести заставило меня выступить противъ легiона идiотовъ, заражающихъ наше время. Ея почётное имя никогда не лишится справедливаго уваженiя, которымъ оно окружено, какъ имя страны, превосходящей всехъ свободою и более всехъ любимой музами. О, еслибы твои барды, Альбiонъ, старались соперничать съ тобою въ славе и становиться более достойными твоего имени! Чемъ были Афины въ науке, Римъ - въ военномъ могуществе, Тиръ - въ апогее своей славы - всё это соединилось теперь въ тебе, дорогая Англiя, самодержавная повелительница земли, прелестная царица океана! Но Римъ палъ, Афины лежатъ въ развалинахъ, гордые столбы Тира погребены подъ волнами моря... Подобно имъ можетъ когда-нибудь сокрушиться и твоя сила - и Британiя, этотъ оплотъ мiра, падётъ... Но я умолкаю, боясь испытать участь Кассандры, предсказанiямъ которой вняли уже тогда, когда было слишкомъ поздно. Перехожу въ менее торжественный тонъ, прося только твоихъ бардовъ сравниться въ славе съ тобою.

о здравомъ смысле, между-темъ, какъ сослуживцы Каннинга ненавидятъ его за умъ, а старая баба Портландъ сидитъ на месте Питта.

А теперь, прощай ещё разъ - прощай, прежде чемъ корабль, уносящiй меня отсюда, задрожитъ подъ дуновенiемъ попутнаго ветра! Глазамъ моимъ предстоитъ увидеть и берега Африки, и противоположныя имъ вершины Кальпе {Кальпе - старинное названiе Гибралтара.}, и минареты Стамбула; потомъ поплыву я въ родину красоты, где Каффъ одетъ въ величественныя скалы и увенчанъ чудными снегами. Но если мне суждено возвратиться, никакой искусительный станокъ не извлечётъ моихъ путевыхъ записокъ изъ портфеля. Пусть наши хлыщи, прiезжая домой изъ-за границы, спешатъ выпускать въ светъ свои дорожныя воспоминанiя; пусть Абердинъ и Эль джинъ гоняются за тенью славы въ областяхъ изящнаго искусства; пусть они безплодно кидаютъ тысячи на будто бы фидiевы изваянiя, плохiе памятники и обезображенные антики, и делаютъ изъ своихъ салоновъ открытый рынокъ для всехъ обломковъ художественныхъ произведенiй древности; пусть дилетанты разсказываютъ, сколько ихъ душе угодно, о троянскихъ башняхъ - я предоставляю топографiю неутомимому Джеллю, и, совершенно удовлетворённый, не буду более безпокоить слухъ публики - по крайней мере моею прозой.

И вотъ я спокойно дошелъ до конца моей работы, приготовленный къ негодованiю задетыхъ мною, оградивъ себя отъ эгоистическаго страха. Я никогда не отказывался признать моимъ это стихотворенiе, которое не навязывалось никому, но не оставалось въ неизвестности. Голосъ мой раздался вторично, хотя не такъ громко, я если на страницахъ не было моего имени, то я всё-таки никогда не отпирался отъ него. Теперь я разрываю покровъ - ату, собаки! Тотъ, на кого кидается ваша стая, спокойно ожидаетъ васъ, не смущаясь ни шумомъ и гамомъ Мельбурновскаго дома, ни гневомъ Ламба, ни супругою Голланда, ни безвредными пистолетами Джеффрея, ни яростью Галлама, ни здоровенными сынами Эдины и ихъ зажигательными страницами. Нашимъ парнямъ въ клеёнчатыхъ плащахъ тоже достанется порядкомъ - и они почувствуютъ, что сделаны не изъ "непромокаемой матерiи". Конечно, я не надеюсь выйдти изъ этой схватки совершенно здравымъ и невредимымъ, но мой победитель найдётъ во мне врага очень упорнаго. Выло время, когда ни одинъ жесткiй звукъ не вышелъ бы изъ этихъ губъ, которыя теперь точно пропитаны желчью; никакой глупецъ и никакая глупость не заставили бы меня въ ту пору презирать самыхъ мелкихъ тварей, ползавшихъ у моихъ ногъ. Но ныне, съ годами, я изменился, зачерствелъ - выучился думать и строго говорить правду, выучился смеяться надъ накрахмаленными приговорами критика, колесовать его на томъ самомъ колесе, которое онъ предназначилъ для меня, презрительно отталкивать плётку, которую хочетъ заставить меня поцеловать какой-нибудь жалкiй писака, и не заботиться - апплодируютъ или шикаютъ мне знать и чернь. Мои соперники-стихотворцы могутъ хмурить брови сколько имъ угодно - я тоже умею повалить любого рифмоплёта, и, хорошо вооруженный, бросаю перчатку шотландскимъ мародёрамъ и англiйскимъ дуракамъ.

несправедливо.