| Год: | 1818 |
| Категория: | Критическая статья |
| Связанные авторы: | Байрон Д. Г. (О ком идёт речь) |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Чайльд Гарольд. Русские переводы Байрона.
Русскiе переводы Байрона.
Чайльдъ-Гарольдъ.
Полный переводъ знаменитой поэмы появляется только въ 1860 годахъ. До того, несмотря на огромную известность "Чайльдъ-Гарольда", были переведены только небольшiе отрывки:
1) Пушкину принадлежитъ печатный починъ. Въ "Сыне Отечества" 1820 г., No 46, онъ поместилъ стихотворенiе подъ заглавiемъ "Элегiя". По указанiю П. Б. Анненкова, въ тетради, съ которой печаталось изданiе стихотворенiи Пушкина, вышедшее въ 1826 году, та же "Элегiя" была озаглавлена "Черное море" и имела эпиграфомъ начальныя слова прощальной песни "Чайльдъ-Гарольда"" - Good night, my native land. Въ печати, однако, нетъ ни эпиграфа, ни заглавiя, зато въ оглавленiи стихотворенiе названо "подражанiе Байрону". Теперь оно обыкновенно печатается подъ заглавiемъ "Погасло дневное светило".
"Подражанiе Байрону" - наиболее правильная характеристика стихотворенiя, написаннаго главнымъ образцомъ на мотивы "Прощанiя Чайльдъ-Гарольда". Одинъ стихъ:
Волнуйся подо мною, угрюмый океанъ
Почти целикомъ взятъ изъ 179й строфы IV песни:
Roll on, thon deep and dark blue Ocean roll!
* * *
Погасло дневное светило;
На море синее вечернiй палъ туманъ.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океанъ!
Я вижу берегъ отдаленный.
Земли полуденной волшебные края:
Съ волненьемъ и тоской туда стремлюся я,
И чувствую: въ очахъ родились слезы вновь;
Душа кипитъ и замираетъ;
Мечта знакомая вокругъ меня летаетъ;
Я вспомнилъ прежнихъ летъ безумную любовь.
И все, чемъ я страдалъ, и все, что сердцу мило,
Желанiй и надеждъ томительный обманъ...
Шуми, шуми послушное ветрило!
Волнуйся подо мной, угрюмый океанъ!
Лети, корабль, неси меня къ пределамъ дальнымъ
По грозной прихоти обманчивыхъ морей,
Но только не къ брегамъ печальнымъ
Туманной родины моей, страны, где пламенемъ страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежныя мне тайно улыбались,
Где рано въ буряхъ отцвела
Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.
Искатель новыхъ впечатленiй,
Я васъ бежалъ питомцы наслажденiй,
Минутной младости минутные друзья,
И вы, наперсницы порочныхъ заблужденiй,
Которымъ безъ любви я жертвовалъ собой,
Покоемъ, славою, свободой и душой
И вы забыты мной, изменницы младыя,
Подруги тайныя моей весны златыя,
И вы забыты мной... Но прежнихъ сердца ранъ,
Глубокихъ ранъ любви ничто не исцелило...
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океанъ!..
Черное море, 1820. Сентябрь.
2) Но собственно первымъ переводчикомъ "Чайльдъ-Гарольда" следуетъ считать Батюшкова, превосходно передавшаго CLXXVIII и CLXXIX строфы IV песни. Въ печати отрывокъ появился, и то не въ полномъ виде, только въ "Северныхъ Цветахъ" 1828 г., но сделанъ переводъ въ 1819 году. Батюшковъ по-англiйски не зналъ и, видимо, переводилъ по подстрочнику одного англичанина, съ которымъ познакомился въ 1819 году въ Неаполе.
Есть наслажденiе и въ дикости лесовъ.
Есть радость на приморскомъ бреге,
И есть гармонiя въ семъ говоре валовъ,
Дробящихся въ пустынномъ беге.
Для сердца ты всего дороже!
Съ тобой, владычица, привыкъ я забывать
И то, чемъ былъ, какъ былъ моложе,
И то, темъ ныне сталъ подъ холодомъ годовъ.
Тобою въ чувствахъ оживаю:
Ихъ выразилъ душа не знаетъ стройныхъ словъ,
И какъ молчать объ нихъ. не знаю.
Шуми же, ты, шуми, угрюмый океанъ!
Развалины на прахе строитъ
Минутный человекъ, сей суетный тиранъ,
Но море чемъ себе присвоитъ?
Трудися, созидай громады кораблей...
3) Ивану Козлову принадлежитъ рядъ полупереводовъ, полупеределокъ отдельныхъ местъ поэмы. Изъ нихъ особенная известность выпала на долю "Прощанiя Чайльдъ-Гарольда", названнаго переводчикомъ, какъ и въ подлиннике: "Добрая ночь" (появилось въ "Сев. Цветахъ" 1825 г.) Положенная на музыку, "Добрая ночь" пользовалась огромною популярностью не только въ обществе, но стала любимою народною песнью и до сихъ поръ распевается фабричными и мелкимъ городскимъ людомъ.
I.
Добрая ночь.
(Изъ "Чайльдъ-Гарольда" Байрона).
Прости, прости, мой край родной!
Ужъ скрылся ты въ волнахъ;
Играетъ въ парусахъ.
Ужъ тонутъ огненны лучи
Въ бездонной синеве...
Мой край родной, прости, прости!
Ночь добрая тебе!
Проснется день; его краса
Утешитъ Божiй светъ;
Увижу море, небеса,
А родины ужъ нетъ!
Отцовскiй домъ покинулъ я;
Травой онъ зарастетъ;
Собака верная моя
Выть станетъ у воротъ.
Ко мне, ко мне, мой пажъ младой!
Но ты дрожишь какъ листъ?
Иль страшенъ ревъ полны морской?
Иль ветра буйный свистъ?
Не плачь: корабль мой новъ; плыву
Ужъ я не въ первый разъ;
Не перегонитъ насъ.
"Не буйный ветръ страшитъ меня,
Не шумъ угрюмыхъ волнъ:
Но не дивись, сиръ Чальдъ, что я
Тоски сердечной полнъ!
Прощаться грустно было мне
Съ родимою, съ отцомъ;
Теперь надежда вся въ тебе
И въ друге... неземномъ.
Не скрылъ отецъ тоски своей,
Какъ сталъ благословлять;
Но доля матери моей -
День плакать, ночь не спать,--
Ты правъ, ты правъ, мой пажъ младой!
Какъ сметь винить тебя?
Съ твоей невинной простотой,
Ахъ, плакалъ бы и я!
Но вотъ и кормщикъ мой сидитъ,
Весь полонъ черныхъ думъ.
Иль моря грозный шумъ?
"Сиръ Чальдъ, не робокъ я душой.
Не умереть боюсь.
Но я съ детьми, но я съ женой
Впервые разстаюсь!
Проснутся завтра на заре
И дети и жена,
Малютки спросятъ обо мне,
И всплачется она -
Ты правъ, ты правъ! И какъ пенять,
Мой добрый удалецъ!
Тебе нельзя не горевать:
И мужъ ты и отецъ!
Но я... Ахъ, трудно верить мне
Слезамъ прелестныхъ глазъ!
Любовью новою оне
Осушатся безъ насъ.
Лишь темъ однимъ терзаюсь я,
Не въ силахъ то забыть,
О комъ бы потужить!
И вотъ на темныхъ я волнахъ
Одинъ, одинъ съ тоской!...
И кто же, кто по мне въ слезахъ
Теперь въ стране родной?
Чтожъ рваться мне, жалеть кого?
Я сердцемъ опустелъ,
И безъ надеждъ и безъ всего,
Что помнить я хотелъ.
О, мой корабль! съ тобой я радъ
Носиться по волнамъ;
Лишь не плыви со мной назадъ
Къ родимымъ берегамъ!
Далеко на скалахъ, въ степи
Прiютъ сыщу себе;
А ты, о родина, прости!
Ночь добрая тебе!
II.
IV песнь "Чайльдъ-Гарольда" привлекла особенное вниманiе Козлона. Онъ перевелъ изъ нея 3 отрывка: строфы 104--103, 130--137 и 178--183.
а) Строфы CIV--СV входятъ въ собранiе сочиненiй Козлова (см. "Стихотворенiя И. И. Козлова" подъ редакцiей Арс. И. Введенскаго, Спб. 1902 г., стр. 170) безъ указанiя, что это не оригинальное произведенiе, а переводъ. Впервые напечатано въ "Стихотворенiяхъ И. Козлова" изд. 1828 г.
Гробница, я съ жилицею твоей
Какъ бы знакомъ, и веетъ здесь надъ нами
Мелодiя давно минувшихъ дней;
Но звукъ ея, какъ вой подъ облаками
Далекихъ бурь съ утихшими грозами,
Унылъ и святъ. На камень мшистый твой
Сажуся я. Мой духъ опять мечтами
Смущенъ, горитъ,--и снова предо мной
Весь ужасъ гибели, следъ бури роковой.
Но чтожъ? когдабъ изъ выброшенныхъ прежде
И тлеющихъ обломковъ корабля
И маленькiй челнокъ моей надежде
И могъ собрать, и въ грозныя моря
Пуститься въ немъ, и слушать, какъ шумя
Волна тамъ бьетъ, судьба где погубила,
Что мило мне - куда причалю я?
Исчезло все, чемъ родина манила:
Прiютъ, надежда, жизнь - и тамъ, какъ здесь могила.
б) Строфы СХХХ--СХХХVІІ впервые напеч. въ "Библ. для чтенiя" 1834, No 12.
"Чайльдъ-Гарольда".
(Лунная ночь. Лордъ Байронъ бродитъ одинъ по развалинамъ Колизея: бьетъ полночь).
О время, мертвыхъ украшатель,
Целитель страждущихъ сердецъ,
Развалинамъ красотъ податель.
Прямой, единственный мудрецъ!
Решаетъ судъ твой неизбежной
Неправый толкъ судей мiрскихъ.
Лишь ты порукою надежной
Всехъ тайныхъ чувствъ сердецъ людскихъ,
Любви и верности; тобою
Я свету истину являю.
Тебя и взоромъ, и душою.
О время-мститель! я молю.
Въ развалинахъ, где ты священный
Для жертвъ себе воздвигло храмъ,
Младой, но горемъ сокрушенный.
Твоею жертвою - я самъ.
О, Немезида! чьи скрижали
Века измены не видали,
Чье царство здесь внушало страхъ:
О ты, которая съ змеями
Изъ ада фурiй созвала.
И, строго судъ творя надъ нами.
Ореста мукамъ предала!
Возстань опять изъ бездны вечной:
Явись правдива и грозна!
Явись! услышь мой вопль сердечной!
Возстать ты можешь - и должна.
Быть-можетъ, что моей виною
Ударъ мне данный заслуженъ;
И если бъ онъ другой рукою,
Мечемъ былъ праведнымъ свершенъ.--
То пусть бы кровь моя хлестала!..
Теперь пролиться ей не дамъ.
Молю, чтобъ на злодеевъ пала
Та месть, которую я самъ
Оставилъ изъ любви... Ни слова
Я сплю, но ты уже готова,
Ужъ ты возстала - ты не спишь.
Нетъ въ этомъ веке принужденья.
И я не ужасаюсь бедъ:
Где тотъ, кто зрелъ мое смятенье
Иль на челе тревоги следъ?
Но я хочу, и стихъ мой смеетъ -
Нести потомству правды гласъ;
Умру, но ветеръ не развеетъ
Мои слова. Настанетъ часъ!..
Стиховъ пророческихъ онъ скажетъ
Весь тайный смыслъ, - и отъ него
На голове виновныхъ ляжетъ
Гора проклятья моего.
Тому проклятью - быть прощеньемъ!
Внимай мне, родина моя!
О, небо! ведай, какъ мученьемъ
И душа истерзана моя!
Неправды омраченъ туманомъ.
И жизни жизнь была обманомъ
Разлучена, увы, со мной!
И только темъ отъ злой судьбины
Не вовсе сокрушился я.
Что не изъ той презренной глины,
Какъ те, о коихъ мысль моя.
Обиду, низкiя измены.
Злословья громкiй, дерзкiй вой
И ядъ его шумящей пены,
И злобу подлости немой
Изведалъ я: я слышалъ ропотъ
Невеждъ и ложный толкъ людей,
Змеиный лицемерья шопотъ,
Лукавство ябедныхъ речей:
Я виделъ, какъ уловка злая
Готова вздохомъ очернить
И какъ, плечами пожимая,
Молчаньемъ хочетъ уязвить.
Но что-жъ? я жилъ, и жилъ не даромъ!
И кровь кипеть не прежнимъ жаромъ
И разумъ силу потерять,--
Но овладею я страданьемъ:
Настанетъ время, - надо мной
Съ последнимъ сердца трепетаньемъ
Возникнетъ голосъ неземной,
И темный звукъ осиротелой
Разбитой лиры тихо вновь
Въ груди теперь окаменелой
Пробудитъ совесть и любовь.
в) Строфы (CLXXVIII--CLXXXIII) впервые появились въ "Стихотворенiяхъ И. Козлова" 1828 года.
Къ морю.
(Изъ "Чайльдъ-Гарольда", Байрона).
(А. С. Пушкину).
Отрада есть во тьме лесовъ дремучихъ
Восторiъ живетъ на дикихъ берегахъ;
Гармонiя слышна въ волнахъ кипучихъ
И съ моремъ есть беседа на скалахъ.
Мне ближнiй милъ: но тамъ, въ моихъ мечтахъ,
Природу я душою обнимаю,
Она милей; постичь стремлюся я
Все то, чему нетъ словъ, но что таить нельзя.
Теки, шуми, о море голубое!
Несметный флотъ ничто твоихъ волнамъ;
И человекъ, губящiй все земное,
Где твой пределъ. уже страшится самъ.
Возстанешь ты - и горе корабляхъ,
И бичъ земли, путь дерзкiй означая
Бедой своей, какъ капля дождевая,
Идетъ на дно, где скрытъ его и следъ -
И онъ не въ саване. не въ гробе, не отпетъ.
Твои поля злодей не завоюетъ.
Твои стези не для его шаговъ:
Свободно ты: лишь бездна забушуетъ,
И тотъ пропалъ, ктобъ сушу былъ готовъ
Поработить. Его до облаковъ,
Дрожащаго. съ презреньемъ ты бросаешь.--
И вдругъ, резвясь, въ пучину погружаешь:
Его ударишь ты--и векъ онъ тамь лежитъ.
Бросающiй погибель и оковы.
Огонь и смерть изъ челюсти своей.
Рушитель силъ, левiафанъ дубовый,
Гроза твердынь, народовъ и царей -
Игрушкою бунтующихъ зыбей
И съ темъ, кто въ немъ надменно въ бой летаетъ,
Кто, бренный самъ, владеть тобой мечтаетъ;
Подернуло ты пеной бурныхъ водъ
Армаду гордую и Трафальгарскiй флотъ.
Пределъ державъ, твой берегъ изменился:
Где Грецiя, и Римъ, и Карфагенъ?
Свободный, онъ лишь волнъ твоихъ страшился;
Но, сильныхъ рабъ и жертва переменъ,
Пришельцевъ здесь, тамъ дикихъ носитъ пленъ;
Его везде неволя утомила,
И сколько царствъ въ пустыни изсушила!
Твоя лазурь, вековъ отбросивъ тень,
Все та-жъ - млада, чиста, какъ въ первобытный день.
Онъ зритъ въ тебе при буряхъ образъ Свой.
Струишься-ль ты, бунтуешь иль играешь.
Где твердый ледъ, и тамъ, где пылкiй зной,
Ты, океанъ, чудесенъ красотой,
Таинственный, бездонный, безконечный!
Незримаго престолъ, какъ небо вечный,
Временъ, пространствъ заветный властелинъ,
Течешь ты, страшный всемъ, глубокiй и одинъ.
4) Усерднейшимъ образомъ переводилъ въ 1820-хъ гг. Байрона Николай Андреевичъ Маркевичъ (1804--1860), много сделавшiй для исторiи и этнографiи Малороссiи, но лишенный поэтическаго таланта. Некоторые переводы его печатались въ "Москов. Телеграфе", но большинство впервые напечатаны въ книжке, почему-то озаглавленной "Стихотворенiя И. Маркевича" (Спб., 1829), хотя она кроме переводовъ изъ Байрона ничего въ себе не заключаетъ
Изъ "Чайльдъ-Гарольда" Маркевичъ перевелъ: Песнь II - Строфы XXIII--XXVI и LXXXV--LXXXIX: песнь IV строфы LXIX--LXXI, СХХІ--СХХІV, CLXXVII--CLXXIX и др.
За чемъ я не могу въ пустыне обитать,
Предаться красоте мечтанья
И мрачныя воспоминанья
О светскихъ горестяхъ навеки потерять?
Стихiя грозная! твой шумъ,
Одушевляющiй природу
Мне пробуждаетъ сердце, умъ.
Есть прелести въ уединенныхъ,
И для сердецъ воспламененныхъ
Есть восхищенiе надъ бездной на брегахъ.
Оставленъ смертными, забытъ молвой и горемъ,
Въ часъ утреннiй, въ вечернiй часъ.
Ничто тамъ не тревожитъ насъ.
Какую сладкую мелодiю имеетъ
Однообразный шумъ вздымающихся волнъ!
Предъ ними человекъ, очарованья полнъ,
Я забываю тамъ, чемъ былъ я, чемъ могъ быть,
И что я чувствую, - нетъ силы изъяснить.
Обширный океанъ! сливайся съ небесами,
Волнуйся и шуми лазурными волнами;
И протекаетъ путь безмерный;
Жестокъ, обманчивъ легковерный
Развалинами онъ покрылъ лицо земли
На ней пусть кровь его дымится:
И никогда въ волнахъ твоихъ
Мы не найдемъ следовъ людскихъ.
Сколъ часто испускаетъ стонъ
И погружается съ
Въ неизмеримость бездны онъ
Но ты вздызмаешься, ты бьешь о брегъ волною,
Подъемлешься, кипишь, - и съ пеною седою
До неба трупъ его летитъ
5) А. С. въ "Вест. Европы" 1830, No 4, напечаталъ переводъ "Прощанiя" Чайльдъ-Гарольда, не представляющiй литературнаго интереса и не особенно точный.
6) В. Щастный въ "Невскомъ Альманахе"1830 г., далъ довольно точный переводъ техъ-же строфъ ІV-й песни, CXL--CXLI, которыя черезъ несколько летъ привлекли вниманiе Лермонтова. Замечательно, что и озаглавилъ онъ свой переводъ такъ же, какъ позднее озаглавилъ Лермонтовъ - "Умирающiй гладiаторъ". Въ подлиннике строфы эти не имеютъ особаго названiя.
CXL.
На длань склоненъ, безтрепетенъ лицомъ,
Съ решимостью въ тускнеющихъ очахъ -
Упорное боренiе съ концомъ!
Уже къ земле онъ близится челомъ,
Последняя кровь капаетъ дождемъ -
И вотъ подъ нимъ пошелъ кругомъ песокъ,--
Онъ гибнетъ, прежде чемъ плесканiй громъ замолкъ.
CXLI.
Далеко былъ онъ взоромъ и душой.
Награда, жизнь теряемая имъ, ему ничто;
Онъ видеть мнилъ родной
Дуная брегъ, тамъ свой шалашъ простой,
Зарезанъ здесь, для прихоти чужой!
Мысль тяжела! умретъ ли не отомщенъ
Явитесь готфы!.. Римъ отднесь вамъ обреченъ.
7) В. Чижовъ "Лит. Приб." къ "Русск. Инв." 1831 (No 47 стр. 366) поместилъ посредственный переводъ "Прощанiя" Чайльдъ-Гарольда.
8) Пользовавшiйся некоторою известностью въ 1830хъ годахъ поэтъ Трилунный (псевдонимъ Дмитрiя Юрьевича въ "Альцiоне" 1831 г., поместилъ "Море" - переводъ-подражанiе темъ-же излюбленнымъ русскими поэтами строфамъ CLXXVIII--CLXXXIII песни ІV-ой.
Море.
Подражанiе Байрону.
Волнуйся, синiй океанъ!
Тебе уделъ завидный данъ!
Блуждаютъ стаи кораблей:
Ихъ легкiй следъ на мигъ одинъ
Браздитъ чело твоихъ равнинъ!
Напрасно съ гордою душой
Поработилъ твой мирный брегъ:
Тебе не страшенъ человекъ!
Не смеетъ дерзкой онъ стопой
Попрать кристаллъ твой голубой!
Онъ не присвоитъ у тебя
Твоихъ мятежныхъ гордыхъ волнъ -
Тебе корабль какъ легкiй чолнъ!
Неодолимый исполинъ!
Съ веками споришь ты одинъ -
И на седомъ твоемъ челе
Сатурнъ не наклеймилъ морщинъ!
Скажи: где Грецiя, где Римъ?
Ихъ потешалъ въ былые дни?
Все тотъ-же ты - но где жъ они?
Ужъ ты давно оплакалъ ихъ
Надгробнымъ гимномъ волнъ седыхъ!
Ты отражаешь въ глубине:
То черный ликъ громовыхъ тучъ,
То солнце въ светлой вышине!
Эмблема вечной красоты,
Въ порфире влажной, голубой -
Таковъ и ныне образъ твой!
Онъ тихъ, онъ светелъ и глубокъ...
Но и тебя постигнетъ рокъ:
И будешь снова мраченъ, сиръ
Какъ былъ въ хаосе одинокъ...
И отъ святыхъ небесъ далекъ,
Безбрежный въ бездне пустоты -
Тотъ-же Трилунный поместилъ въ "Литературныхъ Прибавленiяхъ къ Русскому Инвалиду" 1832 г. отрывокъ изъ поэмы на мотивы IV песни "Чайльдъ-Гарольда" - "Байронова урна" (глава ІV. Байронъ. обозревъ развалины Рима и прощаясь съ берегами Италiи, вспоминаетъ о судьбе Тасса).
Песнь Байрона.
О, Тассъ, божественный певецъ,
Миръ твоему заросшему кургану!
Съ главы твоей вередъ
Не удалось сорвать
Презренному тирану.
И тамъ, где звукъ гремитъ цепей,
Въ душе твоей
Огонь небесный вдохновенья.
Безсмертья лучъ
Какъ херувимъ
Врагу певца
Позоръ презренья!
Альфонсъ, какъ червь,
Въ земле истлелъ,
Вековъ проклятье зазвучало,
И налегло
На тотъ курганъ,
Где спитъ тиранъ!
О, Тассъ, и я
Гонимъ судьбой!
И надо мной
Не совершатъ
Могильной тризны.
Безъ слезъ, безъ слезъ
Истлеешь ты,
Мой прахъ холодный!
Беглецъ безродный,
Одинъ засну
Подъ нероднымъ
И дальнимъ небомъ.
Шуми, бушуй,
Седое море!
Неси мой челнъ
Надъ бездной волнъ,--
Где могъ бы я
Обресть покой
Души невинной,
Въ тотъ дальнiй край,
Былые дни
Навекъ забыть:
И для надежды снова жить!
9) В. Любичъ Романовичъ"Донъ-Жуана" (см. при обзоре переводовъ этой поэмы), переводилъ также изъ "Чайльдъ-Гарольда": изъ III песни строфы LXXXV--LXXXVIII; изъ IV строфы LXVI, СХХVIII--СХХХІ, CXLVI и CXLVII. Эти переводы напечатаны въ "Стихотворенiяхъ В. Романовича" (Спб., 1832).
10) Иванъ Гогнiевъ, много переводившiй изъ Байрона въ "Литер. прилож. къ Русскому Инвалиду" 1834 г. (No 58), напечаталъ переводъ-подражанiе начала III песни
Прощанiе Баiрона съ дочерью.
"Чайльдъ-Гарольда").
I.
Сходна-лъ ты съ матерью своею,
Мое покинутое чадо,
Краса обители моей,
Когда въ последнее взиралъ
Я на чело твое младое,
Лучъ упованья согревалъ
Мечты мои. - Теперь иное:
И мрачный океанъ встречаю,
И воемъ бури оглушенъ!
И въ путь лечу! Куда - не знаю!
Но кончено. Съ минуты сей
Не возбудитъ въ груди моей
Вдали чуть видный средь зыбей
Родимый берегъ Альбiона.
II.
По гранямъ, ветрами влекомымъ ,
И подо мною скачетъ валъ,
Какъ конь подъ всадникомъ знакомымъ.
Бушуй холмами, царство волнъ, .
Несися быстро въ путь, мой челнъ,
Послушный бури своевольно!
Пусть грозенъ трескъ снастей тугихъ, '
И въ зыбяхъ воздуха клубится
Мой грустный путь не прекратится. j
Я, какъ низверженный съ скалы
Тростникъ на лоно океана,
Блуждаю по безбрежью мглы,
Несетъ дыханье урагана.
11) *** въ "Галатее" 1839 г., ч. V, No 39 поместилъ стихотворенiе "Изъ Чайльдъ-Гарольда". Это не переводъ, а крайне растянутыя и весьма посредственные варiацiи на мотивы "Къ Инесе" I й песни.
12) Известная поэтесса поместила въ "Москвитянине" 1841 г. ,ч. VI, No 12, переводъ CLXI и CLXII строфы IV песни подъ заглавiемъ:
Аполлонъ Бельведерскiй.
Отрывокъ изъ Байрона.
Вотъ онъ - владыка неизбежныхъ стрелъ.
Я солнце воплощенное узрелъ;
Торжественный, онъ вышелъ изъ сраженья,
Слетело съ лука неземное мщенье,
И светлые глаза его блестятъ.
Стоитъ могучъ, величественъ и святъ,
И бога проявилъ его единый взглядъ.
* * *
И если же похитилъ Прометей
Темъ выплаченъ тотъ долгъ, кемъ мраморъ сей
Былъ славою увенчанъ вековою,
Хотъ и земной возсозданъ онъ рукою,
Но мыслью неземной, - и власть временъ
И невредимъ доселе дышитъ онъ
Темъ пламенемъ святымъ, которымъ сотворенъ.
13) Въ "Отеч. Запискахъ" 1842 г. (No 4) появился знаменитый "Умирающiй гладiаторъ" Лермонтова"Умирающiй гладiаторъ", помеченный 2 февраля 1836 г, напечатавъ после смерти Лермонтова и, можетъ быть, этимъ объясняется то, что вплоть до новейшихъ изданiй последнихъ 10 летъ печаталась только половина стихотворенiя, именно вотъ что:
Умирающiй гладiаторъ.
I see before me the gladiator lie...
Byvon.
Ликуетъ буйный Римъ, торжественно гремитъ
А онъ пронзенный въ грудь, - безмолвно онъ лежитъ,
Во прахе и крови скользятъ его колена,
И молитъ жалости напрасно мутный взоръ...
Надменный временщикъ и льстецъ его, сенаторъ,
Что знатнымъ и толпе сраженный гладiаторъ?
Онъ презренъ и забытъ... освистанный актеръ
И кровь его течетъ; последнiя мгновенья
Мелькаютъ, - близокъ часъ... Вотъ лучъ воображенья
И родина цвететъ - свободной жизни край.
Онъ видитъ кругъ семьи, оставленной для брани,
Отца, простершаго немеющiя длани,
Зовущаго къ себе опору дряхлыхъ дней...
Все ждутъ его назадъ съ добычею и славой...
Напрасно: жалкiй рабъ, онъ палъ, какъ зверь лесной,
Безчувственной толпы минутною забавой...
Прости, развратный Римъ! - прости, о край родной!
Въ рукописи (см. Полное собр. соч. Лермонтова подъ ред. Арс. И. Введенскаго, Спб. 1801, стр. 7) есть еще две строфы, уже ничего общаго съ Байрономъ не имеющiя:
Не такъ ли ты, о европейскiй мiръ,
Когда-то пламенныхъ мечтателей кумиръ,
Къ могиле клонишься безмолвной головою,
Безъ веры, безъ надеждъ - игралище детей,
Осмеянный ликующей толпою!
И предъ кончиною ты взоры обратилъ
Съ глубокимъ вздохомъ сожаленья
Которую давно для язвы просвещенья,
Для гордой роскоши безпечно ты забылъ.
Стараясь заглушить последнiя страданья,
Ты жадно слушаешь и песни старины,
Насмешливыхъ льстецовъ несбыточные сны.
14) А. Бржескiй напечаталъ въ "Иллюстрацiи" 1840 г. (т. III, No 36, стр. 577) переводъ "Прощанiя Чайльдъ-Гарольда". Намъ не удалось его видеть, потому что ни въ Публичной Библiотеке, ни въ Библiотеке Академiи Наукъ этого No нетъ.
15) Николай Бергъ "Москвитянине" 1850, ч. I No 2, гораздо более точную передачу техъ-же строфъ, которыя привлекли вниманiе Лермонтова:
Гладiаторъ.
Я вижу: палъ борецъ, противникомъ сраженный;
Ужъ смерть кладетъ печать на бледное чело,
Ужъ выскользнулъ изъ рукъ кинжалъ окровавленный.
Поникнулъ онъ своей тяжелой головою,
И стонетъ, тусклый взоръ къ тиранамъ возводя.
И раны кровь бежитъ багровою струею
И каплетъ каплями осенняго дождя;
Онъ умеръ - а толпа шумитъ и веселится...
Онъ слышалъ крики ихъ, но духомъ не смутился,
Награды не хотелъ отъ злобныхъ палачей.
Но сердцемъ къ берегамъ Дунайскимъ уносился,
Где все, что было имъ такъ пламенно любимо,
Где молодость свою онъ резвую провелъ...
Теперь, отецъ семьи, на шумныхъ играхъ Рима,
На мерзостномъ пиру, зарезанъ точно волъ!
Чу! Вандалы идутъ толпой ожесточенной!...
16) К. Картамышевъ въ "Москвитянине:" 1851, III, No 9--10, поместилъ "Венецiя. Изъ Байрона". Это собственно не переводъ, а стихотворенiе на мотивы III строфы ІV-й песни.
Венецiя.
Невеста пышная полуденныхъ зыбей,
Столица роскоши и праздничныхъ затей,
Венецiя, дитя могущества и славы!
Среди лагунъ твоихъ теперь ужъ не поетъ
И запустенiе въ стенахъ твоихъ живетъ.
И прахомъ рушатся ряды дворцовъ старинныхъ
На берегахъ твоихъ безмолвныхъ и пустынныхъ...
Природа лишь твоя по прежнему цвететъ;
И небо теплое съ приветливой улыбкой,
Нагнувшись надъ тобой, глядится въ влаге зыбкой.
И сонмы техъ же звездъ, средь гладкой мглы ночной,
Блистаютъ надъ твоей развенчанной главой.
17) въ "Отеч. Зап." 1854 г., No 12, поместилъ "Моро, изъ Байрона" (перепеч. къ "Стихотворенiяхъ И. И. Грекова". Спб., 1860). Это собственно варiацiи на мотивы конца IV песни.
Опять я на волнахъ! Опять передо мною
Оне кипятъ въ пространстве голубомъ
И подымаются горою,
Ласкаемый знакомою рукою!
О, волны бурныя, вамъ шлетъ душа приветъ!
Да будетъ быстръ вашъ бегъ! до цели нужды нетъ!
Носите лишь меня - вотъ все, чего хочу я.
Пускай гремитъ и блещетъ въ нихъ гроза,
И мачта ломится, и, яростью бушуя,
Рветъ ветеръ въ клочья паруса: мне все равно -
Мне нужно лишь стремленье.
Срываетъ ветра дуновенье
И носитъ по морю седой, разгульный валъ.
Мне все равно... О, тотъ, кто не годами
Считаетъ жизнь свою въ юдоли бедъ,
Но отъ страданiй сединами,
Кто мыслью глубоко проникъ
Въ сердца людей и въ жизненный тайникъ.
Чье сердце кровью истекало.
Чьи думы гордыя здесь слава волновала,
И въ душу страсть свое вонзило жало.
Какъ ядовитая змея;
Того доступно будетъ думамъ,
Отраду тайную находитъ для себя
Надъ безднами морей, подъ ихъ немолчнымъ шумомъ,
Иль средь пустынь, которыя мечта
Роями светлыми виденiй наполняетъ,
Очарованье никогда...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
18) П. Поповъ поместилъ въ "Ярославскихъ Губернскихъ Ведомостяхъ" 1859 г. (часть неофицiальпая, No 39, стр. 289). "Прощанiе Чайльдъ-Гарольда". Неведомый провинцiальный поэтъ справился со своею задачею довольно удовлетворительно:
Ужъ мгла брега твои отъ глазъ моихъ скрываетъ,
И моря холодъ веетъ надо мной,
И стая чаекъ вкругъ меня летаетъ.
Впередъ! Впередъ! Туда, где солнце погружаетъ
Ему приветъ пловецъ свой посылаетъ...
Прости, прости, мой милый край родной:
Пройдутъ часы, заря займется снова -
Увижу море я, увижу бегъ валовъ.
При новомъ дне я не увижу вновь.
И замокъ, где семья родная ликовала,
Печаль своимъ покровомъ обовьетъ,
И выростетъ ковыль вдоль стенъ высокихъ вала.
19) Превосходно перевелъ "Прощанiе Чайльдъ-Гарольда" Михаилъ Ларiоновичь Михайловъ ("Современникъ" 1860, No 10 и "Стихотворенiя М. Михайлова" Спб., l860, 1862 и 1890).
Прости.
Прости, прости, мой край родной!
Ты тонешь въ лоне водъ.
Реветъ подъ ветромъ валъ морской.
Свой крикъ мне чайка шлетъ.
Плыву во тьме ночной.
Да будетъ тихъ твой сонъ! прости,
Прости, мой край родной!
Не долго ждать: гоня туманъ,
Увижу небо, океанъ:
Отчизны - не видать.
Заглохнетъ замокъ мой родной;
Травою заростетъ
Собака у воротъ.
Малютка пажъ мой! ты въ слезахъ.
Скажи мне, что съ тобой?
Иль на тебя наводитъ страхъ
Корабль мой новъ - не плачь, мой пажъ!
Онъ целъ и невредимъ.
Въ полете быстрый соколъ нашъ
Едва-ль поспоритъ съ нимъ.
Не все ли мне равно!
Не страхъ, сэръ Чайльдъ, мне сердце сжалъ:
Оно тоской полно.
Ведь я отца оставилъ тамъ,
Одно прибежище мне - къ вамъ,
Да къ Богу въ небесахъ.
"Отецъ, какъ сталъ благословлять.
Былъ твердъ въ прощальный часъ,
Не осушая глазъ".
Горюй, горюй, малютка мой!
Понятна грусть твоя.
И будь я чистъ, какъ ты, душой,
А ты, мой йоменъ, что притихъ?
Что такъ поникъ челомъ?
Боишься непогодъ морскихъ
Иль встречи со врагомъ?
"Сэръ Чайльдъ, ни смерть мне не страшна,
Ни штормъ, ни врагъ, ни даль;
Но дома у меня жена:
Ее, детей мне жаль!
"Хоть и въ родимой стороне,
Какъ спросятъ дети обо мне,
Что скажетъ имъ она?"
Довольно, другъ ! ты правъ, ты правъ!
Понятная печаль!
Смеясь, я еду въ даль.
Слезамъ лукавыхъ женскихъ глазъ
Давно не верю я:
И знаю, ихъ другой какъ разъ
Въ грядущемъ - нечего искать,
Въ прошедшемъ - все мертво.
Больней всего, что покидать
Не жаль мне ничего.
Одинъ остался я...
И что жалеть мне о другихъ?
Чужда имъ жизнь моя.
Собака разве... да и та
А тамъбыла бы лишь сыта,
Такъ я и ей чужой.
Корабль мой, пусть тяжелъ мой путь
Въ сырой и бурной мгле -
Лишь не къ родной земле!
Приветъ вамъ, темные валы!
И вамъ, въ конце пути,
Приветъ, пустыни и скалы!
20. Н. Бергъ въ "Нашемъ Времени" 1861, No 23, поместилъ переводъ-подражанiе строфъ 179--184 ІV-й песни. Это те же строфы, которыя привлекли къ себе вниманiе Пушкина, Батюшкова, Козлова.
Катись, глубокiй, синiй, безконечный,
И, гордую красу твою храня,
И тихо убаюкивай меня!
Люблю пучинъ твоихъ водовороты,
Когда, какъ пухъ, по прихоти своей,
Бросаешь ты, играя, наши флоты.
Царя земли, - у волнъ твоихъ отъ века
Смирилась власть и гордость человека.
Ты сокрушалъ надменные труды
И - мнящiй быть везде равно могучимъ -
Обломки мачтъ валамъ твоимъ кипучимъ.
И самъ, на небо очи возведя,
Съ глухой мольбой, со скрежетомъ и воемъ -
Тонулъ, какъ капля малая дождя,'
Безъ звука трубъ и твой сердитый валъ
Его следы навеки замывалъ.
Всегда великъ, всегда равно прекрасенъ,
Невыразимъ, въ часы ли ярыхъ бурь,
Ты отразишь небесную лазурь,
Иль яркихъ звездъ ночные хороводы.
И, погрузятъ въ величественный сонъ,
Роскошно дышатъ царственныя воды,
Зерцало безконечное природы.
Катись, могучiй, царственный, катись!
Ты - хаоса нестареющiй зритель!
Столетiя какъ бури пронеслись,
Свои бразды повсюду провело,
Но ни одной обидною морщиной
Не тронуло оно твое чело..
Катись, глубокiй, вечный и единый!
Какимъ тебя застало мiрозданье,
И той же вечной полонъ красоты!
Победой намъ минувшихъ летъ преданья,
Какихъ ты былъ свидетель переменъ?
Исчезло все во мгле временъ дремучей...
Катись, глубокiй, царственный. могучiй!
Какъ я люблю тебя, мой океанъ!
Цветущiе тебе я отдалъ годы;
Какъ я любилъ въ минуту непогоды
Носиться вплавь на яростныхъ валахъ
И руку класть на твой хребетъ зыбучiй!
Ты страшенъ былъ - но былъ то сладкiй страхъ,
Всего меня восторгомъ охватя.
И былъ твое любимое дитя...
21. Аполлонъ Григорьевъ сделалъ первую попытку перевести всю поэму, но, къ сожаленiю, не пошелъ дальше которая была напечатана въ журнале "Время" 1862 г., No 7. переводъ Григорьева занимаетъ выдающееся место, въ ряду переводовъ "Чайльдъ-Гарольда". Въ общемъ довольно точный, онъ сделанъ съ одушевленiемъ, хотя, какъ многiе переводы Григорьева, не лишенъ известной разухабистости и вульгарности, образчикомъ которой можетъ служить хотя-бы первая строфа:
О ты, чей родъ съ небесъ вела Эллада.--
О муза, бредъ иль вымыселъ певцовъ,
Всехъ жалкихъ лиръ истертая отрада!
И я скитался вдоль реки хваленной.
Вздыхалъ у запустевшихъ алтарей,
Где кроме водъ все полно жизнью сонной,
И ни одной изъ девяти - ей-ей! -
22. Д. Л. Михаловскому принадлежитъ рядъ переводовъ отдельныхъ строфъ "Чайльдъ-Гарольда". Изъ нихъ къ концу 1860-хъ г.г. относятся: 1) "На Развалинахъ Колизея" ("Отеч. Зап." 1868, No 3); Строфы CXXX--CXLII песни IV. II. "Океанъ": строфы CLXXIX--CLXXX1V песни IV. Это те-же строфы, которыя привлекли вниманiе Пушкина, Батюшкова, Козлова и др. Ш. "Гладiаторъ" ("Модный Магазинъ" 1866, No 6). Эти переводы перепечатаны въ книге "Иностранные поэты въ переводе Д. Л. Михайловскаго" (Спб. 1876), стр. 13--20).
I.
О, Время, ты, что красоты венецъ
Развалинамъ даешь! о, добрый генiй,
Единый врачъ истерзанныхъ сердецъ
И исправитель нашихъ заблужденiй!
Любви и дружбы искренней и ложной,
Единственный мудрецъ, судья святой,
Творящiй судъ правдивый, непреложный -
Хоть иногда и долго, долго ждетъ
О, Время-мститель, отъ твоихъ щедротъ
Молю теперь единственнаго дара!
Среди руинъ, где ты гигантскiй храмъ
И свой алтарь воздвигло Разрушенью,
И моему дай место приношенью.
Мои дары - руины прошлыхъ летъ,
Не многихъ, но отмеченныхъ судьбою;
Не внемли мне, когда напрасно светъ
Но если я презренье сохранилъ
Къ врагамъ, что такъ противъ меня возстали -
Ужель свой крестъ напрасно я носилъ,
И не придетъ пора печали?
О ты, что свой правдивый счетъ ведешь.
Где всякая записана обида,
И карой за неправду воздаешь,
Ты, но чьему веленiю толпой
Изъ тартара все фурiи стеклися
И поднялся вокругъ Ореста вой
О мщенiи - тебя зову, проснися!
Тебя теперь изъ праха вызываю!
Иль ты не слышишь вопля моего?--
Но встанешь ты, я твердо уповаю.
Я не скажу, что я за грехъ отцовъ,
И рану я выдерживать готовъ,
Которая въ груди моей дымится,
Когда бъ ее нанесъ мне правый мечъ,
Когда бъ я зналъ, за что я такъ страдаю;
Ее тебе отныне посвящаю.
Ты отомстишь: для мщенья время есть,
Когда карать неправду ты возьмешься,
Хотя бъ я самъ и позабылъ про месть;
И если вдругъ раздался голосъ мой,
То вызванъ онъ не пыткою страданья:
Видалъ ли кто, чтобъ гордой головой
Я поникалъ въ минуту испытанья?
Я по себе оставить; пусть истлеетъ
Въ могиле мой давно забытый прахъ,
Но никакой ихъ ветеръ не развеетъ;
Значенiе пророческое ихъ
Придетъ пора - и на людей мой стихъ,
Какъ громъ изъ тучъ, проклятьемъ разразится.
Проклятiемъ - прощенье будетъ. Мне ль -
О мать-земля, о небо, къ вамъ взываю! -
Въ борьбе съ своей судьбой я не страдаю?
Или мой мозгъ не высохъ оттого?
Иль люди жизнь мою не отравили,
Не растерзали сердца моего
И если я въ отчаянье не впалъ,
Такъ потому, что противъ бедъ гнетущихъ
Природа мне дала не тотъ закалъ.
Что у людей, вокругъ меня живущихъ.
Отъ крупныхъ золъ до хитрости ничтожной,
Отъ громкаго хуленья клеветы
До шопота измены осторожной.
Техъ низкихъ душъ, которыхъ тонкiй ядъ
И чей прямой, повидимому, взглядъ
Исполненъ лжи и хитрости лукавой:
Такъ холодна, такъ сдержанна ихъ речь;
Безмолвно лгутъ они открытымъ взоромъ,
Ихъ выдаетъ немымъ своимъ укоромъ.
Но ведь я жилъ, и не напрасно жилъ:
Мой умъ свою утратить можетъ силу,
Огонь, что кровь мою животворилъ,
Но нечто есть въ груди моей, чего
Не истребитъ ни время, ни страданье;
Незримое, безсмертное дыханье;
Какъ арiя забытая певца,
Она порой смутитъ ихъ духъ волненьемъ,
Расплавитъ ихъ железныя сердца
Теперь конецъ. Приветствую тебя,
Могущество безъ наименованья
И безъ границъ! полночный часъ любя,
Ты бродишь здесь, средь мертваго молчанья...
Где высятся оставленныя стены,
Какъ мантiей, покрытыя плющомъ,
И ты царишь средь величавой сцены,
Давая ей тотъ смыслъ, тотъ духъ живой,
Участвуемъ взволнованной душой
Въ делахъ вековъ, давно мелькнувшихъ мимо.
Здесь шумъ толпы арену волновалъ,
При зрелище кроваваго сраженья,
То ропотомъ невнятнымъ сожаленья.
Изъ-за чего-жъ тутъ резались рабы
И погибалъ несчастный гладiаторъ?
Чернь тешилась позоромъ ихъ борьбы
Такъ что жъ? не все-ль равно, где люди мрутъ?
Арены кругъ и славной битвы поле -
Лишь разныя две сцены, где гнiютъ
Главнейшiе актеры ихъ - не боле...
Опершись на слабеющiя руки;
Не жить ему, но мужественно онъ
Выноситъ боль своей предсмертной муки.
И падаетъ изъ раны тяжело,
Густая кровь, и бледное чело
Склоняется все ниже надъ землею...
Въ безумiи восторга своего
Толпа шумитъ и въ изступленьи дикомъ
Безжалостнымъ, безчеловечнымъ кликомъ.
Онъ слышалъ все, но кликамъ не внималъ:
Не думалъ онъ о жизни угасавшей
Къ толпе, вокругъ безумно ликовавшей:
Нетъ, взоръ его былъ съ сердцемъ вместе тамъ.
У хижины, на берегу Дуная,
Где бегали безпечно по полямъ
И тамъ ихъ мать... Но где же ихъ отецъ?
Зарезанъ онъ для развлеченья Рима.
Возстаньте же, о готфы, наконецъ!
Пусть будетъ месть грозна, неумолима!
ОКЕАНЪ.
Волнуйся же, глубокiй океанъ!
Хотя скользятъ надъ бездною твоею
Тьмы кораблей и флоты разныхъ странъ,
Лишь землю онъ руинами покрылъ,
Но берегъ твой - пределъ его владенiй;
Онъ водъ твоихъ себе не покорилъ,
Въ нихъ летъ следа его опустошенiй,
На глубине, съ последнимъ слабымъ стономъ,
Исчезнетъ вдругъ, какъ капля безъ следа,
Охваченный твоимъ холоднымъ лономъ.
Его следовъ нетъ на твоихъ путяхъ,
Его встряхнешь ты на своихъ волнахъ
И твой порывъ ту силу уничтожитъ,
Которой онъ владеетъ для того,
Чтобъ на земле творить опустошенье.
И жалкая надежда на спасенье?
У пристани онъ былъ, но къ облакамъ
Подбросилъ ты его волной сердитой
И выкинулъ на берегъ; пусть же тамъ
Имперiи по берегамъ твоимъ
Могуществомъ цвели и разрушались.
Ассирiя, и Грецiя и Римъ,
И Карфагенъ... куда они девались?
И омывалъ въ дни блеска и паденья;
Но та же жизнь кипитъ въ твоихъ волнахъ,
Все тотъ же ты, какимъ былъ въ день творенья;
Полетъ временъ все старитъ на земле,
Но на твоемъ сiяющемъ челе
Онъ ни одной не наложилъ морщины.
О! зеркало, где отразился Богъ!
Въ лучахъ зари, подъ сумракомъ тумана,
Взволнованный набегомъ урагана,
У полюсовъ, въ броне изъ вечныхъ льдинъ,
У тропиковъ подъ атмосферой жгучей
О, океанъ! повсюду ты одинъ:
Ты вечности изображенье, тронъ
Незримаго, таинственный, глубокiй.
Всехъ климатовъ владыка и законъ,
Неизмеримый, грозный, одинокiй.
И надъ твоей зеленой глубиною,
Какъ пузырьки, скользящiе по ней,
Любилъ нестись, толкаемый волною.
Въ младенчестве съ тобою я игралъ,
И если вдругъ ты волны подымалъ
И пенился съ грозой и озлобленьемъ.
Внушая страхъ - то былъ прiятный страхъ:
Я трепеталъ и, вместе, любовался:
И имъ всегда безпечно доверялся...
Въ литературныхъ приложенiяхъ къ "Ниве" 1893, No 1 Д. Л. Михаловскiй поместилъ переводъ "Прощанiя Чайльдъ-Гарольда".
Тамъ-же 1895 г. No 2. "Къ Инезе".
Прощанiе Чайльдъ-Гарольда.
За синей морской глубиной;
И чайка, носясь надъ волнами, кричитъ,
И ветеръ вздыхаетъ ночной.
Вотъ солнце спускается въ море; летимъ
И на ночь ему и тебе вместе съ нимъ,
О родина, шлю я приветъ.
* * *
Часы пробегутъ оно снова взойдетъ.
Увижу я небо, лазурь этихъ водъ.--
Но родины мне не видать.
Мой домъ опустелъ и погасъ мой очагъ.
Дворъ замка травой заростетъ,
Завоетъ мой песъ у вороть.
* * *
Поди сюда, пажъ мой, - печали ты полнъ:
О чемъ ты такъ плачешь, грустя?
Предъ ветромъ трепещешь, дитя?
Отри свои слезы: съ такимъ кораблемъ
Не страшно, - онъ крепко сложенъ;
Едва-ль можетъ соколъ, въ полете своемъ,
"Ни волны, и и ветеръ меня не страшатъ,
Сэръ Чайльдъ; моя мысль не o томъ;
Но вы не дивитесь, что грустенъ мой взглядъ,
Что тяжко на сердце моемъ.
Оставилъ ихъ, жарко любя;
А въ мiре друзьями могу я назвать
Лишь Бога и ихъ... да тебя!
* * *
Хоть съ чувствомъ простился со мной,
Но мать... ей придется пролить много слезъ,
Пока не вернусь я домой".
Довольно, мой мальчикъ; плачь этотъ присталъ
Я плакалъ бы тоже, когда бъ обладалъ
Я сердцемъ невиннымъ твоимъ.
* * *
Поди сюда ближе, мой верный слуга,
Или ты боишься француза-врага,
Или тебя ветеръ страшитъ?"
"Не трусъ я; не думайте такъ обо мне,
Нетъ, я не боюсь умереть;
Меня заставляетъ бледнеть.
III.
"Жена моя, дети близъ замка живутъ
И будутъ о мне вспоминать,
Что можетъ ответить имъ мать?"
Довольно, довольно; печали твоей
Никто не поставитъ въ укоръ;
Но я не такъ мраченъ, смотрю веселей
* * *
Кого одурачить могла бы слеза
Жены или милой?
Какъ разъ найдется другой и осушитъ глаза,
Былыхъ наслажденiй не жалъ мне ничуть,
Безъ страха жду бурь я и грозъ,
Жаль только, что не o чемъ мне вспомянуть.
Такомъ, что бы стоило слезъ.
Я въ мiре одинъ, и туда и сюда -
Безгранная ширь этихъ водъ;
Но мне ль о другихъ сокрушаться, когда
Никто обо мне не вздохнетъ?
Затемъ онъ привыкнетъ къ чужимъ
И, можетъ быть. тутъ же меня разорветъ,
Какъ только я встречуся съ нимъ.
IV.
По бурнымъ морскимъ глубинамъ,
На всехъ парусахъ и въ любую страну,
Но лишь не къ роднымъ берегамъ.
О, волны, покуда васъ видитъ мой взоръ,
Я встречу пустыни и пропасти горъ,
Приветъ имъ! Отчизна прости!
КЪ ИHЕ3Е.
Не смейся надъ моимъ нахмуреннымъ челомъ:
И къ небесамъ мольбу я возношу о томъ,
Чтобъ не пришлось тебе слезами обливаться.
Въ чемъ горе то мое, - ты спросишь можетъ быть,--
Что молодость мою и радость жизни гложетъ,
Твое напрасное участiе не можетъ?
Не злоба, не любовь, не честолюбья страсть,
Сраженная въ своей обманутой надежде,
Заставили меня судьбу мою проклясть,
А утомленiе, на сердце тягота;
Источникъ ихъ - во всемъ, что вижу, что встречаю;
Меня уже пленить не можетъ красота,
Я даже чудныхъ глазъ твоихъ не замечаю.
То муки "вечнаго скитальца iудея":
Спокойствiя мой духъ напрасно въ жизни ждетъ,
За жизненную грань заглядывать не смея.
Возможно-ль отъ себя уйти и скрыться намъ?
Куда-бъ не погналась за мною по пятамъ
Отрава жизни - мысль, мой демонъ и мучитель?
Но въ томъ, что бросилъ я, чемъ я ожесточенъ.
Я вижу многiе находятъ наслажденье.
Пусть не придетъ для нихъ внезапно пробужденье!
Мне много странъ еще придется посетить,
Нося проклятiе своихъ воспоминанiй;
Но худшаго со мной уже не можетъ быть,
Въ чемъ состоитъ оно? Ты хочешь это знать?
Не спрашивай меня; своимъ пытливымъ взглядомъ,
Хотя бъ изъ жалости, не думай проникать
Въ глубь сердца моего: тамъ встретится онъ съ съ адомъ.
Д. Д. Минаева. Онъ появлялся частями въ газете "Русь" (1861, No 2). "Модномъ Магазине" (1864, No 19) и главнымъ образомъ въ "Рус. Слове" (1804, No 1, 3, 5, 10), а затемъ въ исправленномъ виде вошелъ и до сихъ поръ входитъ въ изданiе Гербеля.
Какъ и все переводы Минаева, и переводъ "Чайльдъ-Гарольда" читается очень легко: Минаевъ былъ виртуозъ рифмы. Но онъ мало удовлетворяетъ въ смысле передачи общаго колорита подлинника. Минаевъ совершилъ большую ошибку, отступивъ отъ размера подлинника. Избравъ короткiй размеръ и общiй тонъ "Евгенiя Онегина", онъ не только неимоверно увеличилъ количество стиховъ - у Байрона въ строфе 9 строкъ, а у Минаева ихъ 14! но и совершенно изменилъ общее впечатленiе. Четырехстопный размеръ подходитъ либо къ произведенiямъ очень страстнымъ, где поэтъ какъ бы задыхается отъ наплыва чувства, либо къ такимъ, на которыхъ при всей внутренней серьезности, лежитъ отпечатокъ шаловливости. Его напр. вполне можно было-бы оправдать при переводе "Донъ-Жуана", но "Чайльдъ-Гарольдъ" насквозь проникнутъ меланхолiей и торжественнымъ пафосомъ и четырехстопный размеръ тутъ неуместенъ.
24. Въ бумагахъ найдено было начало перевода "Прощанiя Чайльдъ-Гарольда"; оно помещено было въ "Модномъ Магазине" 1865, No 8 и почему-то не включается въ собранiе сочиненiй и переводовъ Мея.
I.
--Прости, прости, мой край родной!
Въ волнахъ ты черезъ мигъ,
Чу? бурной чайки крикъ.
На западъ съ солнцемъ мы летимъ
По влажному пути;
Оно склонилось: вместе съ нимъ,
II.
Нетъ! поутру взойдетъ оно,
Блеснетъ съ небесъ опять,
Опять его увижу; но
Мой замокъ пустъ; очагъ потухъ;
Мой дворъ травой поросъ;
И у воротъ, какъ ночи духъ,
Завылъ мой верный песъ.
Ко мне, малютка пажъ! О чемъ,
Ты слезы льешъ рекой?
Иль страшно въ море, коль кругомъ
Волны и бури бой?
Корабль нашъ крепче скалъ
И быстръ - на врядъ-ли бы его
Мой соколъ обогналъ.
IV.
"Пусть воютъ буря и волна:
Ихъ не боюся я;
Но лютой скорбiю полна,
Сэръ Чайльдъ, душа моя:
Съ отцомъ своимъ, съ родимой я
Безъ нихъ опора и друзья
Мне только ты да Онъ.
V.
- "Отецъ меня благословилъ
Мать.. Нетъ! у нея не станетъ силъ
Съ тоскою совладать!.."
- Довольно, мой малютка!.. Ахъ!
Хоть разъ орошено
Не высохло-бъ оно.
VI.
Ко мне, оруженосецъ мой!
Что бледенъ и унылъ?
И смертный страхъ смутилъ?
- "Сэръ Чайльдъ! поверь: не страшны мне,
Ни бой, ни смерть пока;
Но съ каждой мыслью о жене
VII.
"Надъ самымъ озеромъ жена,
Близъ твоего дворца
Живетъ съ детьми.. Что имъ она
"
--Довольно! сердцемъ я понять
Готовъ твою печаль;
Но мне... мне семью покидать
Едва ли-бъ было жаль.
25. въ "Вестнике Европы", 1871, No 5, напечаталъ переводъ "Прощанiя Чайльдъ-Гарольда".
I.
Прости, прости, родимый берегъ мой,
Сливающiйся съ гладью водъ!
И съ крикомъ чайка въ воздухе снуетъ...
На западъ, въ даль, за солнцемъ вследъ, пускай
Бежитъ - летитъ корабль нашъ, а пока -
Прощай и солнца ликъ, и ты, мой край:
II.
Мелькнутъ во тьме ночной два-три часа -
И въ блеске солнца утренняго я
Увижу снова скоро небеса,
Пустъ замокъ мой - отцовъ моихъ прiютъ -
Съ его на векъ забытымъ очагомъ,
Травою дикой стены порастутъ.
Мой бедный песъ выть станетъ подъ окномъ.
Мой пажъ, мой пажъ, что значитъ этотъ видъ?
О чемъ, мой сынъ, вздыхая, слезы льешь?
Иль ярость волнъ морскихъ тебя страшитъ?
Иль грозный ветра вой кидаетъ въ дрожь?
Корабль нашъ новъ, и легокъ, и силенъ.
И верь, дитя, - быстрейшiй соколъ нашъ
Такъ бодро вдаль не пустится, какъ онъ.
IV
Я не боюсь ни ветра, ни волны!
Но отчего, сэръ Чайльдъ, дивишься ты,
Что грусть и скорбь въ глазахъ моихъ видны?
Остался тамъ старикъ-отецъ одинъ,
А кроме ихъ - лишь ты, мой господинъ,
Есть у меня, да Богъ на небесахъ.
V.
"Былъ духомъ бодръ отецъ, когда меня
Но для родной моей не будетъ дня,
Чтобъ тяжело о сыне не вздохнуть..."
Ты правъ, ты правъ, дитя мое, вполне -
Кто слезъ такихъ не лилъ въ твои года?
Такъ сухъ и мой взоръ не былъ бы тогда!
VI.
А ты мой другъ, слуга надежный мой,
Чего скажи, чего такъ побледнелъ?
Иль можетъ быть, боишься вражьихъ стрелъ?
"Сэръ Чайльдъ, сэръ Чайльдъ! за жизнь не страшно мне -
Не такъ я слабъ, напрасенъ твой упрекъ:
Одна лишь мысль о брошенной жене
VII.
"У ясныхъ водъ, близъ твоего крыльца,
Съ малютками живетъ моя жена,
И если станутъ звать они отца -
"
Ступай, ступай, мой верный другъ, ты правъ
И я вполне ценю твою печаль,
Хоть мне иной дала природа нравъ,
Хотя я самъ смеясь пускаюсь въ даль.
Кого обманетъ лживая слеза
Лазурныхъ глазъ любовницы, жены?
Ахъ! новый другъ осушитъ те глаза,
Что были слезъ вчера еще полны...
И не страшусь я предстоящихъ грозъ -
Мне жаль, что тамъ, за мною, въ этотъ мигъ
Нетъ ничего, что стоило-бы слезъ.
IX.
Всегда съ самимъ собой наедине -
Да и къ чему тужить по комъ нибудь,
Когда никто не тужитъ обо мне?
Быть можетъ, песъ мой станетъ тосковать.
Готовъ меня-же будетъ разорвать
Передъ порогомъ собственнымъ моимъ.
X.
Впередъ-же, въ даль на быстромъ корабле,
Мне все равно, къ какой ни плыть земле,
Лишь только-бы не плыть назадъ къ своей.
Приветъ тебе, лазурный океанъ!
Когда-же ты исчезнешь предо мной -
Спокойной ночи, край родимый мой.
26. Орестъ Головинъ (проф. Р. А. Брандтъ) "Чайльдъ-Гарольда" въ своихъ "Переложенiяхъ" (Кiевъ, 1886 годъ).
27. И. М. Болдаковъ въ "Правде" 1888 г. (No 11) поместилъ переводъ "Къ Инесе". По вине наборщика последнiй куплетъ пропущенъ.
28. Павелъ Козловъ перевелъ изъ "Чайльдъ-Гарольда" песни I, II и LV строфъ III песни. Переводъ появился въ "Русс. Мысли" 1890 г. (No 1, 2, 11) и 1891 г. (No 1), въ "Полномъ Собранiи Сочиненiй П. А. Ковлова (М. 1897 г., т. III) и воспроизведенъ въ настоящемъ изданiи.
29. перевелъ для настоящаго изданiя: 1) Къ Іанте. 2) Строфы LXI--CLXXXVI песни IV.
30. В. С. Лихачовъ перевелъ для настоящаго изданiя строфы LVI--LXV песни III.
31. О. Н. Чюмина ѴШ песни III и строфы I--LX песни IV.
32. П. О. Морозовъ перевелъ для примечанiй къ настоящему тому несколько строфъ, оставшихся въ рукописи. По недосмотру, въ эти примечанiя не попали еще две оставшiяся въ рукописи строфы, переведенныя П. О. Морозовымъ. Помещаемъ ихъ здесь.
Песнь II.
После строфы XIII въ рукописи следовала еще строфа:
Ты, Эбердинъ, ты мрачный Гамильтонъ!
Крадите все, что радуетъ намъ взоры,
Чемъ бедный край издревле освященъ.
О, лучше бъ не былъ въ светъ никто рожденъ
Что, собиранья бесомъ обольщенъ,
Отъ скуки сталъ развалинъ разоритель,
Обиженныхъ Афинъ безжалостный грабитель!
Песнь IV.
Ѵ и СХХХѴІ въ рукописи находилась еще одна строфа:
"Прощенiе - горячiй угль, который
(Гласитъ Писанье) на главу враговъ
Мы сыплемъ". Если такъ, - прощенья скоро
Обрушить я вулканъ на нихъ готовъ,
Пусть все они - ползучiя созданья;
Но гибеленъ змеиныхъ ядъ зубовъ;
Комаръ и льва доводитъ до страданья;
Пить сонныхъ кровь - блохи, а не орла призванье.
"Чайльдъ-Гарольда" помещенъ въ прозаическомъ переводе соч. Байрона, изд.,въ 1894, въ качестве премiи къ журналу "Живописное Обозренiе". Это изданiе повторено въ 1904 въ I т. Іогансономъ (Кiевъ).
Дальнейшiя указанiя на переводы Байрона, см. во II и III томахъ.