| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1818 |
| Категория: | Поэма |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Чайльд Гарольд. Песнь первая
ЧАЙЛЬДЪ-ГАРОЛЬДЪ.
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ.
I.
Въ Элладе ты слыла неборожденной,
О муза, дочь певцовъ! Такъ много лиръ
Съ техъ поръ терзало слухъ твой утомленный,
Что не дерзну я твой нарушить миръ...
Хоть виделъ я твой храмъ - обломки зданья
И твой ручей, что прерывалъ одинъ
Забытыхъ местъ глубокое молчанье,
Чтобъ скромное вести повествованье,
Покой усталыхъ музъ тревожить нетъ причинъ.
II.
Жилъ юноша въ Британiи когда то,
Который добродетель мало чтилъ;
Онъ дни свои влачилъ въ сетяхъ разврата
И ночи за пирами проводилъ;
Увы, разгулъ былъ для него кумиромъ;
Лишь предъ порокомъ онъ склонялся ницъ
Доволенъ былъ лишь оргiей иль пиромъ,
Въ кругу развратниковъ и въ обществе блудницъ.
III.
Предъ вами Чайльдъ-Гарольдъ. Я не намеренъ
Поведать вамъ, откуда велъ онъ родъ;
Но этотъ родъ былъ знатенъ, чести веренъ
И заслужилъ въ былые дни почетъ;
Но всякое преступное деянье
Потомка загрязняетъ предковъ честь
И обелить его не въ состояньи
Ни летописца древнее сказанье,
Ни речь оратора, ни песнопевца лесть.
IV.
Кружился въ свете онъ, какъ на просторе
Кружится мотылекъ среди лучей;
Не могъ предвидеть онъ, что злое горе
Его сразитъ нежданно въ цвете дней;
Но вотъ година тяжкая настала:
Узналъ онъ пресыщенье, а оно,
Въ краю родномъ Гарольду тесно стало;
Такъ въ келье схимнику и душно, и темно.
V.
Греховъ не искупая, онъ стезею
Преступной шелъ. Красивыхъ славя женъ,
Гарольдъ былъ очарованъ лишь одною,
Но съ ней, увы! не могъ сойтися онъ...
Какъ счастливо, что ласкою разврата
Не запятналъ онъ светлый свой кумиръ:
Измена за любовь была бы платой.
Жену бъ онъ разорилъ безумствомъ траты
И вынесть бы не могъ семейной жизни миръ.
VI.
Пресыщенъ всемъ, утративъ счастья грезы,
Онъ видеться съ друзьями пересталъ;
Въ его глазахъ порой сверкали слезы,
Но гордый Чайльдъ имъ воли не давалъ.
Объятъ тоской, бродилъ онъ одиноко,
И вотъ решился онъ свой край родной
Онъ радостно ударъ бы встретилъ рока
И скрылся бъ даже въ адъ, ища среды иной.
VII.
Покинулъ Чайльдъ-Гарольдъ свой замокъ старый;
Подъ гнетомъ летъ, казалось, рухнетъ онъ,
Его жъ щадили времени удары:
Держался онъ массивностью колоннъ.
Тамъ некогда монахи обитали,
Теперь же суеверiя прiютъ
Театромъ сталъ пафосскихъ сатурналiй;
Могли бъ подумать старцы, что настали
Ихъ времена опять, коль хроники не лгутъ.
VIII.
Порою, словно тайну вспоминая,
Измену иль погибшую любовь,
За пиршествомъ, немую скорбь скрывая,
Сиделъ Гарольдъ, сурово хмуря бровь;
Но тайной оставалася тревога
Его души; друзьямъ онъ не вверялъ
Советовъ не прося; страдалъ онъ много,
Но въ утешенiяхъ отрады не искалъ.
IX.
Хоть онъ гостей сзывалъ къ себе не мало
На пиршества, все жъ не имелъ друзей;
Льстецовъ и паразитовъ окружала
Его толпа; но можно ль верить ей?
Его любили женщины, какъ мота:
Сокровища и власть пленяютъ женъ
(При золоте метка стрела Эрота);
Такъ рвутся къ свету бабочки; оплота
Тамъ ангелъ не найдетъ, где победитъ Мамонъ.
X.
Гарольдъ не обнялъ мать, пускаясь въ море,
Съ любимою сестрой въ отъезда часъ
Не виделся; души скрывая горе,
Уехалъ онъ, съ друзьями не простясь;
Не потому онъ избегалъ свиданья,
Что былъ и твердъ, и холоденъ, какъ сталь,
Усугубляютъ муку разставанья...
Лишь горестней нестись съ разбитымъ сердцемъ въ даль.
XI.
Богатыя владенья, замокъ старый
Покинулъ онъ безъ вздоховъ и безъ мукъ,
Голубоокихъ дамъ, которыхъ чары,
Краса кудрей и белоснежныхъ рукъ
Могли бъ легко отшельника святого
Ввести въ соблазнъ, - все то, что пищу дать
Порывамъ сладострастiя готово...
Ему хотелось мiръ увидеть новый
И, посетивъ Востокъ, экваторъ миновать.
XII.
Надулись паруса; какъ будто вторя
Его желаньямъ, ветеръ резче сталъ;
Поплылъ корабль, и скоро въ пене моря
Безследно скрылся рядъ прибрежныхъ скалъ.
Тогда въ душе Гарольда сожаленье
Проснулось, можетъ быть; но ничего
Онъ твердымъ оставался въ то мгновенье,
Какъ малодушный плачъ звучалъ вокругъ него.
XIII.
Въ вечернiй часъ, любуяся закатомъ,
Онъ арфу взялъ; подъ бременемъ тревогъ
Любилъ онъ волю дать мечтамъ крылатымъ,
Когда никто внимать ему не могъ;
И вотъ до струнъ коснувшися рукою,
Прощальную онъ песню затянулъ,
Въ то время, какъ корабль, въ борьбе съ волною,
Катился въ даль, и, одеваясь тьмою,
Его родимый край въ пучине водъ тонулъ.
1.
Прости! Родимый берегъ мой
Въ лазури тонетъ волнъ;
Бушуетъ ветръ, реветъ прибой;
Крикъ чайки грусти полнъ.
Въ пучине солнце гаситъ светъ;
За нимъ намъ вследъ идти;
Мой край родной, прости!
2.
Насъ ослепитъ зари краса,
Лишь мiръ простится съ тьмой;
Увижу море, небеса,
Но где жъ мой край родной?
Мой замокъ пустъ; потухъ очагъ;
Весь дворъ травой заросъ;
Уныло воетъ въ воротахъ
Покинутый мной песъ...
3.
- Малютка пажъ! подъ гнетомъ думъ
Ты плачешь, горя полнъ;
Тебя страшитъ ли ветра шумъ,
Иль грозный ропотъ волнъ?
Не плачь! Корабль надеженъ мой...
Онъ быстро мчится въ даль,
За нимъ и соколъ нашъ лихой
Угонится едва ль.
"Пускай бушуетъ шквалъ, ревя, -
Я бури не боюсь!
Но не дивись, сэръ Чайльдъ, что я
И плачу и томлюсь.
Съ отцомъ и съ матерью родной
Разстаться ль безъ тревогъ?
Моей опорою одной
Остались ты да Богъ!
5.
Благословилъ отецъ меня,
Но слезы могъ сдержать;
Пока жъ не возвращуся я,
Все будетъ плакать мать".
- Пусть скорбь мрачитъ твои черты.
Дитя! когда бъ я былъ
Душой невинной чистъ, какъ ты,
И я бы слезы лилъ.
6.
Ты бледенъ, верный мой слуга,
Боишься ль встретить ты врага,
Боишься ль непогодъ?
- "О, нетъ, я съ страхомъ незнакомъ,
Онъ чуждъ душе моей;
Но жаль жены; покинувъ домъ,
Я все скорблю о ней.
7.
Она близъ замка твоего
Живетъ; что ей сказать,
Коль дети спросятъ, отчего
Съ отцомъ въ разлуке мать?"
- Ты правъ; понятна скорбь твоя,
Мне жъ ничего не жаль...
Не такъ душою неженъ я
И мчусь со смехомъ въ даль.
8.
Коварнымъ вздохамъ лживыхъ женъ
Возможно ль верить? Нетъ!
Измена, что для нихъ законъ,
Я не тужу о дне быломъ
И не страшуся грозъ.
Больней всего, что ни о чемъ
Не стоитъ лить мне слезъ.
9.
Я одинокъ; средь волнъ морскихъ
Корабль меня несетъ;
Зачемъ мне плакать о другихъ:
Кто жъ обо мне вздохнетъ?
Мой песъ, быть можетъ, два, три дня
Повоетъ, да и тотъ,
Другимъ накормленный, меня
Укуситъ у воротъ.
10.
Корабль! валы кругомъ шумятъ...
Несися съ быстротой!
Стране я всякой буду радъ,
Лишь не стране родной.
Приветъ лазурнымъ шлю волнамъ!
Пещерамъ мрачнымъ и скаламъ!
Мой край родной, прости!
XIV.
Средь бурныхъ волнъ Бискайскаго залива
Плыветъ корабль; ужъ пятый день земли
Не видно; наконецъ, вотъ мигъ счастливый:
Желанный берегъ светится вдали.
Здесь Цинтрскихъ горъ блеститъ хребетъ зубчатый;
Тамъ океану Таго дань несетъ;
Явился местный лоцманъ провожатый
И Чайльдъ-Гарольдъ поплылъ къ стране богатой,
Где нивы тучныя даютъ обильный плодъ.
XV.
О Боже! благодатными дарами
Ты этотъ край волшебный наделилъ!
Въ садахъ деревья гнутся подъ плодами,
Въ его горахъ Ты мiръ сокровищъ скрылъ;
Но разрушать то супостаты рады,
Что создалъ Ты: страну надменный врагъ
Брось на врага карающiе взгляды,
И побежденный галлъ повергнутъ будетъ въ прахъ.
XVI.
Своей неописуемой красою
Васъ Лиссабонъ всегда пленить готовъ,
Волшебно отражаемый рекою,
Что чаръ полна и безъ прикрасъ певцовъ.
Могучiй флотъ по ней несется ныне:
Пришелъ спасти отъ галловъ Альбiонъ
Техъ местъ незащищенныя твердыни;
Но лузитанецъ дикъ и полнъ гордыни,--
Ту длань, что держитъ мечъ, съ проклятьемъ лижетъ онъ.
XVII.
Прелестный городъ, кажущiйся раемъ
Издалека, вблизи совсемъ иной;
Войти въ него - и онъ неузнаваемъ;
Средь стенъ его туристъ объятъ тоской.
И хаты, и дворцы, все безъ изъятья,
Купаются въ грязи; ихъ видъ убогъ.
О чистоте такъ смутны ихъ понятья,
Что съ ней и страхъ чумы сроднить бы ихъ не могъ.
XVIII.
Кто не жалелъ, любуясь этимъ краемъ,
Что онъ принадлежитъ толпе рабовъ!
На Цинтру бросьте взоры; всякiй съ раемъ
Тотъ светлый уголокъ сравнить готовъ;
Везде въ немъ дышетъ прелесть неземная
Но ни перу, ни кисти средства нетъ
Понятья дать о немъ; страна такая
Собою затмеваетъ кущи рая,
Что въ пламенныхъ стихахъ намъ описалъ поэтъ.
XIX.
Крутой утесъ съ красивымъ рядомъ келiй;
Сожженный солнцемъ мохъ на скатахъ кручъ;
Лесъ, выросшiй надъ бездной; мракъ ущелiй,
Куда не проникаетъ солнца лучъ;
Лимоновъ золотистые отливы;
Лазурь морской волны, что сладко спитъ;
Здесь виноградъ, тамъ возле речки ивы,--
Все это тешитъ взоръ, сливаясь въ чудный видъ.
XX.
Тропинкою взберитесь до вершины
Что шагъ впередъ - то новыя картины...
А вотъ и монастырь; васъ поведутъ
Осматривать его; монахи съ верой
При томъ легендъ вамъ много сообщатъ:
А тамъ Гонорiй жилъ на дне пещеры.
Онъ, чтобъ увидеть рай, изъ жизни сделалъ адъ.
XXI.
Средь этихъ местъ встречается не мало
Но те кресты не вера воздвигала:
Они лишь объ убiйствахъ говорятъ.
Обычай здесь на месте преступленья,
Тамъ, где звучалъ последнiй жертвы стонъ,
Убiйства тамъ, где, потерявъ значенье,
Не въ силахъ гражданъ жизнь оберегать законъ.
XXII.
По горамъ и доламъ здесь красовались
Прошли, и что жъ? - руины лишь остались,
Заросшiя кустами и травой.
Вотъ пышный замокъ принца. Здесь когда-то
И ты, Ватекъ, любившiй роскошь бриттъ,
Но ты забылъ, что отъ утехъ разврата
И сладострастья чаръ душевный миръ бежитъ.
XXIII.
Ты выбралъ, чтобъ предаться светлымъ чарамъ
Но, пораженный времени ударомъ,
Теперь, какъ те, твой замокъ одинокъ.
Его порталы настежъ; пусты залы;
Отъ зарослей къ дворцу проезда нетъ.
Придетъ пора: дворца какъ не бывало,
Проносятся года, его сметая следъ...
XXIV.
А вотъ дворецъ, который съ гневнымъ взглядомъ
Сбиралися вожди; рожденный адомъ,
Сиделъ тамъ карликъ-чортъ; одетъ шутомъ,
Пергаментною мантiей покрытый,
Въ руке держалъ онъ свитокъ. Имена
Гордяся свиткомъ темъ, съ враждой открытой
Надъ победителемъ смеялся сатана.
XXV.
Конвенцiей онъ звался. Передъ светомъ
Смутилъ ихъ умъ (но грешенъ ли онъ въ этомъ?)
И радость бритта въ горе превратилъ.
Победный лавръ попрали дипломаты;
Тотъ чудный лавръ, увы! носить не намъ
Узнали мы, враговъ коварствомъ смяты,
Что победителямъ, не побежденнымъ, срамъ.
XXVI.
При имени твоемъ бледнеютъ бритты,
Зарделись бы правителей ланиты,
Умей они краснеть. Пройдутъ года
И все жъ потомство, полное презренья,
Позора не забудетъ техъ вождей,
Ихъ ожидаютъ въ будущемъ глумленья
И гневный приговоръ суда грядущихъ дней.
XXVII.
Такъ думалъ Чайльдъ, одинъ бродя по горамъ;
Но все же объ отъезде думалъ скоромъ:
Такъ векъ порхать для ласточки законъ.
Тяжелыхъ думъ онъ здесь изведалъ много
И пожалелъ немой тоской объятъ,
Къ проступкамъ онъ своимъ отнесся строго:
Отъ света истины померкъ Гарольда взглядъ.
XXVIII.
Верхомъ! верхомъ! - онъ крикнулъ и поспешно
Но онъ ужъ не влекомъ мечтою грешной:
Не ищетъ ни любовницъ, ни пировъ...
Несется онъ таинственной дорогой,
Не ведая, где пристань обрететъ;
Не скоро въ немъ уляжется тревога,
Не скоро съ опытомъ знакомство онъ сведетъ.
XXIX.
Вотъ Мафра, где, судьбы узнавъ измену,
Тамъ оргiи обеднямъ шли на смену
И дружбу знать съ монахами вела.
Блудницы Вавилона светлый генiй
Съумелъ такой воздвигнуть здесь чертогъ,
Забытъ толпою; люди гнутъ колени
Предъ блескомъ роскоши, что золотитъ порокъ.
XXX.
Гарольдъ впередъ несется, очарованъ
Не горестно ль, что цепью рабства скованъ
Тотъ светлый край? Лишь сибаритъ одинъ,
Поклонникъ ярый комфорта и лени,
Не знаетъ, какъ отраденъ дальнiй путь.
Глубокихъ думъ и новыхъ впечатленiй;
Какъ свежiй воздухъ горъ живитъ больную грудь.
XXXI.
Ужъ Чайльдъ-Гарольдъ вершинъ не видитъ снежныхъ
Въ Испанiи среди степей безбрежныхъ
Овецъ пасутся ценныя стада;
Но близокъ врагъ; ему чужда пощада
И потому пастухъ вооруженъ;
Всемъ гражданамъ съ врагомъ бороться надо,
Чтобъ гордо властвовать не могъ надъ ними онъ.
XXXII.
Что земли лузитанцевъ разделяетъ
Сiерра ли тамъ скалы возвышаетъ,
Иль льется Таго светлая волна?
Разделены те страны не стеною,
Что ихъ вражде могла платить бы дань,
Не цепью горъ высокихъ, сходной съ тою,
Что южной Галлiи указываетъ грань.
XXXIII.
Нетъ, ручейкомъ ничтожнейшимъ; со стадомъ
Презрительнымъ окидывая взглядомъ
Места, принадлежащiя врагамъ.
Простолюдины горды какъ вельможи
Въ Испанiи: понятна ихъ вражда;
Они - рабы, при этомъ трусы тоже;
Рабовъ подлее ихъ найти не безъ труда.
XXXIV.
Воспетая въ балладахъ, Гвадiана,
Близъ этихъ местъ течетъ. Два вражьихъ стана,
Когда то здесь сойдясь, вступили въ бой.
Здесь рыцари, чтобъ счетъ окончить старый,
Настигли мавровъ. Долго бой кипелъ;
Чалма и шлемъ, во время схватки ярой,
Встречалися въ реке, где плыли груды телъ.
XXXV.
О край, стяжавшiй подвигами славу!
Когда отецъ-изменникъ, мстя за Каву,
Въ союзе съ мавромъ, готамъ смерть сулилъ?
Ты за погромъ съумелъ отмстить жестоко...
Близъ стенъ Гренады врагъ былъ побежденъ;
Умчался врагъ, и въ Африке далекой
Сталъ мавританскихъ девъ звучать унылый стонъ.
XXXVI.
Темъ подвигомъ все песни края полны;
Когда гранитъ и летопись безмолвны,
Простая песнь ихъ сохраняетъ следъ.
Герой, склонись предъ силой песнопенья!
Ни лесть толпы, ни пышный мавзолей
Порой историкъ вводитъ въ заблужденье,
Но песнь народная звучитъ въ сердцахъ людей.
XXXVII.
"Испанцы, пробудитесь!" Такъ взываютъ
Хоть копья въ ихъ рукахъ ужъ не сверкаютъ
И красныхъ перьевъ нетъ на шлемахъ ихъ,
Въ дыму, подъ ревъ орудiй непрерывный,
Ихъ грозный зовъ звучитъ: "Вооружась,
" - исполненъ силы дивной,
Ужель утратилъ власть тотъ кличъ призывный,
Что въ Андалузiи сроднилъ съ победой васъ?
XXXVIII.
Чу! конскiй топотъ слышенъ средь проклятiй;
Ужель спасать вы не пойдете братiй
Отъ деспотовъ и отъ клевретовъ ихъ?
Грохочутъ пушки; залповъ ихъ раскаты
Зловеще эхомъ горъ повторены,
Ряды бойцовъ. Все ужасомъ объяты,
Когда является во гневе богъ войны.
XXXIX.
Кровавыми сверкая волосами,
Онъ все сжигаетъ гневными очами
И въ царстве смерти властвуетъ одинъ.
Съ нимъ рядомъ разрушенья духъ лукавый,
Что чествовать победы будетъ зла.
Сойдутся здесь и вступятъ въ бой кровавый;
Какъ счастливъ исполинъ, - ему лишь кровь мила!
XL.
Когда средь войскъ ни друга нетъ, ни брата,
Какъ рати разукрашены богато!
Какъ весело оружiе блеститъ!
Подобно стае псовъ, что травле рада,
Несется войско бешено впередъ;
Храбрейшiе погибнутъ въ пекле ада:
Богъ брани, съ радости, всехъ павшихъ не сочтетъ.
XLI.
Три армiи стеклись сюда для битвы;
Звучатъ на трехъ наречiяхъ молитвы.
Сюда сошлись: испанецъ, галлъ и бриттъ,
Союзникъ-другъ, услужливый безъ меры
(Не лучше ли въ своей отчизне пасть?).
Удобрятъ только нивы Талаверы
И хищныхъ вороновъ накормятъ кровью всласть.
XLII.
Здесь павшiе сгнiютъ; гнались за славой
Они жъ служили деспоту забавой.
Онъ пролагалъ свой путь чрезъ груды телъ.
Какой же былъ тотъ путь? - лишь путь обмана.
Найдется ли на свете уголокъ,
Его лишь склепъ, где, поздно или рано,
Предастся тленью онъ, забытъ и одинокъ.
XLIII.
О, Албуэра! славу и кручину
Предвидеть, чрезъ твою несясь равнину,
Что скоро въ ней кровавый грянетъ бой?
Пусть павшiе вкушаютъ миръ забвенья!
Победный лавръ пусть радуетъ живыхъ!
Толпы ты будешь слышать прославленья
И воспоетъ тебя поэтъ въ стихахъ своихъ...
XLIV.
Довольно воспевать любимцевъ брани;
Чтобъ мiръ узналъ о славе ихъ деянiй,
Должны погибнуть тысячи людей.
Пускай наемщикъ гонится за славой
И, веря ей, кончаетъ жизнь въ бою:
Иль, очерненъ разбойничьей расправой,
Темъ опозорить бы отчизну могъ свою!
XLV.
Гарольдъ затемъ направилъ путь къ Севилье;
Но ей грозятъ погибель и насилье,
И не спастись отъ разрушенья ей:
Враги ужъ въ разстояньи недалекомъ...
Не пали бы ни Илiонъ, ни Тиръ,
И, злобно издеваясь надъ порокомъ,
Предъ Добродетелью склонялся бъ грешный мiръ.
XLVI.
Но граждане Севильи, бедъ не чуя,
И дни проводятъ, радостно ликуя;
Имъ дела нетъ до язвъ родной страны!
Звучитъ не бранный рогъ, а звонъ гитары;
Веселiю воздвигнутъ здесь алтарь;
Ночной развратъ и сладострастья чары
Въ Севилье гибнущей все царствуютъ, какъ встарь.
XLVII.
Не такъ живетъ крестьянинъ; онъ съ женою
Что можетъ быть опустошенъ войною...
Прошла пора, когда онъ бодро шелъ
Въ вечернiй часъ домой, покинувъ нивы,
И танцовалъ фанданго при луне.
Что вы губить не прочь, вкусить могли вы,
Народъ бы ликовалъ, не слыша о войне.
XLVIII.
Лихой погонщикъ, мчась дорогой ровной,
Кантату ль въ честь любви, иль гимнъ духовный?
Нетъ, онъ теперь поетъ Viva el Rey!
Воинственны слова его напева,
Годоя онъ клянетъ за лживый нравъ;
Что вверилась Годою королева,
Преступную любовь изменой увенчавъ...
XLIX.
Равнина, окаймленная скалами,
Была недавно попрана врагами:
Сроднились съ ней все ужасы войны...
Здесь ядеръ следъ; тамъ лугъ, конями смятый;
А вотъ гнездо дракона; у врага
Съ техъ поръ оне для всехъ испанцевъ святы:
Надъ непрiятелемъ победа дорога.
L.
Кого не встретишь здесь съ кокардой красной?
Взглянувши на нее, испанцу ясно,
Что передъ нимъ не злобный врагъ, а другъ;
Беда пренебрегать ея защитой,--
Кинжалъ остеръ, ударъ неотразимъ!
Когда бы могъ кинжалъ, подъ платьемъ скрытый,
Зазубрить вражiй мечъ иль скрыть орудiй дымъ.
LI.
На выступахъ высокихъ скалъ Морены
Здесь новыхъ укрепленiй видны стены,
А тамъ ряды зловещихъ палисадъ;
Все войско подъ ружьемъ; спустивъ запруду,
Глубокiй ровъ наполнили водой;
На часовыхъ, разставленныхъ повсюду,
Не трудно отгадать, что скоро грянетъ бой.
LII.
Властитель, расшатавшiй въ мiре троны,
Но скоро въ ходъ онъ пуститъ легiоны,
Что ни преградъ не знаютъ, ни препонъ;
Вести борьбу напрасны все усилья
Съ бичомъ судьбы. Испанцы! близокъ часъ,
Победно развернетъ, суля насилья
И целымъ сонмищемъ сродняя съ смертью васъ!
LIII.
Ужель должны отвага, юность, сила
Гордиться могъ тиранъ? Ужель могила
Иль рабства гнетъ Испанiи уделъ?
Ужель напрасны вопли и моленья?
Ужель спасти Испанiю отъ бедъ
Ни юности отважныя стремленья,
Ни патрiота пылъ, ни мудрости советъ?
LIV.
Испанки позабыли звонъ гитары;
Оне поютъ. Какъ метки ихъ удары!
Разя враговъ, летятъ впередъ оне...
Видъ легкой раны, крикъ совы, бывало,
Ихъ приводили въ дрожь; теперь ни мечъ,
Тамъ, где бы даже Марсу страшно стало,
Оне Минервами идутъ средь грома сечъ...
LV.
Когда бъ вы Сарагоссы деву знали
Когда бъ ея глаза черней вуали
Вы видели и шелкъ ея кудрей,
Когда бъ вашъ слухъ ея ласкали речи,--
Вы не могли бъ поверить, что съ враждой
И съ ними, не страшась опасной сечи,
Близъ сарагосскихъ стенъ въ кровавый вступитъ бой.
LVI.
Ея любовникъ палъ, - она не плачетъ;
Удерживаетъ трусовъ; храбро скачетъ
Предъ войскомъ, чтобы съ дрогнувшимъ врагомъ
Покончить; отомстить она съумеетъ
За друга и за павшаго вождя;
Предъ нею галлъ трепещетъ и бледнеетъ,
Средь стенъ разрушенныхъ оплота не найдя.
LVII.
Не потому отважна такъ испанка,
О, нетъ, ея услада и приманка -
Исполненная страстности любовь.
Она разитъ враговъ, но такъ злодею
За гибель голубка голубка мститъ.
Имъ не затмить ее красой своею,
Она же доблестью и силой ихъ затмитъ.
LVIII.
Амуръ оставилъ следъ перстовъ небрежныхъ
Ея уста - гнездо лобзанiй нежныхъ,
Что можетъ въ даръ лишь получить герой...
Ея глаза душевнымъ пышатъ жаромъ;
Ей солнца лучъ не врагъ: еще нежней
Кто грань найдетъ ея всесильнымъ чарамъ?
Какъ дева севера бледнеетъ передъ ней!
LIX.
Въ стране, что бардъ уподобляетъ раю,
Я красоту испанокъ прославляю
(Предъ ней и циникъ долженъ пасть во прахъ).
Здесь гурiи скрываются отъ света,
Чтобъ ихъ амуръ не могъ увлечь съ собой,
Испанiя - ужель не верно это?
Тамъ гурiй неземныхъ витаетъ светлый рой.
LX.
Парнасъ! я на тебя бросаю взоры;
На снежныя твои гляжу я горы;
Оне - не греза сна иль плодъ мечты;
Понятно, что въ объятьяхъ вдохновенья
Я песнь пою. Въ присутствiи твоемъ
Хоть муза ни одна, подъ звуки пенья,
На высотахъ твоихъ не шелохнетъ крыломъ..
LXI.
Не разъ къ тебе моя мечта летела;
И вотъ къ тебе я подхожу несмело,
О немощи моихъ стиховъ скорбя...
Дрожу я и невольно гну колени,
Поэтовъ вспоминая прежнихъ дней;
Доволенъ я и темъ, что въ упоеньи
Короною изъ тучъ любуюся твоей.
LXII.
Счастливей многихъ бардовъ, что въ Элладу
Я, не скрывая тайную отраду,
Волненья полнъ, стою передъ тобой.
Прiюта Фебъ здесь больше не находитъ.
Жилище музъ могилой стало ихъ,
Какой-то духъ и средь развалинъ бродитъ,
Съ волной и ветеркомъ шепчась о дняхъ былыхъ.
LXIII.
Пока прости! Я прервалъ нить поэмы
Сыновъ и женъ Испанiи. Ихъ все мы
Глубоко чтимъ, свободы светъ любя.
Я плакалъ здесь. Свое повествованье
Я буду продолжать, но разреши
Сорвать певцу!... Поверь, что то желанье
Доказываетъ пылъ, не суетность души.
LXIV.
Въ дни юности Эллады, холмъ священный,
Дельфiйской жрицы, свыше вдохновенной,
Ты не видалъ такихъ красивыхъ девъ,
Какъ те, что въ Андалузiи тревогой
Желанiй жгучихъ нежно взрощены.
Средь мирныхъ кущъ, которыхъ здесь такъ много,
Хоть съ Грецiей давно простились славы сны.
LXV.
Своимъ богатствомъ, древностью и силой
Но Кадиксъ привлекательнее милый,
Хоть воспевать порочный городъ грехъ.
Порокъ! въ тебе живая дышетъ сладость;
Какъ весело идти съ тобой вдвоемъ;
Даря и упоенiе, и радость...
Ты гидра мрачная, но съ ангельскимъ лицомъ...
LXVI.
Когда Сатурнъ, которому подвластна
Безъ сожаленья Пафосъ сладострастный,--
Въ страну тепла утехи перешли
И ветреной, изменчивой богини
Перенесенъ былъ въ Кадиксъ светлый храмъ
Ее создавшей). Въ Кадиксе до ныне
Предъ ней и день, и ночь курится фимiамъ.
LXVII.
Съ утра до ночи, съ ночи до разсвета
Толпа, любовью къ пиршествамъ согрета,
Веселью и забавамъ предана.
Зовъ мудрости считаютъ тамъ напастью,
Где нетъ конца разгулу и пирамъ,
Молитва здесь всегда въ союзе съ страстью
И къ небу лишь летитъ монаховъ фимiамъ.
LXVIII.
Вотъ день воскресный. День отдохновенья
На праздникъ онъ стремится, полнъ волненья...
Вы слышите ль, какъ царь лесовъ реветъ?
Израненый, враговъ смущая карой,
Онъ смерть конямъ и всадникамъ сулитъ;
Ликуютъ все, любуясь схваткой ярой,
И взоры нежныхъ дамъ кровавый тешитъ видъ.
LXIX.
День отдыха, последнiй день седмицы,
Принарядясь, покинуть шумъ столицы
И духоту ея народъ спешитъ.
Несутся света сливки и подонки
Въ Гамстэдъ, Брентфордъ иль Геро. Устаетъ
Что, силъ лишася, стать должна къ сторонке;
Ее догнавъ, надъ ней глумится пешеходъ.
LXX.
Снуютъ по Темзе, пышно разодеты,
А техъ влечетъ къ себе гора Гай-Гэта,
Ричмондъ и Веръ. О Фивы прежнихъ дней!
Зачемъ здесь женъ и юношей такъ много?
На тотъ вопросъ ответить мне пора:
Идетъ народъ, спеша на праздникъ Рога,
Где после выпивки танцуютъ до утра.
LXXI.
Все предаются странностямъ невольно,
Лишь утромъ звонъ раздастся колокольный,
Все въ руки четки набожно берутъ
И къ Деве Непорочной шлютъ моленья
(Во всей стране и не найти другой),
Затемъ все рвутся въ циркъ, где въ упоеньи
И бедный, и богачъ глядятъ на смертный бой.
LXXII.
Пуста еще арена, а какъ много
Призывнаго еще не слышно рога,
Межъ темъ ужъ местъ свободныхъ нетъ давно...
Все гранды тутъ; наносятъ раны взгляды
Красивыхъ дамъ; но такъ добры оне,
На холодъ доннъ, не знающихъ пощады,
Поэтовъ жалобы безсмысленны вполне.
LXXIII.
Но вотъ умолкло все. Въ плюмажахъ белыхъ
Они готовы къ ряду схватокъ смелыхъ;
Гремятъ ихъ шпоры, блещутъ копья ихъ
И шарфы развеваются. Собранье
Поклономъ встретивъ, мчатъ они коней...
Улыбки дамъ, толпы рукоплесканья...
Не такъ ли чествуютъ героевъ и вождей?
LXXIV.
Въ блестящемъ платье, въ мантiи нарядной
Ему вступить въ борьбу съ врагомъ отрадно,
Но онъ предъ темъ вокругъ бросаетъ взоръ:
Спасенья нетъ, коль встретится преграда!
Лишь дротикомъ однимъ вооружась,
Ведь пешему остерегаться надо...
Въ бою какъ часто конь отъ бедъ спасаетъ насъ.
LXXV.
Вотъ поданъ знакъ; ужъ трижды протрубила
Все смолкло и, кнутомъ ударенъ съ силой,
Ворвался въ циркъ дышащiй злобой зверь...
Его глаза, что кровiю налиты,
На всехъ наводятъ страхъ: онъ на врага
Вздымаютъ гневно пыль; рыча сердито,
Онъ бедра бьетъ хвостомъ, къ земле склонивъ рога.
LXXVI.
Но вотъ онъ сталъ, свирепый взоръ бросая;
Свое оружье, ловкость въ ходъ пуская,
А иначе твоя прольется кровь!..
Вокругъ быка снуютъ, ловки и смелы,
Тореадоры. Кровь быка течетъ;
Въ него летятъ и дротики, и стрелы;
Объятый бешенствомъ, отъ боли онъ реветъ.
LXXVII.
Остановить его не въ состояньи
На всадниковъ не обративъ вниманья,
Впередъ летитъ разсвирепевшiй быкъ...
Одинъ имъ конь убитъ, другой израненъ;
Потоками теряя кровь свою,
Ужасный видъ! Коль пикадоръ сохраненъ,
Спасенiемъ своимъ обязанъ онъ коню.
LXXVIII.
Измученный, врагами окруженный,
Ударами безъ счета пораженный,
Все быкъ опасенъ, гневомъ обуянъ.
Вертясь вокругъ него, плащомъ багрянымъ
И градомъ стрелъ его тревожитъ врагъ;
Онъ на него несется ураганомъ,
Но, ослепленъ плащомъ, склоняется во прахъ.
LXXIX.
Почуявъ сталь межъ шеей и лопаткой,
Не отступая. Мигъ пронесся краткiй -
И грозный зверь безъ стоновъ муки палъ
Передъ толпой, победой опьяненной.
На этотъ видъ глядеть отрадно ей.
На колеснице, пышно запряженной
Лихою четверней гарцующихъ коней.
LXXX.
Глядятъ на это зрелище съ любовью
Сродняютъ ихъ съ дымящеюся кровью,--
Вотъ отчего въ нихъ состраданья нетъ
И месть отрадна имъ. Ударъ кинжала
Даетъ испанцамъ средство счеты свесть
Все жъ дома ихъ осталося не мало:
А тамъ союзницей обидъ и распрей месть.
LXXXI.
Но ревность здесь, какъ встарь, царить не можетъ.
И старый мужъ, хоть страхъ его тревожитъ,
Держать жену не можетъ взаперти.
Сроднилася съ испанкой молодою
Свобода. До тяжелыхъ дней войны
Чуть до земли касаяся ногою,
Кружилася она въ сiянiи луны!
LXXXII.
Не разъ Гарольдъ любилъ иль былъ уверенъ,
Но онъ теперь былъ безучастью веренъ:
Не утолялъ, ведь, жажды въ Лете онъ.
Гарольдъ узналъ, что лучшимъ украшеньемъ
Амуру служатъ крылья; что безъ слезъ
Не могутъ упиваться наслажденьемъ;
Отраву можетъ онъ сливать съ дыханьемъ розъ.
LXXXIII.
Гарольдъ все жъ не былъ слепъ и, созерцая
Не потому, что, грешныхъ думъ не зная,
Ценилъ онъ чистоту, но пылъ страстей,
Насъ утомивъ, приноситъ въ даръ забвенье;
Порокъ себя хоронитъ, грезъ и силъ
Гарольдъ, скорбя, не ведалъ упоенья;
Проклятье Каина онъ на челе носилъ.
LXXXIV.
Гарольдъ сойтись съ толпою безсердечной
Искать утехъ онъ сталъ бы, еслибъ вечно,
Улыбкамъ чуждъ, глубоко не страдалъ.
На все и всехъ гляделъ онъ безъ участья;
Однако, разъ борьбу ему пришлось
Красавицу онъ встретилъ, что дни счастья
Напомнила ему, и песнь онъ ей поднесъ.
ИHЕСЕ.
1.
Мне не дари улыбки страстной;
Дай Богъ, чтобъ слезъ не знала ты,
Чтобъ ты не плакала напрасно.
2.
На векъ мое сгубила счастье;
Увы! помочь мне средства нетъ;
Безсильно и твое участье.
3.
Не честолюбья злое жало
Меня заставили проклясть
Все то, что встарь меня пленяло.
4.
Всегда я полонъ думъ унылыхъ;
Мне красоты разсветъ не милъ;
Меня пленить и ты не въ силахъ.
5.
Что несся въ даль, тоской убитый;
Мне только смерть покой сулитъ,
Ея жъ отъ смертныхъ тайны скрыты...
6.
Отъ мукъ своихъ бежать не можетъ;
Везде звучитъ мой скорбный стонъ...
И демонъ думъ меня тревожитъ.
7.
Въ весельи; счастье - сновиденье;
Пусть не изведаютъ они,
Какъ я, весь ужасъ пробужденья.
8.
Но мне забвенiя онъ не далъ;
Я не страшуся новыхъ бедъ,--
Ужъ я все худшее изведалъ.
9.
Какая скорбь мне душу точитъ;
Нетъ, съ сердца маски не срывай,--
Подъ нею целый адъ клокочетъ!
LXXXV.
Ты защищалъ свои, и гордъ и смелъ;
Хоть вкругъ тебя дышало все изменой,
Свои права ты отстоять съумелъ.
Геройскiй городъ - первымъ ты свободу
Вождя, что изменить хотелъ народу.
Тогда какъ чернь дралась, - врагу въ угоду
Оружье клала знать, лишась отъ страха силъ.
LXXXVI.
Испанцы умираютъ, что за тронъ
Безъ короля имъ выпало на долю
Сражаться, хоть давно расшатанъ онъ?
Стране, что только жизнь имъ даровала.
Но не смутилъ дурной примеръ вассала:
Ему путь къ воле гордость указала,
И будетъ драться онъ хотя бы на ножахъ.
LXXXVII.
Пусть тотъ ихъ войнъ исторiю прочтетъ;
Чтобъ мстить врагу кровавою расправой,
Они пускали даже пытки въ ходъ...
Вооружась ножомъ иль ятаганомъ,
Они боролись на смерть съ вражьимъ станомъ;
Струилась кровь враговъ ручьемъ багрянымъ;--
Такъ следуетъ встречать непрошенныхъ гостей.
LXXXVIII.
Слезой мы не почтимъ? Разорены
Нещадною войной поля и села
И кровью руки женъ обагрены.
Пускай лежатъ, где пали, жертвы злости,
Имъ лучше тамъ лежать, чемъ на погосте:
Глядя на ихъ белеющiя кости,
Предъ храбростью отцовъ склонятся дети ницъ.
LXXXIX.
Въ Испанiю, спустившись съ Пиреней,
Все новые несутся легiоны...
Не сводитъ мiръ въ цепяхъ съ нея очей:
Коль свергнетъ рабства гнетъ она защитой,
Какъ странно: край, Колумбомъ встарь открытый,
Те муки, что узнали дети Квиты,
Врачуетъ счастiемъ, отчизны жъ льется кровь!
XC.
Прославившiй войска Баросскiй бой,
Блестящiй рядъ атакъ при Албуэре -
Испанiи свободу и покой
Не даровали. Тяжкiя невзгоды
Въ своихъ когтяхъ ее продержитъ годы.
Когда жь, средь мира, дерево свободы
Появится въ краю, что воли не знавалъ?
ХСІ.
Подъ рокотъ струнъ я слезы лью, скорбя;
Когда бъ въ бою ты палъ, гордясь тобою,
Не смела бъ и прiязнь жалеть тебя;
Но ты почилъ безславно, храбрый воинъ!
Лавроваго венка ты былъ достоинъ.
За что же твой конецъ былъ такъ сложенъ.
Судьбой безжалостно развенчанный герой?
XCII.
Во сне ко мне являйся! Я зову
Тебя, тяжелой горестью томимый;
Довольно слезъ пролью я на яву...
Мечтой къ твоей могиле одинокой
Пока того, кто кончилъ жизнь до срока,
И друга, что скорбелъ о немъ глубоко,
Не сблизитъ навсегда покой небытiя.
ХСІІІ.
Вамъ сценъ и описанiй дать готовъ,
Коль критикъ, относясь къ поэме строго,
Не разгромитъ написанныхъ мной строфъ.
Героя своего не оставляя,
И дней коснусь, когда, оковъ не зная,
Она цвела, искусство прославляя,
Подъ игомъ варваровъ безславно не томясь.
Павелъ Козловъ.
