Чайльд Гарольд.
Песнь третья
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Чайльд Гарольд. Песнь третья

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ.

                                        "Afin que cette application vous forèat de

                                        penser à autre chose, il n'у а en, vérité de

                                        remède, que Celui là et le temps".

                                        Lettre du Roi de Prusse à d'Alembert. Sept. 7, 1776.

                              I.

          Последнiй отпрыскъ рода, плодъ единый

          Моей любви, о Ада! дочь моя,

          На мать похожа ль ты? Чужда кручины,

          Съ улыбкою последнiй разъ меня

          Ты проводила, но тогда насъ грела

          Надежда, что теперь оделась тьмой...

          Чу, ветеръ дуетъ; буря зашумела;

          Я въ даль несусь; куда жъ стремлюся смело?

          Не знаю, но безъ слезъ покину край родной.

* * *

                              II.

          Я снова мчусь средь волнъ; я снова въ море.

          Какъ конь, что веренъ всаднику, волна

          Покорна мне, бушуя на просторе.

          Ей шлю приветъ! Пусть будетъ смятъ грозою

          Мой парусъ, все жъ я понесусь впередъ!

          Я въ этомъ сходенъ съ порослью морскою:

          Разъединясь съ родимою скалою,

          Она несется въ даль по воле бурныхъ водъ.

                              III.

          Я жертву добровольнаго изгнанья

          Въ дни юности воспелъ. Съ моей душой

          Сроднилось это мрачное созданье;

          Такъ ветеръ гонитъ тучу предъ собой.

          Я въ жизни испыталъ страданiй много;

          Остывшихъ слезъ и думъ тяжелыхъ следъ

          Въ поэме скрытъ; теперь моя дорога

          Идетъ пустыней мрачной и убогой,

          Где властвуютъ пески, но где растенiй нетъ.

                              IV.

          Я, можетъ быть, узнавъ волненья страсти,

          Узнавъ тяжелый гнетъ душевныхъ мукъ,

          Надъ лирой не имею прежней власти,

          Я буду петь, стремясь найти забвенье,

          Мою тоску стараясь заглушить;

          Увы, быть можетъ, эти песнопенья

          Лишь мне доставятъ только наслажденье,

          Все жъ буду рваться къ нимъ, чтобъ ихъ благословить.

                              V.

          Кто жизненныхъ тревогъ вкушалъ отравы,

          Кто одряхлелъ отъ горя, не отъ летъ,

          Кто чуждъ любви, не гонится за славой,

          Кого не удивитъ коварствомъ светъ,

          Чье сердце честолюбьемъ не согрето,--

          Тотъ знаетъ, какъ въ тайникъ своей души

          Заглядывать отрадно; въ блеске света

          Витаютъ тамъ созданiя поэта,

          Что полны дивныхъ чаръ и вечно хороши.

                              VI.

          Мы въ образы и формы облекаемъ

          Созданiя фантазiи своей,

          Сливаяся съ волшебнымъ мысли краемъ,

          Что я? - ничто; но ты, мой духъ незримый,

          Ты проникаешь всюду. Я съ тобой

          Витаю въ царстве грезъ. Въ мой край любимый

          Вхожу, тяжелой горестью томимый:

          Я здесь утратилъ все, а тамъ живу мечтой.

                              VII.

          Но мыслямъ слишкомъ много я простора

          Давалъ. Такая ихъ одела мгла,

          Что черепъ мой не вынесъ ихъ напора,

          И принялъ видъ кипящаго котла.

          Я сдерживать не могъ порывовъ страсти

          Въ дни юности. Темъ жизнь я отравилъ;

          Могу ль теперь не признавать ихъ власти?

          Все жъ изменился я: судьбы напасти

          Безъ ропота сносить я не лишился силъ.

                              VIII.

          Довольно о быломъ; печать молчанья

          Наложимъ на него. Гарольдъ опять

          Предъ вами. Все гнетутъ его страданья,

          Увы! Гарольда время изменило.

          Кого жъ оно щадитъ? Когда оно

          Проносится, насъ покидаетъ сила,

          Въ насъ гаснетъ мысль, лишась былого пыла...

          Въ бокале у краевъ лишь пенится вино.

                              IX.

          Свой кубокъ осушить признавъ за благо,

          Гарольдъ на дне его полынь нашелъ;

          Теперь фiалъ наполнивъ чистой влагой,

          Онъ думалъ, что уйдетъ отъ прежнихъ золъ;

          Но цепь его незримая давила,

          Хотя оковъ не раздавался звонъ;

          Былой тоски не уменьшалась сила;

          Куда бъ нога Гарольда ни ступила,

          Съ прошедшей мукою все сталкивался онъ.

                              X.

          Решился Чайльдъ, холодный и суровый,

          Сойдясь съ толпой, съ ней вновь делить досугъ;

          Кто радости узнать не можетъ новой,

          Онъ все мечталъ, сливаяся съ толпою,

          Следить за ней, темъ насыщая умъ.

          Такъ делалъ онъ, любуяся красою

          Далекихъ странъ, обласканныхъ судьбою,

          Где, путешествуя, вкушалъ онъ сладость думъ.

                              XI.

          Кто, созерцая розу, чуждъ желанья

          Ее похитить? Съ силой красоты

          Вести борьбу - напрасное старанье...

          О, сердце! постареть не можешь ты.

          Кто славы лучъ встречаетъ безъ привета?

          Хоть труденъ путь, все гонятся за нимъ...

          Гарольдъ опять въ водовороте света,

          Но грудь его иной мечтой согрета

          И преданъ онъ теперь стремленiямъ инымъ.

                              XII.

          Увы! созналъ онъ скоро, что напрасно

          Сошелся съ безсердечною толпой;

          Съ людьми онъ не былъ въ силахъ жить согласно,

          Покорный лишь однимъ своимъ стремленьямъ,

          Не могъ мириться онъ съ царящимъ зломъ;

          Гордыни полнъ, чужимъ не верилъ мненьямъ

          И понялъ, на толпу глядя съ презреньемъ,

          Что можетъ, бросивъ светъ, лишь жить въ себе самомъ.

                              XIII.

          Онъ, какъ друзей, встречалъ утесы, горы;

          Ему служилъ жилищемъ океанъ;

          Лазурь небесъ его пленяла взоры;

          Любилъ онъ блескъ и солнце южныхъ странъ;

          Любилъ ущелья, степи, скалы, воды,--

          Гарольдъ въ общеньи съ ними жить привыкъ;

          Любилъ леса, пещеръ немые своды,

          Но книгами пренебрегалъ, - природы

          Ему понятней былъ таинственный языкъ.

                              XIV.

          Какъ некогда халдеи, звездъ теченье

          Онъ созерцалъ и въ нихъ мечты своей

          Онъ поселялъ волшебныя виденья;

          Но такъ парить всегда нельзя мечтою,--

          Земною цепью скованъ сынъ земли.

          Она отводитъ взоръ его съ враждою

          Отъ неба, что пленяетъ красотою

          И такъ приветливо киваетъ намъ вдали.

                              XV.

          Живя съ людьми, онъ клялъ свое безсилье

          И чахъ, тяжелымъ преданный мечтамъ;

          Такъ, опустивъ подрезанныя крылья,

          Изъ клетки соколъ рвется къ небесамъ.

          Порой Гарольдъ не могъ мириться боле

          Съ тюрьмой своей и звалъ свободу вновь;

          Такъ соколъ, удрученъ тяжелой долей,

          Все бьется въ тесной клетке, рвется къ воле,

          Но только грудь и клювъ онъ разбиваетъ въ кровь.

                              XVI.

          Хоть безъ надеждъ, но менее унылый,

          Гарольдъ опять скитанiя начнетъ;

          Та мысль, что онъ сгубилъ напрасно силы,

          Его душе даритъ успокоенье,

          Его сближая съ мрачною тоской;

          Такъ моряки въ тяжелый мигъ крушенья

          Надеются въ вине найти забвенье,

          Чтобъ кончить жизни путь, глумяся надъ судьбой.

                              XVII.

          Остановись! здесь царства прахъ суровый;

          Здесь следъ землетрясенья схороненъ;

          На месте томъ что-жъ нетъ трофеевъ славы

          И нетъ победой созданныхъ колоннъ?

          Ихъ нетъ; но не угасла правды сила,

          И безъ прикрасъ то поле не умретъ.

          Победа! что жъ ты мiру подарила?

          Какъ кровь войны поля обогатила!

          Ужель великiй бой принесъ лишь этотъ плодъ?

                              XVIII.

          Передъ Гарольдомъ Францiи могила,

          Кровавая равнина Ватерло;

          Здесь въ часъ одинъ судьба орла сгубила

          Онъ, съ высоты спустившись, съ силой новой

          Кровавыми когтями землю взрылъ,

          Но смялъ его напоръ враговъ суровый...

          Онъ палъ, влача разбитыя оковы,

          Что имъ сраженный мiръ съ проклятьями носилъ.

                              XIX.

          Заслуженная кара!... Но свободы

          Не знаетъ мiръ, - какъ прежде, онъ въ цепяхъ;

          Ужель лишь для того дрались народы,

          Чтобъ одного бойца повергнуть въ прахъ?

          Прочь рабства гнетъ! Сольются ль съ светомъ тени?

          Покончивъ съ львомъ, сдадимся ль въ пленъ волкамъ?

          Ужель, среди хвалебныхъ песнопенiй,

          Предъ тронами падемъ мы на колени?

          Нетъ, расточать грешно напрасно фимiамъ!

                              XX.

          Коль мiръ, возставъ, не могъ достигнуть цели,

          Что толку въ томъ, что палъ одинъ тиранъ?

          Вотще лилася кровь, вотще скорбели

          Европа не излечитъ, если годы

          Она страдала даромъ... Славы лучъ

          Тогда лишь можетъ радовать народы,

          Когда сплетенъ съ оружьемъ миръ свободы,--

          Темъ мечъ Гармодiя былъ славенъ и могучъ.

                              XXI.

          Бельгiйская столица ликовала;

          Гремелъ оркестръ, шумящiй длился балъ;

          Красивыхъ дамъ и воиновъ сновала

          Нарядная толпа средь пышныхъ залъ.

          Отрадою дышали разговоры;

          Веселый смехъ звучалъ со всехъ сторонъ;

          Когда жъ, пленяя слухъ, гремели хоры,

          Любовь сулили пламенные взоры...

          Вдругъ прозвучалъ вдали какой-то скорбный стонъ.

                              XXII.

          Вы слышите? - то ветра вой печальный,

          То шумъ колесъ о камни мостовой...

          За танцы вновь! Пусть длится говоръ бальный,

          Веселiя покинемъ мiръ кипучiй!

          Чу! снова раздается мрачный зовъ,

          Которому какъ будто вторятъ тучи.

          Все ближе, громче этотъ зовъ могучiй...

          Скорей къ оружью все! То пушекъ грозный ревъ.

                              XXIII.

          Брауншвейгскiй герцогъ первый этотъ грохотъ

          Услышалъ. Злымъ предчувствiемъ томимъ,

          Онъ вскрикнулъ: "Грянулъ бой!" но встретилъ хохотъ

          Его слова, - никто не верилъ имъ.

          Однако жъ, гула понялъ онъ значенье;

          Его отца такой же выстрелъ смялъ.

          Въ его груди проснулась жажда мщенья:

          Отваги полнъ, онъ бросился въ сраженье

          И, впереди несясь, пронзенный пулей, палъ.

                              XXIV.

          Въ смятеньи все; изъ глазъ струятся слезы;

          Ланиты дамъ, что рдели отъ похвалъ,

          Поблекли въ мигъ одинъ; судьбы угрозы

          Средь вздоховъ слышны трепетныя речи;

          Последнiй, можетъ быть, звучитъ приветъ;

          Влюбленные дождутся ль новой встречи?

          Какъ это знать, когда кровавой сечей

          Венчаетъ ночь утехъ таинственный разсветъ?

                              XXV.

          Къ коню стремится всадникъ; батарея

          За батареей мчится въ грозный бой;

          Несутся эскадроны, пламенея

          Отъ храбрости; идетъ за строемъ строй.

          Орудiя грохочутъ въ отдаленьи;

          Гремитъ, войска сзывая, барабанъ;

          Тревожитъ гражданъ мрачность опасенiй:

          "Враги идутъ!" - они кричатъ въ смятеньи...

          Уныньемъ и тоской весь городъ обуянъ.

                              XXVI.

          Чу! Камероновъ песня прозвучала.

          Те звуки - Лохiеля бранный зовъ;

          Ему не разъ Шотландiя внимала;

          Та песнь во мраке ночи режетъ ухо,

          Но славнымъ прошлымъ горецъ упоенъ;

          Она въ немъ пробуждаетъ бодрость духа;

          Лишь до его она коснется слуха,

          Онъ вспоминаетъ васъ, Лохьель и Камеронъ.

                              XXVII.

          Войска идутъ Арденскими лесами,

          Деревья ихъ, покрытыя росой,

          Какъ будто слезы льютъ надъ храбрецами,

          Что, полные надеждъ, стремятся въ бой.

          Не видеть имъ заката лучъ багровый;

          Какъ та трава, что топчутъ ноги ихъ,

          Они падутъ. Ихъ скоситъ рокъ суровый...

          Оденутся они травою новой,

          Когда ихъ смерть сожметъ въ объятьяхъ роковыхъ.

                              XXVIII.

          Еще вчера все были полны силы;

          Всехъ увлекалъ красавицъ нежный зовъ;

          Раздался въ ночь сигналъ войны унылый;

          Блеснулъ лучами день; гроза настала...

          Войска бросались бешено въ огонь;

          Валились трупы грудами. Стонала

          Земля и съ прахомъ телъ свой прахъ сливала...

          Здесь вместе другъ и врагъ; где всадникъ, тамъ же конь.

                              XXIX.

          Хвалу воздамъ лишь одному герою...

          (Я не вступлю въ борьбу съ другимъ певцомъ).

          Герой погибшiй былъ въ родстве со мною;

          Я жъ ссорился не разъ съ его отцомъ.

          Къ тому же, красятъ песнь деянья славы:

          Всехъ поражая храбростью своей,

          О, юный Говардъ, воинъ величавый,

          Подъ градомъ пуль ты въ схватке палъ кровавой!

          Изъ техъ, что пали тамъ, кто былъ тебя славней?

                              XXX.

          Кто не оплакалъ юнаго героя?

          Къ чему жъ моя слеза? Когда въ тени

          Я дерева стоялъ, на месте боя,

          Весна вокругъ бросала волны света;

          Порхая, птицы пели средь ветвей;

          Ея дыханьемъ было все согрето;

          Но я не могъ ей подарить привета:

                              XXXI.

          Я вспомнилъ въ это тяжкое мгновенье

          Его и техъ, что рокъ навекъ унесъ;

          Людей, любившихъ ихъ, одно забвенье

          Архангельской трубы лишь могутъ звуки

          Усопшихъ вызвать къ свету. Громъ похвалъ

          Не въ силахъ заглушить страдальца муки;

          Все будетъ другъ, въ тоске ломая руки,

                              XXXII.

          Надъ скорбью верхъ беретъ улыбки сила:

          Смеясь, мы плачемъ. Долго дубъ гнiетъ

          Предъ темъ, чтобъ пасть; безъ мачтъ и безъ ветрила

          Хоть замокъ палъ, крепки его основы;

          Все длится день, хоть въ небе много тучъ;

          Руины весть борьбу съ судьбой готовы;

          Переживаютъ узника оковы;

                              XXXIII.

          Когда въ осколки зеркало разбито,

          Въ нихъ тотъ же отражается предметъ;

          Такъ сердце, где немая мука скрыта,

          Оно осуждено на увяданье

          Средь холода, унынiя и тьмы;

          И что жъ? - скорбя, оно хранитъ молчанье;

          Нетъ словъ, чтобъ эти высказать страданья,--

                              XXXIV.

          Живуче горе; корень, полный яда,

          Засохнуть не даетъ его ветвямъ;

          О, если смерть была бы мукъ награда,

          Но жизнь усугубляетъ гнетъ печали;

          Такъ возле моря Мертваго плоды,

          Что пепелъ начинялъ, съ деревъ срывали;

          Не долго бъ жили мы, когда бъ считали

                              XXXV.

          Псалмистъ определилъ пределы жизни,

          Но съ нимъ не согласилось Ватерло;

          Мы видимъ, поминая павшихъ въ тризне,

          Молва трубитъ о битве знаменитой,

          Но что жъ потомство вымолвитъ о ней?

          "Тамъ нацiи, все воедино слиты,

          Сражались; палъ предъ ними врагъ разбитый!

                              XXXVI.

          Тамъ, въ Ватерло, сраженный волей рока,

          Славнейшiй, но не худшiй смертный палъ;

          То гордой мыслью онъ парилъ высоко,

          Его сгубили крайности. Порфиру

          Носилъ бы онъ, иль не владелъ бы ей,

          Когда бы не служилъ угрозой мiру;

          Стремясь къ недостижимому кумиру,

                              XXXVII.

          Онъ пленникъ былъ и властелинъ вселенной;

          Предъ нимъ, хоть онъ низринутый боецъ,

          Все мiръ стоитъ коленопреклоненный,--

          Ему такъ долго слава въ счастьи льстила,

          Рабою у его склоняясь ногъ,

          Что въ божество его преобразила;

          Онъ думалъ, что его безъ грани сила,

                              XXXVIII.

          То властвуя, то смятъ судьбой тяжелой,

          То мiръ громя, то съ поля битвы мчась,

          Онъ создалъ, расшатавъ кругомъ престолы,

          Затемъ себе престолъ воздвигнулъ новый;

          Но сдерживать не могъ своихъ страстей,

          На властолюбье наложа оковы;

          Онъ, зная светъ, забылъ про рокъ суровый -

                              XXXIX.

          Онъ палъ... То были ль мудрость, сила воли,

          Иль гордость, но онъ муку скрыть сумелъ,

          Своихъ враговъ усугубляя боли.

          Ихъ сонмъ, но онъ, съ улыбкою безстрастья,

          Душою бодръ, на встречу бедъ пошелъ;

          Сраженъ въ борьбе, любимецъ гордый счастья,

          Чуждаяся притворнаго участья,

                              XL.

          Онъ сделался мудрей, когда паденье

          Ему глаза открыло. Въ дни победъ

          Онъ къ людямъ не хотелъ скрывать презренья.

          Но долженъ былъ, чтобъ не попрать союза

          Съ клевретами, скрывать свой гордый взглядъ.

          Онъ темъ порвалъ съ приверженцами узы.

          Борьба за власть - тяжелая обуза:

                              XLI.

          Когда бъ одинъ, сражаяся съ врагами,

          Онъ подъ напоромъ бури изнемогъ,

          Какъ башня, что ведетъ борьбу съ годами,

          Но онъ престоломъ былъ обязанъ мiру.

          Предъ темъ, чтобы глумиться надъ толпой,

          Какъ Дiогенъ, онъ снять съ себя порфиру

          Обязанъ былъ; венчанному кумиру

                              XLII.

          Онъ былъ за то низринутъ, что съ покоемъ

          Мириться былъ не въ силахъ. Тотъ, чья грудь

          Опалена желанiй бурныхъ зноемъ,

          Его влечетъ неведомая сила;

          Желанiямъ его пределовъ нетъ;

          Не можетъ охладить онъ сердца пыла;

          Ему покой ужасней, чемъ могила;

                              XLIII.

          Такой душевный пылъ даетъ рожденье

          Безумцамъ, заражающимъ людей

          Своимъ безумьемъ; сила увлеченья

          Къ нимъ мiръ питаетъ зависть, а ихъ участь

          Завидна ли? Ихъ горекъ каждый мигъ;

          Для нихъ не тайна скрытыхъ мукъ живучесть...

          Весь векъ ихъ тяжкихъ думъ терзаетъ жгучесть.

                              XLIV.

          Дыша борьбой, они волненiй просятъ;

          Какъ лава, въ жилахъ ихъ струится кровь;

          Ихъ целый векъ на крыльяхъ бури носятъ,

          А все же имъ дыханье бури мило;

          Когда ихъ жизнь должна спокойно течь,

          Они, скорбя, кончаютъ дни уныло...

          Такъ пламени безъ пищи меркнетъ сила;

                              XLV.

          Кто былъ въ горахъ, тотъ знаетъ, что вершины

          Высокихъ скалъ скрываетъ вечный снегъ.

          Вражду толпы встречаютъ властелины;

          Окинуть славы лучъ лишь можетъ взглядомъ

          Счастливый вождь; земля блеститъ подъ нимъ,

          А горы льдинъ, что бурями и хладомъ

          Ему грозятъ, онъ только видитъ рядомъ.

                              XLVI.

          Оставимъ мiръ страстей! Одни созданья

          Природы вечно юной и мечты

          Душе приносятъ въ даръ очарованье...

          Тамъ Чайльдъ-Гарольдъ волшебною картиной

          Любуется; здесь дремлетъ надъ холмомъ

          Зеленый лесъ; тамъ светлыя долины

          Пленяютъ взоръ; вдали видны руины,

                              XLVII.

          Имеетъ сходство съ ними духъ могучiй,

          Что, скрывъ страданья, борется съ толпой.

          Заброшены оне; лишь ветръ да тучи

          И силою развалины когда-то

          Гордились; оглашалъ ихъ схватокъ громъ,

          Но тщетно будутъ ждать оне возврата

          Минувшихъ дней: былое смертью смято;

                              XLVIII.

          Владельцы замковъ техъ во время оно

          Съ вассалами грабежъ пускали въ ходъ;

          Какъ гордо развевались ихъ знамена!

          Такъ почему жъ не славны эти лица?

          Что жъ, какъ вождямъ, недоставало имъ:

          Исторiи блестящая ль страница?

          Украшенная ль надписью гробница?

                              XLIX.

          Примерами безстрашiя богаты

          Ихъ войны, о которыхъ мiръ забылъ.

          Хоть рыцари всегда носили латы,

          Но не могла любовь смягчить ихъ нравы:

          Изъ-за красавицъ часто кровь лилась,

          Оканчивался споръ борьбой кровавой,

          И Рейнъ, впередъ несяся величаво,

                              L.

          Волшебная река, которой волны

          Богатство въ даръ приносятъ берегамъ,

          Приветъ тебе! Когда бы, злобы полный,

          Пленительный твой берегъ, орошаемъ

          Живительными волнами, вполне

          Имелъ бы сходство, мiръ пленяя, съ раемъ!

          Порабощенъ я былъ бы чуднымъ краемъ,

                              LI.

          Враждующихъ здесь стягивались силы:

          Лилася кровь, валились груды телъ,

          Но техъ бойцовъ исчезли и могилы,

          Река лишь мигъ катилась лентой алой,

          Затемъ сiянье солнечныхъ лучей

          Она опять съ любовью отражала.

          Какъ быстро бъ въ даль она струи ни мчала,

                              LII.

          Такъ думалъ Чайльдъ, дорогу направляя

          Вдоль берега, где пташекъ песнь неслась;

          Онъ шелъ впередъ, красой любуясь края,

          Хотя следы заботъ, что заменили

          Былыхъ страстей и увлеченiй пылъ,

          Его чело угрюмое морщили

          Порой, скрывать улыбку онъ усилiй

                              LIII.

          Хотя въ его груди остыли страсти,

          Гарольдъ не могъ, сочувствiемъ согретъ,

          Не признавать любви волшебной власти,--

          Душа порою таетъ, какъ бывало,

          Хоть чужды стали мы страстямъ земнымъ;

          Его одно созданiе пленяло,

          Когда тоска Гарольда грудь терзала,--

                              LIV.

          Онъ презиралъ людей, чуждаясь света,

          А созерцалъ съ любовью детскiй взглядъ.

          Хотя непостижима странность эта,

          Кто дни влачитъ въ тиши уединенья,

          Тотъ разжигать души угасшiй пылъ

          Не станетъ. Съ нимъ сродняется забвенье;

          Гарольдъ же, полонъ прежняго волненья,

                              LV.

          Гарольдъ былъ веренъ милой; связь сильнее

          Законныхъ узъ соединяла ихъ;

          Она была чиста. Благоговея

          Не обращалъ вниманья; гнетъ разлуки

          Его объялъ тоскою; ей томимъ,

          Онъ песнью заглушить старался муки

          И, къ милой простирая скорбно руки,

                              1.

          Скала Драхенфельза, съ зубчатымъ венцомъ,

          Надъ Рейномъ царитъ горделиво,

          Красиво леса зеленеютъ кругомъ;

          Река омываетъ подножье холмовъ,

          Одетыхъ лозой виноградной;

          Белеетъ вдоль берега рядъ городовъ,

          Съ картиной сливаясь отрадной...

          Когда бы ты здесь улыбалася мне!

                              2.

          Крестьянки, нарвавши цветовъ полевыхъ,

          Въ Эдеме являются этомъ;

          Что сладостнымъ дышатъ приветомъ!

          Развалины замковъ, покрытыхъ плющомъ,

          Венчаютъ утесовъ вершины;

          Здесь - арка, могильнымъ заснувшая сномъ,

          Легко бъ мне дышалось въ томъ чудномъ краю,

          Когда бы ты руку сжимала мою!

                              3.

          Изъ лилiй букетъ я досталъ для тебя.

          Но встреть его съ лаской: онъ посланъ любя;

          Съ нимъ помысловъ связано много.

          Надеюсь, когда те увидишь цветы,

          Ты снова сроднишься со мною

          Съ моей сочетаешь душою!

          Близъ светлаго Рейна мой нарванъ букетъ;

          Онъ сердцу отъ сердца приноситъ приветъ.

                              4.

          И съ каждымъ ея поворотомъ

          Является новый пленительный видъ.

          Нетъ счета природнымъ красотамъ.

          Кто не былъ бы счастливъ всю жизнь провести

          О, Боже! красивее края найти

          Въ вселенной нельзя необъятной;

          Та местность еще бъ мне казалась милей,

          Когда бъ ты со мной любовалася ей.

          Близъ Кобленца, где красотою вида

          Обласканъ взоръ, - венчая холмъ, стоитъ,

          Какъ памятникъ, простая пирамида:

          Подъ нею прахъ подвижника лежитъ.

          Почетъ Марсо, чья смерть въ расцвете силъ

          Оплакана суровыми бойцами,--

          Кто, властвуя надъ верными сердцами,

          Примеромъ верности имъ первый послужилъ.

          Короткiй путь свершилъ судьбы избранникъ;

          Две рати здесь, по немъ скорбя, слились,

          И, кто бы ни былъ ты, случайный странникъ, -

          Съ молитвой подойди и преклонись!

          Изъ тысячей одинъ, онъ не палачъ,

          А честный воинъ былъ и, умирая,

          Сберегъ въ своей душе сiянье рая:

          Вотъ отчего въ тотъ день былъ всюду слышенъ плачъ.

          Эренбрейтштейнъ передо мною, съ черной

          Отъ пороха, разрушенной стеной;

          Мне ясно по останкамъ, какъ упорно

          Держался онъ подъ вражеской грозой.

          Какъ посрамленный врагъ бежалъ назадъ,--

          И вотъ чего Война не истребила,

          Прикончилъ Миръ: дождемъ изрешетило

          Те кровли, что пробить не могъ свинцовый градъ.

          Прощай, прекрасный Рейнъ! Здесь, восхищенный,

          Надолго бы остаться путникъ могъ:

          Съ возлюбленной забылся бы влюбленный,

          Забылся бы и тотъ, кто одинокъ;

          Ищи покоя здесь, где небосклонъ

          Ни веселитъ, ни грусти не наводитъ,

          Ни светелъ, ни угрюмъ, - где все походитъ

          На осень зрелую въ чреде другихъ временъ.

          Прощай же! Нетъ! прощанiя съ тобою

          Не можетъ быть: душа моя полна

          Твоею живописною красою,

          И, если намъ разлука суждена,--

          Я шлю тебе признательный приветъ.

          Найдется край богаче и красивей;

          Но где найти въ единомъ стройномъ диве

          И этотъ мягкiй блескъ и славу прежнихъ летъ.

          Просторъ полей, зовущихъ къ жатве щедрой,

          Белеющiя купы городовъ,

          Нагорныхъ безднъ чернеющiя недра,

          Уступы стенъ въ прогалинахъ лесовъ,

          Искусныхъ рукъ такъ жалки и смешны,

          И мирное довольство населенья

          Въ избытокъ плодоноснаго цветенья

          Огнемъ соседнихъ смутъ не тронутой страны!

          Прошло. Нависли Альпы надо мною,

          Природы вековечные дворцы;

          Одетые жемчужной пеленою,

          Стремятся въ высь алмазные зубцы:

          Какъ въ молнiи преображенный снегъ,--

          И чванятся земные исполины,

          Что къ небесамъ такъ близки ихъ вершины

          И такъ далекъ отъ нихъ ничтожный человекъ.

          Но, прежде чемъ последовать призыву

          Прекрасныхъ горъ, нельзя не посетить

          Моратъ, патрiотическую ниву,

          Где нетъ боязни павшихъ оскорбить

          Здесь памятникъ себе, въ примеръ векамъ,

          Бургунды изъ костей своихъ сложили--

          И души безпрiютныя бродили

          Вдоль Стикса, жалуясь безмолвнымъ берегамъ.

          Какъ съ Каннами своей резней кровавой

          Сравнялось Ватерло, такъ и Моратъ

          Сiяетъ Марафона чистой славой;

          Сыны родной земли, за брата братъ,

          Свободные борцы, своихъ мечей

          Властителямъ они не продавали

          И сдавшихся враговъ не заставляли

          Оплакивать позоръ драконовскихъ бичей.

          Вотъ у скалы, печально-одинокой,

          Колонна одинокая стоитъ,--

          Седой обломокъ древности глубокой,--

          И, мнится, въ изумленiи глядитъ

          Живой свидетель ужасовъ былыхъ;

          И страненъ видъ колонны уцелевшей,

          Когда исчезъ Авентикумъ, гремевшiй

          Красой своей среди созданiй рукъ людскихъ.

          Тамъ - это имя будь благословенно,--

          Дочь, Юлiя, жизнь отдала богамъ:

          Въ ней сердце скорбью объ отце священной

          Разбито было. Строго неизменно

          Напрасно предъ судомъ она молила

          За жизнь того, кто жизнью былъ ей самъ:

          Въ ихъ общей урне скромная могила

          Единый духъ, единый прахъ укрыла.

          Пусть царства постигаетъ распаденье,

          Забудетъ мiръ - настанутъ времена -

          Рабовъ, тирановъ, смерть ихъ и рожденье,

          Но не умрутъ такiя имена.

          Переживетъ въ безсмертiи страданье,

          И встретитъ солнце чистою она,

          Какъ на вершинахъ Альпъ - снеговъ блистанье

          Не тающихъ во векъ, чистейшихъ въ мiрозданье.

          Гладь озера манитъ хрустальнымъ ликомъ,

          Темъ зеркаломъ, где образъ звездъ и горъ

          Весь отраженъ въ безмолвiи великомъ,

          Заполонивъ прозрачныхъ водъ просторъ.

          Какъ должно могъ - уединиться надо,

          Расширивъ думъ заветныхъ кругозоръ,

          Въ которыхъ крылась для меня отрада

          Пока не сделался и самъ я частью стада.

          Въ томъ нетъ вражды, чтобъ отъ людей бежать,

          Не всемъ делить труды ихъ и волненья,

          И не презренье въ томъ, чтобъ погружать

          Свой духъ въ его родникъ, - не то въ своемъ кипенье

          Духъ заражаетъ суетой суетъ,

          И онъ томится съ чувствомъ сокрушенья

          Среди борьбы, въ которой сильныхъ - нетъ,

          И злобно муками за муки платитъ светъ.

          И мы заплачемъ кровью, не слезами,

          Раскаяньемъ томимы роковымъ,

          Года вдали лежащiе предъ нами -

          Въ тоске оденемъ сумракомъ ночнымъ.

          Те устремятся къ гаванямъ своимъ,

          Чей духъ смелей, но по морямъ чужимъ

          Корабль другихъ носиться не устанетъ

          И онъ нигде въ пути на якоре не станетъ.

          Не лучше ль безъ людей жить на земле,

          Любя ее одну? Где мчится Рона.

          Лазурная, подобная стреле,

          Близъ озера прозрачнаго, чье лоно

          (Такъ детскiй плачъ заслышавшая мать

          Дитя свое ласкаетъ умиленно),--

          Тамъ вне раздоровъ мирно прозябать -

          Не лучше ль, чемъ другихъ губить иль погибать?

          Не самъ я по себе: во мне частица

          Природы всей, мне радость - выси горъ,

          Мучительна - жужжащая столица.

          Ничто вокругъ не оскорбляетъ взоръ.

          Звеномъ въ животной цепи быть противно,

          Межъ темъ, какъ разсекая волнъ просторъ,

          Нашъ духъ стремится къ небу непрерывно,

          Со звездами его сливаясь неразрывно.

          Лишь въ этомъ - жизнь. Мне кажется былое

          Пустыней людной, где былъ осужденъ

          За грехъ, что мной когда то совершонъ -

          Я на борьбу и на мученье злое.

          Теперь я вновь; какъ грозный вихрь пустыни

          Полетъ ихъ смелъ, и съ нимъ поспоритъ онъ:

          Оковъ холодныхъ и подобныхъ глине

          Онъ сброситъ мертвый гнетъ, насъ тяготящiй ныне.

          Когда освободится духъ навекъ

          Отъ оболочки - жертвы поруганья,

          Когда съ плотскимъ покончитъ человекъ -

          Счастливящимъ червя существованье,

          Прахъ станетъ прахомъ - больше теплоты

          Не встречу ль я и менее сiянья?

          Ту мысль, тотъ духъ безсмертной красоты,

          Къ которымъ прiобщить стремятся насъ мечты?

          Моря, холмы и небо - стали частью

          Души моей, какъ я - частицей ихъ.

          Я глубоко люблю ихъ - чистой страстью,

          Другое все презрелъ я ради нихъ,

          Скорей чемъ этимъ светскому безстрастью

          Пожертвовать - для техъ очей людскихъ,

          Что смотрятъ долу, чуждыя участью,

          И вдохновенiя не вспыхиваютъ властью.

          Но я отвлекся. Кто постичь способенъ

          Величье урнъ - пусть посетитъ того,

          Чей прахъ былъ прежде пламени подобенъ.

          Я чистый воздухъ родины его

          Онъ былъ роднымъ. Безумное стремленье!

          Его манило славы торжество,

          И въ жертву для его осуществленья

          Онъ отдалъ миръ души своей безъ сожаленья.

          Руссо - апостолъ скорби, обаянье

          Вложившiй въ страсть, безумецъ, что обрекъ

          Терзанiямъ себя, но изъ страданья

          Власть красноречья дивнаго извлекъ -

          Божественно прекрасными словами

          Софизмы лжеученiй, ихъ потокъ

          По блеску схожiй съ яркими лучами -

          Слепилъ глаза и наполнялъ слезами.

          Любовь была самою страстью въ немъ;

          Какъ стволъ стрелою молнiи спаленный -

          Онъ былъ палимъ высокихъ думъ огнемъ.

          И не красой живою увлеченный

          Пленился онъ нетленной красотой,

          Въ его страницахъ пылкихъ воплощенной;

          Въ нихъ, схожая съ болезненной мечтой,

          Досель живетъ она - всей жизни полнотой.

          Онъ Юлiи далъ это. Высота

          Безумья, счастья - ей открылась въ этомъ,

          Пылавшiя, который былъ съ разсветомъ

          Ему всегдашнимъ дружескимъ приветомъ

          И чистотою разжигалъ въ немъ пылъ;

          Но наслаждаясь и томясь запретомъ,

          Владеющаго темъ, что страстно полюбилъ.

                              LXXX.

          Всю жизнь свою онъ бился неуклонно

          Съ толпой враговъ, которыхъ прiобрелъ,

          И принося ихъ въ жертву ослепленно

          Храмъ подозренью онъ въ душе возвелъ.

          Онъ былъ безуменъ. Почему? Причину

          Безумiя едва ли мiръ нашелъ.

          Но разума притомъ онъ надевалъ личину.

                              LXXXI.

          Онъ одаренъ былъ Пифiи глаголомъ,

          И въ мiре целомъ онъ зажегъ пожаръ,

          Не Францiи ль, гнетомой произволомъ

          Наследственнымъ - принесъ онъ этотъ жаръ?

          Ее во прахе бившуюся - смело

          Съ друзьями онъ призвалъ для грозныхъ каръ,

          Что следуетъ всегда за страхомъ безъ предела.

                              LXXXII.

          Воздвигнутъ ими памятникъ ужасный!

          Конецъ всего, что съ первыхъ дней росло.

          Чтобъ все за нимъ лежавшее - могло

          Быть видимымъ. Круша добро и зло,

          Оставили они одни обломки,

          Чтобъ честолюбье снова возвело

          Наполнили собой, какъ было раньше ломки.

                              LXXXIII.

          Но такъ не можетъ длиться, не должно.

          Съ сознаньемъ силъ пришло ихъ проявленье,

          Своею мощью было, и оно

          Въ делахъ своихъ не знало сожаленья.

          Кто не орломъ въ сiянье дня рожденъ,

          Но жилъ въ пещерахъ мрачныхъ притесненья -

          Погнаться за другой добычей можетъ онъ?

                              LXXXIV.

          Где рана, что закрылась безъ рубца?

          Страданiе сердечныхъ ранъ - упорно,

          Уста разбитаго судьбой борца

          Молчанiе хранятъ, но - не покорно:

          Настанетъ часъ расплаты за года,

          Онъ близокъ, онъ для всехъ придетъ безспорно,

          Мы все жъ воздержимся отъ строгаго суда.

                              LXXXV.

          Гладь озера! Просторъ твой тихоструйный,

          Столь чуждый шума - словно шепчетъ мне,

          Отъ мутныхъ волнъ - къ прозрачной глубине.

          Меня крылатый парусъ въ тишине

          Мчитъ отъ скорбей. Пусть океанъ безбрежный

          Шумелъ въ быломъ, въ чуть плещущей волне

          За то, что отдался весь жизни я мятежной.

                              LXXXVI.

          Ночная тишь. Все очертанья слиты,

          Но явственны, все - мрачно и светло,

          Какъ будто бы нависли тяжело.

          Струю благоуханья донесло

          Сюда съ луговъ при нашемъ приближенье;

          Когда остановилося весло -

          Въ траве кузнечика ночного слышу пенье.

                              LXXXVII.

          Онъ любитъ ночь, поетъ онъ постоянно -

          Дитя всю жизнь - отъ полноты души.

          То въ воздухе какой то шопотъ странно

          Вдругъ пронесется, и замретъ въ глуши.

          Но то - мечта. Рой звездъ на небосводе

          Струитъ росинки слезъ любви въ тиши,

          Духъ светлой красоты вливали въ грудь природе.

                              LXXXVIII.

          Поэзiя небесъ, о вы, светила,

          Когда бъ народовъ и державъ уделъ -

          Простительно, что дольняго пределъ

          Стремленье наше къ славе преступило

          И къ звездамъ насъ влечетъ. Вы красотой

          Таинственной полны, въ насъ пробудила

          Что славу, счастье, жизнь - зовутъ у насъ звездой.

                              LXXXIX.

          Молчатъ земля и небо, то - не сонъ,

          Избыткомъ чувствъ пресеклося дыханье,

          Молчитъ земля, но звездный небосклонъ

          И съ дремлющей волной прибрежный склонъ -

          Живутъ особой жизнью напряженной,

          Въ ней каждый листъ и лучъ не отделенъ

          Того, кто мiръ блюдетъ, имъ чудно сотворенный.

                              ХС.

          Сознанье безконечности всего

          Рождается тогда въ уединенье,

          Оно вливаетъ съ правдой очищенье:

          Духъ, музыки источникъ - предвкушенье

          Гармонiи небесъ. Заключено,

          Въ немъ пояса Цитеры обольщенье,

          Будь ей лишь смертное могущество дано.

                              ХСІ.

          Персъ древнiй не напрасно алтарямъ

          Избралъ места на высоте нагорной,

          Достойный Духа и нерукотворный,

          Стеной не обнесенный Божiй храмъ.

          Ступай, сравни кумиренъ пышныхъ своды,

          Что готы, греки строили богамъ

          И съ ними не лишай молитвъ своихъ - свободы.

                              ХСІІ.

          Но небо изменилося и - какъ!

          Въ своихъ порывахъ властныхъ и жестокихъ

          Какъ блескъ очей красавицъ темноокихъ.

          Вдали, гремя, по кручамъ горъ высокихъ

          Несется громъ, и туче грозовой

          Гудятъ въ ответъ вершины горъ далекихъ,

          Шлетъ Альпамъ радостнымъ приветъ и откликъ свой.

                              ХСІІІ.

          Ночь дивная, ниспослана судьбой

          Ты не для сна. Желалъ бы на просторе

          Все озеро - какъ фосфорное море.

          Запрыгалъ крупный дождь и светомъ вскоре

          Облекся вновь холмовъ стемневшихъ рядъ.

          И горный смехъ слился въ могучемъ хоре

          Какъ будто новому землетрясенью радъ.

                              ХСІV.

          Путь проложила быстрая река

          Среди холмовъ - подобья двухъ влюбленныхъ,

          Такъ между ними бездна глубока.

          Но корнемъ распрей ихъ ожесточенныхъ

          Была любовь; убивъ ихъ жизни цветъ,

          Она увяла. Для опустошенныхъ

          Сплошныхъ суровыхъ зимъ остался ей во следъ.

                              ХСV.

          Тамъ основался бурь сильнейшихъ станъ -

          Где вьются Роны быстрые изломы;

          Тамъ не одинъ сверкаетъ ураганъ

          И шлетъ другимъ, играя съ ними, громы.

          Во внутрь холмовъ распавшихся вошла

          Одна изъ молнiй - въ грозные проломы,

          Все, что таилося, - испепелитъ до тла.

                              ХСVІ.

          Вихрь, волны, горы, громъ и небеса,

          Васъ чувствую и бодрствую я чутко;

          Чей гулъ въ душе темъ звономъ отдался,

          Что и во сне въ ней раздается жутко.

          Где ваша грань, о бури? Въ царстве мглы

          Бушуете ли вы безъ промежутка,

          Свиваете себе вы гнезда, какъ орлы?

                              ХСVІІ.

          О, еслибъ все, что мощно иль ничтожно,

          Что есть во мне: духъ съ сердцемъ и умомъ,

          И все же существую, - если бъ можно

          Ихъ было въ слове выразить одномъ

          И звалось такое слово -

          Я мысль мою всю выразилъ бы въ немъ.

          Теперь - умру, не снявъ съ нея покрова,

          Какъ мечъ - въ его ножнахъ, скрывая мысль сурово.

          Встаетъ заря, свежо ея дыханье

          И цветъ ланитъ подобенъ лепесткамъ;

          Она грозитъ со смехомъ облакамъ,

          Какъ будто нетъ могилы въ мiрозданье;

          Возстановленъ обычный жизни ходъ,

          Здесь пищу и просторъ для созерцанья

          Найду я близъ твоихъ лазурныхъ водъ,

          Вникая мыслью въ то, что намъ покой даетъ.

          Кларанъ, отчизна истинной Любви!

          Она питаетъ корни, мыслью страстной

          Здесь воздуха насыщены струи,

          Снега надъ бездной глетчеровъ опасной

          Ласкаетъ ихъ закатъ сiяньемъ алымъ;

          Здесь говорятъ утесы о Любви,

          Уязвлена надежды тщетной жаломъ,

          Она отъ грозныхъ бурь бежала къ этимъ скаламъ.

          Кларанъ! Любовь божественной стопою

          Ступала здесь, воздвигнувъ свой престолъ,

          Къ нему рядъ горъ, какъ рядъ ступеней, велъ.

          Внося повсюду жизнь и светъ съ собою.

          Въ дремучiй лесъ иль на вершине снежной,

          Но каждый цветъ въ лучахъ ея разцвелъ,

          Везде ея дыханье властью нежной

          Владычествуетъ здесь надъ бурею мятежной.

          Все имъ полно: и роща сосенъ черныхъ,

          Что тень свою бросаютъ на утесъ,

          Отрадный слуху шумъ потоковъ горныхъ,

          Ведущiй къ лону водъ, Любви покорныхъ,

          Лобзающихъ стопы ея, и рядъ

          Стволовъ седыхъ съ главой листовъ узорныхъ,

          Какъ радость юныхъ - привлекая взглядъ,

                              СІІ.

          Лишь пчелами оно населено

          И птицами въ цветистомъ оперенье;

          Ихъ пенiе хвалы ему полно

          И крылья ихъ простерты въ упоенье.

          Паденье водъ съ утеса на утесъ

          И почки на ветвяхъ - красы рожденье,

          Все, что самой Любовью создалось -

                              СІІІ.

          Кто не любилъ - впервые здесь полюбитъ,

          Кто зналъ любовь - сильней полюбитъ тотъ;

          Сюда Любовь бежала отъ заботъ,

          Она иль гибнетъ, иль идетъ впередъ,

          Но не стоитъ въ спокойствiи безпечномъ,

          Любовь иль увядаетъ, иль ростетъ,

          Становится блаженствомъ безконечнымъ,

                              СІV.

          Руссо избралъ не вымысломъ взволнованъ,

          Любви прiютомъ этотъ уголокъ,

          Природой онъ дарованъ во владенье

          И полонъ чаръ. Съ Психеи юный богъ

          Снялъ поясъ тутъ, и горъ высокихъ склоны

          Онъ красотой чарующей облекъ.

          Спокойно, безмятежно ложе Роны,

                              СV.

          Вы прiютили техъ, Ферне съ Лозанной,

          Кто васъ прославилъ именемъ своимъ;

          Путемъ опаснымъ - славы несказанной

          И какъ титанъ, ихъ духъ неутомимъ,

          Мысль громоздилъ на дерзостномъ сомненье,

          И пали бъ вновь съ небесъ огонь и дымъ,

          Когда бъ на все людскiя ухищренья

                              СVІ.

          Въ желаньяхъ, какъ дитя, непостояненъ,

          Былъ первый, весь - изменчивость и пылъ,

          Умомъ и сердцемъ столь же многограненъ,

          Протеемъ онъ всехъ дарованiй былъ,

          Безумнымъ, мудрымъ, строгимъ и веселымъ,

          Но даръ насмешки онъ въ себе носилъ,

          И несшимся, какъ бурный вихрь, глаголомъ -

                              СVІІ.

          Другого умъ - пытливъ, глубокъ и точенъ,

          Съ годами знанiй накоплялъ запасъ.

          И мечъ его старательно отточенъ -

          Важнейшiя изъ верованiй въ насъ.

          Насмешки царь, враговъ казня надменно,

          Онъ гневъ и страхъ въ нихъ возбуждалъ не разъ;

          Его ждала ревнителей геена,

                              СVІІІ.

          Миръ праху ихъ! Коль скоро были казни

          Они достойны - имъ пришлось страдать.

          Не намъ судить, темъ больше - осуждать.

          Надежде суждено во прахе спать.

          Нашъ прахъ должно постигнуть разрушенье,

          А если - такъ насъ учитъ благодать -

          Воскреснетъ онъ, то встретитъ отпущенье

                              СІХ.

          Но вновь отъ человеческихъ деянiй

          Перехожу къ созданiю Творца.

          Кончается страница - плодъ мечтанiй,

          Где тучъ и белыхъ Альпъ слилися грани -

          Туда я поднимусь, чтобъ взоръ открылъ

          Все, что доступно для земныхъ созданiй

          На высоте, где рой воздушныхъ силъ

                              СХ.

          Италiя, въ тебе запечатленъ

          Столетiй светъ, который ты струила

          Съ техъ поръ, какъ отражала Карфагенъ

          Вождей и мудрецовъ твоихъ. Могила

          И тронъ державъ! Дана струямъ твоимъ

          Безсмертiя живительная сила,

          И всехъ, кто жаждой знанiя томимъ -

                              СХІ.

          Я далеко подвинулся въ поэме,

          Въ тяжелый часъ ее возобновивъ.

          Знать, что не те мы и не станемъ теми,

          Въ борьбе съ собой, гневъ, замыселъ, порывъ,

          Любовь, вражду, всевластное стремленье -

          Таить въ себе, ихъ горделиво скрывъ -

          Тяжелая задача, безъ сомненья,

                              СХІІ.

          Изъ словъ я песню, какъ венокъ, плету,

          Но можетъ быть она - одна забава,

          Картинъ набросокъ, схваченъ налету,

          Намъ дорога въ дни молодости слава,

          Но я не молодъ и не признаю

          За похвалой иль за хулою права

          Иметь влiянье на судьбу мою:

                              СХІІІ.

          Мiръ не любя, любимъ я не былъ мiромъ,

          Его дыханью грубому не льстилъ,

          Не покланялся я его кумирамъ

          Я не делилъ восторговъ общихъ пылъ.

          Въ толпе - окутанъ мыслей пеленою -

          Среди другихъ я не съ другими былъ,

          Я былъ имъ чуждъ, но безъ борьбы съ собою -

                              СХІV.

          Мiръ не люблю, мiръ не любилъ меня,

          Но - честными разстанемся врагами,

          Я верю: въ немъ слова - одно съ делами,

          Для слабаго; я верю, что съ друзьями

          Скорбятъ друзья, правдивыя уста

          Есть у двоихъ иль одного межъ нами,

          Надежда намъ не лжетъ, и доброта -

                              СХV.

          О, дочь моя, песнь начиналъ тобою,

          Съ тобою песнь довелъ я до конца,

          Тебя не видеть - осужденъ судьбою,

          Пусть ты не знаешь моего лица -

          Къ тебе несутся дней грядущихъ тени,

          Въ мечтахъ заслышишь ты призывъ певца,

          Дойдутъ до сердца звуки песнопенiй,

                              СХVІ.

          Содействовать развитiю ума

          И любоваться радостей разцветомъ,

          Следить, какъ ты знакомишься сама

          И поцелуемъ, нежностью согретымъ

          Отцовскою - касаться нежныхъ щекъ,

          И видеть, какъ растешь ты - счастье въ этомъ

          Найдти бъ я по своей природе могъ,

                              СХVІІ.

          Вражду ко мне пусть въ долгъ тебе вменяютъ -

          Любить меня тебе предрешено;

          Пусть, какъ проклятье, имя устраняютъ,

          Могила разлучитъ насъ, - все равно!

          Хотя бъ всю кровь мою извлечь хотели

          Изъ жилъ твоихъ и удалось оно,

          Отнять бы жизнь твою, но не любовь успели.

                              СХVІІІ.

          Дитя любви, ты рождено въ страданье

          И вскормлено въ борьбе: мои черты,

          Но только будутъ все твои мечтанья

          Возвышенней, и чище - блескъ огня.

          Спи мирно въ колыбели, дочь моя,

          Изъ горныхъ странъ я шлю тебе прощанье,

          Которымъ ты, увы! была бы для меня!

                    Павелъ Козловъ, В. Лихачовъ и О. Чюмина. ¹)

¹) Переводъ покойнаго П. А. Козлова остановился на LV строфе (съ ея добавочной песнью). Строфы LVI--LXV переведены для настоящаго изданiя В. С. Лихачовымъ, строфы LXVI--СХVІІІ тоже для настоящаго изданiя переведены О. Н. Чюминой.