Корсар.
Песнь вторая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Корсар. Песнь вторая (старая орфография)

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

                                                  Conosceste i dubiosi desiri?

                                                                                Dante.

                                        I.

                    В Коронской бухте. Льется сквозь решетки

                    Сиянье ламп. Заранее паша

                    Устроил пир, отпраздновать спеша

                    Грядущую победу над врагами.

                    Пиратов, в свой победоносный стан.

                    Порукой в том Аллах и ятаган.

                    И верные фирману и призыву,

                    Построились галеры по заливу.

                    Предрешена разбойников судьба.

                    Хоть далеко враги, но им - презренье.

                    Взовьются паруса и, без сомненья,

                    Увидит солнце завтрашняго дня

                    Пусть стража спит, - она и в сновиденье

                    Казнит врагов, так что-ж их ждет в сраженье!

                    Разсыпались по берегу залива

                    Те, что желали доблести порывы

                    Им, чалмоносным хвастунам, - почет

                    Перед рабом сталь обнажить в гордыне!

                    Опустошить жилища! Впрочем, ныне

                    Они не убивают без войны.

                    Порой лишь кровь окрасит меч героя;

                    Но лишь затем, чтоб руку прежде боя

                    Испробовать. В разгуле и пирах

                    Бегут часы. Пусть каждый, кто желает

                    И радость мусульман растет, растет.

                    А оскорбленный турками народ

                    Таит в себе проклятия и горе,

                    Пока галеры их не выйдут в море.

                    В своем дворце Сеид на возвышеньи

                    Покоится. Вокруг него, в почтеньи

                    Стоят вожди брадатые. Он в бой

                    С Корсаром поведет их за собой.

                    Но упивался он, как утверждали,

                    Напитками запретными. Несут

                    Рабы душистый кофе тем, что чтут

                    Устав Корана. Синий и душистый,

                    Под дикия мелодии кругом

                    Алмеи пляшут. С утренним лучем

                    Герои вступят на суда. Но волны

                    Во тьме ночной коварством тайным полны.

                    Не то, что над пучиною витать.

                    Но веселись, кто хочет. И покуда

                    Не пробил час, о битве думать худо.

                    Да и тогда надежда мусульман

                    Войск у Сеида столько, что безспорно

                    Ему победой хвастать не зазорно.

                                        III.

                    С почтительностью робкой в дверь чертога

                    Ворота; он, склоняясь головой,

                    Коснулся пола преданной рукой:

                    Доносит, что явился дервиш пленный,

                    Бежавший от пиратов; он, смиренный,

                    Раб уловил в глазах паши приказ;

                    Святому мужу дверь он отворяет,

                    Скрестивши руки на груди, вступает,

                    В темнозеленый облачен халат,

                    Но, видимо, не годы, а лишенья

                    Состарили его, - от изнуренья

                    И покаянья, - не от страха, - нет,

                    Бледны его ланиты. Чтя обет,

                    Над ними шапка гордо. Грудь скрывалась

                    Одеждой грубой, длинной; это тот,

                    Кого одно небесное влечет.

                    Смиренно, но лицом и взором светел,

                    Поведать в нетерпении спеша

                    Все, что так медлит выведать паша.

                                        IV.

                    "Откуда, дервиш, ты"?

                                                  "Я из притона

                    Разбойника, бежавшого закона".

                    "Где и когда ты был пленен, старикъ*?

                    "Внимай мне: плыл на Хиос наш саик

                    Из Скаланово. Но Аллах всесильный

                    Барыш купцов-магометан попал

                    Во власть пирата. Цепью оковал

                    Он наши члены. Нечего мне было

                    Бояться смерти, небо наградило

                    Свободно плыть, - оно погибло там.

                    Но как то ночью, лодка рыболова

                    Дала надежду стать свободным снова.

                    Я выбрал миг, - и вот, теперь я тут,

                    ".

                    "Что слышно у изменников? Корсары

                    Готовы-ли от нас принять удары,

                    Отстаивать добычу, корабли?

                    И знают ли, что мы здесь обрекли

                    Огнем, мечем?

                                        "Паша! Пригодно-ль око

                    Закованного пленника к тому,

                    Чтобы шпионить! Грезился ему

                    Враждебных волн; я видел солнце в блеске

                    Нетленной славы, небо... Но оно

                    Казалось слишком мне озарено.

                    Я чувствовал, что цепь должна разбиться

                    Порукою побег мой, что они

                    Опасность не предвидят в эти дни,

                    Иначе-бы надзор был строг и ясно,

                    Что ждать свободы было-б мне напрасно,

                    Не уследила - так тебе-ль страшна!

                    Но, вождь! От истощенья слабы члены.

                    Моя природа после волн и плена

                    Ждет отдыха и пищи. Разреши

                    Мир и тебе, и всем кто здесь пирует.

                    О, отпусти! Пусть грудь покой врачует".

                    "Стой, дервиш!.. Да, еще вопрос.. Постой.

                    Внимай и повинуйся. Сядь, с тобой

                    Раб принесет. Где пир богат и дружен,

                    Голодных быть не может. Голод свой

                    Ты утоли и дай ответ прямой

                    На все мои вопросы. Мне ужасно

                    "

                                                  Но напрасно

                    Надеяться проникнуть этот взор:

                    Недружелюбно гость глядит в упор;

                    Он утолить не алчет голод пищей

                    По телу дрожь зловещею струей

                    Скользнула. Но... он овладел собой

                    И молча сел, и взор его открытый

                    Вновь приобрел покой, на миг забытый.

                    Таился яд: от вкусных блюд таких

                    Усталый постник отказался. Странно!

                    Подобная воздержанность нежданна.

                    "Ты болен, дервиш? Ешь. Иль наш диван

                    А отвергаешь соль, залог священный:

                    Он за столом смиряет меч надменный,

                    Соединяет в мире племена

                    Враждебные, пред ним молчит война.

                    ".

                    "Моя еда - коренья, а напиток

                    Вода ручья. Обет суровый мой

                    И ордена кладет запрет святой

                    Хлеб преломлять с врагом и другом. Это -

                    Опасность над моей лишь головой.

                    Ни власть твоя, ни даже золотой

                    Султана трон во веки не принудит

                    Меня обет нарушить. Да осудит

                    Твой хлеб и пир, и тем себя лишу

                    Паломничества в Мекку".

                                                  "Я согласен.

                    Коль ты аскет, - мой уговор напрасен.

                    Их много?.. Как! Но день ведь впереди!

                    Звезда, иль солнце там среди залива!

                    Поток огня! Прочь! Прочь! Измена! Живо!

                    Сюда! Ко мне! Гей, стража! Меч! Мой меч!

                    Измена! Дервиш, шпион презренный!

                    Сразить его! Схватить"!

                                                  Но, дерзновенный,

                    Воспрянул дервиш, дико озарен

                    Внушает ужас он. Вот плащ монаха

                    И шапку прочь отбросил он с размаха.

                    Кольчуга блещет на груди. Лучем

                    Сверкает сабля. Шлем горит на нем

                    Глаза зажглись под черными бровями.

                    На мусульман, как злобный дух Африт

                    Взирает он, и этот взор разит

                    Губительно надежду на спасенье.

                    Крик ужаса и стали грозный звон

                    Сливаются в безумный ад и стон.

                    Снуют рабы; безумными очами

                    Глядят на кровь прибрежную, на пламя,

                    И крик паши не внятен им. "Ко мне!

                    Взять сатану!". Но тот уж спохватился,

                    Увидев общий ужас, он решился

                    Остаться здесь; погибнуть: тот приказ,

                    Исполнен слишком скоро; до сигнала

                    Убийственное пламя запылало.

                    И ободрен их ужасом схватил

                    Он звонкий рог и громко протрубил.

                    "Поспели вы прекрасно,

                    Отважные товарищи! Напрасно

                    Я сомневался в быстроте их ног.

                    Я здесь не мог остаться одинок"!

                    И линии кривые чертят рьяно

                    Он первую медлительность вокруг

                    Наверстывает грозно: их испуг

                    Начало дал, гнев грозно продолжает.

                    Перед одним толпа дрожит и тает.

                    Устлали пол. Нет сил поднять руки

                    Ни у кого к защите. Озадачен

                    И сам паша. Он бешенством охвачен,

                    Он, не сдаваясь, отступил. Удар

                    Настолько возвеличен общей свалкой!

                    Горят суда; терзает вид их жалкий

                    Глаза паши; рвет бороду Сеид

                    И с пеной на губах бежит.

                    И вносят смерть. Все ужасом объяты;

                    Отброшены мечи. Вопль, крики, стон...

                    Один, другой - коленопреклонен -

                    Но тщетно. Разлились враги рекою.

                    Они везде, где рог вождя звучит.

                    Моленья, вопли, крик, - все говорит,

                    Что смелый подвиг выполнен на славу,

                    Что время кончить страшную расправу.

                    Как тигр, пресыщен, но не утолен.

                    Привет их краток, но ответ Конрада

                    Еще короче: "Хорошо, но надо

                    Казнить Сеида; он бежит, он цел.

                    Еще осталось много. Догорает

                    Пожар галер. Пусть город запылает.

                                        V.

                    От слова - к делу. Вот они схватились

                    Дворец и минарет вдруг запылал.

                    И радостью зловещей засверкал

                    Конрада взор. Но радость вдруг затмилась:

                    Как похоронным звоном огласилось

                    Но в грудь ему ударил женский крик.

                    "Ворвитеся в гаремы, но пощада

                    Всем женщинам! Пираты! Помнить надо,

                    Что перед ними каждая вина

                    Враги - мужья, и гибель их законна,

                    Но женщин мы щадили неуклонно

                    И будем впредь беречь их от обид.

                    О, я забыл! И небо не простит,

                    За мной! У нас есть время от ненужных

                    Злодейств себя избавить. Поспешим"!

                    По лестнице бежит Конрад; под ним

                    Она горит. Разбита дверь ударом.

                    Клубяся, дым дыхание теснит.

                    Но все-ж из двери в дверь Конрад бежит.

                    Они повсюду ищут и спасают.

                    Они руками сильными хватают

                    Стараяся разсеять в их сердцах.

                    Умел смирять их лютость атаман

                    И бешенство их рук окровавленных.

                    Но кто она, кого из раскаленных

                    Несет в руках Конрад? Она - любовь

                    Того, чьей крови жаждет здесь он ныне,

                    Звезда гарема, но паши - рабыня.

                                        VI.

                    Но удалось весь страх её корсару

                    Одним-двумя словами разогнать.

                    Порывом жалости пришлось прервать

                    Войну на время. Но, пред отступленьем

                    Что вслед никто не гонится, - и тут

                    Замедлилось их бегство. Вот сомкнут

                    За рядом ряд. Готова оборона.

                    Опомнился Сеид, глядит взбешенно,

                    Он покраснел за промах, увидал,

                    Как много зла принес им ужас дикий!

                    "Алла! Алла!" - взывают к мщенью крики.

                    Стыд бешенством становится; Сеид

                    Да, кровь - за кровь, пожар - взамен пожара.

                    Изменчива удача для корсара.

                    Вскипает бой, и те, кто ждал в борьбе

                    Победы, ждут спасенья лишь себе.

                    Что рать его слабеет ежечасно,

                    Отражена воспрянувшим врагом.

                    Одно усилье круг прорвать, - и в том

                    Спасенье их. Они сомкнулись строем.

                    Потеряно. Они осаждены,

                    Сомкнувшимся врагом окружены,

                    И все-же бьются, бьются безнадежно,

                    Но мужественно, гордо и мятежно.

                    Их топчут, давят вражеской пятой,

                    Но каждый стойко бьется окруженный,

                    И падает скорей изнеможенный,

                    Чем побежденный. Но и тут корсар

                    Врагу наносит, ослабев, доколе

                    Оружье смерть не вырвет поневоле.

                                        VII.

                    Но прежде, чем сомкнулись рати снова

                    Гюльнара и рабыни спасены

                    Конрадом; им оне водворены

                    К единоверцу в дом. Там осушились

                    Те слезы, что из дивных глаз струились

                    Гюльнара все припомнила вполне,--

                    Отчаянье, испуг - ее не мало

                    Приветливость пирата удивляла.

                    Как ласков голос был его и взгляд!

                    Тогда казался ласковей Сеида.

                    В любви паши ей чуялась обида:

                    Как милость, он ей ласку расточал.

                    Конрад-же, страх разсеяв, охранял

                    Тем отдавал он женщине плененной.

                    "Мое желанье грешно... хуже, - тщетно,

                    И все же я желаю беззаветно

                    Корсара видеть и благодарить

                    За жизнь свою: ведь он её спаситель,

                    Спасти ее забыл мой повелитель".

                                        VIII.

                    И там, где бой ужаснейший кипел,

                    Живым, несчастным там, меж мертвецами,

                    От войска он отрезан был врагами,

                    Но дорого досталось поле им,

                    Проигранное полчищу одним.

                    Обманут смертью, кровью истекая,

                    Захвачен в плен, чтоб зло все искупить,

                    И пощажен, чтобы в томленьи жить,

                    Пока ему измыслит муку мщенье

                    Чтобы потом по капле проливать

                    И жадный глаз Сеида насыщать

                    Своею агонией ежечасной.

                    Ужель то вождь победоносный, властный?

                    И взмах руки кровавой - был закон.

                    Да, это он, - разбит, обезоружен,

                    Но все-же бодр. Жизнь, этот дар, не нужен

                    Тому, кто рад ту руку целовать,

                    Но не опасны раны. Боже! Или,

                    Нет ни одной, чтоб дух освободили

                    Лететь. Куда? Едва-ль преступный мнил

                    О небе. О, зачем он сохранил

                    Сильнее всех, сильней и к смерти рвался.

                    Он чувствовал весь ужас, что должны

                    Испытывать сердца, потрясены

                    Изменою фортуны безсердечной:

                    Ряд пыток, мук, которыми Сеид

                    За миг стыда себя вознаградит.

                    Он все проник; но сердца гордость злая,

                    Рукой преступной прежде управляя,

                    По виду он не узник, а герой.

                    Он изнурен кровавой раной, боем,

                    Но взор его, исполненный покоем,

                    Не выдает страданья. Далеко

                    Но лучшие из воинов, на деле

                    Видавшие Конрада, не хотели

                    Над ним глумиться: в яростной борьбе

                    Он им внушал невольный страх к себе.

                    Дивились стражи храброму пирату.

                                        IX.

                    Вот врач, - его не сострадание к Конраду

                    Послало. Нет, Сеиду знать лишь надо,

                    Цепь самую тягчайшую снесет,

                    Почувствует все муки истязанья.

                    До завтра! Да! Вечернее сиянье

                    Осветит пытку острого кола.

                    Заря увидит, стойко иль презренно

                    Он вынес казнь. Средь пыток несравненна

                    Та, что с ужасной пыткою колом

                    Соединяет жажду. День за днем

                    А стая жадных коршунов летает

                    Над головой. - "Воды! Воды!" - Но нет!

                    Глумится злобно ненависть в ответ

                    На просьбу жертвы: дать ему напиться,--

                    Спешит и врач, и стража. Он один,

                    Окованный цепями властелин.

                                        X.

                    Не описать тех чувств, что охватили

                    Постичь их. О, непостижимый миг!

                    Борьба и хаос мыслей, вдруг застиг

                    Его, как вихрь, и, скрежеща зубами,

                    Одна лишь совесть сердце рвет когтями.

                    Кричит: ведь я тебя предупреждал!

                    Слова напрасны. Дух неукротимый

                    Лишь корчится от муки нестерпимой,

                    Но только слабый кается. Порой,

                    Мы глубже, все открыто нам и ясно,

                    Ни страсть, ни мысль не затмевают властно

                    Того, что было тайною пред тем.

                    Но, - страшный миг, - когда душа над всем

                    Все выплывает тысячью путями:

                    Несбывшиеся честолюбья сны

                    Печаль любви и славы тлен; весны

                    Изменчивая радость, и презренье

                    Желающим насиловать наш рок.

                    Минувшее без проблеска, - поток

                    Грядущого, стремительный и бурный -

                    Таит-ли ад он или рай лазурный,

                    Не помнили их, - пусть! Но не могла

                    Забыть их память. То, что привлекало,

                    Когда оно творилося, то стало

                    Теперь, по размышлении, грехом;

                    Сознания, что жжет так ядовито

                    Тем более, чем глубже в сердце скрыто,

                    Все, что того пугает, кто не слеп.

                    Ведь сердце обнаженное, что склеп,

                    Обнажено совсем, что в нем зарыто.

                    Но гордость у души, когда пробуждена,

                    Рвет зеркало, в которое она

                    Гляделась и на части разбивает.

                    А мужество всем может пренебречь,

                    Покуда смерть не властна все пресечь.

                    Свой страх у всех. Кто более спокоен,

                    Тот лицемер и похвалы достоин.

                    А тот, кто дерзко смерти и судьбе

                    Глядит в глаза и гибнет молчаливо,

                    Он мыслью дух свой закалил ревниво,

                    Все раньше взвесил и на полпути

                                        XI.

                    В высокой башне, в камере высокой

                    В цепях Конрад томился одинокий,

                    Сеида пленник. Пламень сокрушил

                    И узника, и свиту. Заключенный

                    Не мог пенять на приговор вмененный.

                    Будь враг пленен, такой-же жребий он

                    Изведал бы. В раздумье погружен,

                    Проникся мужеством, но терпеливо

                    Ужасной мысли избегал одной:

                    "Как встретит весть Медора?" В тьме ночной

                    Он потрясал гремящими руками

                    Горящими глядел на них, потом

                    Нашел-ли он отраду, или в том

                    Себя уверил, что нашел он,

                    Но скорбь отверг, над ней насмешкой полон.

                    "Пусть пытки, смерть, - я с радостью умру,

                    Но для грозящей казни поутру

                    Мне все-же нужен отдых". Еле-еле

                    Дополз Конрад израненный к постели

                    И задремал, каков бы ни был сон.

                    За планом наступало выполненье,

                    Не терпит проволочки - разрушенье;

                    Все виды преступлений свершены

                    Пиратами в ту ночь войны жестокой.

                    Он за приливом шел, а уж успел

                    Переодеться, был открыт, съумел

                    Всех победить, спасал и сам был вскоре

                    Врагами схвачен. Он, корсар на море,

                    В темницу брошен и вкушает сон.

                                        XII.

                    Он спал и грудь вздымалась равномерно.

                    Будь смертью сон, - он был бы счастлив верно.

                    Склонился? Враг ушел, и нет в тюрьме

                    Его друзей. Иль серафим, сияя,

                    Принес ему прощение из рая?

                    Нет, то с лицом небесным гость земной.

                    Прикрыл он свет от глаз, что лишь для муки

                    Откроются пред вечностью разлуки.

                    О, дивный образ с черными очами,

                    Прекрасными ланитами, кудрями,

                    С волшебною беззвучностью шагов,

                    Ногой, как снег блестящей, обнаженной

                    Она прошла средь стражи полусонной.

                    Ах, чем не может женщина рискнуть,

                    Гюльнара не спала. Паша забылся

                    Дремотой, бормотал во сне, и снился

                    Ему пират. Вот перстень золотой

                    С его гербом, с печатью именной,

                    У ней на пальце, и она свободно

                    Скользит средь стражи. Перстень тут

                    Закон для тех, что двери стерегут.

                    Солдаты, изнуренные сраженьем

                    Едва стоят, шатаясь, иль лежат,

                    Завидуя уснувшему Конраду.

                    Кольцо паши достаточно их взгляду,

                    Зачем и кто? Кольцо надежный знак.

                                        XIII.

                    Гюльнара в изумлении. "Он может

                    Блуждает здесь мой взор, средь этих стен,

                    Увлаженный слезами, вопрошая:

                    Мне так близка? Он, правда, жизнь мне спас

                    От худшого, чем горе". Но уж тщетно

                    Нарушен. Он так тяжело вздохнул;

                    Вот поднимает голову, взглянул,

                    Или во сне. Рукой шевелит он,

                    И цепь гремит; доказывает звон,

                    Что он покуда жив еще. Но кто он,

                    Не призраком воздушным, что проник

                    В его тюрьму, прекрасен стража лик.

                    "Вождь, ты меня не знаешь. Я Гюльнара,

                    Ты совершал подобные ему

                    Не часто. Так взгляни и вспомнишь ясно:

                    Из пламени, но что страшней, - из рук

                    К тебе пришла я в тьме ночной. Не знаю,

                    Тебя увидеть мертвым о, пират

                    Я не хочу!"

                              "О если так, твой взгляд

                    Любуяся на это развлеченье.

                    Им выпала удача. Что-ж, она

                    Их право, пусть используют сполна.

                    Что мой алтарь сейчас - так лучезарен:

                    Готов я исповедаться". Хотя

                    И странно, как веселье он, шутя,

                    И все-ж улыбка в горечи видна,

                    Мудрейшим людям свойственна она;

                    Но радость в ней для вида лишь звучала.

                    Но не того, кем создана была.

                    Его чело разгладило, вдохнуло

                    Веселья звук в насмешливость речей,

                    В последний раз веселия земного

                    Желал душой, которую судьба

                    Не тешила, опутала борьба.

                    "Произнесен твой приговор, корсар -

                    Но есть часы, когда во власти чар

                    Моих смягчать пашу. Я-б пощадила -

                    Я сделаю. Быть может, казнь врагу,

                    Назначенную завтра, он отсрочит.

                    Подобная попытка нам. О, нет,

                    ".

                    "Да, ты права. Я не ищу спасенья -

                    Закалена... Иль пала, может быть...

                    Но искушенье - ты должна забыть,

                    Я побежден. Один я жив из всех.

                    Бежать и жить считал бы я за грех.

                    Но есть одна. Мои воспоминанья

                    В моей груди рождают рой тревог.

                    Опорами мне в жизни были: Бог,

                    Мой меч, подруга и корабль. От Бога

                    Мне враг - оружье. В муках и слезах

                    Его алтарь с трусливым униженьем

                    Довольно! Я дышу! Я буду нем.

                    Я сохранить не мог клинок столь верный!

                    Все-ж голос мой готов еще с мольбой

                    Взывать к Творцу. Она одна собой

                    Она увянет. О, Гюльнара! Верь,

                    Пока тебя не встретил я теперь,

                    Не знал красы подобной".

                                                  "Ах, другую

                    Ты любишь!.. Что-ж! Нет, нет, я не ревную

                    Но любишь... О, завидна участь той,

                    Кто отдыхает сердцем и душой

                    Ни пустоты, ни бреда, что терзает

                    Меня всегда".

                              "Гюльнара! Разве ты

                    Не отдаешь всю негу красоты

                    Я спас тебя?"

                              "Ты думал, что Гюльнара

                    Сеида любит? Не любовью, нет,

                    Владеет он. На страсть его в ответ

                    А я раба любимая. Я с ним

                    Делю всю пышность жизни, и таким

                    Избранием должна я быть довольна.

                    В моей душе: Ты любишь? Но она

                    Твердила "нет". Моя-ли здесь вина,

                    Что так невыносимо эту нежность

                    Скрывать любовь к другому может быть.

                    Он за руку-ль возьмет, - я безучастна,

                    Кровь не застынет, не забьет она,

                    Когда-ж рука опустится уныло

                    На столько, чтобы ненависть питать,

                    К моим устам прильнет он, - я опять

                    Когда бы страсть я с ним пережила,

                    Она б излиться в ненависть могла.

                    Уйдет он, - не тоскую я; вернется,--

                    Мысль далека, когда порой я - с ним.

                    В раздумья час, - а он неодолим,--

                    Боюсь, что он мне ненавистен станет.

                    О, если бы пленился он другой,

                    Мне дал свободу! Так бы я сказала

                    Ему я нежность ныне, - не забудь,

                    Чтоб отплатить пирату за спасенье

                    Моей души неведомого, - ей.

                    Прощай. Заря на небе все светлей.

                    ".

                                        XV.

                    И руки, отягченные цепями,

                    Прижавши к сердцу нежными руками,

                    Не греза-ль то беззвучная была!

                    Он одинок. Жемчужина упала

                    На цепь его и ярко заблистала.

                    Из жалости сошла она, блистая

                    Сиянием божественного рая.

                    И непреложна! Слабость власть нашла,

                    Оружье женщин. Бойтесь их влиянья,

                    Бывает мудрость, если вдруг она

                    С нежнейшей скорбью встретится. Средь боя

                    Да будет триумвиру прощена,

                    Там, где не только землю, счастье рая

                    Теряют люди, душу предавая

                    Щадят блудницы горестный порыв.

                                        XVI.

                    Взошла заря. Лучи её играют

                    Быть может, труп твой озарит закат

                    И, может быть, зловещими крылами

                    Перед бездушным оком небеса

                    Падет вечерним стынущим туманом

                    Все влагою своей животворя,

                    И лишь его не оживит заря.