Корсар.
Песнь третья

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Корсар. Песнь третья (старая орфография)

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ.

                                                  Come vedi - ancor non m'abbandona.

                                                                                          Dante.

                    Торжественно сияя пред закатом,

                    Мореи. То не северный закат,--

                    Он пламенем безоблачным объят.

                    Скользят лучи над бездной полусонной

                    И золотят струи волны зеленой.

                    Глядит бог счастия сквозь розовую мглу;

                    Он медлит над страной любимой,

                    Хоть там уж алтари его не чтимы.

                    Вечерняя на горы пала тень,

                    Залив твой, Саламин непобедимый!

                    Лазурный свод в дали необозримой,

                    Весь в пурпуре, смягченном в глубине.

                    И нежною окраской на волне

                    Но с суши, с волн струится сумрак мрачен,

                    И, наконец, за щит Дельфийских скал

                    Сокрылся диск. В такой же вечер пал

                    Бледнейший луч в Афины, где когда-то

                    Увидел; с ним и лучшие сыны

                    Встречали свет, упавший с вышины,

                    Как смертный приговор. Но нет, над гранью

                    Замедлил луч и время дал прощанью.

                    Цвет гор угрюм и мрак, как в поздний час,

                    Покрыл хребет, прельщавший взгляд окраской,

                    Когда вершины Феб лелеял лаской,

                    Феб не успел зайти за Киферон,

                    Был дух его, побег и страх презревший,

                    И умер он, один из всех умевший

                    Так умереть, как жил. Но чу... с высот

                    Гимета ночь царицею идет.

                    Не затмевает лик царицы звездной;

                    Не омрачают блеска в вышине

                    Ряды колонн, блестящих при луне,

                    Встречают луч трепещущий приветом.

                    Блестит; спят рощи темные олив;

                    Осеребрен Кефизских вод разлив.

                    Там кипарис тоскует у мечети,

                    И башенка киоска в лунном свете

                    В раздумьи пальма никнет. Все манит

                    Игрою красок взор неотразимо,

                    И жалок, кто пройдет бездушно мимо

                    Той красоты! А там Эгейский вал

                    Дух, утомленный буйными ветрами.

                    Опять волна, с нежнейшими тонами,

                    Несет сапфир и золото грядой,

                    Сливая с тенью мрачной над водой:

                    Взирают на улыбку океана.

                                        II.

                    Что-ж мой рассказ оставлен без вниманья?

                    Кто на родное море в состояньи

                    От твоего величия отвлечь

                    Свой взор? О, кто с последними лучами

                    Хоть раз, Афины, любовался вами,

                    Вечерний лик ваш в сердце сбережет.

                    В чьем сердце даже время и пространство

                    Не может чар разрушить постоянство.

                    Гроздь островов Цикладских не забыть,

                    И, чтобы им хвалу свою сложить,

                    О, Греция! В твоем был обладанье

                    Корсара остров некогда. Пусть он

                    Тебе с свободой будет возвращен.

                                        III.

                    С ним догорел. Вдаль устремивши взоры,

                    Три дня, три ночи долгия без сна

                    На башне ждет и ждет его она,

                    Его все нет; и даже с вестью нежной

                    Попутный ветер есть, хоть не силен.

                    Бурь не было. Ансельмо прибыл, он

                    Одно лишь ей поведал, что с Конрадом

                    Не встретился. Когда бы вождь с отрядом

                    Иначе бы и повесть я кончал.

                    Ночной свежеет ветер. А Медора

                    Весь день жила надеждой - средь простора

                    Увидеть мачту, - грустная, одна

                    С выси на темный берег в полуночи.

                    Слепил ей ветер горестные очи

                    И брызги волн в лицо её бросал

                    И гнал домой. Но дух не ощущал

                    Был только в сердце холод настоящий.

                    И перешла тревога, наконец,

                    В уверенность: он для нея мертвец.

                    Явись теперь он вдруг - она-бы от испуга

                    Вот, наконец, полуразбитый в море

                    Замечен челн; на нем пираты. Вскоре

                    Они всех раньше видят издали

                    Ее, кого искали и... нашли.

                    Израненные еле понимали

                    Они одно, что чудом спасены.

                    Вот все, что знали. Горестью полны,

                    В безмолвии, во тьме они таились,

                    Сказать Медоре: каждый ожидал,

                    Чтоб о вожде товарищ рассказал.

                    Все поняла она, но не упала,

                    Не дрогнула, как будто не пугала

                    Она в душе возвышенной сама

                    Под хрупкой оболочкой сохраняла

                    Всю силу чувств и лишь тогда рыдала,

                    Когда надежда билась в ней; теперь

                    И над дремотой нежности та сила

                    Воспрянула, которая гласила:

                    Раз для любви нет больше ничего,--

                    И страха нет! Ужаснее всего

                    Подобны бреду страшной лихорадки.

                    "Безмолвно предо мною вы стоите...

                    Я не хотела-б слышать... Что!.. Молчите?..

                    Я знаю все... Ни звука! Лишь одно

                    Уста немеют... Где? Я жду ответа...

                    Где прах его?"

                                        "Увы, Медора, это

                    Нам неизвестно. Тяжкого труда

                    Но есть один средь нас; он атамана

                    Видал в цепях средь вражеского стана".

                    Она не внемлет более. Увы,

                    Усилья тщетны. С ног до головы

                    Отчаянье души её смятенной, -

                    Все те слова разбили вдруг. Она

                    Шатается и падает. Волна

                    Могилу ей безвременно раскрыла,

                    И моряки спасти ее спешат.

                    Они водой лицо её кропят,

                    Обмахивают грубыми руками,

                    Стремятся поддержать ее, а сами

                    Сознание. Тогда они скорей,

                    Ея прислужниц будят, поручают

                    Им трепетное тело и взирают,

                    Скорбя, вослед; затем они идут,

                    Передают ему в живой беседе

                    Об этой кратковременной победе.

                                        IV.

                    В совете диком, бурном и тревожном

                    Освобожденье, выкуп... даже месть,

                    Все, кроме мира, губящого честь.

                    Еще Конрада дух здесь вдохновенно

                    Дышал и гнал отчаянье надменно.

                    Но те сердца, что вел он за собой,

                    Спасут его, коль жив; отмстят кроваво,

                    Коль умер он, и прах покроет слава.

                    Месть! Месть врагу! Еще здесь люди есть,

                                        V.

                    В уединеньи пышного гарема

                    Сидел Сеид и сумрачно и немо.

                    Он о судьбе корсара размышлял.

                    От узника к Гюльнаре мысль летела.

                    Раба у ног владыки онемела

                    И на челе угрюмом сторожит,

                    Когда любовь суровость дум смягчит.

                    Сочувствия в нем ищут; но напрасно.

                    На четки взгляд Сеида устремлен,

                    Одной кровавой мыслью занят он -

                    О пленной жертве... "О, паша! По праву

                    Конрад в плену, отряд его сражен,

                    Сам вождь на смерть судьбою обречен;

                    Он заслужил такую участь. Все-же

                    Свой гнев ценить ты должен-бы дороже.

                    Отсрочить смерть? По слухам, пленник твой -

                    Богат; желала-б я, мой повелитель,

                    Чтоб тех богатств ты стал прямой властитель.

                    Пират ослаблен битвой роковой:

                    Добычей легкой сделался б он вскоре.

                    А раз казнен, - остатки шайки в море

                    Найдут себе укромнее приют

                    И с золотом без вести уплывут".

                    "Гюльнара! Если-б даже за пирата,

                    За каплю крови каждую, как плата,

                    Предложен был мне жемчуг, что ценой

                    Венцу Стамбула равен, иль иной

                    Безценный дар, хотя-б то был бездонный

                    И если-б все сокровища земли,

                    Что в вымыслах арабов к нам дошли,

                    Иль снятся в снах, - за это мне сулили,

                    Они-б мгновенья этим не купили

                    В цепях. Я жажду мести за вину

                    И для нея я пытки измышляю

                    Ужасные и медленные!"

                                                  "Знаю,

                    Чтоб милосердье вызвать мог пират.

                    Его богатство я в виду имела.

                    Отпущенный на волю, он всецело

                    В твоих руках-бы снова был. Бандит

                    Одно твое решительное слово

                    И вечный плен его бы встретил снова".

                    "Что! Вечный плен! Чтоб я дарил ему

                    Хоть день свободы, если он в тюрьму

                    И по чьему внушению, Гюльнара?

                    По твоему! Не щедро-ль воздает

                    Признательность за пыл его забот:

                    Он их одной тебе да приближенным

                    О, без сомненья, он тогда не знал

                    О красоте добычи, что спасал.

                    Я воздаю признательность с хвалою.

                    Но слушай ты, о женщина! Не скрою,

                    Знай! я тебе не верю. Ясный след

                    Коварной правды в каждом твоем слове

                    Я нахожу. Скажи, когда средь крови,

                    Тебя одну жалея и ценя,

                    Не грезила-ль ты с ним о бегстве тайно?

                    Не отвечай. Признанье не случайно

                    Сказалось вдруг в огне твоих ланит.

                    Одумайся, красавица: грозит

                    Еще скажу... Нет, больше слов не надо.

                    Будь проклят миг, когда от этих бед

                    Тебя он спас. Уж лучше-бы... Но нет!..

                    Тогда-бы смерть возлюбленной в печали

                    Ты крылья страсти сбережешь. Лишь взмах

                    Моей руки - и смерть. Не на словах

                    Я только гневен. Знай, что невозможно

                    Сеида обмануть. Будь осторожна".

                    Был бешен взор владыки, как и слово;

                    Прощание зловеще. Но Сеид

                    Не знал, как мало женщину страшит,

                    Подобную Гюльнаре, вызов злобный,

                    Дерзнуть она, когда охватит пыл!

                    Ее он подозреньем оскорбил.

                    Она еще сама не разобралась,

                    Что в жалости к Конраду в ней скрывалось.

                    Лишь именем их разнилась судьба.

                    По праву мог разсчитывать плененный

                    На жалость одалиски, им спасенной.

                    Презревши гнев Сеида, вновь она

                    Едва-ль вполне сознательно. Но снова

                    Сеид отверг мольбы её сурово,

                    И вспыхнул в ней мятежной силой ум,

                    Источник горя женского и дум.

                    А время шло. Печально для Конрада

                    День ночь сменял. Но он весь ужас ада

                    Съумел душой суровой подавить:

                    Тот переход от мысли "жить" к "не жить",

                    Сильней, чем неизбежная могила,

                    Когда шагов тяжеломерный стук

                    Ему грозил началом тяжких мук,

                    И каждый звук случайной чьей то речи

                    Пусть ужас всех смиряет, - дух его

                    Над ужасом изведал торжество.

                    Но умирать он не хотел. Смятенный,

                    Измученный, но все-же непреклонный,

                    Ужаснейший, чем все, что до сих пор

                    Он испытал в сраженьях. В вихре боя,

                    В смятеньи бурь едва-ль в душе героя

                    Миг робости для мысли уловим.

                    И для тоски, для каждой мысли новой

                    Добычею является готовой.

                    Он собственное сердце изучает,

                    Ошибки вспоминает, обсуждает

                    Исправить, а вторая ждет грозя.

                    Считать часы, что борются жестоко

                    За твой конец, и знать, что друг далеко

                    И некого одушевить, сказать,

                    Вокруг враги и ложь куют как звенья,

                    Чтоб запятнать последния мгновенья.

                    Твой дух готов все муки побороть,

                    Но вынесет ли немощная плоть?

                    Его лишил-бы славы плодотворной,

                    Прав на нее. Здесь мук земных конец,

                    Блаженства-же небесного венец

                    Отнимут те, что небо без предела

                    Отторгнута и милая твоя,

                    В которой рай земного бытия, -

                    Сомнительного неба он вернее.

                    Вот думы те, которые страшнее

                    Он вынес их, - кто может дать ответ?

                    Но и от них душа его не пала;

                    Он не погиб и это уж не мало.

                                        VII.

                    Еще другой и третий, - а к Корсару

                    Она не шла. За то её обет

                    Свершили чары, а иначе свет

                    Он никогда-бы не увидел боле.

                    На пятый, с тьмою, взвыла над землей

                    Гроза. О, как он жадно слушал вой

                    Мятежной бездны! В сон его дотоле

                    Он не врывался так, как здесь, в неволе,

                    Разбуженный, бросал им вызов свой

                    И часто жил он на волне косматой,

                    Любя ее за бег её крылатый.

                    В его ушах, как эхо, бури рев

                    Но тщетно близок! Ветер с буйной силой

                    Поет вверху над башнею унылой.

                    Сильнее туча грозная гремит,

                    И сквозь решетку молния блестит,

                    Вот цепью он прильнул к решетке прочной.

                    В нем слабая надежда зажжена,

                    Что нам опасность не вотще дана.

                    Он поднял к небу руку с кандалами,

                    Сразила тело, данное для мук.

                    И стон молитв и цепи ржавый звук

                    Безсильны. Но опасность миновала.

                    Сразить безумца буря не желала.

                    И чувствует в тюрьме своей пират,

                    Как будто друг коварный в миг свиданья

                    Презрел его призывы и стенанья.

                                        VIII.

                    Чуть слышный шаг. Умолк... и вновь движенье,

                    Скрипит засов... и ключ в замке скрипит.

                    Не обмануло сердце. Вновь стоит

                    Пред ним она, красавица Гюльнара,

                    Прекраснее, чем пленника мечта

                    Могла создать. Но эта красота

                    Былым очарованием не блещет.

                    Бледнее щеки; стан её трепещет.

                    Она глядит на узника; ему

                    Взор, раньше слов, промолвил безнадежно:

                    Да, ты умрешь... Да, это неизбежно.

                    Еще один исход есть... худший!.. Но

                    "Конрад все тот же и все так же ясно

                    Я повторю: красавица, напрасно

                    Ты жизнь пирата думаешь продлить,

                    Заслуженную казнь предотвратить

                    Я заслужил деянием в избытке".

                    "Ты хочешь знать - зачем? Не ты-ли спас

                    Меня от доли, злейшей во сто раз,

                    Чем эта жизнь рабыни! Что мне надо?

                    Слепым к порывам женского ума,

                    К моей любви? Могу-ль сказать сама

                    Я, женщина? Хоть сердце запрещает

                    Делиться тем, что грудь переполняет,

                    Преступен ты... Но это сердце, знай,

                    Твое; тебя благодарит, жалеет,

                    Безумно любит и любя робеет.

                    Не отвечай. Не повторяй, молю,

                    Я безнадежно. Пусть то сердце страстно,

                    Как у Гюльнары, пусть она прекрасна,

                    Прекраснее меня, но я пошла

                    В опасность, а она-б изнемогла.

                    Иль я была твоею неизменно,

                    И здесь один ты не остался-б. Стать

                    Подругою твоей, чтоб отпускать

                    Тебя в моря! Нет места близ корсара

                    Меч занесен над нашей головой.

                    О, если ты силен еще душой

                    И ждешь свободы... Вот кинжал. Готово.

                    Вставай. Иди за мною!"

                                                  "А оковы?

                    С подобным украшеньем на ногах,

                    Среди людей, уснувших на часах,

                    Я проскользну, по твоему, свободно?

                    Нет, эта цепь для бегства непригодна.

                    "

                    "О, маловерный! Знай, вся стража мной

                    Подкуплена; по одному лишь взгляду

                    Она на бунт готова за награду.

                    Один лишь знак, и цепь с тебя спадет.

                    С тех пор, как мы видались, - я успела

                    Весь замысел мой выполнить умело.

                    Преступна я, виновна, может быть,

                    Но для тебя ужели грех свершить

                    Или Сеид не заслужил отмщенье?

                    Он ненавистный деспот, изверг злой.

                    Пусть кровь его прольется! Что с тобой?

                    Ты содрогнулся! Я не та, что ране.

                    Обвинена жестоко: до сих пор,

                    Мне был невнятен этот приговор,

                    Я все таки верна была Сеиду.

                    Да, смейся, я не вызвала обиду.

                    И не был ты мне дорог, как теперь.

                    Но он сказал... ревнивец, злой мучитель...

                    Сам подстрекатель, сам и обвинитель.

                    Той участи достоин он вполне,

                    Он дорого купил меня когда-то;

                    Ведь сердца не прельстила эта плата,

                    Его не купишь. Все-ж, мирясь с судьбой,

                    Ему была я верною рабой.

                    Его подмога, - я-б с тобой бежала.

                    Ведь это ложь. О, горе всем таким

                    Пророкам! Пусть предвестьем станут злым

                    Все их слова и правдой - оскорбленья!

                    Вся эта милость только потому,

                    Что он тебе и сердцу моему

                    Готовил пытки. Мне грозит он тоже,

                    Но страсть паши одна меня для ложа

                    Когда-ж моею красотой Сеид

                    Пресытится, - за пресыщеньем вскоре

                    Меня, я знаю, ждет мешок и море.

                    Иль для капризных прихотей паши

                    Мила пока не стерлась позолота?

                    Увидевши тебя, я без отчета

                    Люблю! Тебе обязана я всем.

                    Хочу тебя спасти я, хоть затем,

                    Но если-б он не угрожал мне ныне

                    Ни смертью, ни безславием (а он

                    Обет свой сдержит, гневом распален)

                    Тебя спасая, я бы пожалела

                    Иду на все. Меня не любишь ты,

                    Не знаешь. Если-ж знаешь, - то черты

                    Дурные. Ненависть к паше, а с нею

                    Любовь к тебе - впервые я лелею.

                    Верь, тот огонь, который ты зажег

                    В груди восточной девы, он, конечно,

                    Тебя не испугал бы; он бы вечно

                    Тебе служил надежным маяком.

                    Там ждет корабль Майнотский. Но в покое,

                    Через который проскользнем мы двое,

                    Заснул Сеид, мучитель наш Сеид.

                    Не встанет он; пускай он вечно спит".

                    "Гюльнара! О, Гюльнара! Я доныне

                    Не чувствовал падения в гордыне

                    Увядшей славы, горестной судьбы.

                    Сеид - мой враг. Разбил в пылу борьбы

                    Весь мой отряд, не помогла защита,

                    На бриге боевом. Мечем его

                    Я поразить стремился: таково

                    Мое оружье... Но кинжал! Украдкой!

                    Кто женщину спасает среди схватки,

                    Спас жизнь тебе я с радостью, и вот,

                    Меня ты заставляешь слишком рано

                    В поступке добром каяться нежданно.

                    Теперь прости. Я сердцу твоему

                    Последняя ночь отдыха Конрада".

                    "Ночь отдыха! А утром прочь пощада!

                    В ужасной пытке жилы задрожат,

                    И члены в страшных корчах затрещат.

                    Я за тебя и за себя страдала.

                    Приказ при мне был отдан палачу

                    Но не могу я... нет, я не хочу,

                    Корсар, увидеть казнь твою! С тобою

                    Погибнешь, - я погибну, как и ты.

                    Любовь моя, жизнь, ненависть, мечты

                    Все, все теперь в ударе смелом слиты,

                    Иначе казнь и будем мы убиты.

                    Моих обид невыносимый гнет,

                    И юность. О, томительные годы!

                    Один удар и вспыхнет свет свободы.

                    Но если нож позорней, чем поджог,

                    Подкуплена вся стража, миг и властно

                    Все кончено. Иль снова безопасно

                    Мы встретимся, иль навсегда прощай.

                    Коль мне рука сейчас изменит, знай

                    Твой эшафот и саван мой суровый".

                                        IX.

                    И прежде, чем ответил он, Гюльнара

                    Исчезла. Но пытливый взгляд корсара

                    Дабы безмолвье звон не нарушал.

                    Засов, решетка - путь не преграждают.

                    Он вслед спешит, на сколько позволяют

                    Окованные члены. Темнота.

                    Куда ведет проход, - корсар не знает,

                    Едва-едва вдали огонь мерцает.

                    Идти туда, иль дальше от него?

                    В удаче - счастье. Вот в лицо его

                    Открытая пред ним. Вдали, алея,

                    Встает заря, и в розовом огне

                    Звезда блестит и тает в вышине.

                    Увы, ее едва он замечает.

                    Ему в глаза другой огонь теперь.

                    Конрад идет. Полуоткрыта дверь.

                    Луч света только виден там. Мгновенье,

                    И вот оттуда, быстро, как виденье,

                    Она! Кинжала нет... Спокоен вид...

                    Смягчилось сердце и не допустило

                    Убить врага. Он смотрит вновь. Затмила

                    Ей злоба дикий взгляд. Спешит она

                    Покрывшия лицо и грудь... И мнилось,--

                    Она, дрожа, от ужаса склонилась

                    Над тем, что ей внушало страх сейчас.

                    Но вот скрестились взоры этих глаз.

                    Пятно. Оно Конрада поразило.

                    Едва стоит он. О, жестокий след

                    Убийства! Кровь! Да, кровь, сомненья нет!

                                        X.

                    Не редко представлял себе мученья,

                    Которые преступнику грозят,

                    Но вынес искушение. Конрад

                    Отверг его. Он, может быть, с цепями

                    Ни пленным, средь раскаянья и мук,

                    Он никогда так не дрожал, как вдруг

                    Затрепетал пред этим темно-красным

                    Пятном на лбу, свидетельством ужасным.

                    Но ей на век убита красота.

                    Не раз он видел кровь... в бою... Открыто

                    Глядел, - мужской рукой она пролита.

                                        XI.

                    "Свершилось все... Чуть не проснулся он.

                    Все кончено. Конрад! Он умерщвлен.

                    Ты дорого достался. Но за дело!

                    Прочь! Прочь отсюда! Утро заалело -

                    Уж целый день корабль нас ждет. Спешим!

                    Примкнут все те, кого я подкупила.

                    Я оправдаюсь в том, что я убила

                    Поздней... Когда наш парус налитой

                    Покинет край на веки проклятой".

                    Она в ладоши бьет, и в галлерею

                    Бегут, спешат подкупленные ею

                    Приверженцы: и черный мавр, и грек,

                    Готовые на дерзостный побег.

                    Расковывают. Пленника движенья

                    Не связаны. Как ветер диких гор,

                    Свободен он, но грудь его и взор

                    Так горестны, как будто цепью ржавой

                    Без слова знак дает она, и вот

                    Открыта дверь, - на берег тайный ход.

                    Оставлен город. Быстры и безмолвны,

                    Они достигли берега, где волны

                    Гюльнара знак дает ему. Конрад

                    За ней спешит, холодный и послушный,

                    К свободе, как к измене равнодушный:

                    Сопротивленье тщетно все равно,

                    Сеид, прельщенный казнью безпощадной,

                    Придуманною яростью злорадной.

                                        XIII.

                    Они на бриге. Ветер надувает

                    Конраду ряд картин пережитых,

                    Он погрузился в созерцанье их.

                    Но вот и мыс угрюмый и высокий.

                    В последний раз там, в гавани глубокой

                    Минул с тех пор, но, мнится, век протек.

                    Когда-же тень вершины одинокой

                    Нахмурилась над мачтою высокой,

                    Пират, лицо закрывши, горевал,

                    Он думал о Гонзальво, об отряде,

                    О кратком торжестве. С тоской во взгляде

                    О ней, далекой, одинокой он

                    Задумался... Очнулся... Поражен:

                    Убийца, им спасенная Гюльнара.

                                        XIV.

                    И пристально, и долго наблюдала

                    Она его лицо. Но сил не стало

                    И сумрачность, которой полн Конрад.

                    Лицо её давно уже безслезно,

                    Лить слезы вновь и осушать их - поздно.

                    Пред ним колени тихо преклоня,

                    "Ты меня

                    Простишь, хотя-б Аллах судил жесточе!

                    Что сталось бы, не будь в минувшей ночи

                    Злодейства! Но жалей меня теперь,

                    Ведь я не та, какой кажусь. О, верь,

                    Не мучь меня! Когда-б я не любила,

                    Я не была-б виновна, но тогда

                    Ты не был бы в живых. Твоя вражда

                    Меня бы не терзала так сурово,

                    ".

                                        XV.

                    Она ошиблась в помыслах пирата.

                    Виной он сам, - она не виновата.

                    Не он-ли ей невольно причинил

                    Он как в темнице в сердце молчаливо,

                    Там кровью истекали сиротливо.

                    Корабль скользит. Им все благоприятно;

                    Зыбь не грозна, погода благодатна.

                    На горизонте точка чуть видна,--

                    Быть может, вышка мачты отдаленной

                    И палуба с толпой вооруженной?

                    Уж вахтенные видны вдалеке.

                    Напрасно ищет паруса сильнее.

                    Корабль скользит... все ближе, все виднее...

                    Зияют пушки. Грудь его остра.

                    Вот молния сверкнула. Свист ядра...

                    Ревя, в волну вонзилось, зашипело.

                    Очнулся от безмолвия Конрад,

                    И бодростью опять зажегся взгляд.

                    "Ведь это мой, мой флаг кроваво-красный!

                    Я не совсем покинут!" И сигнал

                    Они узнали. Дружно отвечал

                    Весь экипаж приветом властелину.

                    Вот паруса убрали в половину,

                    "Наш Конрад! Конрад!"

                    Раздался крик. Восторг не охладят

                    Ни мысль, ни долг повиновенья твердый.

                    На свой корабль, с осанкой смелой, гордой.

                    Легко и ловко вождь вступил опять.

                    На лицах всех улыбки. Рвутся руки

                    К объятиям. Почти забыв все муки,

                    Он их, как вождь, приветствует и жмет

                    Ансельмо руку. Вновь он сознает,

                    За ним пойдут опять они к победам.

                                        XVI.

                    Но вспышку чувств сменяет миг покоя.

                    Жаль одного - он возвращен без боя.

                    И знай они, что подвиг совершить

                    Рука отважной женщины успела,

                    Они б ее превознесли за дело

                    Царицей: выбор средств для них не мог

                    Вокруг Гюльнары все они столпились,

                    Шептались, улыбались и дивились.

                    Она была и ниже в этот миг,

                    Чем пол её, и выше. Бледный лик

                    Хотя ее и кровь не испугала.

                    Она глядит с безмолвною мольбой

                    В глаза Конрада, скрыв лицо фатой,

                    Скрестивши руки. Он спасен. А дале

                    Не худшее безумья самого

                    Наполнило ей сердце, оттого

                    Что женщиной Гюльнара оставалась,

                    Свершивши преступленье. Совмещались

                    И ненависть, бунтующая кровь.

                                        XVII.

                    Конрад все это понял и тревожно

                    К её печали - жалость. Слез ручей

                    Ея злодейство смыть не в состоянье

                    Но дело свершено. Он твердо знал,

                    Лишь для него; Гюльнара виновата,

                    Она все смело в жертву принесла,

                    Чем на земле пожертвовать могла

                    Потупившей глаза свои, Конрад

                    Взор обратил. Лицо её и взгляд

                    Уже не те: она как бы увяла;

                    Она была особенно сильна

                    Вокруг кроваво-красного пятна,

                    Свидетельства убитого злодея.

                    А в ненависти злобна и сильна,

                    Ея рука утратила всю твердость,--

                    "Гюльнара"! Нет ответа... "Дорогая

                    "! И она глядит, сияя

                    И падает без сил ему на грудь.

                    Иначе сердцем был бы несомненно

                    Он выше, или ниже несравненно,

                    И еслиб не предчувствие, грозила

                    Последней добродетели могила.

                    Но даже и Медора, может быть,

                    Иной измены в нем не проявилось:

                    Он - первый и последний, что решилась

                    У веры слабость взять с прекрасных уст,

                    Навеянные свежестью лобзанья.

                                        XVIII.

                    Их остров ждет вдали уединенный

                    Веселый гул. Свет маяка блестит

                    Чернеют лодки. Брызгаясь игриво,

                    Дельфины плещут. Даже птиц морских

                    И каждое окно, сияя светом,

                    Манит к себе, и мысль рисует там

                    Друзей, огни по мирным очагам -

                    Что сердцу ближе дружеского стана!?

                                        XIX.

                    Огни в жилье, на маяке высоком,

                    И видят все, что замок погружен

                    В глубокий мрак, а между тем, бывало,

                    Огонь, быть может, в замке не погас,

                    И на берег Конрад на первой лодке мчится,..

                    О, как тягуч, как долог весел взмах!

                    На соколиных радостных крылах

                    Бросается... Плывет... Доплыл... Идет

                    Тропинкою знакомою вперед.

                    Вот башни дверь. Он замер. Ни движенья

                    Стучит он... громче... Но ему в ответ

                    Ни отзыва, ни эха нет и нет.

                    Он стукнул вновь. Рука его дрожала,

                    Знакомое лицо. Но не к нему

                    Так он спешил. Движенье губ безгласно.

                    Задать вопрос... Нет сил произнести.

                    Ответ на все, - она из рук упала,

                    Зажечь ее, потом идти. Но нет,

                    Ждать лампу - все равно, что ждать разсвет.

                    Вот он достиг покоя и увидел

                    Все то, чего боялся, но предвидел.

                                        XX.

                    Он неподвижным взором созерцал

                    Ту, что в его объятиях дрожала.

                    И долго так смотрел, хоть грудь терзало

                    Она была и в жизни так прекрасна

                    И так тиха, что смерть сама безгласно

                    Холодные застывшие персты

                    Как будто то каприз был, сновиденье,

                    Ресницы длинной, темной бахромой,

                    Поблекнувшия веки окаймляли,

                    В глазах, из них весь блеск души она

                    Сдувает прочь! В глубокия орбиты

                    На век зеницы голубые скрыты,

                    И в них дрожит улыбки красота

                    И отдохнуть хотят они мгновенье.

                    На белый саван пали без движенья

                    Из-под венка и ласкового плена.

                    Теперь они и щеки - жёртва тлена.

                                        XXI.

                    Не спрашивал: ответ был заключен

                    Довольно! Смерть! Он сердцем охладелым

                    Не смел пытать, как было и когда?

                    И радостей, из всех земных творений

                    Единое, которое не мог

                    Он ненавидеть, - вдругь похитил рок.

                    Не облегчает боль. Желая света,

                    Стремится в высь прекрасная душа,

                    Куда для злой нет доступа. Греша,

                    Ему для слез земли довольно. Он

                    Теряет то, чем в жизни был пленен,

                    Утративший все блага без печали.

                    Скрывают скорбь страдальческих утрат,

                    Скрываются в улыбках напряженных.

                                        XXII.

                    Туманно и неясно выражает.

                    Он бездну дум в одну лишь мысль сливает,

                    Она спасенье ищет от других,

                    Для тайн души безсильно-жалко слово,

                    И в красноречьи истина сурово

                    Отказывает горю. Так Конрад

                    Он так был слаб, что влагой слез сказалась

                    В нем нежность сердца матери, и он

                    Вся немощь духа, скорбь не облегчая,

                    Не видел их, иначе бы не мог

                    Оне текли не долго. Даже прежде,

                    Чем с сердцем, чуждым жизни и надежды

                    С души его. Ночь для него настала.

                    Нет мглы, чтоб все сильнее затмевала,

                    Чем та, которой скорбь окружена.

                    Не может и поднять не смеет ока,

                    И, уклоняя в сторону далеко,

                    Туда, где тень страшней всех тайников,

                    Для нежности Конрада сердце расцветало,

                    Но уклонилось к злу и вот узнало

                    Обманут он. Но падает без сил

                    Как та роса, что свод пещер роняет;

                    Все испытания тяжкия земли,

                    Срывалися, хладели, каменели,--

                    Он сердцем ту же бурю перенес

                    И эта буря в прах его разбила.

                    Разбив гранит, обвалом придавила

                    Что нежно рос, далекий от тревог,

                    В его тени под неподвижным скатом.

                    И от цветка с невинным ароматом

                    В обломках на земле лежит безплодной

                    Утес, цветок хранивший благородный.

                    Вот утро. Но вождя уединенье

                    Один Ансельмо входит в башню: там

                    И до ночи, тревогою объяты,

                    Обходят остров верные пираты.

                    "Конрад"! Им эхо вторит безучастно.

                    Пещеры, горы, долы, - все напрасно

                    Обыскано. На берегу морском

                    И снова их надежда засияла.

                    Они пустились в море. Но сменяла

                    Луна луну, - его все нет и нет.

                    Отчаянье? И долго так грустила

                    Лихая шайка о вожде. А ей,

                    Они воздвигли, но ему не смели

                    Он жив еще. А славные дела

                    Греметь в веках Конрада имя будет,

                    Грядущее деяния разсудит.

                                                  А. М. Федоров.