Марино Фальеро.
Примечания
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Марино Фальеро. Примечания

МАРИНО ФАЛЬЕРО.

На рукописи этой трагедiи, посланной Муррею изъ Равенны, Байронъ написалъ: "Начата 4 апреля 1820, дополнена 16 iюля 1820, кончена перепиской 16--17 августа 1820; эта переписка отняла въ десять разъ больше труда, чемъ самое сочиненiе, если принять въ разсчетъ погоду - 90° въ тени - и мои домашнiя обязанности". Сначала поэтъ хотелъ оставить трагедiю у себя и не печатать ее летъ шесть, но решенiя этого рода редко исполняются Пьеса была издана въ конце того же 1820 года - и, къ величайшему неудовольствiю автора, несмотря на его энергичные и не разъ повторенные протесты, была представлена на сцене Дрюриленскаго театра въ начале 1821 г.

Съ другой стороны, къ большому удовольствiю Байрона выдающiйся знатокъ итальянской и классической литературы, Уго Фосколо, приветствовалъ трагедiю въ весьма сочувственной статье, указывая на ея верность венецiанской исторiи и нравамъ и на античную строгость ея конструкцiи и языка. Джиффордъ призналъ "Марино Фальеро" "настоящей англiйской трагедiей". Но вообще отзывы современныхъ поэту критиковъ были не особенно благопрiятны. Только одинъ изъ нихъ нашелъ, что эта трагедiя вполне достойна репутацiи своего автора. "Давно уже ничто не доставляло намъ такого удовольствiя", писалъ этотъ критикъ, - "какъ богатые задатки драматическаго совершенства, обнаруженные лордомъ Байрономъ въ этомъ произведенiи. Положительно, на англiйскомъ языке не появлялось трагедiи, подобной "Марино Фальеро", со времени образцовой пьесы Отвэя, также вдохновившагося венецiанской исторiей и венецiанскимъ заговоромъ. Та исторiя, которою овладелъ Байронъ, по нашему мненiю, лучше отвэевской; мы говоримъ: совладелъ, потому что мы уверены въ томъ, что поэтъ передалъ событiя съ почти буквальною точностью". Инымъ характеромъ отличались отзывы критиковъ "Edinburgh" и "Quarterly Review", - Джеффри и епископа Гибера. Первый изъ названныхъ критиковъ писалъ:

"безъ сомненiя, отличается большими достоинствами, какъ драматическими, такъ и вообще поэтическими, и могъ бы доставить полный успехъ юному искателю славы; но имя Байрона возбуждаетъ такiя ожиданiя, которымъ но такъ легко удовлетворить. Сравнивая это произведенiе съ теми высокими образцами, которые имъ же самимъ установлены, мы должны признать его неудачнымъ и какъ созданiе поэзiи, и какъ драму. Отчасти это, можетъ быть, объясняется трудностью достигнуть одинаковаго совершенства въ обоихъ указанныхъ отношенiяхъ, трудностью заключить смелый и непокорный поэтическiй генiй въ строгiе и тесные пределы правильной трагедiи и подчинить пылкое и животворное вдохновенiе практической необходимости въ разработке всехъ деталей театральнаго представленiя. Впрочемъ, съ этими затрудненiями съ давняго времени приходилось бороться всемъ драматическимъ писателямъ, и хотя они всего более тягостны для самыхъ сильныхъ талантовъ, однако мы не имеемъ основанiй сомневаться въ томъ, что генiй Байрона могъ бы надъ. ними восторжествовать. A потому мы и полагаемъ, что истинной причиной постигшей его въ настоящемъ случае неудачи былъ несоответственный выборъ сюжета: онъ выбралъ для своей пьесы такую исторiю, которая не только не даетъ простора отличительнымъ особенностямъ его генiя, но развивается въ постоянномъ противоречiи съ основнымъ направленiемъ его творческой фантазiи. Главными чертами ого таланта являются изысканная нежность и демоническое величiе, способность вызывать те очаровательныя виденiя любви и красоты, чистоты я состраданiя, которыя наполняютъ наше сердце трепетомъ нежности, и въ то же время - способность владеть темъ адскимъ огнемъ, причудливые и мрачные отблески котораго окружаютъ все предметы какимъ-то особеннымъ ореоломъ гнева, злобы я мести. Сознавая въ себе эти великiя силы я какъ бы напорекоръ ихъ развитiю и действiю, поэтъ взялъ предметомъ своей трагедiи событiе, исключающее возможность ихъ проявленiя, и сталъ развивать этотъ сюжетъ, какъ бы намеренно ограждая его отъ вторженiя названныхъ силъ. Въ этой исторiи нетъ ни любви, ни ненависти, ни мизантропiи, ни состраданiя, нетъ ничего сладострастнаго и ничего ужасающаго; здесь все зависитъ отъ досады раздражительнаго старика, и вся привлекательность действiя сводится къ тщательному изображенiю супружескаго достоинства и семейной чести, къ сухому и строгому торжеству холоднаго и ничемъ не искушаемаго целомудрiя и благородныхъ качествъ чистаго и строго дисциплинированнаго ума. Такой сюжетъ, по вашему мненiю, очень мало пригоденъ для драматическаго писателя, который долженъ возбуждать сильныя чувства; въ любой обработке онъ не въ состоянiи устранить упрека въ недостатке движенiя, интереса и страсти. А лорду Байрону выбрать такой сюжетъ для крупнаго драматическаго произведенiя - это все равно, что быстроногому скакуну связать ноги передъ самымъ началомъ скачки или храброму рыцарю выйти на арену турнира безъ оружiя. Никакiе человеческiе таланты не въ силахъ справиться съ этимъ неудобнымъ положенiемъ. Исторiя, послужившая предметомъ настоящей драмы, въ высшей степени невероятна, хотя, подобно большинству другихъ, также весьма невероятныхъ исторiй, почерпнута изъ достовернаго источника. Главное достоинство заключается въ ея оригинальности, хотя въ то же время она является въ сущности лишь повторенiемъ "Спасенной Венецiи" Отвэя и постоянно вызываетъ въ памяти сцены изъ этой пьесы. Тамъ Джаффиръ присоединяется къ заговорщикамъ подъ влiянiемъ естественныхъ побужденiй любви и бедности, здесь дожъ вступаетъ въ заговоръ подъ влiянiемъ злого чувства, которое исключаетъ всякую симпатiю къ нему; въ старой драме обнаруженiе заговора представлено результатомъ любви, въ новой результатомъ дружбы; но въ обеихъ пьесахъ общiй характеръ действiя и развязки почти одинъ и тотъ же, въ отношенiи же стиля и конструкцiи следуетъ заметить, что если у Байрона мы находимъ больше последовательности и энергiи, то у Отвэя, несомненно, больше страсти и пафоса; байроновскiе заговорщики являются более блестящими и более сильными ораторами, чемъ Пьеръ и Рено у Отвэя, зато нежность Бельвидеры гораздо более трогательна и более естественна, нежели стоическая и самодовольная супружеская верность Анджiолины".

Епископъ Гиберъ, после пространнаго разсужденiя о драматическихъ единствахъ, заключаетъ свою статью следующими словами:

"Однимъ изъ самыхъ поучительныхъ примеровъ отуманивающаго действiя теоретической системы на самые проницательные умы является тотъ фактъ, что въ пьесе, предназначенной вполне сознательно и исключительно для чтенiя, авторъ старался соблюдать те правила, которыя, каково бы ни было ихъ сценическое достоинство, вне сцены, очевидно, не имеютъ никакого значенiя. Ведь единственной целью соблюденiя "единствъ" можетъ быть только сохраненiе сценической иллюзiи; для читателя же эти единства явно безполезны. Въ чтенiи не только устраняются ихъ предполагаемыя выгоды, но, съ другой стороны, въ значительной степени ослабляется и невыгодное ихъ влiянiе на конструкцiю драмы; справедливо также и то, что высокая поэзiя блескомъ своего совершенства заслоняетъ отъ насъ те неудобства, какiя проистекаютъ отъ соблюденiя этихъ единствъ какъ въ чтенiи, такъ и на сцене. Но даже и въ этомъ случае не следуетъ безъ всякой нужды усложнять свою задачу излишними затрудненiями; хотя сила и ловкость сражающагося рыцаря и заставляетъ насъ забывать о громоздкой сбруе, въ которую онъ нарядился для того, чтобы отличаться отъ другихъ, но ведь эти тяжелые педантическiе доспехи не только затрудняютъ его успехъ, но и делаютъ его возможное паденiе еще более заметнымъ и смешнымъ.

"Паденiе "Марино Фальеро", какъ мы полагаемъ, уже въ достаточной степени подтверждено общимъ мненiемъ публики, и у насъ нетъ основанiй настаивать на пересмотре этого решительнаго приговора. Въ пьесе, несомненно, найдутся места, отличающiяся высокимъ красноречiемъ и неподдельной поэзiей; въ особенности те сцены, въ которыхъ лордъ Байронъ не следовалъ нелепымъ правиламъ мнимоклассическихъ писателей, задуманы и выполнены съ большою трагическою силою и искусствомъ. Но сюжетъ трагедiи выбравъ решительно неудачно. Въ основномъ развитiи замысла и во всехъ главныхъ и наиболее интересныхъ подробностяхъ пьесы она является въ сущности не более, какъ только повторенiемъ "Спасенной Венецiи",такъ что автору пришлось бороться и далеко не всегда успешно - съ нашими воспоминанiями о старой и въ свое время пользовавшейся заслуженною популярностью драме на тотъ же сюжетъ. Единственное отличiе новой пьесы заключается въ томъ, что "Джаффиръ" лорда Байрона присоединяется къ заговорщикамъ не въ силу естественныхъ и легко понятныхъ побужденiй бедности, усиленной страданiями любимой жены, и глубокимъ, вполне основательнымъ негодованiемъ на притеснителей, а единственно вследствiе досады на причиненное ему частное и не весьма жестокое оскорбленiе. Венецiанскiй дожъ, желая наказать пошлую выходку глупаго мальчишки, пытается ниспровергнуть ту республику, которой онъ долженъ быть первымъ и самымъ вернымъ слугою, и перебить всехъ своихъ прежнихъ друзей и товарищей по оружiю, правительственныхъ лицъ и знатнейшихъ гражданъ. Кто же можетъ сочувствовать этой мести, изображенной къ тому же въ виде единичнаго случая, и кто, кроме лорда Байрона, могъ ожидать, что подобная исторiя въ состоянiи вызвать сочувствiе? Намъ недостаточно знать, что все это исторически верно. Событiе можетъ быть и верно, и въ то же время невероятно; случай, столь необычный, какъ внезапная и ничемъ не сдерживаемая вспышка мести, такъ же мало удобенъ для поэта, какъ и животное съ двумя головами - для живописца.

"Конечно, если этому предшествовалъ длинный рядъ взаимныхъ столкновенiй, если дожъ постепенно былъ приведенъ къ тому, чтобы возненавидеть олигархiю, которая его окружала и надъ нимъ властвовала, и могъ чувствовать или подозревать въ каждомъ поступке сената заранее обдуманное намеренiе оскорбить и унизить его, - то самое ничтожное новое оскорбленiе могло бы переполнить чашу его гнева, и недостаточно суровое наказанiе Стено (хотя большинству это наказанiе едва ли покажется слабымъ до сравненiю съ виной) могло бы сорвать последнюю преграду передъ темъ бурнымъ потокомъ, который такъ долго усиливался безчисленными мелкими оскорбленiями и нападками.

"Возможно также, что старикъ, страстно влюбленный въ молодую и красивую жену, но въ то же время сознававшiй и смешную сторону своего неравнаго брака, целыми месяцами, целыми годами мучилъ себя подозренiями ревности; хотя и убежденный въ верности своей жены, онъ темъ не менее жестоко страдалъ отъ мысли, что другiе люди, можетъ быть, не разделяютъ этого убежденiя, и потому придалъ особенное значенiе дерзкой выходке Стено, въ которой онъ увиделъ обнаруженiе тайной мысли, можетъ быть, разделяемой половиною венецiанскаго общества.

"Мы можемъ быть уверены въ томъ, что если бы исторiя Фальеро (какъ ни мало обещаетъ она драматургу) попала въ руки варвара Шекспира, то начало драмы было бы отнесено къ значительно более раннему времени, и что гораздо больше места отведено было бы постепенному развитiю техъ особенностей характера героя, отъ которыхъ зависитъ его судьба, и действiю того тонкаго, но не мгновеннаго яда, который разрушаетъ душевный миръ, ожесточаетъ чувства и отуманиваетъ умъ храбраго и великодушнаго, но гордаго и раздражительнаго старца.

"Но, къ несчастiю (и это несчастiе, насколько мы понимаемъ, должно быть приписано увлеченiю лорда Байрона теорiей драматическихъ единствъ), вместо того, чтобы представить передъ вашими взорами это постеленное наростанiе скорбныхъ чувствъ, авторъ весьма мало знакомитъ насъ съ нимъ даже до слуху. Мы не видимъ никакихъ предварительныхъ попытокъ захвата власти дожа олигархами; мы даже и слышимъ объ этомъ очень мало, и то лишь въ общихъ выраженiяхъ и въ самомъ конце пьесы, въ виде защиты образа действiй дожа, а не въ форме того постояннаго и жгучаго чувства, которое мы должны были бы разделять съ нимъ съ первой же минуты, если авторъ хотелъ возбудить въ насъ сочувствiе къ нему и надежду на успехъ его замысла. Точно такъ же и опасенiе, что супруга дожа можетъ возбудить подозренiя въ обществе, высказывается лишь въ виде едва уловимаго намека, - и для этого опасенiя приводится только одно основанiе, именно то, которое само по себе вовсе не могло бы возбудить его, - пасквиль, написанный на спинке трона. Такимъ образомъ, въ теченiе всей трагедiи мы испытываемъ скорее удивленiе, чемъ жалость или состраданiе, являясь свидетелями важныхъ событiй, объясняемыхъ совсемъ неподходящими причинами. Мы видимъ, какъ человекъ становится изменникомъ безъ всякаго иного повода (хотя на иные поводы и есть некоторые намеки), кроме одного только пошлаго оскорбленiя, которое должно бы скорее упасть на самого оскорбителя, нежели нанести чувствительный ударъ оскорбленному; и мы не можемъ чувствовать состраданiя къ человеку, гибнущему изъ-за такой причины".

Собственный взглядъ Байрона на свою трагедiю высказанъ имъ въ одномъ изъ январскихъ писемъ 1821 г. къ Мурсею. Повторяя надежду на то, что ни одна дирекцiя театра не будетъ иметь настолько наглости, чтобы вопреки воле автора поставить эту пьесу на сцену, Байронъ говоритъ:

"Она слишкомъ правильна: время - 21 часа, мало переменъ места, ничего мелодраматическаго, никакихъ сюрпризовъ, ни внезапныхъ появленiй, ни потайныхъ дверей, никакихъ удобныхъ случаевъ для того, чтобы "трясти головой и топать каблуками", - и никакой любви, этого главнаго ингредiента новейшей драмы. Я убежденъ, что великой трагедiи нельзя написать, следуя старымъ драматургамъ, которые преисполнены величайшихъ ошибокъ, простительныхъ только ради красоты ихъ языка; во ее можно создать, если писать естественно и правильно, хора не должно быть. Вы, конечно, засмеетесь и спросите, отчего же я самъ такъ не сделалъ? Какъ видите, я попытался дать легкiй очеркъ въ "Марино Фальеро"; но многiе думаютъ, что мой талантъ недраматиченъ по существу. "Марино Фальеро" не провалится - въ чтенiи - то, можетъ быть, я сделаю и еще попытку (только не для сцены); и такъ какъ я думаю, что любовь не есть основная страсть для трагедiи (хотя большая часть нашихъ трагедiй именно на ней основана), то я и не разсчитываю стать популярнымъ драматургомъ. Предметомъ трагедiи любовь можетъ быть только въ томъ случае, когда она яростна, преступна и несчастна. Когда же она трогательна и слезлива, тогда она, конечно, предметомъ трагедiи, но не должна имъ быть, или это будетъ трагедiя для галереи и дешевыхъ ложъ. Если вы хотите иметь понятiе о томъ, что мне хотелось бы сделать, возьмите переводъ Тогда судите о "простоте замысла", но не сравнивайте меня съ вашими съумасшедшими старыми драматургами: они точно хватили черезъ край травника и затемъ извергаютъ его фонтаномъ. A я, все-таки полагаю что вы во считаете спирта элементомъ более благороднымъ, нежели чистый источникъ, сверкающiй на солнце. Въ этомъ, по-моему, и заключается разница между греками и этими грязными балаганщиками, - исключая, впрочемъ, Бенъ-Джонсона, который былъ ученымъ я классикомъ. Или - возьмите переводъ Альфiери и попытайтесь представить себе, что эти мои новыя погудки на старый ладъ сделаны имъ, на англiйскомъ языке, а потомъ выскажите мне откровенно свое мненiе. Но не меряйте меня своимъ собственнымъ аршиномъ, - ни старымъ, ни новымъ. Ничего нетъ легче, какъ напутать въ сюжетъ пьесы всякаго вздора. Г-жа Сентливръ въ своихъ комедiяхъ шумитъ и суетится въ десять разъ больше Конгрива; но разве ихъ можно сравнивать между собою? A между темъ она, ведь, вытеснила Коегрива со сцены?!"

Въ другомъ письме, отъ 16 февраля 1821 г. Байронъ говорить:

Вы говорите, - дожъ не будетъ популяренъ. Да разве я когда-нибудь писалъ ради популярности? Укажите какое-нибудь мое сочиненiе (кроме одного или двухъ разсказовъ), написанное въ популярномъ стиле или тоне. По моему мненiю, драматическая форма даетъ просторъ для различныхъ прiемовъ сочиненiя; вовсе нетъ надобности следовать вашимъ стариннымъ драматургамъ, - это было бы и грубой ошибкой; но не надо также быть и французомъ. каковы были у насъ преемники старинныхъ драматурговъ. Мне думается, что хорошiй англiйскiй стиль и более строгое соблюденiе драматическихъ правилъ могутъ дать результатъ, не предосудительный для вашей литературы. Я попытался написать драму безъ любви; въ ней нетъ также ни колецъ, ни ошибокъ, ни сюрпризовъ, ни отвратительныхъ притворщиковъ-злодеевъ и никакой мелодрамы. Все это повредитъ ея популярности, но не убедитъ меня въ томъ, что она именно по этой причине никуда не годится. Ея недостатки происходятъ отъ несовершенства въ исполненiи, а не отъ ея замысла, простого и строгаго".

Стр. 159.

Лестница Гигантовъ, где онъ былъ коронованъ, развенчанъ и обезглавленъ.

Такъ разсказываютъ обыкновенно венецiанскiе гиды; въ действительности же нынешняя "Лестница Гигантовъ" ведущая изъ дворца дожей во дворъ его, была построена только въ 1483 г. архитекторомъ Антонiо Риццо, который переделалъ весь фасадъ дворца.

На северной стороне площади противъ церкви Санъ Джiованни э Паоло находится школа Санъ Марко. Къ ней примыкаетъ часовня Санта Марiа делла Паче, въ которой и былъ открытъ, въ 1815 г., саркофагъ съ костями Марино Фальеро.

Стр. 160.

Я никогда не пытался писать для театра, и не буду пытаться и впредь.

"Когда я былъ членомъ подкоммисiи Дрюрилэнскаго театра, я могу поручиться за своихъ товарищей и, надеюсь, также и за себя, въ томъ, что мы прилагали все старанiя, чтобы возвратить на сцену правильную драму. Я делалъ все возможное, чтобы возобновить "Монфора", но мне это не удалось, какъ не удалось добиться постановки и "Ивана" Сосби, - пьесы, которая, по нашему мненiю, полна действiя; я старался также побудить г. Кольриджа написать для насъ трагедiю. Лица непосвященныя въ театральныя дела едва ли поверятъ, что "Школа Злословiя" наименьшiй сборъ по сравненiю съ общимъ количествомъ ея представленiй со времени ея написанiя; но такъ уверялъ меня нашъ администраторъ Дибдинъ. О томъ, что происходило въ театре после постановки "Бертрама" Матюрана {9 мая 1810 г.}, мне ничего неизвестно, такъ что я могу пропустить, по неведенiю, несколькихъ превосходныхъ новейшихъ писателей, и въ такомъ случае прошу у нихъ извиненiя. Я не былъ въ Англiи скоро уже пять летъ и до последняго года, съ самаго своего отъезда, вовсе не читалъ англiйскихъ газетъ, да и теперь имею сведенiя о театральныхъ делахъ только изъ "Парижской Газеты" Галиньяни и только за последнiе 12 месяцевъ. Такимъ образомъ у меня не могло и быть намеренiя чемъ-нибудь обидеть трагическихъ или комическихъ писателей, которымъ и желаю всяческихъ благъ, но о которыхъ я ничего но знаю. Впрочемъ, давнишнiя жалобы на состоянiе нашего драматическаго театра вызываются вовсе не недостаткомъ у насъ хорошихъ исполнителей. Я не могу представить себе артиста лучше Кембля, Кука или Кина въ ихъ весьма разнообразныхъ роляхъ, или лучше г. Эллистона въ комедiи "Джентльменъ" и въ некоторыхъ трагедiяхъ. Миссъ О'Нейль я никогда не видалъ, твердо решившись не смотреть ни одной артистки, которая могла бы ослабить или затемнить своей игрой мои воспоминанiя о Сиддонсъ. Сиддонсъ и Кимблъ были идеалами трагической игры; я никогда не виделъ ничего имъ подобнаго, даже по внешности; и по этой причине я уже никогда больше не увижу ни "Корiолана", ни "Макбета". Если Кина упрекаютъ за недостатокъ достоинства, то надо помнить, что это качество дается природой, а не искусствомъ, и что его нельзя прiобрести изученiемъ. Во всехъ не сверхъестественныхъ роляхъ Кинъ превосходенъ; даже его недостатки принадлежатъ, или кажутся принадлежащими, не столько ему, сколько самимъ ролямъ и делаютъ его игру еще более верною природе. А о Кембле мы можемъ сказать въ отношенiи его игры, то же, что кардиналъ Петцъ сказалъ о маркизе Монрозе, - что это былъ единственный человекъ, когда-либо имъ встреченный, который напомнилъ ему героевъ Плутарха".

* * *

Байронъ намеревался первоначально посвятить свою трагедiю одному изъ своихъ друзей, Дугласу Киннэрду; но это посвященiе осталось въ рукописи и было напечатано только въ 1832 г. Оно написано въ следующихъ выраженiяхъ:

"Почтенному Дугласу Киннэрду.

Любезный Дугласъ. Посвящаю тебе эту трагедiю потому, что ты высказалъ о ней хорошее мненiе, а не потому, чтобы я самъ считалъ ее достойною такого посвященiя. Но если бы ея достоинства были даже въ десять разъ выше техъ, какiя въ ней можно найти, это приношенiе все-таки явилось бы лишь весьма недостаточнымъ знакомъ признательности за ту постоянную и деятельную дружбу, которой ты удостоивалъ въ теченiе многихъ летъ своего преданнаго и любящаго друга Байрона".

Гете на "Манфреда", напечатанную въ сборнике "Kunst und Alterthum", (см. примечанiя къ "Манфреду" и въ письме къ Муррею отъ 17 октября сообщилъ о своемъ намеренiи посвятить "Марино Фальеро" германскому поэту. Къ письму было приложено и самое посвященiе, котораго Муррей, однако, не напечаталъ, можетъ быть, считая его только остроумной выходкой, предназначенной для теснаго литературнаго кружка. Оно было представлено Гете въ рукописи только въ 1831 г. Джономъ Мурреемъ III, а напечатано съ пропусками и искаженiями, Муромъ, въ его бiографiи Байрона. Въ полномъ виде оно явилось только въ 1901 г., въ изданiи Кольриджа-Протеро. Вотъ это посвященiе.

"Посвященiе барону Гете, и пр. и пр. и пр.

"Милостивый государь, - Въ прибавленiи къ одному англiйскому сочиненiю, недавно переведенному на немецкiй языкъ и изданному въ Лейпцнге, приводится следующее мненiе ваше объ англiйской поэзiи: "Въ англiйской поэзiи можно найти великую генiальность, всеобъемлющую силу, глубину чувства и достаточный запасъ нежности и энергiи; но все-таки эти качества не делаютъ поэтовъ", и пр.

"Мне жаль видеть, что великiй человекъ впалъ въ великую ошибку. Это ваше мненiе доказываетъ только, что "Словарь десяти тысячъ живущихъ англiйскихъ писателей" {A Biographical Dictionary of living autbors of Great Britain and Ireland etc., Lond. 1816.} не переведенъ на немецкiй языкъ. Вы, конечно, читали, въ переводе вашего друга Шлегеля, дiалогъ въ "Макбете": {Cp. "Макбетъ", д. Ѵ, явл. 3:

III, 496).

- Тамъ десять тысячъ!

- Да, гусей, конечно!

- Солдатъ, мой государь!}

-

- Да гусей, конечно!

- Писателей, мой государь!

Такъ вотъ, изъ этихъ "десяти тысячъ писателей" въ настоящее время обретается въ живыхъ 1987 поэтовъ, сочиненiя которыхъ хорошо известны ихъ издателямъ; и въ числе этихъ поэтовъ многiе пользуются славою гораздо выше моей, хотя значительно ниже вашей. Вследствiе упомянутой небрежности вашихъ немецкихъ переводчиковъ вы ничего не знаете о произведенiяхъ Вилльяма Вордсворта, у котораго въ Лондоне есть собственный баронетъ, рисующiй ему фронтисписы и сопровождающiй его на обеды и въ театры, а въ провинцiи - собственный лордъ, который доставилъ ему место въ акцизномъ ведомстве и подарилъ скатерть на столъ. {Говорится о сэре Джордже Бьюмонте и лорде Ловедэле.} Вы, можетъ быть, даже не знаете, что этотъ господинъ есть величайшiй изъ всехъ поэтовъ прошедшихъ, настоящихъ и будущихъ, не говоря уже о томъ, что онъ написалъ Opus Magnum въ прозе во время последнихъ выборовъ въ Вестморлэнде {Два адреса къ землевладельцамъ Вестморлэнда.}. Главное его сочиненiе называется "Питеръ Беллъ", и онъ скрывалъ его отъ публики въ продолженiе двадцати одного года, - невознаградимая потеря для всехъ, кто успелъ за это время умереть и не будетъ иметь возможности прочесть это сочиненiе ранее воскресенiя мертвыхъ. У насъ есть также и другой писатель, по имени Соути, который более, чемъ поэтъ, потому что теперь онъ сталъ поэтомъ-лавреатомъ, - постъ, соответствующiй тому, что въ Италiи называется Poeta Cesareo, а у васъ, въ Германiи, - не знаю какъ; но такъ какъ у васъ есть "Цезарь", то, по всей вероятности, имеется и соответствующее наименованiе. Въ Англiи "Цезаря" нетъ, - а поэтъ есть

"Я упоминаю объ этихъ поэтахъ только для примера, чтобы Васъ просветить. Это - только два кирпича нашей Вавилонской башни (кстати сказать: Виндзорскiе кирпичи), но они могутъ служить образцомъ всей постройки".

Далее въ приведенномъ отзыве говорится, что "преобладающею характерною особенностью всей современной англiйской поэзiи является отвращенiе презренiе къ ней". Но мне сдается, что Вы сами, однимъ своимъ произведенiемъ въ прозе, "Вертеръ" вызвалъ больше самоубiйствъ, чемъ самая красивая женщина", и я въ самомъ деле полагаю, что онъ переселилъ въ лучшiй мiръ больше людей, чемъ самъ Наполеонъ, - если оставить въ стороне профессiональную деятельность последняго. Быть можетъ, милостивый государь, язвительный отзывъ знаменитаго севернаго журнала {Edinburgh Review.} о немцахъ вообще и о Васъ - въ особенности внушилъ вамъ неблагосклоное отношенiе къ англiйской поэзiи и критике. Но вамъ не следовало бы обращать вниманiя на нашихъ критиковъ, которые, въ сущности, очень добродушные ребята, особенно если иметь въ виду ихъ двойственную профессiю: подхватывать сужденiя при дворе и отбрасывать ихъ вне двора. Никто более меня не сожалеетъ объ ихъ поспешномъ и несправедливомъ приговоре относительно Васъ; я лично заявлялъ объ этомъ Вашему другу Шлегелю въ 1816 г. въ Коппе.

"Ради моихъ "десяти тысячъ" живущихъ собратiй и ради себя самого, я не могъ не обратить вниманiя на мненiе, высказанное объ англiйской поэзiи, которое темъ более заслуживаетъ вниманiя, что оно принадлежитъ Вамъ.

"Главною целью моего обращенiя къ вамъ было - засвидетельствовать мое искреннее почтенiе и удивленiе человеку, который въ теченiе целаго полустолетiя стоялъ во главе литературы великаго народа и перейдетъ въ потомство, какъ первый представитель литературы своего века.

"Вы были счастливы, милостивый государь, не только въ сочиненiяхъ, прославившихъ ваше имя, но и въ самомъ этомъ имени, которое достаточно музыкально для того, чтобы сохраниться въ памяти потомства. Въ этомъ - Ваше преимущество передъ некоторыми изъ Вашихъ соотечественниковъ, имена коихъ, можетъ быть, также будутъ безсмертны, - если только кто-нибудь сможетъ ихъ произнести.

"Этотъ, повидимому, легкомысленный тонъ можетъ, пожалуй, подать поводъ къ предположенiю, что я отношусь къ Вамъ съ недостаточною почтительностью; но такое предположенiе было бы ошибочно, такъ какъ я въ прозе всегда дерзокъ. Действительно и вполне искренно признавая Васъ, какъ это признаютъ все Ваши соотечественники и большинство другихъ нацiй несомненно самымъ выдающимся изъ литературныхъ деятелей, появившихся въ Европе после смерти Вольтера, я чувствовалъ и продолжаю чувствовать желанiе посвятить Вамъ прилагаемое произведенiе - не потому, чтобы оно было трагедiей или поэмой (ибо я не могу самъ решить, принадлежитъ ли оно къ тому или другому виду поэзiи, или ни къ тому, ни къ другому), а единственно какъ свидетельство уваженiя и поклоненiя иностранца - человеку, котораго въ Германiи провозгласили "великимъ Гете".

"Имею честь быть съ истиннымъ почтенiемъ Вашимъ покорнейшимъ слугою. Байронъ".

Равенна, 14 октября 1820.

"P. S. Я замечаю, что въ Германiи, такъ же, какъ въ Италiи, идетъ сильная полемика относительно такъ называемыхъ "классицизма" и "романтизма", термины, которыхъ еще не знали въ Англiи, когда я покинулъ ее, года четыре или пять тому назадъ. Правда, некоторые изъ англiйскихъ писателей злоупотребляли Попомъ и Свифтомъ, но причина этого заключалась въ томъ, что они сами не умели писать ни прозой, ни стихами; притомъ, никто не считалъ этихъ господъ заслуживающими того, чтобы выделять ихъ въ особый разрядъ. Можетъ быть, въ самое последнее время опять появилось кое-что въ томъ же роде, но я объ этомъ не слыхалъ, и это было бы признакомъ столь дурного вкуса, что мне было бы весьма прискорбно объ этомъ узнать".

Стр. 162. Но синьорiя все еще сидитъ.

"Малый Советъ" (Consiglio Minore), состоявшiй первоначально изъ дожа и шестерыхъ его советниковъ, впоследствiи былъ увеличенъ введенiемъ въ его составъ трехъ Сарi уголовнаго Совета Сорока (Quarantia Criminale), и получилъ наименованiе Illustrissima Signoria.

Что оказали мне Авогадори.

Авогадори - "адвокаты", числомъ трое, возбуждали преследованiя отъ имени республики; ни одинъ изъ советскихъ актовъ не имелъ законной силы, если не былъ составленъ въ присутствiи по крайней мере одного изъ нихъ; но они вовсе не составляли, какъ, повидимому, полагалъ Байронъ, суда первой инстанцiи. Упрекъ въ томъ, что они передали дело въ Советъ Сорока, членомъ котораго, будто бы, былъ обвиняемый Микаэль Стено, основанъ на ошибке Санудо: въ то время, когда Фальеро сталъ дожемъ, Стено было всего 20 летъ, а въ члены Сорока избирались люди не моложе 30-летняго возраста.

Стр. 166. Старикъ Дандоло

Точнее: "Отъ Цезарей короны отказался": въ 1204 г. ему предложена была крестоносцами корона Византiйской имперiи.

Стр. 168.

Когда въ моментъ горячности ударилъ

Епископа Тревизо.

"Историческiй фактъ. См. Жизнеописанiя дожей Марино Санудо" (Прим. Байрона).

Стр. 170.

Начальникъ арсенала.

"Число постоянныхъ рабочихъ въ арсенале составляетъ 1200, и все эти искусные ремесленники находятся подъ начальствомъ особаго офицера, называемаго адмираломъ (Amiraglio), который командуетъ и "Буцентавромъ" въ день Вознесенiя, когда дожъ совершаетъ свое торжественное обрученiе съ моремъ. И здесь мы должны отметить смеха достойный обычай, въ силу котораго этотъ адмиралъ несетъ ответственность передъ Сенатомъ за спокойное состоянiе моря и ручается своего жизнью, что въ этотъ день не будетъ бури. Этотъ же адмиралъ, вместе съ своими arsenalotti, оберегаетъ дворецъ дожей и соборъ св. Марка во время междуцарствiя. Онъ несетъ красное знамя передъ дожемъ, когда тотъ вступаетъ въ должность, и въ знакъ своего достоинства, носитъ особую епанчу и два серебряныхъ ящика, изъ которыхъ дожъ сыплетъ деньги народу". ("Исторiя Венецiанскаго правительства", написанная въ 1675 г. сьеромъ Amelot de la Houssaye и изданная въ Лондоне, 1677).

и влiянiемъ среди матросовъ и арсенальныхъ рабочихъ; патрицiй же, который его побилъ, звался не Барбаро, а Джiованни Дандоло, и былъ въ ту пору sopracomite e consigliere del capitauo da roar.

Стр. 172.

Съ вершины Марка грянетъ этотъ часъ.

"Звонить въ набатъ на колокольни св. Марка можно было только по приказанiю дожа. Однимъ изъ поводовъ къ такому набату было извещевiе о появленiи на лагуне гевуэзскаго флота". (Прим. Байрона).

Колодцы, клетки

Исторгнутъ могутъ кровъ мою изъ жилъ.

О государственной тюрьме въ Венецiи см. наст. изд. т. I, стр. 529.

Стр. 174.

Островъ Санiенца лежитъ миляхъ въ девяти къ северо-западу отъ Капо-Галло, въ Морее. Сраженiе, въ которомъ венецiанцы, подъ начальствомъ Никколо Пизани, были разбиты генуэзцами, которыми предводительствовалъ Паганино Дорiа, происходило 4 ноября 1354 г.

Стр. 175.

Сегодня ровно въ полночь будь у церкви,

Где гробъ моихъ отцовъ.

"Все дожи paннe Фальеро погребались въ соборе св. Марка; замечательно, что когда умеръ его предшественникъ, Андреа Дандоло, Советъ Десяти издалъ законъ, чтобы все будущiе дожи погребались вместе съ своими семьями, въ принадлежавшихъ имъ церквахъ: можно подумать, что тутъ было своего рода предчувствiе. Такимъ образомъ, все, что говоритъ Фальеро о своихъ предкахъ-дожахъ, будто бы похороненныхъ въ церкви свв. Іоанна и Павла не верно исторически, такъ какъ они похоронены у св. Марка. Сделайте изъ этого и подпишите подъ нимъ; Издатель. Имея подобныя притязанiя на аккуратность, я не хотелъ бы, чтобы меня бранили даже изъ-за такихъ пустяковъ. О пьесе пусть говорятъ, что угодно, но нравы и действующiя лица у меня вполне реальны". (Письмо къ Муррею отъ 12 окт. 1820).

"Гондола не похожа на обыкновенную лодку, она такъ же легко управляется одномъ весломъ какъ и двумя (хотя, разумеется, идетъ не такъ скоро); часто берутъ только одного гребца ради меньшей огласки, а со времени паденiя Венецiи - просто ради экономiи". (Прим. Байрона).

Попытку я обязанъ предпринятъ.

"То, что говоритъ Джиффордъ о первомъ акте очень утешительно. Это - "произведенiе англiйское подлинное, настоящее англiйское": таково ваше заветное желанiе, и я очень радъ, что мне удалось его удовлетворить, хотя Богъ знаетъ, какимъ чудомъ это случилось; ведь я не слышу ни одного англiйскаго слова ни отъ кого, кроме моего лакея, а онъ - изъ Ноттингэмшира; я не вижу ничего англiйскаго, кроме вашихъ новейшихъ изданiй, но въ нихъ нетъ англiйскаго языка, а только жаргонъ. Джиффордъ нашелъ у меня хорошую, подлинную, настоящую англiйскую речь, а Фосколо говорить, что характеры въ пьесе подлинно венецiаяскiе" (Письма къ Муррею, 11 сент. и 8 окт. 1820).

Стр. 176.

Ослабленнаго жизнью старика.

Годъ рожденiя Марино Фальнро не установленъ съ точностью, но полагаютъ, что въ эпоху заговора ему было уже более 75 летъ.

Сказалъ же славный римлянинъ предъ смертью:

"То было лишь, ведь, именемъ!"

Дiонъ Кассiй сообщаетъ, что Брутъ, умирая воскликнулъ: "О, бренная доблесть! Ты - не больше, какъ слово, я же считалъ тебя деломъ - и жестоко обманулся!"

Стр. 160.

Я прямо изъ сената.

"Эта сцена, можетъ быть, самая лучшая во всей пьесе. Въ ней превосходно обрисовывается спокойный характеръ и душевная чистота Анджiолины и живо чувствуется огромная разница ея темперамента съ надменнымъ нравомъ ея супруга, но вместе съ темъ не менее живо проявляется и та тесная связь, какая соединяетъ эти две натуры, одинаково полныя благородства. Въ мысляхъ старика нетъ и тени ревности; онъ и не предполагаетъ, и не находитъ въ своей жене порывовъ молодой страсти; онъ видитъ въ ней существо, полное доверiя, - существо глубоко невинное, которое, именно по этой причине, едва веритъ въ возможность виновности. Онъ находитъ въ ней все то очарованiе, какимъ проникнута задушевная речь любящей, скромной и добродетельной женщины, речь, внушаемая благодарностью, уваженiемъ и заботливой привязанностью. Анджiолина очень встревожена поведенiемъ своего мужа со времени обнаруженiя виновности Стено и делаетъ все возможное, чтобы успокоить его гордое негодованiе. Въ сознанiи своей невинности, она равнодушно относится къ нанесенному ей оскорбленiю, и неиспорченный инстинктъ ея благороднаго сердца побуждаетъ ее убеждать своего мужа въ томъ, въ чемъ она убеждена сама, - что Стено, каковъ бы ни былъ приговоръ судей, долженъ повести гораздо более тяжкое наказанiе въ сознанiи собственной виновности и позорности своего поступка".

Стр. 187.

Пора, мой другъ! Идемъ, дела не ждутъ.

"Сцена между дожемъ и Анджiолиной, хотя и непозволительно длинная, отличается большой энергiей и красотой. Жена старается успокоить яростный гневъ своего стараго мужа. а онъ настаиваетъ на томъ, что нанесенная ему обида могла бы быть искуплена только смертью оскорбителя. Речь дожа представляетъ тщательно обдуманную, но, въ конце концовъ, все-таки тщетную попытку съ помощью риторическихъ прiемовъ до некоторой степени оправдать ту безумную и ни съ чемъ не соразмерную месть, которая составляетъ основу пьесы". (Джеффри).

Коль скоро предки наши отступили

Предъ полчищемъ Аттилы.

Граждане Аквилеи и Падуи во время нашествiя Аттилы бежали на островъ Градо и на Ri vus Allus (Рiальто), где и положили основанiе Венецiи.

Стр. 190.

"Mal bigatto" - скверный шелковичный червякъ - презрительное выраженiе, означающее негоднаго человека.

Стр. 195. Братаясь съ низкой чернью.

"Въ душе высокороднаго и надменнаго дожа происходитъ сильнейшая борьба между жаждою мести, которая его мучитъ, и отвращенiемъ къ низкимъ плебеямъ, съ которыми онъ вступаетъ въ союзъ. Самъ во себе онъ вовсе не честолюбивъ; но передъ нами - суровый и гордый венецiанскiй патрицiй, который не можетъ вырвать изъ своего сердца презренiя ко всему плебейскому; это презренiе пустило въ немъ слишкомъ глубокiе корни, благодаря происхожденiю, воспитанiю и долгой жизни властителя. Вместе cъ темъ въ его взволнованномъ уме время отъ времени проносятся и другiя мысли, более мягкаго характера. Онъ помнитъ, - онъ не въ силахъ забыть долгихъ дней и ночей товарищества, издавна соединявшаго его съ теми людьми, которымъ теперь онъ готовъ произнести смертный приговоръ. Онъ самъ горячо высказывается противъ "безумной милости" и горячо настаиваетъ на необходимости полнаго истребленiя этихъ людей, находясь въ собранiи заговорщиковъ; но поэтъ, глубоко понимающiй человеческое сердце, заставляетъ его содрогаться, когда эта ярость приводитъ и его самого, и его слушателей къ крайнимъ решенiямъ. Онъ не въ силахъ помириться съ этимъ кровавымъ приговоромъ, хотя самъ же былъ главнымъ его виновникомъ".

Стр. 196.

Въ полнейшемъ убежденьи, что все дело

Затеяно самой же Синьорiей.

"Историческiй фактъ. См. Приложенiя, примеч. А."

Стр. 200.

Преследовать, что можетъ

Не нравиться Совету Десяти.

Члены Совета Десяти избирались Великимъ Советомъ только на одинъ годъ и не могли быть избираемы вновь ранее, чемъ черезъ годъ по оставленiи ими своей должности. Советъ Десяти ежемесячно избиралъ изъ своей среды трехъ Сарi изъ "адвокатовъ республики" (Avogadori di Comun) также всегда присутствовалъ въ заседанiяхъ, но безъ права голоса, исполняя лишь обязанности секретаря, давая заключенiя относительно законовъ и наблюдая за правильностью делопроизводства. Впоследствiи, въ важныхъ случаяхъ, къ Совету присоединялось еще 20 членовъ, избираемыхъ Великимъ Советомъ и составлявшихъ т. наз. "зонту" или "юнту".

Стр. 201.

Титуломъ же вождя меня почтили Родосъ и Кипръ.

Въ хроникахъ ничего не говорится о какихъ-либо сношенiяхъ Венецiи съ Родосомъ или Кипромъ, въ которыхъ участвовалъ бы Марино Фальеро. Кипръ перешелъ подъ власть Венецiи только въ 1489 г", а Родосъ до 1522 г. принадлежалъ рыцарямъ св. Іоанна Іерусалимскаго.

Стр. 204.

"Внутренняя борьба, которую переживаетъ дожъ, присоединяясь къ заговорщикамъ, представляетъ поразительный контрастъ съ свирепою кровожадностью его сообщниковъ, но не производитъ надлежащаго эффекта: мы не можемъ представить себе, чтобы человекъ, проникнутый подобными чувствами, решился выполнить свой преступный планъ, не будучи побуждаемъ къ этому оскорбленiями более серьезными и тяжкими, нежели те, о которыхъ читатель узнаетъ изъ трагедiи. (Гиберъ).

Стр. 205.

Погибнутъ все! Въ успехе нетъ сомненья.

"Главный недостатокъ "Марино Фальеро" заключается въ томъ, что сущность и характеръ заговора не возбуждаютъ интереса читателя. То, что Байронъ былъ въ этомъ отношенiи веренъ исторiи, но имеетъ особеннаго значенiя. Подобно Альфiери, съ которымъ его генiй имеетъ большое сходство, онъ вдохновился исключительнымъ событiемъ, имеющимъ очень мало общаго съ общечеловеческими инстинктами и чувствами. При всей возвышенности речей, при всей яркости колорита, въ трагедiи чувствуется недостатокъ моральной истины, - недостатокъ того очарованiя, трудно поддающагося определенiю, но легко ощущаемаго, которое вызываетъ въ благородныхъ сердцахъ высокiй энтузiазмъ къ великимъ стремленiямъ человечества. Въ этомъ-то очарованiи и заключается поэтическая прелесть исторiя. Оно живо чувствуется въ "Вильгельме Телле" Шиллера и въ страшномъ заговоре Брута, такъ какъ сущность и цель ихъ замысловъ заключалась въ томъ, чтобы избавить свою родину отъ оскорбленiй и угнетенiя. Между темъ въ заговоре Марино Фальеро противъ республики мы не можемъ видеть ничего иного, кроме замысла кровожаднаго злодея, который хочетъ захватить въ свои руки неограниченную власть и, по обычаю всехъ узурпаторовъ, пользуется общимъ неудовольствiемъ и общими страданiями только какъ предлогомъ для достиженiя своей цеди. Подстрекаемый воображаемою обидою, онъ берется за такое предпрiятiе, которое, въ случае удачи, залило бы Венецiю кровью лучшихъ ея сыновъ. Можно ли назвать это возвышеннымъ зрелищемъ, которое, по правиламъ Аристотеля, имело бы целью произвести очищающее действiе на нашу душу, возбуждая въ ней чувства страха и состраданiя?" ("Eclectic Review").

Могу ли обагрить теперь я руки

Въ крови всехъ близкихъ близкихъ мне людей?

"Въ речахъ дожа постоянно обнаруживаются эгоистическiя побужденiя, заставившiя его примкнуть къ заговору. Онъ вполне естественно поддается чувству раскаянiя; но страшная цельность его характера нарушается этими колебанiями, которыя заставляютъ его въ ужасе отступать передъ убiйствомъ и разгромомъ. Въ этомъ вихре могучихъ страстей, который предшествуетъ созданiю ужаснаго заговора, совершенно неуместно было влагать въ уста дожа сентиментальныя излiянiя любви и жалости къ его друзьямъ; эти слишкомъ запоздалыя доказательства его сострадательности производятъ впечатленiе только лицемернаго сожаленiя. Чувства-то хороши, на высказываются они вовсе не вовремя и не у места, напоминая замечанiе Скаррона по поводу нравоучительныхъ разсужденiй Флегiаса въ аду:

Cette sentence est vraie et belle

"Впрочемъ эта сцена, совершенно неуместная съ точки зренiя драматической последовательности, отличается все-таки большою поэтическою силою". ("Eclectic Review").

Стр. 208. Действiе четвертое.

"Четвертое действiе начинается чрезвычайно поэтической и блестяще написанной сценой, - хотя она представляетъ не более, какъ монологъ, ничемъ не связанный съ ходомъ самой пьесы. Молодой патрицiй Лiони возвращается домой съ блестящаго праздника; но ему вовсе не весело; открывъ окно своего палаццо, чтобы подышать свежимъ воздухомъ, онъ пораженъ контрастомъ ночной тишины съ лихорадочнымъ весельемъ и блестящимъ шумомъ только что покинутаго имъ собранiя. Картина эта нарисована во всехъ отношенiяхъ прекрасно, съ правдивостью и изяществомъ въ описанiи праздника, обличающими руку мастера, - и можетъ служить высокимъ образцомъ поэтической живописи; лунный светъ, озаряющiй сонную Венецiю, приводитъ намъ на память великолепныя и очаровательныя картины въ "Манфредъ", которыя произвели на наше воображенiе гораздо более сильное впечатленiе, чемъ лежащая передъ нами трагедiя, хотя и более тщательно обработанная". (Джеффри).

"Монологъ Лiони - прекрасный моментъ отдыха отъ ужасовъ драмы и отъ того мрачнаго предчувствiя неизбежнаго зла, которое такъ часто изображается Шекспиромъ, прибегающимъ въ подобныхъ случаяхъ къ аналогичному прiему. Но этотъ великолепный монологъ, поставленный мне связи съ общимъ строемъ пьесы, является случайнымъ и, очевидно, служатъ выраженiемъ собственнаго настроенiя автора. Здесь мы видимъ обычный, свойственный Байрону, строй мысли, съ оттенкомъ мизантропiи, который совсемъ не согласуется съ положенiемъ и чувствами действующихъ лицъ пьесы. Это - холодныя созерцанiя ума, возвышающагося надъ треволненiями человеческой жизни и ея страстей и равнодушно взирающаго съ своей неприступной высоты на борьбу, въ которой онъ не удостоиваетъ принять участiе". ("Eclectic Review").

Байронъ говорилъ Медвину, что монологъ Лiони онъ написалъ ночью, возвратившись съ бала у гр. Бендзони. Ср. его слова въ письме къ Муру отъ 28 февраля 1817 г.: "Въ настоящее время я нахожусь на положенiи инвалида. Карнавалъ, т.-е. последняя его половина, и сиденье далеко за полночь немножко меня испортили... Переодеванiя, закончившiяся маскарадомъ въ театре Феннче, где я былъ точно такъ же, какъ и въ большей части ридотто, и пр., и пр., порядочно меня утомили, и хотя и въ общемъ не особенно много кутилъ, однако чувствую, что "мечъ перетираеть ножны"; а ведь я только что обогнулъ уголъ 29-ти летъ. Итакъ, мы уже не станемъ больше бродить до поздней ночи, хотя сердце все еще способно любить, и луна светитъ попрежнему ярко. Мечъ перетираетъ ножны, а душа изнашиваетъ тело, и сердце должно перестать биться, и сама Любовь должна успокоиться. И вотъ, хоть ночь и создана для любви, и день возвращается слишкомъ скоро, но мы уже не станемъ больше бродитъ по ночамъ, при лунномъ свете". (Ср. стр. 271).

Набатъ.

Какъ Божiй громъ, раздастся съ башни Марка.

"Наконецъ, наступаетъ минута набатнаго колокола, котораго нетерпеливо ожидаетъ вся толпа заговорщиковъ. Племянникъ и наследникъ дожа (Maрино бездетенъ) оставляетъ его во дворце и самъ идетъ ударить въ роковой колоколъ. Дожъ остается одинъ - и мы полагаемъ, что во всей англiйской поэзiи немного найдется сценъ, которыя могли бы быть поставлены выше следующей". (Локгартъ).

Входитъ офицеръ со стражей.

Члены "Ночной Стражи" (I Signori di Notte) занимали важное положенiе въ старой венецiанской республике. (Прим. Байрона).

Стр. 221.

"Въ примечанiяхъ къ "Марино Фальеро" надо бы сказать, что Бенинтенде "Великимъ Канцлеромъ", - должность совсемъ особая, хотя и важная. Я намеренно отступилъ здесь отъ исторiи". (Письмо къ Муррею отъ 12 окт. 1820).

Поправка Байрона основана на одной хронике, цитируемой у Санудо. На самомъ деле Бенинтенди де Равиньяни во время суда надъ дожемъ находился не въ Венецiи, а въ Милане. "Коллегiя, судившая Марино Фальеро, состояла изъ "советника" Джiованни Мочениго, председателя Совета Десяти Джiованни Марчелло, "инквизитора" Луки да Лецце и "авогадора" Орiо Пасквалиго.

Стр. 221.

                    Ты

Въ своихъ словахъ.

Здесь опечатка. Следуетъ читать: "Ты коротокъ"... (Исправлено. - bmn).

плюетъ на Бертрама.

"Я знаю, что говорятъ Фосколо о плевке Календаро на Бертрама: это нацiонально. на сцене - вещь неподходящая по своей заурядности. Но для насъ, никогда не плюющихъ (разве только въ лицо человеку, когда мы разъяримся), плевокъ имеетъ другое значенiе. Вспомните у Мэссинджера: "Я плюю на тебя и на советъ твой!" или у Шекспира: "Плевали вы на мой кафтанъ жидовскiй". Впрочемъ, Календаро плюетъ не въ лицо Бертраму, а только по направленiю къ нему, какъ мусульмане въ минуту гнева плюютъ на землю, что я самъ видалъ. Съ другой стороны, онъ не чувствуетъ къ Бертраму презренiя, хотя и старается выказать его, какъ поступаемъ и все мы, сердясь на человека, котораго мы считаемъ ниже себя. Ему досадно, что ему не удалось умереть такъ, какъ хотелось; притомъ, онъ вспоминаетъ, что съ самаго начала подозревалъ и ненавиделъ Бертрама. Израэль Бертуччiо хладнокровнее и сосредоточеннее; онъ действуетъ по принципу и подъ влiянiемъ побужденiя, а Календаро - подъ влiянiемъ и чужого примера. Вотъ вамъ и аргументъ. Дожъ повторяется, - это правда, но эта происходить отъ усиленiя страсти и оттого, что онъ видитъ передъ собою равныхъ "Его речи длинны", - я это правда; но я писалъ для чтенiя, нихъ". (Письмо къ Муррею отъ 8 окт. 1820).

Стр. 225.

Гелонъ, тираннъ Сиракузскiй V в. до Р. X., уважался въ потомстве за свои доблести и благодеянiя народу. Тразибулъ, сынъ Лика, афинскiй полководецъ IV в. до Р. X., былъ постояннымъ и успешнымъ поборникомъ демократiи.

Стр_: 227. Входитъ Анджiолина.

"Эта драма, отличающаяся темъ необычнымъ для современныхъ пьесъ качествомъ, что въ ней вовсе нетъ эпизодическихъ отступленiй, быстро идетъ къ развязке. Суровое решенiе деспотической аристократiи не терпятъ отлагательства. На милость нетъ никакой надежды, - да никто и не проситъ ея, и не помышляетъ о ней. Даже плебеи-заговорщики являются здесь гордыми венецiанцами: они не боятся приближенiя смерти и не трепещутъ при наступленiи своей последней минуты. Что касается самого дожа, то онъ держитъ себя такъ, какъ прилично старому воителю и глубоко оскорбленному государю. И вотъ, въ минуту, непосредственно предшествующую произнесенiю приговора, въ судъ является лицо, отъ котораго всего менее можно было бы ожидать спартанской твердости духа. Это - Анджiолина. Она, правда, обращается къ непреклонному сенату съ горячей мольбой о пощаде ея мужа, но тотчасъ же, увидевъ, что все мольбы напрасны, овладеваетъ собою и, обращаясь къ дожу, спокойно стоящему у судейскаго стола, говорить ему слова, достойныя его и себя. Совершенно неожиданнымъ и прекраснымъ эффектомъ является обращенiе молодого патрицiя, прерывающаго ихъ разговоръ". (Локгартъ).

Стр. 229.

Ведь люди есть презреннее червей,

"Догаресса ведетъ себя формально и холодно, не обнаруживая даже и такой любви къ своему старому мужу, какую ребенокъ можетъ питать къ родителю или питомецъ - къ своему воспитателю. Даже въ этой своей речи, самой длинной и самой лучшей, въ наиболее трогательный моментъ катастрофы, она въ состоянiи читать нравоученiя, съ педантизмомъ, особенно неестественнымъ въ женщине при подобныхъ обстоятельствахъ, разсуждать о льве и комаре, объ Ахилле, Елене, Лукрецiи, объ осаде Клузiя, о Калигуле и Персеполисе! Стихи эти сами по себе очень хороши, но лучше было бы, если бы ихъ произнесъ Беннитенде въ виде надгробной речи надъ теломъ дожа, а еще лучше было бы, если бы они были сказаны судомъ во время пренiя: тамъ они были бы совершенно на своемъ месте. Но женщина едва ли можетъ произносить подобныя длинныя речи въ минуту тяжкаго горя, да и вообще человекъ глубоко огорченный едва ли въ состоянiи такъ красноречиво излагать философскiя воззренiя, подкрепляя ихъ старательно прiискиваемыми примерами изъ древней и новой исторiи..." (Гиберъ).

Стр. 236,

                     Ты дрожишь,

                     Да, дрожу,

"Такъ отвечалъ парижскiй мэръ Байли французу, обратившемуся къ нему съ такимъ же вопросомъ, когда его везли на казнь, въ начале революцiи. Теперь после окончанiя моей трагедiи, перечитывая въ первый разъ после шестилетняго промежутка "Спасенную Венецiю", я нахожу тамъ подобный же ответъ Рено, хотя при другихъ обстоятельствахъ, и некоторыя другiя совпаденiя, объясняемыя сходствомъ сюжетовъ. Едва ли нужно пояснять благосклонному читателю, что подобныя совпаденiя - дело случая, темъ более, что ихъ такъ легко указать, говоря о пьесе, столь популярной и въ чтенiи, и на сцене, какъ прекрасное произведенiе Отвэя". (Прим. Байрона).

Покорную главу передъ другимъ

Аттилой, незаконнымъ.

"Отвечая посланникамъ венецiанскаго сената, въ апреле 1797 г., Наполеонъ грозилъ "поступить съ Венецiей, какъ Аттила". "Если вы не можете обезоружить ваше населенiе, - сказалъ онъ, - такъ я сделаю это вместо васъ. Ваше правительство обветшало, его надо разбить въ куски". См. Вальтеръ Скотта, Жизнь Наполеона Бонапарте (1828)".

Венецiя, и будутъ все за это

Ея же презирать.

"Если эта драматическая картина покажется слишкомъ резкой, то пусть читатель заглянетъ въ исторiю того перiода, о которомъ идетъ речь въ этомъ пророчестве, или, лучше, - въ исторiю несколькихъ деть, предшествовавшихъ этому перiоду. Вольтеръ, основываясь на источникахъ, которыхъ я не знаю, определялъ число Венецiанскихъ "bene mtrite meretrici" въ 12.000 регулярныхъ, не считая добровольныхъ и местной милицiй; можетъ быть, это - единственная часть населенiя, которая не уменьшилась. Некогда въ Венецiи было 200 тысячъ жителей; теперь ихъ считается около 90 тысячъ, - и что это за народъ! Немногiе могутъ представить себе и никто не можетъ описать того состоянiя, въ какое этотъ злополучный городъ приведенъ адской тираннiей австрiйцевъ. Впрочемъ, посреди нынешняго упадка и вырожденiя Венецiи подъ властью варваровъ можно отметить несколько единичныхъ исключенiй, внушающихъ уваженiе. Такъ, у нихъ есть Пасквалиго, - последнiй и - увы! въ 1811 году и помню, какъ сэръ Вилльямъ Гостъ и другiе офицеры, участвовавшiе въ этой славной битве, съ величайшимъ уваженiемъ отзывалось о поведенiи Пасквалиго. Затемъ, у нихъ есть аббатъ Моредди, есть Альвизи Кверини, который, после долгой и славной дипломатической службы, находитъ среди бедствiй своей родины некоторое утешенiе въ литературныхъ занятiяхъ, вместе съ своимъ племянникомъ, Витторе Бендзономъ, сыномъ знаменитой красавицы, героини повести "La Biondina in Gondoletta". Есть патрицiй-поэтъ Морозини и другой поэтъ - Ламберти, авторъ "Biondina", и еще несколько другихъ не менее уважаемыхъ именъ; со стороны англичанъ въ особенности заслуживаетъ уваженiя г-жа Микедди, переводчица Шекспира. Затемъ можно назвать молодого Дандоло, импровизатора Каррера и Джузеппе Альбрицци, прекраснаго сына прекрасной матери. Наконецъ, у нихъ есть еще Альетти, и если бы даже никого не было, то все-таки остается безсмертный Канова. Я не считаю такихъ именъ, какъ Чиконьяра, Мустоксити, Букити и пр., потому что одинъ - грекъ, а другiе родились по крайней мере за сотню миль отъ Венецiи, что повсюду въ Италiи означаетъ если не иностранца, то по крайней мере "чужанина" (forestiere)". (Прим. Байрона).

Стр. 238.

Хозяйничать въ стенахъ, жиды - въ палатахъ.

"Главные дворцы Бренты принадлежатъ въ настоящее время евреямъ, которымъ въ старое время республики дозволялось жить только въ Местре, а въ Венецiю ихъ совсемъ не пускали. Вся торговля находится въ рукахъ евреевъ и грековъ, а гунны составляютъ гарнизонъ". (Прим. Байрона). "Гуннами Байронъ называетъ венгерцевъ.

Заискивать и ползать передъ грубымъ

Наместникомъ-солдатомъ.

Венецiанскаго. Въ подлиннике Байронъ называетъ наместника - "вице-управляющимъ вице-короля (Vice-King's Vice-regent), считая, такимъ образомъ, Наполеона только подобiемъ настоящихъ королей; притомъ здесь есть и игра словъ, такъ какъ подъ наименованiемъ "Vice" ("Порокъ") въ старинныхъ англiйскихъ мистерiяхъ выступалъ Отецъ Греха, дьяволъ.

                              развратъ

Наружнаго лишь блеска, грехъ безъ вида

Хотя бы даже внешняго любви...

См.

                    ...сознанье

Ничтожества, безъ силъ его исправитъ.

"Если пророчество дожа покажется замечательнымъ, обратите вниманiе на следующее предсказанiе, сделанное Аламанни 270 летъ тому назадъ: "Есть одно очень замечательное пророчество относительно Венецiи. "Если ты не переменишь своего нрава", гласитъ оно, обращаясь къ этой гордой республике, "то твоя свобода, которая уже и теперь на отлете, не просуществуетъ больше сотни летъ. после тысячнаго года". Если мы станемъ считать за начало Венецiанской свободы установленiе того правительства, при которомъ республика достигла процветанiя, то мы найдемъ, что первый дожъ былъ избравъ въ 697 г.; прибавивъ къ этому году 1100 летъ, увидимъ, что пророчество имеетъ буквально следующiй смыслъ: "Твоя свобода не просуществуетъ далее 1797 года". Припомните теперь, что Венецiя перестала быть свободною въ 1796 г., въ пятый годъ Французской республики, - и вы увидите, что ни одно предсказанiе съ такою точностью не было оправдано событiями. Такимъ образомъ, эти три строчки Аламанни, обращенныя къ Венецiи, являются очень замечательными; однако, до сихъ поръ на нихъ еще никто не обратилъ вниманiя.

Non contera sopra l'millesimo anno

Tua libertà, che va fuggendo а volo. (Sat

Многiя пророчества принимались какъ таковыя, и многiе люди прiобретали славу пророковъ за вещи, гораздо менее знаменательныя". é, Hist Litt. d'Italie, IX, 144 (P. 1819)."

                    Вертепъ тирановъ,

Упившихся невинной кровью дожей.

"Изъ числа первыхъ пятидесяти дожей пять пять были ослеплены и изгнаны, пять убиты и девять Андреа Дандоло, умеръ съ горя. Самъ Марино Фальеро погибъ, какъ изложено въ пьесе. Одинъ изъ его преемниковъ. Фоскари, былъ свидетелемъ того, какъ его сынъ былъ несколько разъ подвергнутъ пытке и затемъ изгнанъ; онъ былъ низложенъ и умеръ, перерезавъ себе жилы, когда услышалъ звонъ колоколовъ св. Марка, возвещавшiй объ избранiи новаго дожа. Морозини былъ преданъ суду за утрату Кандiи; но это произошло ранее его избранiя въ дожи; а во время своего управленiя онъ завоевалъ Морею и получилъ наименованiе "Пелопоннезскаго". Фальеро имелъ право назвать Венецiю "вертепомъ тирановъ, упившихся кровью дожей". (Прим. Байрона).

                              Тебя

Я предаю, со всемъ твоимъ отродьемъ,

Проклятью адскихъ силъ!

"Надо признать, что дожъ переноситъ свои злоключенiя съ терпенiемъ, которое можно было бы назвать еще более геройскимъ, если бы онъ былъ менее многословенъ. Возможно, что осужденный ногъ припомнить свою ссору съ епископомъ Тревизскимъ и дурное предзнаменованiе при своей высадке въ Венецiи. Но во много найдется такихъ осужденныхъ, которые въ последнiя и короткiя минуты свиданiя съ любимой женой стала бы тратить такъ много времени на разсказыванiе анекдотовъ о самихъ себе; а всего менее можно было ожидать этого отъ такого человека, горделивый характеръ котораго побуждаетъ его ускорить развязку. То же самое замечанiе применимо и къ его пророчеству о грядущей судьбе Венецiи. Правда, языкъ и образы этого пророчества чрезвычайно энергичны и производятъ сильное впечатленiе; но мы не можемъ видеть въ немъ ничего драматическаго и ничего характернаго. Подобныя предсказанiя post factum вообще являются очень дешевымъ поэтическимъ эффектомъ; а при изображаемыхъ въ трагедiи обстоятельствахъ присутствующiе едва ли могли выслушивать терпеливо и безъ раздраженiя такую длинную речь..."

Стр. 239.

                    Вонъ голова въ крови

Въ "Марино Фальеро" поэтическое произведенiе, эта пьеса хотя и заключаетъ въ себе отдельныя места очень сильныя и высокiя, но въ общемъ страдаетъ недостаткомъ изящества и легкости. Декламацiя въ ней нередко тяжела и запутана, стихамъ недостаетъ прiятности и эластичности. Вообще, она слишкомъ многословна, а иногда и крайне темна. Она производитъ впечатленiе вещи, написанной какъ бы нехотя, а не вылившейся, въ порыве вдохновенiя, отъ полноты сердца или возбужденной фантазiи; это - претенцiозное произведенiе могучаго ума, обременявшаго себя неподходящей задачей, а не свободное излiянiе сильнаго поэтическаго таланта. Все здесь является плодомъ видимаго и намереннаго усилiя; авторъ часто вдается въ преувеличенiя и заменяетъ красноречiе обычными риторическими прiемами декламацiи. Байронъ, безъ сомненiя, поэтъ первостепенный, и его талантъ можетъ достигнуть въ драме высокой степени совершенства. Но ему не следуетъ пренебрегать любовью, честолюбiемъ и ревностью, какъ драматическими мотивами, во следуетъ вместо того, что представляется вполне естественнымъ и интереснымъ, выбирать странное и необычное, и ожидать, что ему удастся путемъ всевозможныхъ преувеличенiй привлечь ваше сочувствiе къ безсмысленной раздражительности старика и къ жеманству неприступной женщины. Должно было действовать на наше воображенiе картиною сильныхъ и естественныхъ страстей, которыя въ большей или меньшей степени свойственны всемъ людямъ и съ помощью которыхъ драматическая муза до сихъ поръ только и могла творить чудеса". (Джеффри).

Примечанiе А.

Следующимъ переводомъ изъ старинной хроники я обязавъ г. Фр. Когену {Френсисъ Когенъ, впоследствiи - сэръ Френсисъ Пальгрэвъ (1788--1861), авторъ сочиненiй: "Происхожденiе и развитiе англiйской конституцiи", "Исторiя англосаксовъ", и пр.}, и надеюсь, что читатель поблагодаритъ его за переводъ, котораго я самъ, несмотря на несколько летъ, проведенныхъ въ обществе итальянцевъ, не могъ бы выполнить съ такою точностью и изяществомъ. 

а сверхъ того и богатымъ человекомъ. Какъ только состоялось избранiе, Великимъ Советомъ тотчасъ же было решено отправить депутацiю изъ двенадцати человекъ къ дожу Марино Фальеро, находившемуся въ ту пору на пути въ Римъ, такъ какъ во время своего избранiя онъ былъ посломъ при дворе Святейшаго Отца въ Риме, а самъ Святейшiй Отецъ съ своимъ дворомъ находился въ Авиньоне. Когда мессеръ Марино Фальеро дожъ приближался уже къ Венецiи, въ 5-й день октября 1354 года, воздухъ былъ омраченъ густымъ туманомъ, такъ что ему пришлось пристать и высадиться на площади св. Марка, между двумя колоннами, на томъ месте, где казнили злодеевъ; и это было всеми принято за весьма дурное предзнаменованiе. Не забуду также записать здесь, что я вычиталъ въ одной хронике. Когда мессеръ Марино Фальеро былъ подестою и Тревизскимъ правителемъ, однажды, во время крестнаго хода, епископъ замешкался выйти съ св. Дарами. Тогда сказанный Марино Фальеро объявился столь надменнымъ и яростнымъ, что ударялъ епископа и чуть не свалилъ его на землю. Потому-то Небо и попустило, чтобы Марино Фальеро потерялъ свой здравый умъ и самъ привелъ себя къ злой кончине.

Этотъ дожъ, исполняя свою должность въ теченiе девяти месяцевъ и шести дней, и будучи злымъ и честолюбивымъ, задумалъ сделаться властителемъ Венецiи, - следующимъ образомъ, какъ я прочелъ въ старинной хронике. Когда наступилъ четвергъ, въ который назначенъ былъ бой быковъ, оный бой быковъ совершился, какъ обыкновенно; и, по обычаю того времени, по окончанiи боя быковъ все пошли во дворецъ дожа я собрались тамъ въ одной изъ залъ, и стали развлекаться женщинами, и до перваго удара въ колоколъ танцовали, а затемъ былъ накрытъ столъ. Дожъ заплатилъ все расходы по устройству этого банкета, такъ какъ у него была супруга. A после банкета все разошлись по своимъ домамъ.

На этотъ праздникъ явился некiй господинъ Микеле Стено, дворянинъ беднаго состоянiя и весьма молодой, но ловкiй и отважный, который былъ влюбленъ въ одну изъ придворныхъ Дамъ догарессы. Сэръ Микеле стоялъ съ дамами на балконе и велъ себя непристойно, такъ что дожъ приказалъ столкнуть его съ балкона, что и было исполнено его телохраинтелями. Сэръ Микеле не могъ перенести такого оскорбленiя, и когда празднество окончилось, и все ушли изъ дворца, онъ, терзаемый злобой, пробрался въ залу аудiенцiй и написалъ несколько безстыдныхъ словъ касательно дожа и догарессы на кресле, на которое дожъ обыкновенно садился, ибо въ ту пору дожъ не покрывалъ своего трона пурпуромъ, а сиделъ на деревянномъ кресле. На этомъ-то кресле сэръ Микело написалъ: "Марино Фальеръ, мужъ красавицы-жены; другiе ее целуютъ, а онъ ее держитъ" {Въ действительности надпись была короче: "Вессо Marin Falier dalla bella muger".}. На утро эти слова были замечены, и дело признано было весьма позорнымъ, такъ что сенатъ приказалъ адвокатамъ республики приступить къ следствiю съ величайшимъ старанiемъ. Адвокаты немедленно стали съ величайшимъ усердiемъ стараться узнать, кемъ написаны были эти слова, и, наконецъ, допытались, что ихъ написалъ Микеле Стено. Въ Совете Сорока решено было его арестовать, и тогда онъ сознался, что действительно написалъ эти слова, съ досады и злобы, причиненныхъ ему темъ, что его столкнули съ балкона въ присутствiи его возлюбленной. И Советъ принялъ въ соображенiе его молодость и его любовь, и потому приговорилъ его къ содержанiю въ тюрьме въ теченiе двухъ месяцевъ, а затемъ къ изгнанiю изъ Венецiи и изъ венецiанскихъ владенiй въ теченiе одного года. Столь милостивый приговоръ чрезвычайно разгневалъ дожа: ему показалось, что Советъ поступилъ не такъ, какъ бы следовало поступить изъ уваженiя къ достоинству дожа; онъ говорилъ, что сэра Микеле надлежало бы присудить къ повешенiю за шею или по крайней мере къ вечному изгнанiю.

Судьбе угодно было, чтобы дожъ Марино сложилъ свою голову на плахе. A такъ какъ произведенiю всякаго действiя необходимо должно предшествовать обнаруженiе его причины, то и случилось, что въ тотъ самый день, когда былъ произнесенъ приговоръ надъ сэромъ Микеле Стено, - а это былъ первый день Великаго Поста, - одинъ дворянинъ изъ дома Барбаро, очень вспыльчивый господинъ, явился въ арсеналъ и сталъ чего-то требовать у корабельныхъ мастеровъ. Это произошло въ присутствiи арсенальнаго адмирала, а тотъ, услыша требованiе, отвечалъ: "Нетъ, этого сделать нельзя". Между дворяниномъ и адмираломъ произошла ссора и дворянинъ ударилъ его кулакомъ прямо надъ глазомъ; а такъ какъ на пальце у него было кольцо, то кольцо это оцарапало адмирала до крови. Побитый и окровавленный адмиралъ побежалъ прямо къ дожу жаловаться и просилъ его строго наказать этого дворянина изъ дома Барбаро. "Что же я могу для тебя сделать?" отвечалъ ему дожъ: "подумай о той позорной надписи, которая была написана обо мне, да подумай о томъ, какъ за это наказали написавшаго ее мерзавца Микеле Стено, - и ты увидишь, насколько Советъ Сорока уважаетъ мою особу". - На сiе адмиралъ ответилъ: "Светлейшiй дожъ, если бы вы пожелали сделаться государемъ и изрубить всехъ этихъ рогоносцевъ дворянъ въ куски, - я готовъ, если вы только мне поможете, сделать васъ властелиномъ всего этого государства, и тогда вы со всеми ними расправитесь". Услышавъ сiе, дожъ сказалъ: "Какъ же можно это сделать?" - и она стали разсуждать объ этомъ предмете.

и за Бертуччiо Израэло, человекомъ весьма хитрымъ и коварнымъ. Затемъ, посоветовавшись другъ съ другомъ, они согласились присоединить къ делу еще несколько другихъ людей; и такимъ образомъ въ теченiе несколькихъ ночей подрядъ сходились у дожа, въ его дворце. Сюда призывались по-одиночке следующiя лица: Никколо Фаджуоло, Джованни да Корфу, Стефано Фаджоно, Никколо далле Бенде, Никколо Бiондо и Стефано Тривизано. Было решено, что 16 или 17 руководителей будутъ находиться въ разныхъ частяхъ города, каждый - во главе отряда въ 40 человекъ, вооруженныхъ и вполне готовыхъ; но эти отряды не должны были знать своего назначенiя. Въ назваченный день здесь и тамъ должно было произойти несколько вооруженныхъ стычекъ, для того, чтобы дать дожу поводъ зазвонить въ колокола св. Марка, - ибо въ эти колокола звонили только по приказу дожа. При звоне этихъ колоколовъ сказанные 16 или 17 руководителей, съ своими отрядами, должны были придти на площадь св. Марка, по ведущимъ на нее улицамъ. A когда на ту же площадь соберутся и нобили, и знатнейшiе граждане, чтобы узнать о причине набата, тогда заговорщики должны были изрубить ихъ въ куски и, покончивъ съ этимъ деломъ, провозгласитъ господина Марино Фальеро государемъ Венецiи. Согласившись обо всемъ этоѵъ между собою, они порешили исполнить свое намеренiе въ пятницу, въ 15-й день апреля, въ 1355 году. Заговоръ сей они составили столь сокровенно, что никто и не догадывался объ ихъ замыслахъ.

Но Господь, всегда помогавшiй нашему славному городу и, возлюбивъ его за справедливость и святость, никогда о немъ не забывавшiй, внушилъ некоему Бельтрамо Бергамаско явиться причиною раскрытiя сего заговора, а именно следующимъ образомъ. Сей Бельтрамо, бывшiй слугою сэра Никколо Лiони изъ Санто-Стефано, случайно услыхалъ несколько словъ о томъ, что должно случиться, и, въ вышеупомянутомъ апреле месяце, пришелъ въ домъ сказаннаго Никколо Лiони и разсказалъ ему обо всехъ подробностяхъ заговора. Сэръ Никколо, услышавъ обо всемъ этомъ, былъ пораженъ смертельнымъ ужасомъ. Онъ узналъ все подробности, и Бельтрамо просилъ его держать все это въ тайне, такъ какъ разсказалъ ему только для того, чтобы онъ, сэръ Никколо, въ ночь на 15-е апреля оставался дома и такимъ образомъ спасъ свою жизнь. Но когда Бельтрамо собрался уходить, сэръ Никколо приказалъ своимъ слугамъ схватить его и запереть на ключъ, а самъ отправился въ домъ мессера Джiованни Градениго Назони, того самаго, что впоследствiи сделался дожемъ, а въ ту пору жилъ также въ приходе Санто-Стефано, - и разсказалъ ему все. Это дело показалось ему чрезвычайно важнымъ, каково оно и было въ действительности; тогда они вдвоемъ отправились въ домъ сэра Марко Корнаро, жившаго въ приходе Санъ-Феличе, и, переговоривъ съ нимъ, порешили все втроемъ вернуться назадъ, въ домъ сэра Никколо Лiони, чтобы разспросить сказаннаго Бельтрамо. Допросивъ его и выслушавъ все, что онъ могъ имъ сообщить, они оставили его въ заключенiи, а сами, все трое, пошли въ церковь Санъ-Сальваторе и оттуда послали своихъ людей позвать сенаторовъ, адвокатовъ и главныхъ членовъ Совета Десяти и Великаго Совета.

Когда все собрались, имъ разсказали всю исторiю. Все были смертельно поражены ужасомъ. Решили послать за Бельтрамо. Онъ былъ къ нимъ приведенъ. Они его допросили и убедились, что онъ показалъ правду, а потому, хотя и были крайне встревожены, но тотчасъ же решили принять свои меры. Они послали за главными членами Совета Сорока, за начальниками городской полицiи и стражи и приказали ямъ, собравъ надежныхъ людей, пойти въ дома руководителей заговора и захватитъ ихъ. Они захватили также и начальника арсенала, чтобы лишитъ заговорщиковъ возможности сделать какую-нибудь попытку. Съ наступленiемъ ночи все они собрались во дворецъ. Собравшись во дворце, они приказали запереть все ворота, послали къ звонарю колокольни и запретили ему звонить въ колокола. Все сказанное было исполнено. Вышеупомянутые заговорщики были схвачены и приведены во дворецъ, а Советъ Десяти, увидевъ, что дожъ также принимаетъ участiе въ заговоре, решилъ усилить свой составъ двадцатью важнейшими въ государстве лицами, предоставивъ имъ право совещательнаго голоса, но безъ участiя въ баллотировке.

Такими советниками явились следующiя лица: сэръ Джiованни Мочениго, изъ округа Санъ-Марко; сэръ Альноро Венiеро, изъ Санта-Марины; въ округе Кастелло; сэръ Томасо Вiадро, изъ Канареджiо; сэръ Джiованни Санудо, изъ Санта-Кроче; сэръ Пiетро-Травизано, изъ Санъ-Паоло; сэръ Панталiоне Барбо Большой, изъ Оссодуро. Адвокатами республики были Цуфредо Морозини и сэръ Орiо Пасквалиго; эти не принимали участiя въ баллотировке. Членами Совета Десяти были: сэръ Джiованни Марчелло, сэръ Томасо Санудо и сэръ Микелетто Дельфино, стоявшiе во главе сказаннаго Совета Десяти, сэръ Лука да Ледже и сэръ Пiотро да Мосто, инквизиторы сказаннаго Совета, а также сэръ Марко Полани, сэръ Марино Венерiо, сэръ Ландо Ломбардо и сэръ Николетто Тривизано, изъ прихода Санъ-Анджело.

И это решенiе образовать Юнту Двадцати было всеми похваляемо. Членами этой Юнты были следующiя лица

Эти двадцать человекъ были призваны въ заседанiе Совета Десяти. Тогда послано было за господиномъ дожемъ Марино Фальеро; а господинъ Марино въ ту пору находился во дворце вместе со многими придворными господами, дворянами и прочими знатными людьми, изъ которыхъ никто еще ничего не зналъ.

Въ это же самое время Бертуччiо Израэлло, стоявшiй во главе заговорщиковъ въ приходе Санта-Кроче, былъ схваченъ, связанъ и приведенъ въ Советъ. Были схвачены также Дзанелло дель-Бринъ, Николетто ли Роза, Николетто Альберто и Гвардiага, вместе съ несколькими матросами и людьми разнаго званiя. Они были допрошены, и существованiе заговора удостоверено.

повешены съ заткнутыми ртами.

На следующiй день были осуждены: Никколо Цуккуоло, Николетто Блондо, Николетто Доро, Марко Джiуда, Якомолло Даголино, Николетто Фиделе, сынъ Филиппо Календаро, Марко Торелло, по прозвищу Израэлло, Стефано Тривизаво; меняла въ приходе Санта Маргерита, и Антонiо далле Бенде. Все они были захвачены въ Кiодже, такъ какъ пытались бежать. Впоследствiи, въ силу произнесеннаго надъ ними Советомъ Десяти приговора, они были повешены одинъ за другимъ, - кто въ одиночку, а кто попарно, - на колоннахъ дворца, начиная отъ красныхъ перилъ и дальше къ каналу. Другiе же арестованные были освобождены отъ наказанiя, такъ какъ хотя они и были вовлечены въ заговоръ, но не приняли въ немъ участiя, ибо руководители уверяли ихъ, что имъ должно вооружиться для надобностей службы государственной, чтобы захватить некоторыхъ преступниковъ; а более того они ничего не знали. Николетто Альберто, Гвардiага, Бартоломео Чириколо съ сыномъ и несколько другихъ, признанныхъ невиновными, были освобождены.

площадке каменной лестницы, съ которой дожи приносятъ присягу при первомъ своемъ вступленiи во дворецъ. На следующiй день, 17 апреля, ворота дворца были заперты, и дожу отрубили голову, около полудня. A государственная шапка была свята у него съ головы прежде казни. Говорятъ, когда казнь была совершена, одинъ изъ Совета Десяти подошелъ къ дворцовымъ колоннамъ у площади св. Марка и показалъ народу окровавленный мечъ, воскликнувъ громкимъ голосомъ: "Страшный приговоръ палъ на изменника!" Ворота были растворены, и народъ бросился во дворъ, чтобы посмотреть на тело обезглавленнаго дожа.

Следуетъ знать, что сэръ Джiованни Санудо, членъ Совета, не присутствовалъ во время произнесенiя вышеупомянутаго приговора, ибо былъ нездоровъ и оставался дома. Такимъ образомъ, въ голосованiи участвовало только 14 человекъ, а именно - пять совещательныхъ членовъ и девять изъ Совета Десяти. Постановлено было также, что все земли и владенiя дожа и прочихъ изменниковъ были конфискованы и обращены въ собственность республики. Въ виде особой милости, Советъ Десяти дозволилъ дожу распорядиться двумя тысячами дукатовъ изъ личнаго его имущества. Затемъ было постановлено, что все советники и все адвокаты республики, а равно члены Совета Десяти и Юнты, принимавшiе участiе въ суде надъ дожемъ и прочими изменниками, имеютъ право днемъ и ночью носить оружiе, какъ въ самой Венецiи, такъ и на пространстве отъ Градо до Кавидзере. Каждому изъ нихъ дозволено было также иметь двухъ вооруженныхъ телохранителей, которые должны были жить у нихъ въ домахъ и получать отъ нихъ содержанiе. Тотъ же, кто самъ не пожелаетъ держать таковыхъ телохранителей, могъ передать свое право своимъ сыновьямъ или братьямъ, - но только двумъ лицамъ. Дозволенiе носить оружiе было даровано также и четыремъ секретарямъ канцелярiи, то есть Верховнаго Суда, составлявшимъ протоколы допросовъ

После повешенiя изменниковъ и обезглавленiя дожа въ государстве водворились полный миръ и спокойствiе. Какъ я читалъ въ одной хронике, тело дожа отвезено было на барке, съ восемью факелами, въ церковь Санъ Джiованни о Паоло и тамъ погребено. Въ настоящее время его могила находится въ среднемъ приделе небольшой церкви Санта Марiа делло-Паче, выстроенной епископомъ Бергамскимъ Габрiелемъ. Это - каменная гробница, съ высеченною на ней надписью: "Heicе jacet Dominus Marinus Faletro Dux".

Они не дозволили также выставить его портретъ въ зале Великаго Совета; на томъ месте, где долженъ былъ быть этотъ портретъ, вы читаете лишь слова: Hic est locus Marini Faletri, decapitati pro criminibus". Домъ его, какъ полагаютъ, былъ отдавъ церкви св. Апостола; это былъ большой домъ возле моста. Но это едва ли такъ было, или же семья Фальеро опять купила этотъ домъ у церкви, - ибо онъ и до сихъ поръ принадлежитъ этой семье. Я долженъ также прибавить, что некоторые желали, чтобы на томъ месте, где долженъ былъ находиться его портретъ, написаны были следующiя слова: "Marinus Faletro Dux. Temeritas me cepit. Poenas lui, decapitatus pro criminibus". A другiе сочинили стихи, достойные написанiя на его гробнице: Dux Venetum jacet heic, patriani qui prodere tentans, Sceptra, decus, censum perdidit, atque caput.

"Молодому дожу Андреа Дандоло наследовалъ старикъ, который поздно всталъ у кормила республики, что не принесло пользы ни ему самому, ни его родине; это былъ Марино Фальеро, человекъ, известный мне по старой дружбе. Многiе судили о немъ несправедливо, хотя онъ действительно отличался более мужествомъ, нежели благоразумiемъ. Но довольствуясь положенiемъ перваго лица въ государстве, онъ левой ногой вступилъ во дворецъ дожей; вследствiе сего этотъ Венецiанскiй дожъ, личность котораго во все времена была священна и который издревле былъ почитаемъ какъ некое божество названнаго города, вдругъ оказался обезглавленнымъ въ преддверiи дворца. Я могъ бы многое сказать о причинахъ подобнаго событiя, если бы слухи о нихъ во были такъ разнообразвы и двусмысленны; впрочемъ, никто его не оправдываетъ, а все утверждаютъ, что онъ желалъ что-то изменить въ государственномъ строе республики, власть надъ которою онъ получилъ отъ своихъ предшественниковъ. Чего же онъ собственно хотелъ? Я полагаю, что онъ уже и такъ получилъ все то, чего никогда не давали никому другому: ведь когда онъ былъ посломъ при папе и на берегахъ Роны заключилъ договоръ о мире, который я ранее тщетно пытался заключить, ему было предложено званiе дожа, котораго онъ не просилъ и не ожидалъ. Возвратившись въ отечество, онъ сталъ помышлять о томъ, о чемъ ранее никогда не помышлялъ, - и пострадалъ такъ, какъ никто прежде него не страдалъ: въ этомъ знаменитейшемъ, славнейшемъ и прекраснейшемъ изъ всехъ виденныхъ ивою городовъ, где его предки удостоивались величайшихъ почестей и трiумфовъ, онъ былъ схваченъ, какъ рабъ, лишенъ знаковъ своего достоинства, обезглавленъ и своею кровью обагрилъ преддверiе дворца и мраморныя ступени, такъ часто блиставшiя во время торжественныхъ празднествъ или победъ надъ непрiятелемъ. Я указалъ место, - укажу теперь и время: это произошло въ годъ отъ Рождества Христова 1355, апреля 18-го дня. Имея въ виду законы и обычаи названнаго города и сообразивъ, какая важная перемена была предотвращена смертью одного человека (впрочемъ, какъ говорятъ, еще и некоторые другiе, бывшiе его сообщниками, уже подверглись той же участи, или ожидаютъ ея), мы должны признать, что во всей Италiи въ наше время не произошло событiя более важнаго. Можетъ быть, ты ожидаешь моего приговора о немъ? Я оправдываю народъ, если только дать веру слухамъ, хотя онъ и могъ бы наказать дожа менее сурово и съ большею снисходительностью отплатить ему за свое оскорбленiе; но не такъ-то легко укротити справедливое негодованiе, особенно сильно проявляющееся среди многочисленнаго народа, быстро поддающагося гневу подъ влiянiемъ тревожныхъ и смутныхъ слуховъ. и сожалею и вместе съ темъ негодую на этого злополучнаго человека, который, будучи удостоенъ необычныхъ почестей, не знаю чего захотелъ подъ конецъ своей жизни; его злополучiе представляется еще более печальнымъ, ибо изъ произнесеннаго надъ нимъ приговора явствуетъ, что онъ былъ во только несчастенъ, но и безуменъ, и что онъ напрасно пользовался въ теченiе столькихъ летъ репутацiей человека благоразсудительнаго. Я желалъ бы, чтобы дожи, которые будутъ его преемниками, постоянно имели этотъ примеръ передъ глазами, какъ зеркало, въ которомъ они должны видеть, что они - не государи, а только слуги, т. е. вожди, и даже не столько вожди, сколько удостоенные почестей слуги республики. Будь здоровъ - и, какъ бы ни протекали дела государственныя, постараемся наилучшимъ образомъ устраняать свои частныя дела". (Viaggi di Francesco Petrarca, descritti dal professore Ambrogio Levati, Milano 1820, IV, 323--325). Эта выписка изъ латинскаго посланiя Петрарки доказываетъ, во-первыхъ, что Марино Фальеро былъ его личнымъ другомъ: поэтъ говоритъ о "старой дружбе" съ нимъ; во-вторыхъ, - что Марино Фальеро "отличался более мужествомъ, нежели благоразумiемъ"; въ-третьихъ, - что Петрарка до некоторой степени ему завидовалъ, такъ какъ онъ говоритъ, что Марино Фальеро заключилъ договоръ, который самъ Петрарка "тщетно старался заключить"; въ-четвертыхъ, что званiе дожа было предложено тогда, когда онъ о немъ "не просилъ и не помышлялъ"; такимъ образомъ, онъ получилъ "то, чего никогда не давали никому другому", доказательство того высокаго уваженiя, какимъ онъ пользовался; въ-пятыхъ, что Марино имелъ репутацiю человека благоразумнаго, которая была скомпрометирована только его последнимъ предпрiятiемъ. Трудно, однако, допустить, чтобы такою репутацiею онъ пользовался въ продолженiе всей своей жизни "напрасно"; люди, обыкновенно, успеваютъ обнаружить все свои качества ранее достиженiя 80-летняго возраста, особенно же - въ республикахъ. Изъ этихъ и другихъ собранныхъ мною историческихъ примечанiи можно заключить, что Марино Фальеро обладалъ многими качествами героя, за исключенiемъ только удачи, и что онъ отличался слишкомъ пылкими страстями. Жалкое и невежественное мненiе д-ра Мура оказывается лишеннымъ всякаго основанiя. Петрарка говоритъ, что въ его время въ Италiи не случалось более важнаго событiя. Онъ расходится также съ другими историками, говоря, что Фальеро былъ "на берегахъ Роны", а не въ Риме, въ то время, когда его избрали дожемъ; другiе же говорятъ, что депутацiя отъ венецiанскаго сената встретила его въ Равенне. Не мое дело решать, какъ это произошло въ действительности, да это и не важно. Если бы его попытка удалась, онъ изменилъ бы политическiй строй Венецiи, а можетъ быть - и всей Италiя. A каковъ этотъ строй въ настоящее время?

Примечанiе В. 

Венецiанское общество и его нравы. 

"Къ этимъ нападкамъ, которыя такъ часто повторяются правительствомъ противъ духовенства, - къ постоянной борьбе между различными общественными группами, - къ попыткамъ массы дворянства действовать противъ лицъ, облеченныхъ властью, - во всемъ этимъ проектамъ нововведенiи, которыя всегда оканчивались победою государственной полицiя, мы должны присоединить еще одно обстоятельство, которое побуждаетъ насъ съ неодобренiемъ относиться къ ученiямъ стараго времени, а именно - слишкомъ сильную распущенность нравовъ.

"Та свобода отношенiй, въ которой издавна видели главную прелесть венецiанскаго общества, обратилась въ скандальную развращенность; узы брака въ этой католической стране стали считаться менее священными, нежели у народовъ, законы и религiя которыхъ допускаютъ расторженiе этихъ узъ. Не будучи въ состоянiи нарушить брачный договоръ, они начали вести себя такъ, какъ будто этого договора вовсе не существовало, и подобное отрицанiе брака, нескромно заявляемое самими супругами, легко допускалось столь же развращенными судьями и священниками. Эти разводы, подъ другимъ наименованiемъ, сделались столь обычными, что лишь въ исключительныхъ случаяхъ являлись поводомъ къ судебной ответственности и полицiя считала своею обязанностью устранить публичный скандалъ, вызываемый подобнымъ поведенiемъ. Въ 1782 г. Советъ Десяти постановилъ, что всякая женщина, возбуждая искъ о расторженiи своего брака, должна быть въ ожиданiя судебнаго решенiя заключаема въ монастырь, по назначенiю суда {Переписка французскаго повереннаго въ делахъ. г. Шлика. Депеша отъ 24 августа 1782 г.}. Вскоре затемъ тотъ же Советъ подчинилъ все дела этого рода своей юрисдикцiи {Тамъ же. Депеша отъ 31 августа.}. Такое нарушенiе правъ церковнаго суда вызвало протестъ со стороны Рима; тогда Советъ сохранилъ за собою только право отказа въ прошенiяхъ лицъ, находящихся въ супружестве и согласился передавать этого рода дела на уваженiе Святейшаго Престола, какъ бы не разрешенныя по существу {Тамъ же. Депеша отъ 3 сентября 1785 г.}.

"Настало время, когда разоренiе частныхъ лицъ, упадокъ нравственности среди молодежи, семейные раздоры, вызываемые подобными злоупотребленiями, наконецъ, побудили правительство отступить отъ издавна усвоенныхъ принциповъ, въ силу которыхъ подданнымъ дозволялась свобода личнаго поведенiя. Все непотребныя женщины были изгнаны изъ Венецiи; но ихъ изгнанiе не вернуло къ добрымъ нравамъ народъ, уже погрязшiй въ позорнейшемъ разврате. Этотъ развратъ проникъ въ недра частныхъ семей и даже въ монастыри, венецiанцы увидели себя вынужденными призвать обратно и даже вознаградить за убытки {Декретъ объ ихъ возвращенiи называетъ ихъ nostre benemerite meretrici. Имъ былъ ассигнованъ особый фондъ и несколько домовъ, называвшихся Case rampane; отсюда происходитъ позорная кличка Carampane. (Позднейшiе писатели опровергаютъ это показанiе Дарю и приводятъ рядъ постановленiй Венецiанскаго правительства противъ разврата).}, техъ женщинъ, которыя иногда становились обладательницами важныхъ тайнъ и которыми можно было съ выгодою пользоваться для разоренiя людей, чье богатство могло оказаться политически опаснымъ. Съ техъ поръ развратъ сталъ еще больше усиливаться, и мы видели матерей, которыя не только торговали невинностью своихъ дочерей, но продавали эту невинность по формальному договору, засвидетельствованному государственнымъ чиновникомъ, следовательно, - подъ покровительствомъ законовъ {Мейеръ, Архенгольцъ,

"Прiемныя аристократическихъ женскихъ монастырей и дона непотребныхъ женщинъ сделались для Венецiанскаго общества единственными местами собранiй, несмотря на то, что полицiя заботливо окружала эти места шпiонами; въ этихъ местахъ, которыя, повидимому, должны были резко отличаться другъ отъ друга, господствовала одинаковая свобода обращенiя. Музыка, угощенiя, любовныя ухаживанья такъ же мало запрещались въ монастырскихъ прiемныхъ, какъ и въ казино. Последнiя существовали во множестве и служили главнымъ образомъ для игры. Странно было видеть здесь особъ обоего пола, въ маскахъ или въ важномъ судейскомъ облаченiи, сидящими вокругъ игорнаго стола, гоняясь за фортуной и безмолвно выражая то глубокое отчаянiе при неудаче, то радость и надежду при удаче.

"У богатыхъ людей были свои собственныя казино, посещаемыя ими инкогнито; а ихъ жены, покидаемыя въ одиночестве, находили себе утеху въ той свободе, которою оне безпрепятственно могли пользоваться. Распущенность нравовъ лишила этихъ знатныхъ людей всякой власти. Мы пересмотрели всю исторiю Венецiи - и ни разу не заметили, чтобы эти люди оказали на все хоть малейшее влiянiе", Daru, Histoire de la République de Venise, P. 1821. V, 328--332.

"Описательныхъ очерковъ Италiи" (1820) и пр. - одного изъ сотни изданныхъ въ последнее время путешествiй, - крайне озабоченъ темъ, чтобы его не обвинили въ плагiате изъ "" и "Беппо" (см.т. IV, стр. 159). Онъ прибавляетъ, что совпаденiя мненiй еще менее могутъ быть объясняемы "разговоромъ со мною", ибо онъ "несколько разъ уклонялся отъ знакомства со мною, будучи въ Италiи".

Я не знаю, кто этотъ господинъ {Въ письме къ Муррею отъ 11 сент. 1820 г. Байронъ писалъ: "Съ последней почтой я послалъ вамъ примечанiе, гордое, какъ самъ Фальеро, въ ответъ ничтожному туристу, который уверяетъ, что онъ могъ со мною познакомиться". Но въ конце месяца, 20 сентября, онъ взялъ свои слова назадъ: "Распечатываю письмо, чтобы прибавить, что, прочитавъ большую часть 4-хъ томовъ объ Италiи (Sketches descriptive of Italy in the years 1816, 1817, etc., by Miss Jane Waldie), я заметилъ (borresco referens!), что они написаны женщиной! Въ виду этого, вы должны вычеркнутъ мое примечанiе и ответъ... Я могу только сказать, что мне жаль, что дама могла ваговорить такихъ вещей. Что я сказалъ бы представителю другого вола, вы уже знаете". - Примечанiе, однако, явилось въ 1-мъ изд., вышедшемъ 21 апреля 1821 г.}, но, должно быть, онъ былъ обманутъ теми, кто "несколько разъ предлагалъ познакомить его со мною, такъ какъ я неизменно отказывался принимать кого бы то мы было изъ англичанъ, если онъ не былъ знакомъ со мною раньше, хотя бы даже у него и были письма ко мне изъ Англiи. Если слова автора не выдумка, то я прошу его не успокоивать себя мыслью, что онъ могъ со мною раньше. Тотъ, кто делалъ ему подобное предложенiе, обладалъ безстыдствомъ, равнымъ тому, какое надо иметь, чтобы уверять въ томъ, чего не бывало. Дело въ томъ, что я прихожу въ ужасъ отъ всякаго соприкосновенiя съ путешествующими англичанами, что могли бы вполне подтвердить, если бы дело того стояло, мой другъ, генеральный консулъ Гоппнеръ, и графиня Бендзони (салонъ которой въ особенности ими посещается). Эти туристы преследовали меня даже въ моихъ поездкахъ верхомъ на Лидо и заставляли меня делать самые непрiятные объезды, только чтобы избежать встречи съ ними. Когда г-жа Бендзони предлагала мне знакомства съ ними, я постоянно отказывался; изъ тысячи подобныхъ предложенiй, которыя мне навязывались, я принялъ только два, - и оба относились къ ирландскимъ дамамъ.

"Я едва ли снизошелъ бы до печатнаго ответа на подобный вздоръ, если бы наглость автора "Очерковъ" не вынудила меня къ опроверженiю его неумныхъ и нахальныхъ уверенiй, - нахальныхъ потому, что какое дело читателю до сообщенiя автора, что онъ "постоянно отклонялъ знакомство", даже если бы это была и правда, чего, по причинамъ, выше мною приведеннымъ, и быть не могло. За исключенiемъ лордовъ Лэнсдоуна, Джерси и Лодердаля, гг. Скотта, Гаммонда, сэра Гемфри Дэви, покойнаго г. Льюиса, В. Бэнкса, г. Гоппнера, Томаса Мура, лорда Киннэрда, его брата, г. Джоя и г. Гобгоуза, я не помню, чтобы я сказалъ хоть одно слово съ какимъ-нибудь англичаниномъ съ техъ поръ, какъ я покинулъ ихъ страну; притомъ почти все названныя лица были знакомы со мною ранее. Съ другими, - а Богу известно, сколько сотенъ было такихъ, которые ходили ко мне съ письмами или съ визитами, - я отказывался отъ всякихъ сношенiй и буду радъ и счастливъ, если это чувство окажется взаимнымъ.