| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1823 |
| Категория: | Поэма |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Дон-Жуан. Песнь третья
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ.
I.
О Муза! и такъ далее... Съ Жуаномъ
Разстались мы, уснувшимъ на груди
Гайдэ. Любовь сродняетъ насъ съ обманомъ
И много мукъ готовитъ впереди;
Съ ней надо дань платить сердечнымъ ранамъ;
Безъ горестныхъ тревогъ любви не жди!
Она, губя и молодость и грезы,
Кровь сердца превращаетъ часто въ слезы.
II.
Любовь! твои обманчивы мечты!
Зачемъ въ гирлянды чуднаго убора
Унылый кипарисъ вплетаешь ты,
Одни лишь вздохи, вместо разговора,
Пуская въ ходъ? Душистые цветы,
Приколотые къ платью, вянутъ скоро.
Такъ пылъ любви врывается къ намъ въ грудь,
Чтобъ въ ней затемъ безследно потонуть.
Лишь тотъ пленяетъ женщину сначала,
Кто въ ней любовь впервые пробудилъ;
Затемъ, когда любовь привычкой стала,
Ей нравится лишь страсти жгучiй пылъ;
Она ужъ не стесняется ни мало;
Сначала ей одинъ любовникъ милъ,
Потомъ не счесть ея любовныхъ шашенъ:
Ей длинный рядъ любовниковъ не страшенъ!
IV.
Кого винить за горестный исходъ?
Ответить не могу я, но не скрою,
Что женщина, любви вкусивши плодъ,
Когда не суждено ей стать ханжею,
Прямымъ путемъ ужъ больше не пойдетъ.
Она сначала дышитъ лишь одною
Любовью, но, съ дороги сбившись разъ,
Не мало натворитъ затемъ проказъ.
V.
Вотъ грустный фактъ, что служитъ вернымъ знакомъ
Не въ состояньи страсть ужиться съ бракомъ,
Хоть онъ идти бы долженъ рядомъ съ ней;
Безнравственность весь мiръ одела мракомъ!
Любовь, какъ только съ нею Гименей,
Теряетъ вкусъ, лишаясь аромата:
Такъ кислый уксусъ былъ виномъ когда-то.
VI.
Противоречье явное царитъ
Межъ чувствами, что мы питаемъ къ милой
До брака и потомъ. Меняя видъ,
Любовь насъ не волнуетъ съ прежней силой;
И вотъ - обманъ сердечный намъ грозитъ!
Такъ страсть сулитъ влюбленному успехъ,
А проявляясь въ муже, будитъ смехъ.
VII.
Нельзя же вечно нежничать съ женою;
То мужу прiедается подчасъ.
Хоть тяжело съ случайностью такою
Встречаться намъ - мечтою вдохновясь,
Межъ темъ лишь смерть освобождаетъ насъ
Отъ брачныхъ узъ. Легко ль терять супругу
И въ трауръ облекать по ней прислугу?
VIII.
Порывовъ страсти чуждъ семейный бытъ.
Поэтъ, любовь описывая ярко,
О радостяхъ супружества молчитъ.
Кого жъ интересуетъ, если жарко
Жену целуетъ мужъ и ей даритъ
Весь пылъ своей любви? Ужель Петрарка
Сонетовъ рядъ Лауре бъ посвятилъ,
Когда бы онъ ея супругомъ былъ?
IX.
Въ трагедiяхъ героевъ ждетъ могила;
Въ комедiяхъ ихъ цепи брака ждутъ;
Но продолженье авторамъ не мило,--
Они на томъ оканчиваютъ трудъ
И, чувствуя, что изменяетъ сила,
Во власть поповъ героевъ отдаютъ;
Они молчатъ о смерти и о браке.
X.
Геенну, рай и прелесть брачныхъ узъ
Лишь двое - Дантъ и Мильтонъ - воспевали;
Но имъ самимъ супружескiй союзъ
Пошелъ не впрокъ: не мало бедъ узнали
Они, къ нему свой проявивши вкусъ.
Поэтому наврядъ ли съ женъ писали
Они портреты героинь своихъ.
За это упрекать возможно ль ихъ?
XI.
Иные видятъ въ Беатриче Данта
Эмблему богословья. Этотъ вздоръ,
По моему, лишь вымыселъ педанта,
Что далъ своей фантазiи просторъ.
О фикцiи, что силою таланта
Поддерживать нельзя - напрасенъ споръ.
Сказать ведь можно (речь идетъ о дичи!),
Что алгебры эмблема - Беатриче.
Читатель! за героевъ я своихъ
Передъ тобой ответствовать не стану;
Моя ль вина, что въ злополучный мигъ
Гайдэ въ объятья бросилась Жуану?
Когда ты возмущенъ безбрачьемъ ихъ,
Не возвращайся больше къ ихъ роману;
А то, пожалуй, грешная любовь
Моей четы - твою взволнуетъ кровь!
XIII.
Согласенъ я, греху она служила,
Но утопала въ счастьи. Съ каждымъ днемъ
Все делаясь смелей, Гайдэ забыла,
Что счеты свесть придется ей съ отцомъ.
(Лгобовныхъ чаръ неотразима сила,
Когда въ груди пылаетъ страсть огнемъ!)
Пока пиратъ гонялся за товаромъ,
Гайдэ минуты не теряла даромъ.
XIV.
Хоть для него не писанъ былъ законъ,
Его захваты (будь министромъ онъ)
Сошли бы, безъ сомненья, за налоги;
Но не былъ честолюбьемъ увлеченъ
Лихой пиратъ и не искалъ дороги
Къ отличiямъ. Какъ прокуроръ морей
Онъ хлопоталъ лишь о казне своей.
XV.
Задержанъ въ море былъ старикъ почтенный
Противными ветрами; грозный шквалъ
Лишилъ его притомъ добычи ценной
И наверстать убытокъ онъ желалъ.
Съ командою не церемонясь пленной,
Всехъ жертвъ своихъ онъ въ цепи заковалъ,
По нумерамъ ихъ разделивъ для сбыта.
(Такъ книга на главы всегда разбита).
XVI.
Онъ выгодно друзьямъ-майнотамъ сбылъ
Часть груза возле мыса Маталана;
Другую часть тунисскiй бей купилъ,--
Одинъ старикъ, негодный къ сбыту, былъ
При этомъ сброшенъ въ волны океана;
Кто выкупъ могъ платить - былъ подъ замкомъ;
Другихъ же сбылъ онъ въ Триполи гуртомъ.
XVII.
Не мало на левантскiе базары
Отправилъ онъ награбленныхъ вещей,
Но для себя лишь сохранилъ товары,
Что ценны дамамъ: пропасть мелочей,
Наряды, кружева, духи, гитары,
Гребенки, щетки, шпильки, рядъ*сластей...
Нежнейшiй изъ отцовъ, окончивъ сделки.
Везъ дочери въ подарокъ те безделки:
XVIII.
Мартышки, обезьяны были тутъ,
Два попугая, кошка и котята.
Корабль давалъ и террьеру прiютъ;
Британцу онъ принадлежалъ когда-то,
Что кончилъ дни въ Итаке. Бедный людъ,
Имъ наградилъ. Въ одинъ чуланъ зверей
Всехъ заперъ онъ, чтобъ ихъ сберечь верней.
XIX.
Его корабль сталъ требовать починки;
И потому походъ окончить свой
Решилъ пиратъ. Онъ крейсеровъ на рынки
Далекiе послалъ, а самъ домой
Повезъ свои гостинцы и новинки,
Спеша къ Гайдэ, что страсти роковой
Въ то время предавалась безразсудно;
Но вотъ и портъ: на якорь стало судно.
XX.
Лихой морякъ былъ высадиться радъ.
Где нетъ ни карантиновъ, ни таможенъ,
Что путника вопросами томятъ,
Тамъ высадки процессъ весьма не сложенъ.
Чинить корабль немедленно пиратъ
Велелъ; такой приказъ былъ неотложенъ,
И тотчасъ стали выгружать тюки,
XXI.
Пиратъ пошелъ знакомою дорогой.
Взойдя на холмъ, въ свой домъ, смутясь душой,
Онъ взоръ вперилъ. Всегда объятъ тревогой
Пришлецъ, что дальнiй путь кончаетъ свой.
Ведь переменъ могло случиться много
Въ отсутствiе его, прiйдя домой,
Найдетъ ли милыхъ онъ? И, полонъ муки,
Онъ вспоминаетъ тяжкiй мигъ разлуки.
XXII.
Супруга иль отца заботъ не счесть,
Когда домой онъ едетъ издалека;
Его понятенъ страхъ: семейства честь
Въ рукахъ жены иль дочери. (Глубоко
Я женщинъ чту, но имъ противна лесть,
И потому не вижу въ лести прока).
Обманывать жена порой не прочь
И можетъ убежать съ лакеемъ дочь.
XXIII.
Кто Пенелопу новую [найдетъ?
Иной супругъ, почтенный мавзолеемъ,
Явясь домой, со страхомъ узнаетъ,
Что лучшiй другъ его женой лелеемъ;
Семья же съ каждымъ годомъ все растетъ;
И Аргусъ самъ ему не лижетъ руки,
А только рветъ его пальто и брюки.
XXIV.
Бываетъ также жертвой холостякъ:
Найти онъ можетъ, что его невеста
Съ богатымъ старикомъ вступила въ бракъ.
Въ такой беде занять супруга место
Онъ можетъ пожелать, попавъ въ просакъ.
Коварныя измены безъ протеста
Порой не оставляютъ женихи,
И "Козни женъ" караютъ ихъ стихи.
XXV.
О вы! liaisons имеющiе въ свете,
Бичи мужей, послушайте меня:
Отлучекъ все же бойтесь, какъ огня;
Хорошаго не мало въ томъ совете:
Случается, что васъ въ теченье дня
(Хоть крепче узъ не существуетъ въ мiре),
XXVI.
Пиратъ Ламбро (такъ назывался онъ),
Увидя вновь знакомыя картины
И дымъ родной трубы, былъ восхищенъ.
И не былъ въ метафизике силенъ,
Но дочь свою любилъ и, полнъ кручины,
Онъ пролилъ бы не мало горькихъ слезъ,
Когда бъ ему разстаться съ ней пришлось.
Свой домъ онъ виделъ съ садомъ, полнымъ тени;
Вдали журчалъ знакомый ручеекъ;
И лай собакъ былъ слышенъ въ отдаленьи;
Гуляющихъ въ лесу онъ видеть могъ
Гордяся имъ, является Востокъ).
Какъ крылья мотылька, пленяя взоры>
Одеждъ пестрели яркiе узоры.
XXVIII.
Съ высокаго холма спустился шибко;
Не музыку небесъ услышалъ онъ -
О, нетъ! - вдали визжала только скрипка*
Старикъ былъ темъ глубоко потрясенъ;
Чу! громкiй хохотъ! Верить ли ушамъ?
И барабанъ и флейты слышны тамъ.
XXIX.
Пиратъ, чтобъ разсмотреть, какъ на досуге,
Кусты рукой раздвинулъ и въ испуге
Увиделъ, что, не двигаясь впередъ,
Какъ дервиши, его вертелись слуги,
Собравшись въ оживленный хороводъ.
Къ которымъ такъ привержены левантцы.
XXX.
Тамъ дальше во главе подругъ своихъ
Платкомъ гречанка юная махала;
Въ сплетенiи своемъ, напоминала;
На плечи ниспадали косы ихъ.
Такихъ красивыхъ девъ на свете мало.
Одна поетъ; ей вторитъ хоръ подругъ,
XXXI.
За трапезой часть созваннаго люда
Сидела, ноги подъ себя поджавъ;
Вино лилось рекой; мясныя блюда
Шербетъ въ себя вмещала съ льдомъ посуда;
Какихъ тамъ только не было приправъ!
Дессертъ же красовался въ кущахъ сада:
Гранаты, сливы, гроздья винограда.
Съ бараномъ белымъ рой детей игралъ,
Его рога цветами украшая;
Ихъ шумный смехъ его не устрашалъ;
Изъ рукъ малютокъ пищу принимая,
Рога, какъ будто ихъ бодать желая;
Почтенный патрiархъ былъ детямъ радъ
И, попугавъ ихъ, отступилъ назадъ.
XXXIII.
Движенiй грацiозность, блескъ очей,
Румянецъ, сходный съ пурпуромъ гранаты,
Пленяли око прелестью своей,
Дни юности невинностью богаты.
Философъ скрыть своей тоски не можетъ:
Ведь время и на нихъ печать наложитъ.
XXXIV.
Тамъ занималъ усердно карликъ-шутъ
Разсказывалъ о силе вражьихъ путъ,
О кладахъ, чародеями зарытыхъ,
О скалахъ, где волшебники живутъ,
О тайнахъ чаръ и ведьмахъ знаменитыхъ,
(Такой легенде верить я готовъ).
XXXV.
На острове царило оживленье;
Душе и телу сладко было тамъ;
Забавы всевозможныя - гостямъ
Сулили и восторгъ, и упоенье.
Сердился лишь пиратъ, своимъ очамъ
Довериться боясь. Онъ былъ скупенекъ,
XXXVI.
Ничтоженъ человекъ! Какъ много бедъ
Ему грозятъ въ теченье жизни краткой!
Ему весь векъ отъ мукъ спасенья нетъ,
Съ сиреной схожъ его волшебный светъ:
Чтобъ гибель несть, поетъ сирена сладко.
Пиратъ смутить всехъ видомъ могъ своимъ,--
Такъ пламя тушатъ войлокомъ сырымъ.
Онъ словъ своихъ не тратилъ попустому:
Желая удивить прiездомъ дочь,
Нарочно онъ тайкомъ подкрался къ дому.
(Всегда онъ отъ сюрпризовъ былъ не прочь,
Его сюрпризъ). Ему сдержать не въ мочь
Волненья было. Съ думою тяжелой
Следилъ онъ за компанiей веселой.
XXXVIII.
О гибели его. (Какъ люди лживы,
Въ особенности греки!) Разве мретъ
Злодей, что дышитъ кровью и наживой!
По немъ носили трауръ, но чередъ
Гайдэ отерла слезы и дела
По своему въ порядокъ привела.
XXXIX.
Вотъ пиршества роскошнаго причина,
Веселью предаваяся, и вина
Струею искрометною лились.
Ужъ о пирате не было помина;
Служители и те перепились,
Не отняла у страсти ни минуты.
XL.
Не думайте, однакожъ, что, попавъ
На этотъ пиръ, вспылилъ старикъ суровый,
Что въ ходъ пустилъ онъ пытки и оковы,
Кровавою расправой теша нравъ,
И бросился впередъ, разить готовый,
Доказывая лютостью своей,
XLI.
О, нетъ - ничуть! Преследуя упрямо
Свой планъ, пиратъ умелъ владеть собой;
Тягаться съ нимъ ни дипломатъ, ни дама
Онъ никогда не мчался къ цели прямо.
Какъ жаль, что увлекалъ его разбой:
Въ гостиныя являясь джентельмэномъ,
Онъ общества полезнымъ былъ бы членомъ.
Онъ подошелъ къ одной изъ группъ кутилъ
И грека, что сиделъ къ нему спиною,
Съ улыбкою зловещею спросилъ
(Коснувшись до плеча его рукою),
Но грекъ былъ пьянъ и не владелъ собою;
Онъ, не узнавъ того, кто речь держалъ,
Виномъ наполнить только могъ бокалъ.
XLIII.
Ему напитокъ подалъ пьяный грекъ,
Пробормотавъ: "мне болтовня пустая
Не по нутру*, и разговоръ пресекъ.
- "У насъ теперь хозяйка молодая, -
- "Онъ умеръ - молвилъ третiй, - ну такъ что-же?
У насъ теперь, хозяинъ есть моложе*.
XLIV.
Кутилы те здесь были въ первый разъ
Его сверкнулъ, и буря поднялясь
Въ его душе, но, наложивъ оковы
На гневъ и равнодушнымъ притворясь,
Онъ ихъ спросилъ съ улыбкой: - "Кто же новый
Изъ девы въ даму превратилъ Гайдэ?"
XLV.
- "Откуда онъ и кто?~не знаю; мне то,--
Ответилъ пьяный гость, - не все ль равно?
Обедъ хорошъ; рекой течетъ вино;
О чемъ тужить? Но если ты ответа
Другого ждешь, тогда ужъ заодно
Къ соседу обратись: въ разсказахъ точенъ,
".
XLVI.
Пиратъ такъ много такта проявилъ,
Такъ сдержанности много к терпенья,
Что онъ француза бъ даже удивилъ.
Въ учтивости!) Хоть гневъ его душилъ,
Хоть грудь его рвалася отъ мученья -
Онъ молча снесъ насмешки слугъ своихъ,
А ведь его жъ добромъ кормили ихъ!
Кого не удивитъ, что въ состояньи
Порывы гнева сдерживать и тотъ,
Кто властвовать привыкъ; чьи приказанья
Законы; кто пустить и пытки въ ходъ,
Кто чуду объясненiе найдетъ?
Но человекъ, который такъ спокоенъ
И твердъ душой, какъ Гвельфъ, венца достоинъ.
XLVIII.
Но въ случаяхъ серьезныхъ съ гневнымъ нравомъ
Умелъ справляться бешеный корсаръ
И, сходный съ притаившимся удавомъ,
Безмолвно наносилъ врагу ударъ.
Готовясь. Разомъ онъ кончалъ съ врагомъ,
Въ ударе не нуждаяся второмъ.
XLIX.
Разспросы онъ дальнейшiе оставилъ
Тропинкой потаенной путь направилъ.
Никемъ въ пути не узнанъ былъ пиратъ,
Любя Гайдэ, не знаю, если ставилъ
Онъ ей въ вину поступковъ странныхъ рядъ,
Что праздникъ трауръ заменялъ собою!
L.
Когда бъ прервали мертвыхъ вечный сонъ
(Храни насъ Богъ отъ этого явленья!)
Нашедшихъ отъ тревогъ успокоенье,--
Такой бы поднялся и плачъ, и стонъ,
Какихъ не виделъ светъ! Ихъ воскресенье
Не меньше слезъ бы вызвало, чемъ день,
LI.
Онъ въ домъ вошелъ, но въ домъ ему постылый;
Чужимъ ему казалося все тамъ;
Отрадней слышать смерти зовъ унылый,
Увидеть свой очагъ, что сталъ могилой,
Сказать "прости!" надеждамъ и мечтамъ
Возможно ли безъ трепета и боли?
Бобыль спасенъ отъ этой горькой доли.
Онъ этотъ домъ своимъ считать не могъ:
Где любятъ насъ - лишь тамъ очагъ родимый.
Не встреченный никемъ, онъ свой порогъ
Переступилъ и, горестью томимый,
Здесь прежде возле дочери любимой,
Любуясь ей, онъ воскресалъ душой
И после сечъ и бурь вкушалъ покой.
LIII.
Манерами прiятенъ, нравомъ лютъ,
Во всемъ умеренъ - елъ и пилъ онъ мало;
Въ несчастьи твердъ, любилъ борьбу и трудъ
И благородство въ немъ порой дышало.
Въ другой стране; но, проклиная долю
Раба, другимъ онъ сталъ сулить неволю.
LIV.
Такимъ онъ сталъ, страстямъ отдавшись въ пленъ,
Состарившись средь бурь и мрачныхъ сценъ;
Всегда къ борьбе стремясь нетерпеливо.
Не мало перенесъ онъ злыхъ изменъ
И тяжкихъ бедъ, идя кровавой нивой.
Въ противникахъ будилъ, являясь, страхъ.
LV.
Геройскiй духъ, что Грецiю прославилъ
Въ давно былые годы, въ немъ горелъ;
Въ Колхиду, имъ безсмертье давъ въ уделъ;
Но блескъ былой преданья лишь оставилъ.
Пиратъ же бредилъ славой громкихъ делъ
И мстилъ за униженiе отчизны,
LVI.
Изящества и мягкости печать
Клалъ на него роскошный климатъ юга;
Артистъ въ душе, онъ музыке внимать
Любилъ красу природы созерцать,
Въ ней видя и наставника, и друга;
Ея покой его душе былъ милъ:
Онъ охлаждалъ ея мятежный пылъ.
Но только страстью къ дочери согрета
Была душа пирата. Только дочь
Его смягчала сердце, волны света
Бросая въ душу, черную какъ ночь.
О, если бы оно умчалось прочь -
Онъ превратился бъ, ни во что не веря,
Въ циклопа разъяреннаго иль зверя.
LVIII.
Для пастуховъ ужасна и для стада;
Опасенъ океанъ для кораблей,
Когда близъ скалъ бушуетъ волнъ громада;
Но утихаетъ ярость ихъ скорей,
Объятiямъ ея; ей нетъ конца;
А съ чемъ сравнить немую скорбь отца!
LIX.
Какъ грустно на детей терять влiянье!
Вместивъ въ себе все наши упованья;
Когда жъ во мраке гаснутъ наши дни,
Насъ покидаютъ милыя созданья;
Но все жъ мы остаемся не одни,
Подагры, ревматизма иль катарра.
LX.
Все жъ жизнь въ семье отрадна (если въ ней
Не донимаютъ дети пискотнею);
(Коль отъ того не высохла). Толпою
Къ ней дети нежно льнутъ. (Вкругъ алтарей
Такъ ангелы теснятся). Мать съ семьею -
Какъ золотой средь мелочи блеститъ,--
LXI.
Алелъ закатъ, когда трясясь отъ злости,
Пиратъ вошелъ въ свой опустелый домъ;
Въ то время пировали сладко гости;
Украшеннымъ резьбой изъ ценной кости;
Рабы сновали съ блюдами кругомъ;
Роскошный столъ посуда украшала
Изъ перламутра, золота, коралла.
На пире красовалось до ста блюдъ:
Съ фисташками ягненокъ, супъ шафранный,
Рядъ редкихъ рыбъ, что сибариты чтутъ;
Напитки подавались безпрестанно
Являлись и шербетъ благоуханный,
И соки фруктъ. (Для вкуса тамъ всегда
Чрезъ корку выжимаютъ сокъ плода).
LXIII.
Десертъ всю роскошь края проявилъ;
Душистый мокка, въ чашкахъ изъ Китая,
Дымясь, благоуханье сладко лилъ.
(Вкругъ чашекъ филиграна золотая
Съ шафраномъ сваренъ, съ мускусомъ, съ гвоздикой...
По моему, такъ портить кофе дико!
LXIV.
Окаймлены бордюромъ дорогимъ,
Шелками были вышиты по нимъ
Цветы различныхъ видовъ и названiй,
А на бордюрахъ шелкомъ голубымъ
По фону золотому - рядъ воззванiй,
Персидскихъ моралистовъ и певцовъ.
LXV.
Те надписи - особенность Востока.
Оне должны доказывать гостямъ
Въ Мемфисе прибегали къ черепамъ,
Чтобъ украшать пиры; такъ гласъ пророка
Встревожилъ Вальтасара; только намъ
Не идутъ въ прокъ советы моралистовъ,--
LXVI.
Красавица въ чахотке, человекъ
Съ талантомъ, ставшiй пьяницей, кутила,
Который въ ханжестве кончаетъ векъ
Ударъ, что альдермэна дни пресекъ,--
Все это намъ доказываетъ съ силой.
Что бденье, страсть къ вину и рядъ проказъ
Не менее обжорства губятъ насъ.
Жуанъ съ Гайдэ сидели на диване,
Что занималъ три части залы той.
Подъ ихъ ногами былъ изъ ценной ткани
Коверъ пунцовый съ синею каймой.
Среди софы. Искусною рукой
Онъ на подушке вышитъ былъ красивой.
Ей даже тронъ украсить бы могли вы.
LXVIII.
Являлись средь роскошной обстановки;
Персидскiе ковры, что было жаль
Ногою мять; индiйскiя цыновки;
Тамъ были негры, карлики (та шваль,
И униженье). серны и коты.
Тамъ былъ базаръ иль рынокъ суеты.
LXIX.
Повсюду зеркала пленяли взоры;
Пестрели многодельные узоры
Изъ перламутра, кости и другихъ
Богатыхъ матерьяловъ. Были горы
И винъ, и яствъ навалены на нихъ,
Когда бъ ни появился онъ въ столовой.
LXX.
Я опишу костюмъ Гайдэ одной:
Въ двухъ джеликахъ была пирата дочка,
Пунцовый съ золотою оторочкой,
Съ жемчужными запястьями; волной,
Подъ легкой полосатою сорочкой
Вздымалась грудь ея, а чудный станъ
LXXI.
Ей кисти рукъ прелестныхъ обвивали
Широкiе браслеты безъ замковъ;
Нуждаться въ нихъ они могли едва ли:
Былъ всемъ движеньямъ вторить. Не спадали
Те украшенья съ рукъ; о томъ нетъ словъ,
Что никогда нежнее кожи этой
Не видывали ценные браслеты,
Такiе жъ замечалися у ней
Браслеты на ногахъ. (То выражало
Достоинство и званье). Рядъ перстней
На пальцахъ красовался и сверкала
Прикалывалъ къ одежде покрывало
Аграфъ жемчужный, моря ценный даръ.
Оранжевый былъ цветъ ея шальваръ.
LXXIII.
До пятъ катилась яркою волной
Ея коса; будь ей дана свобода,
Она все тело девы молодой
Прикрыла бы; ища себе прохода,
И развевались словно опахало,
Когда дыханье ветра ихъ ласкало.
LXXIV.
Предъ нею молкла ложь и клевета;
Лила и жизнь, и светъ, сама чиста,
Какъ до паденья юная Психея.
Ей всякая порочная мечта
Была чужда. Предъ ней благоговея,
Но идола никто не виделъ въ ней.
LXXV.
У ней чернее ночи были брови,
Подъ слоемъ угля. (Краска въ крае томъ -
Для красоты). Глаза жъ Гайдэ огнемъ
Горели безъ того. Ногтямъ цветъ крови
Давала генна, портя ихъ притомъ:
Такъ розовъ былъ ея красивый ноготь,
LXXVI.
Чтобъ выступила кожи белизна,
Не мало надо класть на ногти генны;
Гайдэ въ томъ не нуждалася: она
Снеговъ вершинъ могла. Виденьемъ сна
Казался ликъ ея благословенный.
Шекспиръ сказалъ: безсмысленно белить
Лилею иль червонецъ золотить!
Такъ былъ прозраченъ плащъ Жуана белый,
Что блескъ камней сквозь складки проходилъ;
Они подъ нимъ сверкали то-и-дело;
Такъ сквозь туманъ мерцаетъ лучъ светилъ.
Среди его чалмы; къ ней также былъ
Прицепленъ рогъ луны; на темной ткани
Жегъ очи блескъ его алмазной грани.
LXXVIII.
Смешили карлы, негры, лицедеи;
Тутъ былъ поэтъ, прославленный молвой,
Что въ деньги обращалъ свои идеи;
Онъ, по заказу, то сатирой злой
И былъ изъ техъ, какъ говоритъ псаломъ,
Что тужатъ о мамоне лишь своемъ.
LXXIX.
Онъ, вопреки обычаю, сурово
Чтя выгоду свою, лишь то, что ново;
Онъ даромъ и строки бъ не написалъ;
Поэтъ въ былые дни громилъ оковы;
Теперь же, округляя капиталъ,
Какъ Соути или Крашо чистъ душою.
LXXX.
Съ магнитной стрелкой схожъ, онъ безъ труда
Менялъ свой путь, не мало бедъ изведавъ;
Была поэта. Горькаго отведавъ,
Лишь къ сладкому онъ льнулъ: острилъ всегда
(За исключеньемъ дней дурныхъ обедовъ)
И съ жаромъ лгалъ, играя роль льстеца.
LXXXI.
Онъ былъ,уменъ, а пыль въ глаза бросая,
Всегда умеетъ умный ренегатъ
Просунуться впередъ; преградъ не зная
Встречать хвалу. (И не плутамъ такая
Присуща страсть!) Но оглянусь назадъ;
Описывалъ влюбленныхъ я забавы
И дальнихъ местъ обычаи и нравы.
Поэтъ при всей вертлявости своей
Въ компанiи веселой былъ прiятенъ,*
Пленяя остроумiемъ людей;
Хотя на немъ не мало было пятенъ,
Порою смыслъ былъ вовсе непонятенъ;
Но тотъ, кого молва превознесла,
Не знаетъ самъ, за что ему хвала.
LXXXIII.
Предъ властью онъ склонялъ теперь главу;
А прежде былъ свободы лучшимъ другомъ,
Но заглушать старался ту молву,
Оглядывая прошлое съ испугомъ.
Онъ ложь откинулъ прочь и, льстя народу,
Попрежнему сталъ воспевать свободу.
LXXX1V.
Ему пришлось не мало изучить
Онъ всякому былъ мастеръ угодить;
Всегда, везде онъ правилу былъ веренъ,
"Что въ Риме надо римляниномъ быть".
Для барда не былъ трудъ такой потерянъ,--
Такихъ же правилъ тутъ держался онъ.
LXXXV.
Благодаря натуре даровитой,
Искусная велася имъ игра:
"God save the king!" онъ сталъ бы петь у бритта,
Прiехавъ же къ французу: "Ça ira!"
Ища товару выгоднаго сбыта,
Онъ то хвалилъ сегодня, что вчера
Громилъ нещадно. Пелъ же Пиндаръ скачки:
LXXXVI.
Во Францiи, веселымъ удальцомъ,
Онъ воспевалъ бы въ песенкахъ свободу;
У насъ онъ накропалъ бы толстый томъ
У немцевъ бралъ бы Гете образцомъ;
Въ Испанiи онъ сочинилъ бы оду;
Въ Италiи его пленялъ бы Дантъ,
А здесь онъ такъ свой проявлялъ талантъ:
Приветъ островамъ той священной земли,
Где Сафо любила; где сладко ей пелось;
Где, светъ удивляя, искусства цвели;
Где Фебъ родился и воздвигнулся Делосъ!
Но, въ мракъ погрузившись, все прочее спитъ.
2.
Теосская муза и песни слепца
Хiосскаго стали для мiра усладой;
И лютня героя забыты Элладой;
Те дивныя песни звучатъ для другихъ;
Моя лишь отчизна не ведаетъ ихъ!
3.
А онъ созерцаетъ лазурныя воды.
Не разъ здесь стоялъ я, мечтой упоенъ,
Что Грецiя снова добьется свободы:
Я, персовъ гроба попирая ногой,
4.
Когда-то владыка далекой земли
Сиделъ на вершине скалы Саламинской;
Съ нея созерцалъ онъ свои корабли,
Зарею свои корабли онъ считалъ,--
Съ лучами заката и следъ ихъ пропалъ!
5.
Что сталося съ ними? Что сталось съ тобой,
Отважныхъ героевъ,стремившихся въ бой...
Герои отчизны, откликнитесь: где вы?
Ужель неумелой рукою дерзну
Божественной лиры я тронуть струну?
Отрадно и то, что средь звона оковъ
Не въ силахъ мириться я съ рабскою долей.
Мне больно и стыдно глядеть на рабовъ;
Геройскаго духа не видно въ нихъ боле;
О Грецiи плача, за грековъ красней!
7.
Но краска стыда, но слеза или вздохъ
Помогутъ ли? Предки борьбою кровавой
Верни намъ спартанцевъ, увенчанныхъ славой,
И, полны надеждъ, вдохновенья и силъ,
Сроднимся мы съ громомъ другихъ Фермопилъ!
8.
Ответствуютъ только исчадья могилы;
Ихъ голосъ реветъ, какъ вдали водопадъ:
"Пускай хоть одинъ съ пробудившейся силой
Возстанетъ - и все мы на помощь придемъ!"
9.
Къ другимъ обратиться я долженъ струнамъ.
Наполните кубокъ самосскою влагой!
Оставимъ сраженья турецкимъ ордамъ;
О, Боже! весь край отозваться готовъ
На этотъ безславный вакхическiй зовъ!
10.
Хоть танцы пиррiйскiе сладостны вамъ,
Пустое занятье отрадно рабамъ,
А лучшее ими позорно забыто.
Вамъ некогда Кадмъ письмена подарилъ...
Ужель для рабовъ онъ трудился и жилъ?
Наполните кубки самосскимъ виномъ!
Оно вамъ заменитъ свободы утрату;
Оно воспевалось теосскимъ певцомъ,
Который тирану служилъ Поликрату;
Но срама не ведалъ: тираномъ былъ грекъ.
12.
Тиранъ Херсонеса, герой Мильтiадъ,
Былъ другомъ храбрейшимъ и лучшимъ свободы;
Къ героямъ навстречу несутся народы!
Пускай заковалъ бы онъ въ цепи людей -
Такихъ не срываютъ народы цепей!
13.
На Паргскомъ прибрежье, на скалахъ Сулiйскихъ
Не вымерли люди, что борются съ зломъ;
Ихъ матери - жены героевъ дорiйскихъ;
Въ нихъ льется священная кровь Гераклидъ:
14.
Надежды на галла васъ греютъ лучи;
Но онъ обнажитъ ли продажную шпагу?
Надейтеся только на ваши мечи;
Латинскiя плутни и мощь мусульманъ
Откроютъ вамъ тайны мучительныхъ ранъ.
15.
Самосскую влагу мне въ кубокъ налей!
Любуюсь я блескомъ ихъ черныхъ очей
И грацiей дивной ихъ гордой осанки;
Увы! - неутешно я плакать готовъ
При мысли, что вскормятъ оне лишь рабовъ.
Меня отведите къ Сулiйскимъ скаламъ!
Тамъ, глядя на волны, я выплачу горе
И съ песнью, какъ лебедь, скончаюся тамъ,--
Свидетелемъ будетъ лишь бурное море!
Разбейте мой кубокъ съ самосскимъ виномъ!
LXXXVII.
Такъ долженъ петь, патрiотизмомъ греемъ,
Въ эпоху скорби греческiй поэтъ;
Въ его стихахъ все жъв иденъ чувства следъ,
А доли чувства жизнь даетъ идеямъ,
Волненiемъ охватывая светъ.
Какъ лгутъ певцы: они какой угодно
LXXXVIII.
Но въ слове - мощь, когда его изрекъ
Великiй мужъ. Чернила - мысли семя,
Звено, что сочетаетъ съ векомъ векъ
Какъ жалокъ и ничтоженъ человекъ:
Его дела, гробницу губитъ время,
А писанная генiемъ строка
Переживаетъ царства и века.
Когда жъ истлеетъ онъ въ своей гробнице,
Да и она безвестно пропадетъ,
Когда въ хронологической таблице
Оставитъ только следъ его народъ,
Иль надпись, что случайно мiръ найдетъ,
Былое воскрешаютъ, и предъ мiромъ
Забытый генiй вновь блеститъ кумиромъ.
ХС.
Она мечта, шумъ ветра, плескъ прибоя,
Ее плодитъ историкъ, что речистъ,
Совсемъ не подвигъ доблестный героя.
Такъ мистеръ Гоэль обезсмертилъ вистъ,
Почти совсемъ забытъ ужъ Мальбро былъ,
Но Коксъ его сказаньемъ воскресилъ.
ХСІ.
Хоть Мильтона стихи тяжеловаты,
Почтенный мужъ, познаньями богатый,
Былъ независимъ, верилъ въ идеалъ
И не терпелъ ни козней, ни разврата;
Но Джонсонъ жизнь его намъ описалъ,
И что его покинула супруга.
ХСІІ.
Такимъ путемъ узналъ не мало мiръ
Курьезныхъ фактовъ: Цезаря и Тита
Что славный Бэконъ взятки бралъ открыто,
Что Бернсъ кутилъ, любя веселый пиръ.
Все это, можетъ быть, путемъ добыто
Изследованiй точныхъ, но по мне
XCIII.
Не все же моралисты съ Соути сходны,
Что Пантизократiю
Какъ Вордсворту, не всемъ измены сродны
(На жалованьи прежнiй либералъ!),
Не все кадятъ двору въ газете модной,
Какъ Кольриджъ, что клевретомъ знати сталъ
Въ эпоху свадьбъ ихъ съ батскими швеями).
ХСІѴ.
Ботани-бей моральный имъ создать
Теперь легко: ихъ имена позорны;
Сказанiе объ ихъ измене черной.
Ахъ, кстати! Вордсвортъ томъ пустилъ въ печать;
Такой поэмы жалкой и снотворной
Доселе не видалъ я: что за слогъ!
ХСѴ.
Темна его поэма и убога;
Наврядъ ли онъ читателей найдетъ.
Такъ некогда сектантовъ было много,
И ждали отъ нея рожденья бога;
Но отшатнулся отъ нея народъ:
Не божество сроднилось съ старой девой,
Лишь водяная ей вздымала чрево!
ѴІ.
Покаюсь въ томъ: мне болтовня мила;
И здесь, и тамъ моя мечта порхаетъ,
Въ поэме отступленьямъ нетъ числа
И муза о герояхъ забываетъ.
До сессiи грядущей отлагаетъ
Король? Не такъ ли, музою согретъ,
За мыслью Арiосто гнался вследъ?
ХСѴІІ.
Longueurs (такъ у французовъ говорятъ).
Но вещь сама - обычное явленье;
Примеръ: созданiй Соути длинный рядъ.
longueurs стихотворенья,
Читатель, вероятно, имъ не радъ,
Но доказательствъ пропасть мы имеемъ,
XCVIII.
"Гомеръ", - гласитъ Горацiй, - "спалъ порой".
Но Вордсвортъ бдитъ и съ музою своею
Насъ водитъ вкругъ озеръ. Его герой
Сначала онъ пленяется "ладьей";
Не по морю, по воздуху онъ съ нею
Желаетъ плыть; затемъ беретъ онъ чолнъ
Слюна жъ поэта роль играетъ волнъ.
Когда его гнететъ желанья бремя
Свершить, паря, по воздуху полетъ,
А слабъ его Пегасъ, что жъ онъ на время
Дракона у Медеи не займетъ?
(А онъ плохой седокъ!), погибель ждетъ.
Такъ что жъ, любя небесныя дороги,
Въ воздушный шаръ не сядетъ бардъ убогiй?
С.
(Поэзiи и смысла Джэки Кэды)
Срываютъ съ васъ лавровые венцы,
Свои пустыя празднуя победы;
Поэзiи великiе отцы!
Легко ль переносить? Архитофель,
Съ дороги прочь!.. У васъ есть Питеръ Бэль!
CI.
Но далее. Оконченъ пиръ богатый;
Умолкъ поэтъ; молчаньемъ все объято;
Не тешитъ слухъ арабскихъ сказокъ рой;
Влюбленные одни; лучомъ заката
Любуются они въ тиши ночной...
Твой часъ волшебный; онъ тебя достоинъ!
CII.
Благословенъ тотъ часъ, когда заря
Бросаетъ, угасая, лучъ прощальный
Вечернiй звонъ на колокольне дальней;
Когда звучитъ въ стенахъ монастыря
Молитвенныхъ напевовъ гласъ печальный
И въ розовомъ сiянiи небесъ -
CIII.
Ave Maria! светлый часъ моленья!
Ave Maria! сладкiй часъ любви!
Пролей на насъ свое благословенье
Я созерцаю, полный умиленья,
Твой ликъ, глаза склоненные Твои!
Ужель немой картине жизнь я придалъ?
Нетъ! предо мной действительность - не идолъ.
Ѵ.
Безбожникъ я - вотъ грозный приговоръ
Ханжей, что на меня взираютъ строго;
Но имъ со мною выдержать ли споръ?
Прямее къ небесамъ моя дорога;
Светила, море, твердь - созданья Бога,
Что человека наделилъ душой
И душу ту опять сольетъ съ Собой.
СѴ.
Лишь средь зеленыхъ пиннъ я созерцалъ
Въ окрестностяхъ пленительныхъ Равенны,
Где некогда шумелъ Адрiйскiй валъ
И вечною угрозой для вселенной
Мне милъ тотъ лесъ, всегда листвой одетый,
Боккаччiо и Драйденомъ воспетый.
СѴІ.
Безмолвныхъ рощъ былъ тихъ и сладокъ сонъ;
Мой конь храпелъ, да колокола звонъ,
Сквозь листья доносясь, будилъ молчанье.
Во тьме ко мне неслись со всехъ сторонъ
Моей мечты игривыя созданья:
И светлая толпа воздушныхъ фей.
CVII.
О, Гесперъ! сколько ты несешь отрады!
Усталымъ - отдыхъ; темъ, что есть хотятъ,
Прiютъ гнезда; воловъ ведешь назадъ
Въ покойный хлевъ; все то, чему мы рады,
Чемъ нашъ очагъ и светелъ, и богатъ,
Приносишь ты. Всехъ теша, безъ изъятья,
CVIII.
Въ тотъ светлый часъ, душою умиленъ,
Пловецъ клянетъ тяжелый гнетъ разлуки
И вспоминаетъ милыхъ сердцу онъ;
Усталый путникъ, слыша дальнiй звонъ,--
О дне, что гаснетъ, плачутъ эти звуки.
Мне кажется, что кто бъ ни кончилъ путь,
А ужъ о немъ льетъ слезы кто-нибудь.
Когда Неронъ погибъ по воле рока,
И, чествуя свободу, ликовалъ
Спасенный Римъ; когда среди потока
Проклятiй и хуленiй Цезарь палъ,
Цветами склепъ злодея осыпалъ.
Быть можетъ, проявилося на троне
Къ кому-нибудь участье и въ Нероне.
СХ.
И я побрелъ окольною дорожкой;
Имеютъ ли съ Нерономъ что-нибудь
Мои герои общаго! Немножко
Я утомленъ; пора и отдохнуть;
"деревянной ложкой"
Поэзiи? (Такъ въ Кэмбридже зовутъ
Студентовъ, что не очень ценятъ трудъ).
СХІ.
Эпично, но не въ меру отступленье;
Я перервать хочу. Нововведенья
Никто бы не заметилъ, если бъ самъ
Не сделалъ я объ этомъ заявленья;
Все жъ радоваться нечему врагамъ:
Прямой законъ внимать его советамъ.
