Дон-Жуан.
Песнь вторая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Жуан. Песнь вторая (старая орфография)

ПЕСНЬ ВТОРАЯ.

                              И.

          О вы, всех стран известных педагоги!

          Учеников не забывайте сечьѵ

          Их кожи не жалея; будьте строги!

          Ведь боль от зла их может уберечь.

          О том, как Дон Жуан с прямой дороги

          Оригинально сбился, вел я речь;

          А лучшая из матерей не мало

          О воспитаньи сына хлопотала.

                              II.

          Будь в школу, в третий иль четвертый класс

          Он помещен, - серьезные занятья

          Его бы удержали от проказ.

          Так было бы на севере; изъятье,

          Быть может, в этом случае как раз

          Испания; все ж не могу понять я,

          Как юноша-шалун в шестнадцать лет

          Мог натворить нежданно столько бед!

          Но головы ломать не надо много,

          Чтоб стало ясно все: Жуана мать

          Умом стремилась в даль, а педагога,

          Что был при нем, не грех ослом назвать;

          К тому ж красотка встретилась дорогой

          (Без этого скандалу б не бывать!);

          Помог и старый муж, с женой пригожей

          Не ладивший; помог и случай тоже.

                              IV.

          Что ж делать! Мир вкруг оси осужден

          Вращаться. С ним и мы всегда в движеньи;

          Среди забот проходит жизнь, как сон.

          Соображаясь с силою волненья,

          Мы паруса меняем; чтим закон;

          Нас мучит врач; святые наставленья

          Дает нам поп; любовь, вино, борьба,

          Порой успех - вот смертного судьба.

                              V.

          Жуан был послан в Кадикс. (Добрым словом

          В былые дни он центром был торговым,

          Покамест Перу не порвал оков.

          Красавиц целый рой живет под кровом

          Его жилищ. Не нахожу я слов,

          Чтоб о походке дам вам дать понятья -

          Подобье ей не в силах и прибрать я.

                              VI.

          Арабский конь, воздушная газель,

          Лесной олень... Какое изобилье

          Сравнений! Все ж не попадаю в цель.

          Упомяну ль о юбке и мантилье?

          Остановиться тут не лучше мне ль,

          Не то всю песнь, без всякого усилья,

          Им посвящу. О муза, перестань,

          Волнуясь, им платить хвалений дань!

                              VII.

          Могу ль не говорить я о вуали,

          Что донна белоснежною рукой

          Отбрасывает, взор острее стали

          Вы разве, истомяся. не страдали?

          Забыть нельзя край страсти огневой,

          Где из-под дымок, схожих с фацциоли,

          Глаза красавиц жгут сердца до боли.

                              VIII.

          Но вновь к рассказу! В Кадикс послан был

          Жуан, но мать ему велела строго

          Не оставаться в нем. Кто не грешил

          На суше, где соблазнов всяких много?

          Надеялась она, что сердца пыл

          Остудит в нем далекая дорога.

          На корабле, от шашней удален,

          Мог плавать, как в ковчеге Ноя, он.

                              IX.

          Напутствие прослушал мой повеса

          И, денег взяв, укладываться стал.

          Грустила, разставаясь с ним,Инесса

          (Он на четыре года уезжал).

          Без слез разлуки нет; но факт, что беса

          С инструкцией (что, впрочем, не прочел он)

          Жуан сел на корабль, унынья полон.

                              X.

          Инесса между тем, с сынком простясь,

          Устроила воскресные собранья,

          Чтоб отучать мальчишек от проказ;

          Им строгия давая назиданья,

          Она пребольно секла их не раз.

          Так удалось Жуана воспитанье,

          Что поколенье новое от зла

          Спасти - ей мысль блестящая пришла.

                              XI.

          Корабль понесся в даль. Вокруг бурливо

          Клубились волны; сильный ветер дул;

          На свете нет ужаснее залива;

          Его ревущих волн знаком мне гул.

          Чрез борт обдать вас пеной им не диво.

          Жуан с тоской на родину взглянул.

          Ему прощаться с нею было ново,

                              XII.

          Невольная тоска сжимает грудь,

          Когда родимый край скрывает лоно

          Безбрежных вод. В дни юности взглянуть

          На этот грустный вид нельзя без стона...

          Когда я уезжал в далекий путь,

          Мне помнится, что берег Альбиона

          Пятном казался белым. Прочих стран

          Цвет с моря синеватый, как туман.

                              XIII.

          Жуана грудь от мук рвалась на части;

          Скрипел корабль, что волны в даль несли;

          Свирепо ветер дул, трещали снасти;

          Как точка, Кадикс виден был вдали.

          Морской болезни хуже нет напасти;

          Чтоб с нею вы знакомства не свели,

          Рекомендую бифштекс, как лекарство:

          Он вас спасет от этого мытарства.

                              XIV.

          И в сердце Дон Жуана, мукой сжатом,

          Заныла скорбь. Тяжел разлуки гнет!

          Присуще это чувство и солдатам,

          Что в дальний снаряжаются поход;

          Как сердце чутко к горестным утратам!

          С местами нелюбимыми подчас

          Разлука опечаливает нас.

                              XV.

          А Дон Жуан и с матерью, и с милой

          Разстался (не с законною женой)!

          Поэтому понятно, что уныло

          Прощался он с родимою страной.

          Когда и те, что даже нам постылы,

          Нас заставляют слезы лить порой,

          О милых как не плакать! (Мы готовы

          Тужить о них, пока нет скорби новой).

                              XVI.

          У вавилонских рек, тоской томим,

          Рыдал еврей, скорбя о днях счастливых;

          Да муза-то моя не из слезливых!

          Все ж для забавы людям молодым

          Не дурно путешествовать. Снабдив их

          Инструкцией такой, в их чемодан,

          Надеюсь, попадет и мой роман.

                              XVII.

          Взволнованный Жуан стоял, сливая

          Соль жгучих слез страданья с солью вод...

          "Прелестное к прелестному!" Питая

          К цитатам страсть, пустил я эту в ход.

          Так королева говорит, рыдая,

          Когда на гроб Офелии кладет

          Цветы. Жуан, убитый горькой долей,

          Поклялся, что грешить не будет боле.

                              XVIII.

          "Прости, мой край родной! Быть может, мне

          Тебя не видеть вновь и безнадежно

          Скитальцем я в далекой стороне

          Умру, стремясь к тебе душой мятежной.

          Прости, о мать, и ты, мой ангел нежный!

          (Тут Джулии посланье, полн тоски,

          Он перечел, не пропустив строки).

                              XIX.

          Тебя ль забыть? твой раб я до могилы!

          Скорее испарится океан,

          Скорей земля, под гнетом вражьей силы,

          Преобразится в воду иль туман,

          Чем изгоню из сердца образ милый!

          Неизлечима боль сердечных ран!*

          (Тут качка началася и с испугом

          Он счеты стал сводить с морским недугом).

                              XX.

          "О Джулия! (припадок стал сильней)

          К тебе взываю каждую минуту!

          (Баттиста, Педро, эй, вина скорей!

          Немедленно свести меня в каюту!)

          О Джулия! ты страсть души моей!

          (Где ж Педро? Ну, достанется же плуту!)

          " (Припадок тошноты

          Тут разом все смутил его мечты).

                              XXI.

          Тот сердца гнет (скорее гнет желудка),

          Которому не может врач помочь,

          Он ощущал. Утрата, злая шутка,

          Измена, что порой черна как ночь,

          Его раждают. Силою разсудка

          Не отогнать такую тяжесть прочь!

          Жуан сильнее выразил бы горе,

          Не будь таким ужасным рвотным море.

                              XXII.

          Любовь, с капризами дружна;

          Легко мирясь с недугом благородным,

          Боится жаб и насморков она,

          К ним относясь с презрением холодным.

          Любовь слепа, а все же ей вредна

          Простуда глаз; в порыве сумасбродном

          Она укажет тоже вам порог,

          Когда, чихнув, прервете нежный вздох.

          Но злейшие враги её - не скрою -

          Желудка боль и рвота. Хмуря бровь,

          Она от них стремится вдаль, стрелою.

          При случае она прольет и кровь,

          Припарка же ей смерть несет с собою!

          Как видите, сильна-ж была любовь

          Жуана, если, корчась от недуга,

          Все помнил он оставленного друга.

                              XXIV.

          Понесся Дон-Жуан на корабле,

          Носившем имя Santa Trinitada,

          В Ливорно. (Этот порт всегда в числе

          Тех мест, что посетить туристу надо).

          Там, поселившись на чужой земле,

          Давно уж жил испанский дом Монкадо.

          К нему Жуан, с ним связанный родством,

          Отправлен был с приветом и письмом.

                              XXV.

          При Дон Жуане были три лакея

          Не мало языков, теперь слабея

          От тошноты, без языка лежал.

          Он к суше рвался мысленно, бледнея

          И проклиная каждый новый вал;

          Вода при этом, к ужасу Педрилло,

          К нему попав, постель его смочила.

                              XXVI.

          Его недаром мучила тоска:

          Еще подул сильнее ветер к ночи!

          (Не устрашает буря моряка,

          Тому ж, кто свыкся с сушею, нет мочи

          Волненья скрыть, когда она близка).

          Сгущалась тьма; от молний слепли очи;

          Матросам паруса убрать пришлось,

          Чтоб шквал, в порыве яром, мачт не снес.

                              XXVII.

          В час ночи шквал нагрянул рьян и гневен;

          Корабль он с треском на бок повалил;

          Ударясь в борт, разрушил ахтер-штевен,

          Вид корабля и так уж был плачевен,

          А тут и руль валами сорван был;

          К тому ж вода вливалась в трюм. Насосы

          С отчаяньем пустили в ход матросы.

                              XXVIII.

          Одни качали воду; суетясь,

          За борт другие лишний груз бросали;

          Вот, наконец, пробоина нашлась,

          Но от крушенья им спастись едва ли!

          Вода, как прежде, с ревом в трюм лилась...

          В пробоину совать товары стали,

          Ковры, рубашки, куртки, чтоб пресечь

          Потоп, - увы! не унималась течь.

                              XXIX.

          А все они трудились бы напрасно

          И все ж беда над ними бы стряслась,

          Когда б насосы, действуя прекрасно,

          Не выручали их. Они не раз

          Спасали моряков в момент опасный.

          Тонн пятьдесят воды - оплот безценный.

          Их производит мистер Мэнн почтенный.

                              XXX.

          К разсвету буря стала утихать.

          Хоть три еще работали насоса,--

          Явилася надежда течь прервать;

          Но предаваться радости пришлося

          Не долго. Буря, заревев опять,

          Порвала цепи пушек; началося

          Волненье и, зловещих полон сил,

          Корабль на бимсы ветер повалил.

                              XXXI.

          Корабль, разбитый бурей, без движенья

          Лежал. Лилась на палубу вода

          Из трюма. Вид унылый разрушенья

          Нельзя забыть. Тяжелая беда,

          Пожары, битвы, бури и крушенья

          Нам до могилы памятны всегда.

          Не любят ли пловцы и водолазы,

                              XXXII.

          Срубили и фор-стеньги, и бизань,

          Чтоб облегчить корабль, но он, уныло

          Накренясь и недвижен, как чурбан,

          Лежал средь волн. Ему беда грозила;

          И вот срубить бушприт приказ был дан,

          А также и фок-мачту. С страшной силой

          Тогда корабль, что облегчен был тем,

          Воспрянул вдруг, а уж тонул совсем!

                              XXXIII.

          Легко понять, что в этот час опасный

          Сердца пловцов щемили страх и боль;

          Мириться с перспективою ужасной -

          Быть поглощенным волнами - легко ль!

          Иные моряки, когда напрасны

          Надежды на спасенье, алкоголь

          И ром тянуть готовы, льнут и к грогу"

          Чтоб смело встретить дальнюю дорогу.

                              XXXIV.

          Дарят душе покой. Тут, с смертью в споре,

          Кто спирт тянул, кто распевал псалом,

          Кто грабил. Басом в этом грозном хоре

          Был океан, а ветер дискантом.

          Страх вылечил больных. Ревело море

          И вторило, вздымаясь к небесам,

          Проклятьям, воплям, стонам и мольбам.

                              XXXV.

          Без мятежа не обошлось бы дело,

          Когда бы, с пистолетами в руках,

          Жуан не спас вина. Оторопела

          Толпа, а лучше ль умирать в волнах,

          Чем от огня? Толпа хоть и шумела,

          Но удержал ее невольный страх;

          Пред тем, чтоб утонуть в пучине моря,

          Ей утонуть в вине хотелось с горя.

                              XXXVI.

          Народ ревел: "Дай грогу! Через час

          Мы все равно погибнем от крушенья!"

           "Пускай, - сказал Жуан, - меня и вас

          Ждет скоро смерть и не найти спасенья,

          Людьми умрем, не как скоты!" Отказ

          Его был строг и смолкли все в смущеньи;

          Умерил он и гувернера прыть,

          Дерзнувшого стакан вина просить.

                              XXXVII.

          Глубоко старикашка был взволнован,

          Молился, плакал, каялся в грехах,

          Божился, что исправиться готов он;

          От Саламанки, к ней душой прикован,

          Всю жизнь не отойдет он ни на шаг

          И в роли Санхо-Пансо с Дон Жуаном

          Не будет ездить вновь по разным странам.

          Надежды луч их снова озарил;

          К разсвету ветер стих; хоть прибывала

          По прежнему вода, корабль все плыл,

          Лишен снастей; вот солнце засияло...

          Все принялись, но течь одолевала;

          Кто был сильней, тот в ход пускал насос,

          А слабым паруса сшивать пришлось.

                              XXXIX.

          Что с этим течь как будто унялась;

          Надежды все же мало оставалось;

          Но хорошо прожить и лишний час:

          Когда же слишком поздно смерть являлась?

          Совсем не обязательно, поверьте,

          Попав в залив Лионский, рваться к смерти.

                              XL.

          Туда-то их корабль и загнан был

          Без мачты, без руля и без ветрил,

          А не до чинки было: как на горе,

          Без перерывов гневно ветер выл

          И, гибель им суля, ревело море;

          Он, правда, плыл, но с уткой не был схож.

                              XLI.

          Немного ветер стих, но так их судно

          Разбито было бурей, что на нем

          К тому ж судьба с другим опасным злом

          Им стала угрожать борьбою трудной:

          Запас воды все таял с каждым днем,

          О береге ж и не было помину;

                              XLII.

          Вода врывалась в трюм со всех сторон

          А все пловцы боролися с судьбою;

          Но вот разбитых помп раздался звон..

          По милости лишь волн держался он;

          А милость их имеет сходство с тою,

          Что проявлять привык из века в век

          В борьбе междоусобной человек.

          В то время к капитану плотник старый

          Приблизился и объявил, в слезах,

          Что не спастись от этого удара.

          Старик, что часто плавал на судах

          Тут слезы лил, но их плодил не страх:

          Бедняк имел семью. Какая мука

          Для гибнущого с милыми разлука!

                              XLIV.

          Смешалось все; здесь слышались моленья,

          Обеты там. (Когда уж кончен путь,

          Какая польза в них)? Ища спасенья,

          Иные стали ял к воде тянуть.

          Грехов просил, - но, и в смущеньи строг,

          Его отправил к чорту педагог.

                              XLV.

          Кто к койке льнул; кто, скрежеща зубами,

          Кто в даль глядел безумными очами;

          Иной наряд богатый надевал;

          Те, что бодрее были, над ладьями

          Трудились. Если не нагрянет шквал,

          Средь разъяренных волн несяся ходко.

                              XLVI.

          Грозила морякам еще беда:

          В то время, как они боролись с морем,

          Сравнится ль что нибудь с подобным горем!

          Ведь голод нас пугает и тогда,

          Когда мы безнадежно с смертью спорим;

          Две бочки сухарей и масла - вот

                              XLVII.

          Попытка в трюм сойти им удалася:

          Они достали хлеба, что подмок,

          С водою пресной бочку для баркаса,

          (Такого не могло б хватить запаса

          На завтрак даже им!) Среди тревог

          Про ром они, однако, не забыли:

          Его боченок целый прикатили.

          Две шлюпки раньше шквал еще разбил,

          На них нагрянув с силой небывалой;

          Баркас же не вполне надежен был:

          Ему весло, что юнга, ловкий малый,

          Роль паруса играло одеяло;

          К тому ж в баркас и ял могла попасть

          Команды небольшая только часть.

                              XLIX.

          Как занавес. За ним, казалось, скрыт

          Зловещий враг, что с злобою змеиной,

          От взоров прячась, жертву сторожит.

          Оделись мраком тяжкия картины

          Двенадцать дней объятьями своими

          Душил их ужас; смерть теперь пред ними.

                              L.

          Пытались сколотить из бревен плот;

          Всех разсмешила б, а теперь лишь тот

          Смеяться мог, кто пьян. Не понимая

          Опасности, как жалкий идиот,

          Хохочет пьяный, ужас нагоняя

          В тот миг пловцов спасти бы чудом мог!

                              LI.

          Боченки, доски, реи - все спустили,

          Что только может в крайности помочь;

          Надежду все ж они не гнали прочь;

          В часу девятом лодки отвалили;

          Лишь тусклым блеском звезд сияла ночь;

          Корабль, кормою вниз, нырнул и вскоре,

                              LII.

          Тогда от моря к небу возлетел

          Прощальный вопль; храбрец стоял безмолвный;

          Стонал лишь, трус; иной, что смерть хотел

          В пучину, проклиная свой удел;

          Зияющую пасть разверзли волны

          И в схватке с ними сгинул в бездне вод

          Корабль, как вождь, что с смертью смерть несет.

          Раздался общий вопль, пучине вторя,

          Он как удар пронесся громовой;

          Затем утихло все, лишь с ревом моря.

          Сливался урагана дикий вой,

          Еще кой-где во тьме звучал порой

          Унылый крик пловца, что с горькой долей,

          Лишившись сил, не мог бороться боле.

                              LIV.

          Успели в лодки. Буря не стихала

          И ветер дул. До берега добресть

          По прежнему надежды было мало.

          Хоть всех пловцов не трудно было счесть

          Для них в ладьях. Баркас в себе вмещал

          До тридцати пловцов, а девять - ял.

                              LV.

          Душ до двухсот разсталися с телами!

          В чистилище, преследуем чертями,

          Он жарится, пока под ним углей

          Поп не зальет усердными мольбами.

          А скоро ль о крушеньи до людей

          Не мало стоят, к раю путь трудненек.

                              LVI.

          Жуану удалося сесть в баркас;

          Он поместил туда же педагога

          (С Педрилло поменявшись ролью), строго

          Держал его. Старик, всего боясь,

          Лишь жалобно стонал, объят тревогой.

          Баттист, слуга Жуана, в океан

                              LVII.

          Насчет вина и Педро тех же правил

          Держался. Он в баркас не мог попасть

          И, утонув, вино водой разбавил.

          Его спасти кто б мысли не оставил,

          Когда пучина, разверзая пасть,

          Их всех втянуть в свои стремилась недра?

          Да и в ладье не поместился б Педро.

          Собачка, что Жуан с собою вез,

          Погибель чуя, лаяла и выла.

          (Природой дан собакам чуткий нос!)

          Разстаться с ней Жуану грустно было:

          Принадлежал. (В воспоминаньях сила!)

          И вот пред тем, чтобы спрыгнуть в ладью,

          В нее швырнул собачку он свою.

                              LIX.

          Другую ж сунул пестуну в карман;

          Педрилло, смятый горькою судьбою,

          Казалось, превратился в истукан

          От страха и унынья. Под грозою

          И веря, что поправить можно дело,

          От смерти спас и пса, и дядьку смело.

                              LX.

          Баркас бежал по гребням волн седых,

          Что паруса лишиться каждый миг

          Опасность им тяжелая грозила.

          Нещадно обливали волны их,

          Встречаяся с кормой, что леденило

          Средь бурных волн у них в глазах пропал.

                              LXI.

          Погибло девять душ с крушеньем яла;

          Баркас же продолжал нестися в даль;

          Прибитого к веслу, он мог едва ль

          Спастись. Хоть смерть, как прежде, угрожала

          Пловцам, им жертв крушенья стало жаль;

          Их также опечалил факт плачевный,

                              LXII.

          Над мрачной бездной огненным шаром

          Вставало солнце, бурю предвещая;

          Им оставалось думать лишь о том,

          По чарочке пловцам был роздан ром

          (Полунагих скитальцев буря злая

          Лишила сил); а хлеба, что подмок,

          Едва достался каждому кусок.

          Их было тридцать; так они столпились,

          Что пальцем шевельнуть никто не мог;

          Поочередно спать одни ложились

          На мокром дне ладьи; полны тревог,

          Их обдавало с головы до ног

          Водой. Как в лихорадке всех знобило;

          Им покрывалом небо только было.

                              LXIV.

          Известно, что и трудные больные

          Встают с одра, когда их с света сжить

          Не ищут - друг, супруга иль родные;

          От ножниц Парк спасает жизни нить

          Отчаянье - враг жизни; человек

          В его когтях кончает скоро век.

                              LXV.

          Живет всех дольше тот, кто обезпечен

          Необъясним, но он давно замечен;

          Так смертный рад пожить на счет чужой,

          Что делается тотчас долговечен;

          Жид-ростовщик - тому пример прямой:

          Но с ними, как всегда, трудна расплата!

                              LXVI.

          Хоть целый мир лишений, бед и зла

          В удел пловцам достался; хоть покоя

          Утес боится ль волн, меж ними стоя?

          Всех мореходов доля тяжела;

          Припомните судьбу ковчега Ноя,

          Ему не мало мыкаться пришлось;

                              LXVII.

          Все люди плотоядны; им и сутки

          Прожить без пищи тягостно. Они,

          Как кровожадный тигр, к добыче чутки;

          Хоть так у них устроены желудки,

          Что есть могли бы овощи одни,

          Но люд рабочий только с мясом дружен

          И корм иной ему совсем не нужен.

          На третий день внезапный штиль настал

          И улеглись ревевших волн громады,

          Пловцы, как черепахи возле скал,

          Заснули мертвым сном, полны отрады;

          Зловещий голод мучить без пощады,

          Они, с благоразумием простясь,

          Весь порешили свой запас.

                              LXIX.

          Спастися им уж было мудрено;

          Возможно ли надеяться на судно,

          Когда с одним плохим веслом оно?

          Они же истребили безразсудно

          Себя пустой надеждою дурача,

          Что скоро улыбнется им удача.

                              LXX.

          Четвертый день... А океан дремал,

          Вот пятый день! Все мертвый штиль стоял,

          Висел как тряпка парус, к ветру чуткий.

          Лениво вдаль катился синий вал...

          (С одним веслом им приходилось жутко!)

          Тут съеден был Жуана верный пес.

                              LXXI.

          Питал своею шкурой экипаж он

          Весь день шестой. Жуану пес был мил

          Но день спустя решенье изменил;

          Его терзавший голод был так страшен,

          Что лапку пса он с дядькой разделил.

          Педрилло в миг кусок упрятал гадкий,

                              LXXII.

          Седьмой уж день! Ни ветра нет, ни туч;

          Они лежат как трупы без движенья;

          Тела их жжет палящий солнца луч;

          А ветер спит и океан певуч!

          Их диких взглядов страшно выраженье;

          В них ясно виден дум ужасных след:

          Где прежде был моряк - там людоед.

          Какое-то чудовищное мненье

          Чуть слышно кто-то высказал. Оно

          Их облетело всех в одно мгновенье:

          Всех та же мысль уж мучила давно!

          И кинуть жребий было решено,

          Чтоб рок наметил жертву, чье закланье

          Им средство даст продлить существованье.

                              LXXIV.

          Они и обувь съели, и фуражки;

          Хоть не легко подобный крест нести,

          Все ж наступил момент расплаты тяжкий;

          Но так как не могли они найти

          Насильственно (я Музы слышу стон!)

          Жуан записки милой был лишен.

                              LXXV.

          Вот жребии все смешаны и взяты;

          И ужасом, и трепетом объяты;

          Казалось, что в них голод даже стих;

          Они ль в злодействе этом виноваты!

          Нет! голод жертвы требовал от них;

          Так жаждал крови коршун Прометея.

                              LXXVI.

          Педрилло бедный роком выбран был...

          В несчастьи тверд, он выразил желанье,

          Из жилы кровь - и умер без страданья.

          Он ревностным католиком почил.

          Распятью дав с молитвою лобзанье,

          Ученый муж, религией согрет,

                              LXXVII.

          Врачу за тяжкий труд досталось право

          Какой угодно взять себе кусок;

          Но, жажду утолив струей кровавой

          Дрожавшею от голода оравой

          Разсечен был на части педагог;

          Акулы поживились лишь кишками,

          Пловцы все остальное съели сами.

          Лишь два иль три пловца, смутясь душой

          (Хоть всем им приходилось очень туго),

          От трапезы отпрянули такой,

          Полны и отвращенья и испуга.

          Провизией к столу не мог он друга

          И ментора считать! Он даже псом,

          Как знаете, лишь закусил с трудом.

                              LXXIX.

          Наевшийся в неистовство впадал;

          Из уст его лились богохуленья;

          Катаясь в корчах, залпом он глотал

          Морскую воду; полон озлобленья,

          Ревел, как зверь, и, обливаясь пеной,

          Прощался с жизнью с хохотом гиены.

                              LXXX.

          Скосила многих смерть; но как была

          Иных такая жизнь с ума свела;

          Сгубила их лишений тяжких жгучесть;

          Других все голод мучил. (Полон зла,

          Он проявлял тревожную живучесть!)

          Хотелось им пролить людскую кровь!

                              LXXXI.

          Теперь у них был шкипер на примете:

          Он всех жирнее был. Хоть их зубам

          Но тучностью так угодил пловцам,

          Что вряд ли долго пожил бы на свете,

          Когда б его не спас подарок дам;

          Подарок тот вручили по подписке

                              LXXXII.

          Еще не весь обглодан был мертвец

          Но на него все с ужасом взирали

          И им питаться редкий мог пловец.

          Что голод причинял, сосал свинец.

          Когда ж пловцы нечаянно поймали

          Двух птиц морских, тогда они совсем

          Питаться перестали трупом тем.

          Вас в дрожь приводит страшная картина!

          Но вспомните, как, кончив повесть, рад

          Был грызть врага в геенне Уголино;

          Когда в аду врагов своих едят,

          Не есть друзей, особенно коль склад

          Запасов пуст и нет уж провианта?

          Чем хуже эта быль рассказа Данта?

                              LXXXIV.

          Ловил его так жадно путник каждый,

          Как пьет земля струи небесных вод

          В палящий зной. Кто без воды однажды

          Среди пустыни делал переход,

          Тот, воду чтя, не раз о том жалел,

          Что с истиной в колодце не сидел.

                              LXXXV.

          Обильный дождь все шел без перерыва;

          Пловцы достали; воду бережливо

          Все стали выжимать из них в кувшин.

          Хотя с напитком этим кружку пива

          Рабочий не сравнил бы ни один,--

          Казался морякам небесной манной.

                              LXXXVI.

          Как нектар благодатный дождь смочил

          Их горла, раскаленные, как горны,

          Так языки страдальцев были черны,

          Как у скупца, что жалобно просил

          В аду хоть каплю влаги благотворной,

          Но получил от нищого отказ.

                              LXXXVII.

          Там были два отца меж жертв крушенья,

          И каждый по сынку с собою вез;

          Тот мальчик, что был крепкого сложенья,

          И первым пал. "То воля Провиденья",

          Сказал отец сурово и без слез

          Смотрел, как труп единственного сына

          Навеки скрыла мрачная пучина.

          Другой ребенок бледен был с лица;

          Он был и худ, и слаб; но в горькой доле

          С судьбою злой боролся до конца;

          Ему не изменяла сила воли;

          Желая скрыть мучительные боли,

          Желая утаить, что близок миг,

          Когда судьба навек разлучит их.

                              LXXXIX.

          И пену с бледных губ его стирал;

          Когда ж дождя нежданная прохлада

          Ребенка, что в мученьях угасал,

          Мгновенно оживила и отрадой

          В его уста воды он влил немного,

          Но уж пришла не во-время подмога.

                              ХС.

          Ребенок умер. Бледный труп схватил

          Все от него очей не отводил.

          Он долго так стоял, страданья полный,

          Не находя для разставанья сил;

          Когда ж безгласный труп умчали волны -

          От муки корчась, разом рухнул он.

                              XCI.

          Вдруг радуга блеснула над пловцами;

          Она, прорезав тучи, обвилась

          В лазурь пучины зыбкой уперлась.

          Она сияла чудными цветами,

          Лучеобильным знаменем носясь;

          Затем, увы! согнулась светлой аркой

                              ХСИИ.

          Исчез небесных сфер хамелеон,

          Что создан испареньями и светом,

          Что в золото и пурпур облачен,

          В своих лучах соединяет он

          Все краски и цвета. С ним сходен в этом

          Подбитый боксом глаз. (По временам

          Приходится без маски драться нам).

          Та радуга была хорошим знаком;

          Мы знаменьями в горе дорожим;

          До них и грек, и римлянин был лаком:

          Надежды луч душе необходим;

          Как древние, мы предсказанья чтим;

          Калейдоскоп небес, блеснув нежданно,

          Сроднил пловцов с надеждою желанной.

                              ХСИѴ.

          Над головами путников, хотела

          На мачту сесть, хоть полон был баркас.

          (Похожая пером на голубь белый,

          Она от стаи, видно, отделясь,

          До ночи все она кружилась так,

          Что было сочтено за добрый знак.

                              ХСѴ.

          Найдя, что мачта их не так надежна,

          Он поступил умно и осторожно:

          Не то его б плачевен был удел;

          Так голод мучил путников безбожно,

          Так их томил, что если б с веткой сел

          Он ими б был и с веткою проглочен.

                              ХСѴI.

          Настала ночь и ветер стал сильней;

          На небесах заискрились светила

          Томилися пловцы, что жизни сила

          В них гасла вместе с мыслью. Средь зыбей

          Одним вдали виднелся берег милый;

          Кто залпы пушек слышал; кто прибой;

                              ХСѴИИ.

          К разсвету ветер стих; вдруг часового

          Раздался крик: "Земля, земля видна!

          Пусть родины мне не увидеть снова,

          "

          Их описать восторг безсильно слово;

          Вмиг к берегу ладья обращена;

          Действительно их ослепили взоры

          Прибрежных скал туманные узоры.

                              ѴИИИ.

          У многих слезы брызнули из глаз;

          Одни со страхом берег озирали,

          Надежде светлой ввериться боясь;

          Другие в этот миг молиться стали

          На дне баркаса трое сладко спали;

          Их всячески прервать старались сон,--

          Но непробудным оказался он.

                              ХСИХ.

          Отрадный дар: им удалось поймать

          Большую черепаху, что собою

          Их целый день питала; в них опять

          Воскрес упавший дух: всем неземною-

          Пловцы, уйдя от смерти неминучей,

          Не верили, что спас их только случай*

                              С.

          К скалистым берегам их ветер нес

          По мере приближенья к ним. Утес,.

          Что поражал их массою безцветной,

          Легко мог представлять собой Родос

          Иль Кандию, иль Кипр; мог быть и Этной;

          >

          Что той страны никто из них не знал.

                              CI.

          Меж тем пловцов к земле теченьем гнало;

          Ладью Харона, везшую теней

          Лишь уцелело четверо людей,

          И в тех уж было силы слишком мало,

          Чтоб сбросить мертвых с лодки; а за ней

          Давно гналися две акулы смело,

                              СИИ.

          Удары всевозможные судьбы -

          Лишенья, голод, жажда, зной, кручина -

          Их довели до страшной худобы;

          Лишь четверо спаслись из всей гурьбы;

          Труп ментора был главною причиной

          Их смертности: кто им питался - пил

          Морскую воду и лишался сил.

          Все ближе берег; все ясней узоры

          Прибрежных скал; уж слышен аромат

          Густых лесов, что покрывают горы

          И сладкий отдых путнику сулят;

          Пловец предмету всякому был рад,

          Что заслонял зловещия картины

          Безбрежной, мрачной, бешеной пучины.

                              СИѴ.

          И берег был пустынен и безлюден;

          Но поскорей добраться до земли

          Хотелось им; хоть к ней был доступ труден,

          Они к земле прямым путем пошли;

          На острый риф баркас наткнулся их

          И вдребезги разбился в тот же миг.

                              CV.

          Жуан в своем родном Гвадалквивире

          И как пловец навряд ли в целом мире

          Соперника б нашел. Я убежден,

          Что Геллеспонт, его громадной шири

          Не устрашась, мог переплыть бы он.

          Леандру, мне и мистер Экенгеду).

                              CVI.

          Больной Жуан тут стариной встряхнул

          И

          Его не устрашал их грозный гул

          И к берегу направился он рьяно;

          Все ж гибель угрожала от акул,

          Но жертвой их товарищ стал Жуана;

          И только он добрался до земли.

                              CVII.

          Но если бы волна не подкатила

          К нему весла разбитого в тот миг,

          Он никогда земли бы не достиг;

          С волнами вновь бороться можно было,

          И несмотря на грозный натиск их,

          То вплавь, то вброд, с прибоем гневным споря,

                              СѴИИИ.

          Тогда, чтоб новый вал его не мог

          Унесть с собой, почти лишен дыханья,

          Он руки врыл в береговой песок;

          На месте, где был выброшен, он лег,

          И если сохранял еще сознанье,

          То лишь настолько, чтоб жалеть о том,

          Что не погиб в пучине с кораблем.

          Он встать хотел, собрав остаток силы,

          Но, руки и колена в кровь разбив,

          Упал опять. Затем он взгляд унылый

          На мрачный берег бросил, еле жив;

          Спаслись, как он; но был безлюден риф:

          На нем лежал один лишь труп безгласный

          Пловца, что кончил век в борьбе напрасной.

                              СХ.

          Все вихрем перед ним кружиться стало

          И он лишился чувств, держа в руке

          Весло, что в лодке мачту заменяло,

          Лежал он неподвижно на песке,

          Так бледен был Жуан, так слаб и хил,

          Что жалость он и в камне б пробудил.

                              СХИ.

          Жуан не знал, как долго продолжалось

          Он силы не имел; ему казалось,

          Что в мраке утопали день и ночь

          И что земля навеки с ним разсталась.

          Но вот тяжелый сон умчался прочь

          Хоть с нею смерть со злобою боролась.

                              СХИИ.

          Открыв глаза, он их закрыл опять;

          Картины бед, отчаянья, крушенья

          Томясь в бреду, он клял свое спасенье,

          Но понемногу бред стал утихать;

          Глаза открыл он снова на мгновенье

          И увидал, смутясь, перед собой

                              СХИИИ.

          Она над ним склонялася уныло;

          Несчастного спасти хотелось ей;

          Она водой его виски мочила

          Разсталася зловещая могила,

          Чтоб не могла его во цвете дней

          Похитить смерть; и что же? Стон больного

          Дал знать, что к жизни он вернулся снова.

                              Ѵ.

          Морскую воду выжала она

          Из локонов его рукою белой,

          Для подкрепленья дав ему вина

          И юноши полунагое тело

          Она его своим дыханьем грела

          И, вняв влеченью сердца своего,

          Встречала вздохом каждый вздох его.

                              СХѴ.

          Чем барыня была, но посильней,

          Оне вдвоем Жуана торопливо

          Перенесли в пещеру. Скоро в ней

          Огонь был разведен; пещеру живо

          Обрисовав на темном фоне ясно

          Островитянки юной лик прекрасный.

                              СХѴИ.

          Убором головным служили ей

          Среди её каштановых кудрей;

          Те кудри сзади косами спадали,

          Касаясь пят её волной своей;

          А выше ростом женщина едва ли

          Являли в ней осанка, поступь, стан.

                              CXVII.

          Ея ж глаза чернее смерти были

          И черные ресницы, бахромой

          Когда же из-под них сверкал порой

          Молниеносный взгляд, он без усилий

          Вонзался в душу острою стрелой

          И сходен был с проснувшимся вдруг гадом,

                              СХѴИИИ.

          Был бледен лоб её, а цвет лица

          Напоминал румяный луч заката;

          Ея пурпурный ротик жег сердца;

          Была достойна кисти иль резца.

          Но скульпторов ценю я маловато:

          Их жалки идеалы, - лица есть,

          Что не под силу им воспроизвесть.

          Такое мненье высказал я прямо,

          Но высказал его не без причин:

          Я был знаком с одной ирландской дамой,

          Чей бюст не мог художник ни один

          Когда она от лет и от морщин

          Поблекнет, свет разстанется с красою,

          Несписанною смертною рукою.

                              СХХ.

          Явившаяся в грот островитянка

          В одежде, поражавшей пестротой;

          Совсем не так наряжена испанка:

          Ея костюм пленяет простотой,

          Мантилья, что блаженство в душу льет.

          (Надеюсь, эта мода не пройдет!)

                              СХХИ.

          Имел с таким костюмом сходства мало

          Из разноцветных тканей состояла

          Ея одежда; камней ценных ряд

          Блестел в её кудрях, а покрывало

          Ея из кружев было. Да, богат

          Что без чулка являлась в туфле ножка.

                              СХХИИ.

          Наряд другой девицы был скромней;

          Не золото, а серебро блестело

          Вуаль она дешевую имела,

          И вообще осанкою своей

          Не поражала гордою и смелой;

          Ея коса была не так длинна;

                              СХХИИИ.

          С любовью за больным оне ходили;

          Он ими был накормлен и одет.

          (В сердечности - чтоб там ни говорили -

          И вот оне бульон ему сварили.

          (Не понимаю, почему поэт

          Не воспевает супа, взяв примером

          Ахилла пир, что был воспет Гомером!)

                              Ѵ.

          Чтоб этих дам за сказочных принцесс

          Вы не могли принять, сниму с них маску;

          Писатели, давая тайне вес,

          Пускают в ход туманную окраску,

          Но я роман не превращаю в сказку:

          Вы видите теперь перед собой

          Прислужницу с своею госпожей.

                              СХХѴ.

          Но занялся другим он ремеслом

          И выступил на поприще пирата,

          Контрабандистом был же он притом.

          Прошли года и зажил он богато,

          Ведя дела с искусною сноровкой,

          Он миллион пиастров нажил ловко.

                              СХХѴИ.

          Пират ловил не рыбу, а людей,

          И каждый год не мало кораблей

          Захватывал; сбывал затем товары,

          Не забывая выгоды своей;

          Рабами он турецкие базары

          Богатство очень многим принесло.

                              СХХѴИИ.

          Так старый грек награбил денег много,

          Что выстроил на острове одном

          И, плавая в довольстве, зажил в нем.

          Никто не знал, конечно, кроме Бога,

          Как много крови стоит этот дом!

          Разбойник старый был свиреп и злобен,

                              CXXVIII.

          Единственную дочь пират имел;

          Гайдэ была невестою завидной;

          Но блеск её приданого бледнел

          Искателей её руки удел

          Плачевен был: их ждал отказ обидный;

          Красавица гнала нещадно их:

          Явиться и получше мог жених.

          Гуляя по прибрежью в час заката,

          Случайно у подножья мрачных скал

          Увидела Жуана дочь пирата;

          Полунагой, он на песке лежал,

          Она уйти хотела; но страдал

          Красивый незнакомец, и невольно

          Проснулась жалость в деве сердобольной.

                              СХХХ.

          Не привела; она бы тем сгубила

          Беднягу: мышь нельзя сводить с котом;

          Обмершого не воскресит могила.

          Старик был полн νοος (нус). Ему притом

          Он принял бы его, лечить бы стал,,

          Но на базар затем его б послал.

                              CXXXI.

          Гайдэ, окончив с Зоей совещанье

          Жуана в грот ввела. Прийдя в сознанье,

          Когда он очи черные открыл,

          Такой порыв живого состраданья

          Сердца островитянок охватил,

          Ведь к раю путь - о страждущих забота.

                              СХХХИИ.

          Оне костер немедленно зажгли;

          На берегу валялося не мало

          Тут гибли то-и-дело, и лежала

          Обломков масса, гнившая в пыли.

          Им потому могло бы матерьяла

          И на двадцать хватить костров таких:

                              СХХХИИИ.

          Свою соболью шубу превратила

          Гайдэ в постель, чтоб сладостен и тих

          Был сон его, и юношу накрыла

          Чтоб сыростью его не охватило,

          Ему по юбке каждая из них

          Оставила и с пищей для Жуана

          Условились оне явиться рано.

                              Ѵ.

          Затем оне ушли и мертвым сном

          Заснул Жуан. (Кто знает, кроме Бога,

          Проснутся ль те, что с жизненным путем

          Разсталися, простясь с земной тревогой?)

          Забыл, что бед и мук он вынес много,

          А грезы сна порой так мучат нас,

          Что плачем мы и в пробужденья час!

                              CXXXV.

          Гайдэ же, покидая темный грот,

          Остановилась вдруг, полна волненья:

          Ей чудится, что он ее зовет

          По имени. Игра воображенья:

          Она забыла, веря чувств обману,

          Что имя то неведомо Жуану.

                              СХХХѴИ.

          Гайдэ домой задумчиво пошла

          Но Зоя и сама все поняла,

          Сама желанье то предупредила.

          Она была постарше, а порой

          Два лишних года в молодости - сила!

          Служила мать-природа школой ей.

                              СХХХѴИИ.

          Взошла заря. Жуан все спал упорно;

          Царило вкруг молчанье; солнца свет

          Так много перенес тяжелых бед

          Несчастный Дон Жуан, что в сне безспорно

          Нуждался он и в отдыхе. Мой дед,

          Оставив нам свои "повествованья",

                              CXXXVIII.

          Гайдэ уснуть спокойно не могла;

          Ей снилися крушенья, бури, мели,

          На берегу красивые тела,

          И вот она, едва заря взошла,

          Свою служанку подняла с постели

          И разбудила всех отцовских слуг:

          Такой каприз в них пробудил испуг.

          Она сказала им, что встала рано,

          Чтоб посмотреть на солнечный восход;

          Действительно, как волны океана

          И небо хороши, когда встает

          Щебечут птички. Мглы тяжелый гнет

          Природа сбросить с плеч тогда так рада,

          Как траур, что носить по мужу надо.

                              CXL.

          Не спавши ночь. От доктора не ждите

          За то похвал; но я даю совет,

          Когда здоровье вы сберечь хотите,

          А также кошелек, - вставать чем свет.

          На памятнике начертать своем,

          Что на заре вы разставались с сном.

                              CXLI.

          Гайдэ, при встрече с утренней зарею,

          От страстного волненья кровь струею

          К её лицу стремилась, щеки ей

          Румяня; так встречаясь со скалою,

          Струи сливает в озеро ручей,

          Оно не красно только - вот в чем горе.

                              CXLII,

          Гайдэ с горы спустилася стремглав

          И, грез полна, пошла к пещере шибко.

          Ее лобзала с нежною улыбкой

          Аврора. Их обеих увидав,

          За светлую богиню вы ошибкой

          Легко бы деву гор принять могли,

                              CXLIII.

          Она вошла в пещеру. Безтревожно,

          С ребенком схож, все спал еще Жуан;

          С испугом (сон за смерть принять ведь можно!)

          Накрыла друга шубкой осторожно,

          Чтоб повредить ему не мог туман;

          Затем, сходна с могилою безмолвной,

          В него вперила взор, участья полный.

          Как херувим над праведным, она

          Над ним склонялась, сон его покоя;

          Вокруг него царила тишина;

          Едва был слышен легкий шум прибоя;

          На берегу варила завтрак Зоя:

          Не трудно догадаться было ей,

          Что пища будет им всего нужней.

                              CXLV.

          Пробудится, как только сон пройдет;

          Ее к тому ж тревожил утра холод

          (Влюбленных только греет страсть!) - и вот,

          Душистый кофе тут же был ей смолот

          Она с собою также захватила;

          Любовь все это даром подносила.

                              CXLVI.

          Жуана собралась она будить,

          Но поспешила пальчик приложить

          Гайдэ к губам, чтоб сладкий сон больного

          Прервать она не смела. Ей сварить

          Пришлося для Жуана завтрак новый.

          И бесконечным им казался он.

                              CXLVII.

          Лежал спокойно юный чужестранец;

          Но на его худом лице играл

          Так золотит заря вершины скал.

          Не мало тяжких мук узнал страдалец;

          Лишенный сил в пещере он лежал;

          Его же волоса следы носили

                              CXLVIII.

          Так тихо перед ней лежал Жуан,

          Как спит ребенок с матерью родною;

          Спокойно, как уснувший океан;

          Красив, как пышный розан южных стран;

          Как юный лебедь чист; того не скрою,

          Что вид он привлекательный имел,

          Да жаль, что исхудал и пожелтел!

          Жуан открыл глаза неторопливо

          И верно погрузился б снова в сон,

          Когда б островитянки лик красивый

          Не увидал, смутясь душою, он;

          И даже в час молитвы от Мадонн

          Не отводил очей, любуясь ими

          И не мирясь с угрюмыми святыми.

                              CL.

          И бледный лик островитянки милой

          Вперил глаза взволнованный Жуан.

          Она, краснея, с ним заговорила

          По-гречески, с акцентом южных стран

          Что бледен он и слаб, и потому

          Не говорить, а надо есть ему.

                              CLI.

          Та речь лилась, как птички щебетанье;

          Но нежный голос, полный обаянья,

          Его своими чарами увлек.

          Такие звуки будят в нас рыданья;

          Струится без причины слез поток,

          Мотивам, словно льющимся из рая.

                              CLII.

          Так иногда отрадной грезой сна

          Нам кажется волшебный звук органа,

          Привратник на лицо - и нет обмана.

          О, Боже! как действительность скучна!

          Невыносим слуга, что утром рано

          Наш прерывает сон: ночной порой

                              CLIII.

          Прервал все грезы моего героя

          Проснувшийся в нем голод; сладок был

          Вид вкусных блюд, что, на коленях стоя,

          Готовила с большим искусством Зоя.

          Жуан все мысли к пище устремил

          И стал мечтать, от жадности трясяся,

          О том, как бы достать кусочек мяса.

          Но мясо - редкость там; на островах,

          Что гневно точат волны океана,

          Понятья не имеют о быках;

          Там водятся лишь овцы да бараны,

          Безлюдны и убоги эти страны;

          Но острова и побогаче есть;

          К ним надо островок Гайдэ отнесть.

                              CLV.

          Невольно к Пазифае мысль летит;

          Она коровью шкуру надевала -

          И что ж? Царицу бедную язвит

          За развращенный вкус злословья жало.

          В героев превратить критян желая,

          Пеклась о скотоводстве Пазифая.

                              CLVI.

          Без ростбифа - то знает целый свет -

          Они к тому же любят гром побед;

          Теперь у них война на главном плане,

          Хоть эта страсть плодит не мало бед;

          Любили это также и критяне,

          Что Пазифаи чтут они закон.

                              CLVII.

          Но далее. Вид пищи был так сладок

          И представлял так много благ собой,

          Почувствовал немедля мой герой.

          На завтрак, несмотря на сил упадок,

          Накинулся он с жадностью такой,

          Что не могли б тягаться, думать смею,

                              CLVIII.

          Гайдз с Жуаном няньчилась, как мать,

          И юношу на славу угощала:

          Он продолжал все блюда уплетать,

          По слухам (не случалось ей читать!),

          Что голодавшим надо есть сначала

          Давать немного, иначе они

          От лишней пищи могут кончить дни,

          Тут Зоя принялась за дело рьяно

          И, вместо слов, пустила руки в ход;

          Она, тарелку вырвав у Жуана,

          Сказала, что, объевшись, он умрет,

          И столько ей наделал он хлопот;

          Когда бы лошадь даже столько съела,

          И та бы от обжорства заболела.

                              CLX.

          Болтался он лохмотьями на теле,

          Но ни скрывать, ни греть его не мог.

          Оне сожгли те тряпки и одели

          Жуана сами с головы до ног,--

          Хоть был Жуан без туфель и чалмы,

          Принять его могли б за турка мы.

                              CLXI.

          Одев его, Гайдэ болтать с ним стала;

          Но, этим не смущаяся ни мало,

          С участием живым внимал он ей;

          Она же с protégé своим болтала,

          Любуяся огнем его очей,

          Что он её не понял разговора.

                              CLXII.

          При помощи улыбок, знаков, глаз,

          Тогда в лице Жуана, полном пыла,

          И что ж? Гайдэ в ней все понятно было!

          Не мало задушевных, теплых фраз

          Она прочла в той книге, сердцу милой;

          Ей выражалѵпонятий целый ряд

                              CLXIII.

          Жуан усердно повторял за нею

          Слова, с её сродняясь языком;

          Очей Гайдэ - я скрыть того не смею -

          Сравнит ли звезды с книгою своею

          Любующийся небом астроном?

          Так с азбукой, без книг и без указок,

          Сроднил Жуана блеск прелестных глазок.

          Приятно изучать чужой язык

          Посредством глаз и губок милой.Надо

          Притом, чтоб были юны ученик

          И ментор. О! тогда урок отрада!

          А нет - пожатье рук тебе награда;

          В антрактах поцелуй звучит порой.

          Что знаю я - так выучено мной.

                              CLXV.

          Пять, шесть; но, не имев учителей,

          По-итальянски я не понимаю;

          Навряд ли в языке страны моей

          Могу считаться сильным: изучаю

          Поэтов же родных я в грош не ставлю

          И их читать себя я не заставлю.

                              CLXVI.

          Покинув свет, где был я модным львом,

          С которыми я прежде был знаком;

          Забыл и тех, которых рвал на части:

          Все это лишь преданья о былом.

          Мне не страшны теперь судьбы напасти,

          И для меня уж не вернется он.

                              CLXVII.

          Займусь опять Жуаном; он прилежно

          Твердил свои слова, участием согрет;

          Должны наружу. Можно ль солнца свет

          От взоров скрыть? Таить огонь мятежный

          И у монахинь даже силы нет.

          В Жуане страсть проснулась ураганом,

                              СХѴИИИ.

          С тех пор она, что день, в разсвета час

          В пещеру к Дон Жуану приходила;

          Он долго спал; Гайдэ, над ним склонясь

          Она с него не отводила глаз

          И ручкою ласкала локон милый,

          Едва дыша; так, нежен и легок,

          Играет с розой южный ветерок.

          Совсем воскрес Жуан, больной и хилый,

          И с каждым днем все делался свежей,

          Здоровье и безделье страсти милы:

          Для пламени любви они елей,

          Церера тоже с жатвою своей

          И Бахус со своей блестящей свитой

          Помощники и слуги Афродиты.

                              CLXX.

          (Без сердца счастье можем ли найти мы?),

          Церера нам свои дары несет

          (Они любви, как нам, необходимы),

          Струи вина в наш кубок Бахус льет

          Но кто ж дарит все эти блага нам?

          Нептун ли, Пан иль Громовержец сам?

                              CLXXI.

          Жуан, проснувшись, видел пред собою

          И вместе с ней смазливенькую Зою;

          Но это я уж говорил не раз

          И надоесть боюсь. Вернусь к герою

          Моей поэмы. В море, в ранний час,

          Он завтракал с Гайдэ, восторга полный.

                              CLXXII.

          Купался он при ней, но так была

          Невинна дочь полуденного края,

          Жуан был для нея виденьем рая,

          Той светлой грезой сна, что не могла

          Она не полюбить, о ней мечтая.

          Без нежного участья счастья нет:

                              CLXXIII.

          Она в него впивалась страстным взглядом;

          Любви полна, к нему склоняла стан:

          Когда он находился с нею рядом,

          Ея богатством был, безценным кладом,

          Что подарил ей в бурю океан;

          Ея и первой, и последней страстью;

          Жизнь без него была для ней напастью.

          Так месяц пролетел; хоть каждый день

          Гайдэ зарею друга посещала,

          Никто не знал на острове, что сень

          Пещеры иностранца укрывала.

          Но отбыл в даль пират. Как встарь бывало,

          Он не за светлой Ио гнался вслед:

          Нет, страстью к грабежу он был согрет.

                              CLXXV.

          Трех из Рагузы плывших кораблей

          С богатым грузом в Хиос. Дочь пирата

          Свободы дождалась отрадных дней;

          Нет у нея ни матери, ни брата;

          У христиан свободны жены; редко

          Их охраняет запертая клетка.

                              CLXXVI.

          К Жуану чаще стала приходить

          Настолько он успел уж изучить

          Ея язык, что пригласил с собою

          Ее гулять. Из грота выходить

          Он прежде только мог ночной порою.

          Смотреть, как луч заката в море гас.

                              CLXXVII.

          На берег дикий, пеною покрытый,

          Ревя и злясь, обрушивался вал.

          Утесы, мели, ряд подводных скал

          Тому служили острову защитой;

          Лишь летом рев пучины утихал,

          Тогда волна ласкала с песнью нежной,

                              CLXXVIII.

          У берега кипевшая волна

          Была сходна с клокочущею влагой

          Шампанского. Что сладостней вина?

          Сродняют нас. Как проповедь скучна,

          Когда отрадны нам земные блага!

          Все ж буду воспевать, хоть это грех,

          Вино, красавиц, пиршества и смех.

          Для мыслящих существ в вине есть сладость;

          Дарит нам упоение оно,

          Как слава, страсть, богатство. Жизнь не радость,

          Коль поле жизни в степь превращено.

          Итак, совет даю я пить вино,

          Хоть голова болеть с похмелья может,

          Но средство есть, что от того поможет.

                              CLXXX.

          И дивным вы питье найдете это;

          Утехи Ксеркс и тот не знал такой!

          В жару - струи холодного шербета;

          Студеная волна - в степи сухой;

          Блестит, по вкусу приходяся всем,

          Все это меркнет пред напитком тем.

                              CLXXXI.

          Вернусь к рассказу. Берег, небо, море

          Песок лежал недвижно; на просторе

          Не злился ветер; смолкло все кругом;

          Лишь иногда дельфин, с волною в споре,

          Плескался и, чуть двигая крылом,

          Лизала скалы бездна голубая.

                              CLXXXII,

          Уехал за добычею пират,

          Оставив дочь, что вольной птичкой стала;

          При ней одна лишь Зоя состояла

          Служанкой; ей готовила наряд

          Да по утрам ей косы заплетала,

          У госпожи своей прося порой

                              CLXXXIII.

          Был тихий час, когда лучи заката

          Скрываются за синею горой;

          Когда природа сонная объята

          Когда высоких гор крутые скаты

          Сливаются с безбрежною водой

          И в розовых лучах зари далеко

          Вечерняя звезда блестит, как око,

          По раковинам хрупкого песка

          И камешкам идет Гайдэ с Жуаном;

          В его руке дрожит её рука;

          Она идет, к нему склоняясь станом.

          Подземный зал, что вырыт океаном,

          Они в него вошли и там, сплетясь

          Руками, не спускали с неба глаз.

                              CLXXXV.

          Над головами их небесный свод;

          Всходивший месяц в волнах отражался

          И словно выплывал из лона вод;

          Чуть слышно ветер с волнами шептался;

          В порыве страсти, пламенном, могучем,

          Слилися их уста в лобзаньи жгучем.

                              CLXXXVI.

          Слились в том поцелуе огневом

          Как в фокусе, и отразилось в нем

          Огня небес волшебное сиянье,

          Лишь молодость со светом и теплом

          Плодит такия жгучия лобзанья,

          И, как пожар, горит в груди любовь.

                              CLXXXVII.

          Порывы страсти сдерживать напрасно,

          Тем больше измерять. Без фраз пустых

          И их уста слилися в тот же миг;

          К цветам не так ли пчелы рвутся страстно,

          Чтоб светлый мед высасывать из них?

          Но только тут сердца цветами были

                              CLXXXVIII.

          Их не томил уединенья гнет,

          Мучительный для узника. Внимая

          Таинственному плеску сонных вод,

          Глядя на берег, небо, море, грот,

          Они, друг друга страстно обнимая,

          Весь забывали мир: жизнь сфер земных

          Казалась им заключена лишь в них.

          Их не страшила тьма; врагов опасных

          Пустынный край в себе таить не мог;

          Любовь сжигала их; порывов страстных

          Был выраженьем только нежный вздох,

          Любви он и оракул, и залог!

          С тех пор, как змий разъединил нас с раем,

          Мы слаще ничего любви не знаем.

                              СХС.

          Не требовала клятв и не давала

          Сама обетов верности. Она

          Не ведала, что страсть плодит не мало

          Опасностей, Одной любви верна,

          Любовника, ему отдавшись в плен.

          К чему обеты, если нет измен?

                              CXCI.

          Она любила искренно и нежно,

          Когда бы мог огонь любви мятежной

          Сжигать сердца и души, страстный пыл

          Их в пепел превратил бы неизбежно.

          Когда порой их страсть лишала сил,

          Одна любовь Гайдэ с Жуаном снилась.

                              СХСИИ.

          Увы! они так были хороши

          И молоды! Им с страстною тревогой

          Соблазнов всевозможных в свете много;

          Не трудно заблудиться ей в глуши

          И в ад тогда прямая ей дорога;

          Там вместе с злыми будут жечь и тех,

                              СХСИИИ.

          Увы! грехопаденье угрожало

          Чете влюбленной, а её милей

          Не видел мир с тех пор, как Ева пала,

          Гайдэ не раз о демонах слыхала

          И вечных муках ада; тут-то ей

          О них со страхом надо помнить было,--

          Она ж, отдавшись страсти, все забыла.

                              Ѵ.

          Сверкали очи их. Гайдэ рукой

          Его держала голову; дыханье

          Сливалось их. Покрыт её косой,

          Жуан склонялся к милой; замиранье

          Влюбленные лишалися сознанья;

          Они, с античной группою сходны,

          Друг к другу льнули, трепета полны.

                              СХСѴ.

          Он сладко на груди заснул у ней;

          Она ж, не зная сна, полна участья,

          Лелеяла его рукой своей;

          То к небу взор её влекло от счастья,

          Она им любовалась, утопая

          В блаженстве и границ ему не зная.

                              СХСѴИ.

          Ребенок, что любуется огнем;

          Моряк, что в битве справился с врагом;

          Араб, что гостю выразил участье;

          Скупец, что над своим дрожит добром,--

          Быть может, и вкушают сладость счастья,

          Предмета дум оберегает сон.

                              СХСѴИИ.

          Найдется ль что-нибудь на свете краше?

          Он тихо спит, не зная, что дает

          Его тревог, волнений, дум, забот

          Не знаем мы, а слита с жизнью нашей

          Вся жизнь его. Сон безмятежный тот

          Со смертью схож, но в нем лишь дышит сладость;

                              CXCVIII.

          Под ропот волн так нежно стерегла

          Гайдэ Жуана сон, покорна власти

          Любви, что в душу ей восторг влила;

          Среди песков и скал она нашла;

          Там не могли им угрожать напасти,

          И ведал только звезд дрожащий свет,

          Что их счастливей в мире смертных нет.

          Любовь для женщин - мука и отрада;

          Но все ж игра опасная - любовь:

          Со счастьем им навек проститься надо,

          Когда она изменит, хмуря бровь;

          И им мила она, как тигру кровь;

          Ведь мука их всегда сильней удара,

          Что, мстя, оне врагу наносят яро.

                              СС.

          Когда же к ним мужчины справедливы?

          С изменами сродняет их среда;

          Как редко брак встречается счастливый!

          Что ж ждет их впереди? Почти всегда

          Наряды, дети, сплетни, ханжество

          И кроме лжи и скуки - ничего.

                              CCI.

          Одне себе любовников заводят;

          Иные в ханжестве свой век проводят;

          Другия, не страшась тяжелых бед,

          Себя позоря, от мужей уходят,

          И уж потом нигде им места нет;

          Романы пишут. (Так чудить не ново ль?)

                              ССИИ.

          Родясь в стране, где солнце жжет, как страсть,

          Гайдэ была чужда приличьям света;

          Ея лучами знойными согрета,

          И лишь к тому могла в объятья пасть,

          Кто избран ей. Бояться несть ответа

          За страстный пыл могло ль страстей дитя,

                              ССИИИ.

          Как сладки сердца страстные биенья

          В причинах и в последствиях своих!

          Ни совести немые угрызенья,

          Так драгоценны эти треволненья,

          Что я, сознаться надо, не постиг,

          Как Кэстельри, идя путем обычным,

          Не обложил налогом их приличным!

                              Ѵ.

          Свершилося! Обвенчаны они!

          Свидетелями брака были волны;

          Свечами - звезд далекие огни;

          Прибрежный лес таинственности полный,

          А брачным ложем их был грот безмолвный.

          Весь мир для них стал раем и вдвоем,

          Как ангелы, они носились в нем.

                              ССѴ.

          Рабом - Антоний; властелином - Тит;

          Овидий - ментором; Катулл - поэтом!

          Чулком же синим - Сафо, что обид

          Не мало нанесла тебе пред светом!

          Любовь - богиня зла; ей мир тревожим;

          Все ж дьяволом ее назвать не можем!

                              ССѴИ.

          Она, великих не щадя людей,

          Как Велисарий, - Цезарь и Помпей

          И Магомет её узнали жало,

          Весь мир наполнив славою своей.

          Мы сходства в их судьбе найдем не мало:

          Но с лаврами носили и рога.

                              ССѴИИ.

          Любовью создан не один философ

          И Аристипп, и Эпикур народ

          Подняв таких, что нравственность клянет;

          Не бойся люди делать чорту взносов,

          Успешно афоризм пошел бы в ход:

          "Пей, ешь, люби! других нет в жизни правил!"

                              CCVIII.

          Но Джулию ужель мог позабыть

          Так скоро Дон Жуан? Я в затрудненье

          Вопросом тем поставлен. Вы винить

          Всегда людей готова в грех вводить;

          А иначе найти ли объясненье

          Тому, что пред кумиром новым пасть

          Всегда мы рады, прежних свергнув власть!

          Но я непостоянства враг заклятый;

          Мне жалки те, что только чтут закон

          Своей мечты игривой и крылатой;

          Я ж верности воздвигнул в сердце трон

          Однако я вчера был потрясен

          Нежданной встречей: обмер я от взгляда

          Миланской феи в вихре маскарада.

                              ССХ.

          "Твердым будь!

          Измену не оставлю без протеста*,

          Не бойся! молвил я; но что за грудь,

          Что за глаза! То дама иль невеста,

          Хотелось бы узнать мне как-нибудь...

          "ни с места!"

          С осанкою гречанки прежних дней,

          Хоть итальянки был костюм на ней.

                              CCXI.

          И я ей внял. Окончу разсужденье:

          Есть только дань восторгов и хваленья.

          Что красоте все смертные несут,

          К ней чувствуя невольное влеченье.

          Так скульптора нас восхищает труд!

          Служа красе, мы идеалу служим.

БАРКА, НА КОТОРОЙ СПАССЯ ДОН-ЖУАН.
(La barque de Don-Juan).
Картина Делакруа (Eugиne Ddacroix).

          В том чувстве пышет неподдельный жар

          Любви к тому, что чисто и прелестно;

          Оно небес и звезд волшебный дар;

          Как без него на свете было б тесно!

          И если плоть, волнуясь неуместно,

          Порой в общеньи с ним - причина та,

          Что плоть разжечь способна и мечта.

                              ССХИИИ.

          Но вместе с тем как тягостно оно!

          О, еслиб все один и тот же вечно

          Любить предмет нам было суждено,

          Как много трат и горести сердечной

          Мы экономий сделали б не мало,

          И печени, и сердцу легче б стало.

                              ССХИѴ.

          Как с небом сердце схоже! Так же в нем,

          Неся с собою холод, мрак и гром.

          В нас будят страх их гневные угрозы,

          А все ж оне кончаются дождем:

          Так и от бурь сердечных льются слезы...

          Я вспомнил климат родины моей).

                              ССХѴ.

          Врач желчи печень, но она не может

          Успешно роли выполнить своей:

          Что прочия к ней льнут, как кучи змей,

          И, в ней киша, её страданья множат;

          Гнев, зависть, злоба, мщенье, ревность - в ней

          Все сплетены. Нет грани их порывам

                              CCXVI.

          Я более двухсот вам дал октав,

          И здесь кладу перо, - мне отдых нужен;

          В поэме будет всех двенадцать глав,

          Затем, поклон читателю отдав,

          Анализы прерву, хоть с ними дружен.

          Коль за себя успешно постоят

          Жуан с Гайдэ - тому я буду рад.