| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1823 |
| Категория: | Поэма |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Дон-Жуан. Песнь одиннадцатая
ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ.
I.
Епископъ Берклей былъ такого мненья,
Что мiръ, какъ духъ, безплотенъ. Лишнiй трудъ
Опровергать то странное ученье
(Его и мудрецы-то не поймутъ!);
Но я готовъ, посредствомъ разрушенья
Свинца, алмаза, разныхъ глыбъ и рудъ,
Доказывать везде безплотность света
И, голову нося, не верить въ это.
II.
Во всей природе видеть лишь себя,
Ее за духъ считая - толку мало;
Но ереси не вижу въ этомъ я;
Свести сомненье надо съ пьедестала,
Чтобъ, веры въ духъ и правды не губя,
Оно насъ не лишало идеала.
Хоть отъ него, порой, несносна боль,
Все жъ идеалъ - небесный алкоголь.
Понятья наши сбивчивы и шатки;
Къ тому жъ, душа съ большимъ трудомъ идетъ
За теломъ вследъ; ей грезы только сладки;
Какъ Арiэля, даль ее влечетъ,
А плоть гнетутъ болезней злыхъ припадки;
Глядя на смесь понятiй и породъ,
Мы делаемся жертвами сознанья,
Что жалкая ошибка - мiрозданье.
IV.
Согласно ли Писанью созданъ светъ?
Явилась ли вселенная случайно?
Объ этомъ даже спорить средства нетъ:
Для насъ неразъяснима эта тайна.
Быть можетъ, смерть желанный дастъ ответъ,
И намъ ея приходъ необычайный
Глаза откроетъ... Кончивъ путь земной,
Быть можетъ, мы обрящемъ лишь покой.
V.
Безплодныя прерву я размышленья
Хочу отбросить въ сторону сомненья;
Но дело въ томъ, что съ некоторыхъ поръ
Я чувствую чахотки приближенье
(Мне, верно, вреденъ воздухъ местныхъ горъ);
Когда болезнь гнететъ меня не въ меру,
Она во мне нежданно будитъ веру.
VI.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
VII.
Вернусь къ разсказу. Тотъ, предъ кемъ Эллада
Развертывала светлый рядъ картинъ,
Кто любовался видами Царьграда
И ездилъ въ Тимбукту или Пекинъ,
Кто виделъ акропольскихъ скалъ громады
И въ Ниневiи мрачный рядъ руинъ,
Тотъ Лондонъ посетитъ безъ удивленья,
Но, годъ спустя, иного будетъ мненья.
VIII.
На Лондонъ, этотъ долъ добра и зла,
Жуанъ взглянулъ. На все ложилась мгла;
Столица, лихорадкою объята,
Имела видъ кипящаго котла,
И суетой, и грохотомъ богата;
Носившiйся надъ нею шумъ глухой
Жужжанье пчелъ напоминалъ собой.
IX.
Жуанъ, весь погруженный въ созерцанье,
Шелъ за своей каретою пешкомъ
И не скрывалъ, въ порыве ликованья,
Отрадныхъ чувствъ, что пробуждались въ немъ.
"Здесь" - говорилъ онъ - " местопребыванье
Законности! Ни пыткой, ни мечомъ
Нельзя попрать священныхъ правъ народа!
Его уделъ - законность и свобода!
X.
Здесь жизнь патрiархальна и чиста;
Незыблемы законы; жены строги;
Коль дорого все здесь, причина та,
Лишь платитъ те, что хочетъ. Не мечта,
Что безопасны въ Англiи дороги!"
Тутъ крикъ: "God damn! иль жизнь, иль кошелекъ!"
Его живыхъ речей прервалъ потокъ.
XI.
Жуанъ, за экипажемъ шедшiй сзади,
Наткнулся вдругъ, нежданно изумленъ,
На четырехъ разбойниковъ въ засаде
И ими былъ немедля окруженъ.
Беда, коль путникъ струситъ! О пощаде
Не можетъ быть и речи; разомъ онъ
Лишиться можетъ жизни, денегъ, платья
На острове, где бедность - лишь изъятье.
XII.
По-англiйски Жуанъ лишь зналъ: "God damn!"
И думалъ, что такое выраженье
У англичанъ приветственный селямъ:
""
Я это мненье разделяю самъ;
Я - полубриттъ, къ несчастью, по рожденью,
И сотни разъ случалось слышать мне
То слово, какъ приветъ, въ родной стране.
XIII.
Жуанъ ихъ сразу понялъ; не робея,
Онъ свой карманный пистолетъ досталъ
И весь зарядъ пустилъ въ животъ злодея,
Который ближе всехъ къ нему стоялъ.
Отъ раны задыхаясь и слабея,
Какъ быкъ, свалился онъ и застоналъ,
Барахтаясь въ грязи родного края.
Товарищамъ онъ крикнулъ, умирая:
XIV.
"Меня французъ проклятый уходилъ!"
Испуганные воры безъ оглядки
Пустилися бежать. Ихъ следъ простылъ,
Когда Жуана свита, въ безпорядке
И проявляя безполезный пылъ,
Межъ темъ злодей кончалъ въ мученьяхъ векъ;
Жуанъ жалелъ, что дни его пресекъ.
XV.
"Быть можетъ" - думалъ - "и въ самомъ деле
Такъ иностранцевъ принято встречать;
Не такъ ли содержатели отелей
Съ прiезжими привыкли поступать?
Они съ поклономъ низкимъ идутъ къ цели,
А те съ ножомъ хотятъ васъ обобрать.
Нельзя же тутъ оставить безъ призора!"
XVI.
Когда хотели вору помощь дать,
Онъ тихо простоналъ: "Я скоро сгину
Изъ жалости стаканъ мне дайте джину!"
Теряя кровь, онъ сталъ ослабевать,
И вотъ, предвидя скорую кончину,
Съ распухшей шеи онъ сорвалъ платокъ.
"Отдайте это Салли", - только могъ
XVII.
Онъ прошептать и умеръ въ то жъ мгновенье;
Кровавый даръ къ ногамъ Жуана палъ;
Но онъ не могъ понять его значенья.
Когда-то Томъ, любившiй развлеченья,
Съ друзьями беззаботно пировалъ;
Когда жъ его поранили карманы,
Свихнулся онъ и самъ погибъ отъ раны.
Затемъ Жуанъ направилъ въ Лондонъ путь
(Окончивъ объясненiя съ судьею);
Отъ боли у него сжималась грудь
И не давала мысль ему покою,
Свободнаго британца, отъ разбою
Себя спасая. Сильно потрясенъ
Убiйствомъ этимъ былъ, конечно, онъ.
XIX.
Известный по искусству и уму;
Онъ шулеровъ зналъ тонкiя уловки
И грабилъ, не боясь попасть въ тюрьму,
Дивя воровъ искусною сноровкой;
Соперникъ отыскался бы едва ли,
Когда онъ пировалъ съ красивой Салли.
XX.
Но Томъ погибъ; что жъ говорить о немъ
И большинство изъ нихъ (нетъ горя въ томъ!)
До срока съ этимъ светомъ разстается.
О, Темза! свой приветъ тебе мы шлемъ.
Вдоль береговъ ея Жуанъ несется;
"тоновъ" всласть)
Торопится въ столицу онъ попасть.
XXI.
Вотъ и сады, где тени и прохлады
Нельзя найти. (Такъ non lucendo - тьма
Где нетъ отрады, даже нетъ холма.
Вотъ рядъ кирпичныхъ хатъ, где безъ пощады
Васъ душитъ пыль (ихъ можно брать съ найма).
А тамъ кварталъ, носящiй имя "Рая".
XXII.
На улицахъ и шумъ, и толкотня:
Колеса вихремъ движутся предъ вами;
Порой мальпостъ, по мостовой звеня,
Стоитъ таверна, пьяницу маня.
Въ цирюльняхъ видны куклы съ париками.
Солдатъ-фонарщикъ масло въ лампульетъ
(Въ то время газъ не освещалъ народъ).
Такъ Лондонъ представляется вамъ съ виду,
Когда вы въ этотъ новый Вавилонъ
Въезжаете. Я упустилъ изъ виду
Не мало бытовыхъ его сторонъ,
"Гидуи.
Тонулъ во мраке ночи небосклонъ,
Когда чрезъ мостъ, безспорно знаменитый,
Жуанъ перебрался съ своею свитой.
Пленяя слухъ, тамъ Темза волны льетъ;
Но вечный крикъ и брань толпы лукавой
Унылый заглушаютъ ропотъ водъ.
Глядите - вотъ Вестминстеръ величавый!
Собой изображая призракъ славы,
Бросающiй на зданье яркiй светъ.
Въ Британiи священней места нетъ!
XXV.
"Стонъ-Генджъ" свидетель дней прошедшихъ,
Но где жъ леса друидовъ? Вотъ Бэдлэмъ,
Где въ кандалахъ содержатъ съумасшедшихъ,
Чтобъ не могли вредить они ничемъ;
Вотъ королевскiй судъ для дурно ведшихъ
Дивящая громадностью своею,
Но можно ли сравнить Вестминстеръ съ нею?!
XXVI.
Весь городъ залитъ массами огней;
Тягаться съ нами въ этомъ трудно ей:
Грязь съ золотомъ не выдержитъ сравненья.
Парижъ не зналъ когда-то фонарей;
Когда же ихъ ввели въ употребленье,
Изменниковъ сталъ прицеплять народъ.
XXVII.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
XXVIII.
Какъ въ дни былые, мужа честныхъ правилъ
Средь Лондона, где света благодать,--
И поиски бъ напрасные оставилъ,
Не мракъ за то пришлось бы обвинять!
Безъ устали искать людей такихъ,
Но прокуроровъ лишь встречалъ однихъ.
XXIX.
Въ вечернiй часъ, когда толпа густая
Блеститъ, лучи денные заменяя,
Когда въ дворцахъ садятся за обедъ,--
Жуанъ, свой путь столицей продолжая,
Среди снующихъ кэбовъ и каретъ,
Домовъ игорныхъ и дворца Сентъ-Джемса.
XXX.
И вотъ отель. Въ ливрее дорогой
Его лакеи встретили у входа;
Сновали нимфы ночи, имъ свобода,
Когда одетъ стыдливый Лондонъ тьмой.
Иные пользу видятъ для народа
Отъ этихъ жрицъ пафосскихъ, что подчасъ,
XXXI.
Жуану номеръ отвели богатый
Въ отеле, полномъ роскоши затей;
Все хорошо въ немъ было, кроме платы,
Въ немъ зачастую жили дипломаты
(Что делало его притономъ лжей).
Но временно здесь жили эти лица,
Ища квартиръ достойней ихъ въ столице.
Жуанъ не настоящимъ былъ посломъ,
Хоть тайное имелъ онъ порученье,
Но въ Англiи проведали тайкомъ,
Что миссiя его не безъ значенья,
Особое имеетъ положенье,
И прибавляли шопотомъ, что онъ
Самой императрицей отличенъ.
XXXIII.
Что онъ сердецъ пленитель и герой;
А такъ какъ англичанки очень склонны
Действительность прикрашивать мечтой
И, головой влекомы воспаленной,
Жуанъ сталъ моднымъ львомъ, а для народа"
Что много мыслитъ, страсти стоитъ мода.
XXXIV.
Безстрастны ли оне? Наоборотъ;
Не сердца, а ума. Принявъ въ разсчетъ,
Что тотъ же результатъ, къ чему старанья -
Узнать, какая сила ихъ влечетъ?
Не въ томъ вопросъ. Понятно лишь желанье
Зачемъ намъ знать, какъ мы дошли до ней?
XXXV.
Жуанъ представилъ грамоты царицы
И встретилъ подобающiй прiемъ
Почти еще ребенка видя въ немъ,
Решили, что красавецъ бледнолицый
Ихъ не минуетъ рукъ. Имъ нипочемъ
Обманывать (политиковъ замашка)!
XXXVI.
Но старички осеклись. Не могу
Съ двуличностью политиковъ мириться!
Они весь векъ на каждомъ лгутъ шагу,
Отъ женской лжи я только не бегу;
Безъ лжи не могутъ дамы обходиться;
Но такъ у нихъ пленительна она,
Что правда передъ ней бледнеть должна.
Но что такое ложь? Лишь правда въ маске.
На всемъ мы видимъ фальши грустный следъ.
Нетъ факта безъ обманчивой окраски,
Исчезли бъ летописецъ и поэтъ
Когда бъ блеснулъ желанной правды светъ!
(Мы только верить стали бы въ пророковъ
Не безъ проверки ихъ пророчествъ сроковъ)!
XXXVIII.
Ко мне какъ къ мизантропу обращаться,
Когда въ стихахъ я воспеваю ложь
И всехъ учу предъ властью пресмыкаться,
Дрожа предъ ней, и техъ не ставлю въ грошъ,
Намъ въ подлости Эринъ даетъ урокъ,
Но гербъ его отъ этого поблекъ.
XXXIX.
Жуанъ представленъ былъ; своею миной
Его костюмъ тому ли былъ причиной,
Иль видъ - не знаю, право. Всехъ пленилъ
Алмазъ огромный, даръ Екатерины,
Который Донъ Жуанъ всегда носилъ.
Ему въ уделъ досталась та награда.
XL.
Ему оказанъ былъ большой почетъ.
Съ нимъ обошлись съ любезностью примерной
Они такимъ путемъ лишь долгу верны:
Любезничать съ посломъ - прямой разсчетъ).
Заискивали въ немъ и субалтерны,
Что исключенье въ Англiи; писецъ
XLI.
Всегда грубятъ чернильныя пiявки;
Лишь въ томъ должна ихъ служба состоять!
Беда насчетъ иль паспорта, иль справки
Какъ не дадутъ имъ разомъ всемъ отставки?
Отъ дармоедовъ можно ль прока ждать?
Какъ злее нетъ собакъ болонокъ-крошекъ,
Такъ хуже тварей нетъ техъ мелкихъ сошекъ!
Везде съ "радушьемъ" принятъ былъ Жуанъ,
Avec empressement. То выраженье
Придумали французы. Даръ имъ данъ
Вселять въ слова условное значенье;
Имъ за словомъ не лезть. Мы, безъ сравненья,
Грубей. Не море ль грубости виной?
Торговки рыбой въ томъ примеръ прямой.
XLIII.
Съ нимъ не сравнить другихъ народовъ брань;
Аристократъ своей изменитъ роли,
Прибегнувъ къ ней; приличiямъ есть грань.
Объ этомъ говорить не буду боле.
Все жъ damme, хоть въ немъ дышитъ духъ цинизма,
Экстрактъ всехъ клятвъ съ оттенкомъ платонизма.
XLIV.
Мы откровенно грубы. Чтобъ найти
Намъ надо черезъ море перейти:
Французы доки въ этомъ отношеньи;
Намъ въ светскомъ лоске ихъ не превзойти!
Но къ делу! Врагъ я праздныхъ размышленiй.
Единство; мне ль о томъ напоминать?
XLV.
Жуанъ вращаться сталъ средь львицъ и франтовъ
Вестъ-Энда; имъ вельможи все сродни;
Ни умницъ нетъ межъ ними, Ночи въ дни
Преобразуя, съ тупостью педантовъ
На мiръ глядятъ презрительно они.
Вотъ то, что называютъ "высшимъ светомъ*!
XLVI.
Онъ холостъ былъ, а для девицъ и дамъ
Тотъ фактъ имеетъ важное значенье;
Одне неравнодушны къ женихамъ,
Когда ихъ не удерживаетъ срамъ.
Съ женатымъ связь вселяетъ опасенья:
Что, если светъ проведаетъ о ней?
И грехъ тяжеле, и скандалъ сильней!
Жуанъ, сроднившись съ новой обстановкой,
Нашелъ себе арену для победъ:
Онъ обладалъ искусною сноровкой
Всемъ нравиться: какъ Моцарта дуэтъ,
И, хоть былъ юнъ, ужъ много виделъ светъ,
Котораго и козни, и интриги
Ошибочно описываютъ книги.
XLVIII.
Смущались и краснели, дамы тоже,
Но ихъ румянецъ, словно метеоръ,
Не исчезалъ: чтобъ быть на видъ моложе,
Оне румяна клали. Дочекъ хоръ
А хоръ мамашъ тайкомъ разузнавалъ,
Есть братья ль у него и капиталъ.
XLIX.
Модистки, отпускавшiя наряды
Чтобъ счетъ уплаченъ былъ въ часы отрады,
Когда еще для мужа бракъ - Эдемъ,
Ловя Жуана въ сеть, нашли, что надо
Кредитъ удвоить. Не одинъ затемъ
Модистки счетъ былъ въ полномъ смысле солонъ.
L.
Накинулись и синiе чулки
На Донъ Жуана. Жалкiе сонеты
Конспектъ статей прочитанной газеты.
Хоть плохо имъ даются языки,
Оне всегда желанiемъ согреты
Коверкать ихъ. О книгахъ дальнихъ странъ
LI.
Экзаменомъ синклита женъ ученыхъ
Онъ былъ втупикъ поставленъ. Мой герой
Не много думалъ о вещахъ мудреныхъ
Отъ Ипокрены береговъ зеленыхъ
Давно ужъ онъ оторванъ былъ судьбой,
Ихъ цветъ теперь ему казался синимъ.
(Упрекъ за то ученымъ женамъ кинемъ).
Хоть наобумъ, но бойко (бойкость весъ
Даетъ словамъ) онъ отвечалъ матронамъ
И свелъ съ ума почтенныхъ поэтессъ.
Миссъ Смитъ (что въ мiре славилась ученомъ
"Рьяный Геркулесъ"
Перевела почти ребенкомъ) тономъ
Съ нимъ самымъ нежнымъ стала речь вести,
Спеша его слова въ альбомъ внести.
Жуанъ владелъ прекрасно языками
И все свои таланты въ ходъ пускалъ;
Ведя беседы съ синими чулками,
Онъ этихъ дамъ вполне очаровалъ,
Оне ему воздвигли бъ пьедесталъ.
Миссъ Мэнишъ съ лэди Фрицки - обе страстно
Желали, чтобъ воспелъ ихъ грандъ прекрасный.
LIV.
Все съ радостью его къ себе тянули,
И десять тысячъ авторовъ предъ нимъ,
Какъ тени передъ Банко, промелькнули.
(Не меньше ихъ; за то мы постоимъ).
Всехъ "восемьдесятъ главныхъ рифмачей"
У каждаго журнала свой пигмей.
LV.
У насъ, что десять летъ, всегда на сцену
"известнейшiй поэтъ*
И долженъ, для борьбы избравъ арену,
Доказывать, какъ уличный атлетъ,
Свои права. (А кто ихъ знаетъ цену?)
Я, самъ того не чуя, много летъ,
Считался въ царстве рифмъ Наполеономъ.
LVI.
Но "Донъ Жуанъ" моею былъ Москвой,
"Фальеро" - грустнымъ Лейпцигомъ зову я,
"Каинъ" - Ватерло плачевный мой.
На льва, что палъ, глупцы глядятъ, ликуя;
Коль я паду, - паду, какъ мой герой;
Лишь самодержцемъ царствовать могу я,--
Не то пустынный островъ мне милей,
LVII.
Пока не появился я, на троне
Сиделъ, любимый всеми, Вальтеръ-Скоттъ;
Теперь царятъ въ сiяющей короне
Въ нашъ векъ поэтъ; витая на Сiоне,
Онъ псалмопевцемъ сталъ, уча народъ,
Какъ пасторъ. Этотъ духъ хвалить могу ли,
Когда Пегасъ поставленъ на ходули?
Есть у меня двойникъ, какъ говорятъ,
Но более моральный; въ этой роли
Не осечется ль бедный мой собратъ?
И у Вордсворта есть два-три, не боле,
Кадятъ и Соути; но не видягь, что ли,
Что онъ не лебедь, а гусакъ простой,
Забитый въ грязь безмысленной хвалой?
LIX.
Злой критикъ и убилъ его статьей.
Хотя надеждъ онъ подавалъ немного,
Еще стиховъ туманныхъ томъ большой,
Быть можетъ, накропалъ бы бардъ, убого
Не странно ли, что умъ, исчадье света,
Способна погубить статьей газета?
LX.
Должны бы поумерить свой задоръ
Когда потомство дастъ свой приговоръ,
Въ могилахъ будутъ правый и неправый.
Безъ насъ решится этотъ жгучiй споръ,
А кандидатовъ - целыя оравы!
Его повергли въ прахъ числомъ своимъ.
LXI.
Но мы у преторьянцевъ. Это царство
Нахаловъ, укрепившихъ лагерь свой.
Проходитъ тотъ, кто осужденъ судьбой
Ихъ восхвалять и козни, и коварства!
Будь дома я, гремя сатирой злой,
Я показалъ бы этимъ янычарамъ,
LXII.
Мой веренъ глазъ, я попадаю въ цель,
И ихъ задеть съумелъ бы за живое.
Но весть борьбу съ бездельниками мне ль?
Меня не отуманиваетъ хмель
Порывовъ желчныхъ. Музе чуждо злое;
Она одной улыбкою разитъ,
Затемъ, присевъ, уйти отъ зла спешитъ.
Жуана въ положенiи тяжеломъ
Оставилъ я средь бардовъ и матронъ,
Но онъ не долго шелъ безплоднымъ доломъ;
Ареопагъ ученый бросилъ онъ,
Отделавшись отъ хора мудрыхъ женъ,
Жуанъ попалъ къ светиламъ настоящимъ
И между ними сталъ лучомъ блестящимъ,
LXIV.
Отъ нихъ подчасъ рождается досада;
Ни отъ кого имъ не слыхать похвалъ!
Они, какъ платье Несса, полны яда.
Кто мелкихъ срочныхъ делъ не проклиналъ,
Но идутъ ли о ней заботы впрокъ?
О, нетъ, - какъ это я заметить могъ.
LV.
Онъ делалъ после завтрака визиты,
Затемъ въ Гайдъ-Паркъ стремился знаменитый,
Где съ голоду пчела бы умерла,
Где тоще все, куда ни погляди ты.
Тамъ дамы ищутъ света и тепла.
Чемъ въ Лондоне, где скучены жилища,
LXVI.
Затемъ Жуанъ, переменивъ костюмъ,
Обедать ехалъ, пышно разодетый.
Какъ метеоры, въ упряжи кареты
Мелькаютъ; места нетъ для грустныхъ думъ;
Огни горятъ; налощены паркеты,
И словно въ рай - въ палаты богачей
LXVII.
Хозяйка, стоя, сколько бъ ихъ ни было,
Встречаетъ ихъ, весь вечеръ не присевъ;
Играютъ вальсъ; своей волшебной силой
Его намъ недостатки даже милы.
Все гости, уже съехаться успевъ,
Биткомъ набили залы; нетъ прохода;
А лестница еще полна народа.
Блаженъ, кто въ тихiй уголъ попадетъ,
Что въ стороне, но съ бальной залой рядомъ,
Откуда пестрыхъ массъ водоворотъ
Во всей красе является предъ взглядомъ;
Съ улыбкою, пропитанною ядомъ,
Следить онъ можетъ за игрой страстей,
Сидя въ обсерваторiи своей.
LXIX.
Тому жъ, кто сталъ случайно моднымъ львомъ,
Еще трудней пробраться; втихомолку
Нестись онъ долженъ опытнымъ пловцомъ
Средь моря кружевъ, лентъ, алмазовъ, шелку,
Порою въ вальсъ втираясь ловко - или
Въ фигуры оживленныя кадрили.
LXX.
Кто не танцоръ, а былъ бы радъ пленить
Замужнею сиреной - въ связь вступить,
Тому идти опасно къ цели прямо;
Свою игру отъ всехъ онъ долженъ скрыть,
Бояся неудачи или драмы.
Серьезно мы и глупости творимъ.
LXXI.
Старайтесь, не спуская съ милой взора,
За ужиномъ поближе къ ней подсесть;
Отъ радости съ ума насъ можетъ свесть.
Такой волшебный мигъ забыть не скоро!
Въ мечте о немъ и то отрада есть.
Какъ много балъ порой приноситъ горя
LXXII.
Учу лишь техъ, которые борьбы
Не въ состояньи выдержать со светомъ
И передъ нимъ трепещутъ, какъ рабы,--
Къ чему они для баловней судьбы?
Имъ лишнее стесняться этикетомъ,
Когда умомъ иль массою заслугъ
Обворожить съумели высшiй кругу.
Мой ветреный герой, какъ все герои,
Былъ знатенъ, юнъ, любовь вселялъ въ сердцахъ;
Понятно, что не могъ онъ быть въ покое
Оставленъ. Говорятъ, какъ о вещахъ
О бедности, болезняхъ и стихахъ;
Но что бъ сказали люди, Боже правый,
Узнавъ, какъ нашихъ лордовъ жалки нравы!
LXXIV.
Красивы, но изношены; богаты,
Но безъ гроша (именья заложивъ
Жидамъ); игрой, попойками измяты,
Они на доблесть смотрятъ какъ на мифъ.
Внимаютъ ихъ речамъ. Затемъ финалъ -
И новый лордъ въ фамильный склепъ попалъ!
LXXV.
"Где светъ, въ которомъ человекъ родился?"
А я спрошу: куда же испарился
Летъ семь тому существовавшiй светъ?
Увы! какъ шаръ стеклянный онъ разбился;
Онъ прахомъ сталъ; его погибъ и следъ:
Ораторы, поэты, дэнди - где вы?
LXXVI.
Где Бонапартъ великiй? - средь теней!
Где Кэстельри ничтожный? - взятъ могилой;
Дивившихъ насъ и мудростью, и силой?
Где королева съ горестью своей?
Где дочь ея, что Англiя любила?
Где жертва биржи - рента? Где доходъ,
LXXVII.
Где Веллеслей и Бруммель? - смертью стерты
Съ лица земли. Где Ромильи? - зарытъ.
Где Третiй нашъ Георгъ, судьбой затертый?
Где птица царской крови, Фумъ Четвертый?
Ему теперь Шотландiя кадитъ,
И онъ туда поехалъ, чтобъ на месте
Отведать фимiамъ народной лести.
Где вы, милорды, лэди, мистриссъ, миссъ?
Забытыя толпой, одне въ разброде;
Другiя вышли замужъ, развелись
И снова обвенчались (это въ моде).
Где лондонскiе вопли о свободе?
Где Гренвили? - все скроменъ ихъ уделъ.
Где виги? - такъ, какъ прежде, не у делъ.
LXXIX.
"Morning Post", почтенная газета,
Оракулъ и изящества, и модъ!
Я отъ тебя жду точнаго ответа:
Львы летъ былыхъ сошли со сцены света:
Иные съ жизнью кончили разсчетъ,
Другiе жъ дни влачатъ на континенте,
Проклятья посылая павшей ренте.
Иныя миссъ, искавшiя связей,
Давно разстались съ светлыми мечтами;
Одне, какъ я сказалъ, нашли мужей,
Другiя стали только матерями;
Другихъ плуты опутали сетями;
Всехъ сменъ не перечтешь; лишь то дивитъ,
Какъ быстро светъ свой изменяетъ видъ.
LXXXI.
Что, право, всякiй можетъ стать втупикъ.
Съ трудомъ пересчитаешь, сколько скрылось -
Не только лицъ известныхъ, но владыкъ;
Все въ это время въ мiре изменилось.
И люди изменяются, и страсти,--
Лишь виги все достичь не могутъ власти!
LXXXII.
Юпитера, былъ обращенъ въ Сатурна.
Нашъ Веллингтонъ преобразился въ ноль,
За то, что велъ дела страны такъ дурно;
Я виделъ, какъ освистанъ былъ король
Затемъ, какъ стали все ему кадить.
(Что лучшее изъ двухъ - не мне решить).
LXXXIII.
Лэндлордовъ разоренныхъ слышалъ стоны;
Однимъ налогамъ; на шутахъ - короны;
Несчастной королевы злой процессъ;
Пророчицу Суткотъ; въ стенахъ Вероны
Дышавшiй лишь неправдою конгрессъ;
Свое ярмо свергавшiе народы.
LXXXIV.
Прозаиковъ я виделъ и гурьбы
Поэтиковъ; ораторовъ безцветныхъ,
Именiй съ биржей; наглость лжей газетныхъ,
Я виделъ, какъ надменные рабы
Въ грязь втаптывали гражданъ безответныхъ,
И слышалъ, какъ Джонъ Буль сознался самъ,
LXXXV.
Живи Жуанъ, но carpe, carpe diem!
Насъ завтра жъ сменитъ новый сонмъ людей,
Покорный темъ же бешенымъ стихiямъ.
"Пустая пьеса жизнь: своихъ ролей
Въ ней не бросайте жъ, плуты!" Хитрымъ змiемъ
Предъ светомъ ползай и скрывать умей
Намеренья! Не разставаясь съ маской,
LXXXVI.
Въ стране, что мы "моральнейшей изъ странъ"
Зовемъ, но где морально все лишь съ виду,
Вращаться долженъ будетъ Донъ Жуанъ.
Атлантиду,
Не допишу, быть можетъ, свой романъ.
Мои слова сочтутся за обиду,
Все жъ я скажу (хоть это не секретъ
LXXXVII.
Всегда приличья строго соблюдая,
Я опишу, что виделъ мой герой,
Что делалъ; но пою, предупреждая,
Хотя иныхъ писакъ орава злая
Намековъ будетъ въ немъ искать порой,
Мне дела нетъ до злобныхъ ихъ упрековъ:
Въ глаза я правду режу безъ намековъ.
Впоследствiи узнаете о томъ,
Что сделаетъ любезный мой повеса:
Помчится ль онъ за золотымъ тельцомъ,
Иль женится на девушке безъ веса,
Иль, наконецъ, покоренъ воли беса,
Интрижку заведетъ ли въ свете онъ,
За что караетъ праведный законъ.
LXXXIX.
Тебя, какъ я предвижу, будутъ рвать.
Ну что жъ! - темъ лучше. Пусть клокочутъ страсти,--
Все жъ белое не можетъ чернымъ стать;
Но злыя не страшатъ меня напасти:
Пусть тучи надъ главой моей повисли -
За тронъ не изменю свободе мысли!
ЕКАТЕРИНА II. (Catherine II),
Портретъ работы придворнаго живописца Эриксена (1772).
Изъ коллекцiи П. Я. Дашкова.
Портретъ воспроизводится впервые.