| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1864 |
| Категория: | Поэма |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Чайльд-Гарольд. Песня первая.
ЧАЙЛЬДЪ-ГАРОЛЬДЪ.
РОМАНЪ.
ПРЕДИСЛОВІЕ.
(КЪ ПЕРВОЙ И ВТОРОЙ ПЕСНЯМЪ.)
Настоящая поэма написана, большею частью, среди техъ местностей, которыя её вызвали. Она начата въ Албанiи и все обстоятельства, относящiяся къ Испанiи и Португалiи, описаны но наблюденiямъ автора, сделаннымъ на месте. Это я долженъ сказать для удостоверенiя въ точности описанiй. Сцены, описываемыя здесь, происходятъ въ Испанiи, Португалiи, въ Эпире, Акарнанiи и Грецiи. На последней стране поэма пока останавливается; прiёмъ, сделанный ей публикою, покажетъ, можетъ ли авторъ позволить себе ввести своихъ читателей въ столицу Востока, черезъ Іонiю и Фригiю. Эти две песни - не более какъ опытъ.
Для того, чтобы соединить все части поэмы въ одно целое, въ ней выводится на сцену вымышленное лицо, изъ чего, однако жь, не следуетъ, чтобы поэма отличалась особенною правильностью. Друзья мои, мненiемъ которыхъ я дорожу, дали мне понять, что меня могутъ заподозрить, будто я, подъ вымышленною личностью Чайльдъ-Гарольда, имелъ въ виду известное лицо. Здесь я долженъ прямо объявить - одинъ разъ навсегда - что Гарольдъ-образъ, созданный воображенiемъ для известной цели. Въ некоторыхъ частностяхъ можетъ быть случайное сходство съ кемъ-нибудь; но, вообще, могу васъ уверить, такое предположенiе не можетъ иметь здесь места.
Почти безполезно упоминать, что названiе "Чайльдъ" употреблено мною, какъ "Чайльдъ-Уотерсъ", "Чайльдъ-Чильдерсъ", въ подражанiе старой форме версификацiи, принятой мною. "Добрая Ночь", въ начале первой песни, была вызвана "Спокойной ночью Лорда Максуэля", помещённою въ "Шотландскихъ Минестреляхъ", изданныхъ Вальтеръ-Скоттомъ.
Быть-можетъ, что въ первой песне, въ которой говорится о Пиренейскомъ полуострове, будетъ найдено некоторое совпаденiе съ различными поэмами, говорящими объ испанскихъ нравахъ; но это можетъ только быть местами, потому-что, за исключенiемъ несколькихъ последнихъ строфъ, всё остальное было написано въ Леванте.
Стансы Спенсера - какъ говоритъ одинъ изъ нашихъ достоуважаемыхъ писателей - носятъ на себе отпечатокъ величайшаго разнообразiя. Д-ръ Битти замечаетъ следующее: "Недавно началъ я писать поэму въ стиле и размере Спенсера, въ которой я намеренъ дать всю волю своей фантазiи и быть то смешнымъ, то патетичнымъ, то описательнымъ, то сентиментальнымъ, чувствительнымъ или сатирическимъ, смотря но расположенiю духа, потому-что, если я не ошибаюсь, размеръ принятый мною, одинаково допускаетъ все эти формы." Имея за себя такой авторитетъ и примеръ некоторыхъ итальянскихъ поэтовъ первой величины, я не буду стараться оправдывать себя въ разнообразiи, допущенномъ мною въ настоящемъ сочиненiи; довольно того, что, въ случае неудачи, ошибка будетъ лежать въ исполненiи, но не въ намеренiи, освящённомъ примерами Арiоста, Томсона и Битти.
Лондонъ, февраль, 1812.
ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ ВВЕДЕНІЮ.
Я выждалъ время, когда большая часть нашихъ перiодическихъ изданiй разделила между собою обычную долю критики. Я не хочу возражать противъ справедливости большей части критическихъ сужденiй: дурно было бы съ моей стороны ссориться съ ними за ихъ снисходительную критику, хотя, быть-можетъ, они были бы правдивее, еслибъ были менее любезны. Посылая всемъ и каждому мою благодарность за ихъ великодушiе, я рискну всё-таки сделать замечанiе, касательно одного пункта. Между многими возраженiями, возникшими по поводу индифферентности характера Странствующаго Чайльда (о которомъ, несмотря на многiе намёки на противное, я всё-таки утверждаю, что онъ лицо вымышленное), было сделано, между-прочимъ, предположенiе, что онъ, кроме того, что представляетъ анахронизмъ, вовсе не проникнутъ рыцарскимъ духомъ, такъ-какъ времена рыцарства были - времена любви, славы и т. п. Но вотъ въ чёмъ дело: добрыя старыя времени, когда l'amour du bon vieux temps, l'amour antique процветали, были самыя безнравственныя изъ всехъ времёнъ. Те, которые сомневаются, пусть пробегутъ сочиненiе Sainte-Palaye и, въ особенности, 96 стр. 2-й части. Рыцарскiя клятвы не лучше хранились, какъ и всякiя другiя клятвы, и песни трубадуровъ не были благопристойнее овидiевыхъ, хотя и были менее остроумны.
Въ Goure d'amour, parlements d'amour, ou de courtoisie et de gentillesse было гораздо больше любви, чемъ вежливости и любезности. Смотри Роланда, трактующаго о томъ же предмете, какъ и С. Пеле. Какiе бы ни были другiе нападки на не очень любезнаго Чайльдъ-Гарольда, онъ былъ въ этомъ смысле совершенный рыцарь: "не услуживающiй кавалеръ, но настоящiй тамплiеръ". Вместе съ темъ, я боюсь, что сиръ Тристамъ и сиръ Ланцелотъ были не лучше того, чемъ имъ быть следовало, хотя они и были очень поэтическiе личности и рыцари sans peur, хотя и не sans reproche. Если утвержденiе ордена "Подвязки" не басня, то рыцари этого ордена, въ продолженiе несколькихъ вековъ, носили цветы одной графини Салисбюри, не очень-то лестной памяти. Но довольно о рыцарстве. Боркъ напрасно жалеетъ, что дни ихъ прошли, хотя Марiя Антуанетта на столько же была целомудренна, на сколько большая часть техъ, въ честь которыхъ ломались копья и выбивались рыцари изъ сёделъ.
Со времёнъ Баярда и до времёнъ сэра Іосифа Бенкса, самыхъ целомудренныхъ и знаменитыхъ какъ стараго, такъ и новаго времени, мало исключенiй найдётся въ опроверженiе этому предположенiю, и я полагаю, что несколько изысканiй научатъ насъ не сожалеть о техъ чудовищныхъ безобразiяхъ, которыми славились среднiе века.
Я предоставляю теперь Чайльдъ-Гарольду отжить своё время такимъ, какъ онъ есть. Конечно, было бы прiятнее и, разумеется, легче описывать прiятный характеръ. Легко было бы прикрыть его ошибки, заставить его более действовать и менее говорить; но я никогда не намеревался представить его образцомъ, а хотелъ показать только, что ранняя испорченность характера и нравственности ведётъ къ пресыщенiю прошедшими наслажденiями и къ разочарованiю въ новыхъ, и что красоты природы и сильныя впечатленiя путешествiй (которыя, за исключенiемъ честолюбiя, есть самые сильные двигатели жизни) не существуютъ для души такъ созданной или, лучше сказать, заблудшей. Если бъ я продолжалъ поэму, то этотъ характеръ затемнился бы ещё более къ концу, потому-что рама, въ которую я хотелъ его заключить, должна была содержать въ себе, съ некоторыми исключенiями, изображенiе новаго Тимона, а, можетъ-быть, и поэтическаго Зелюко.
Лондонъ, 1813.
КЪ ЯНТЕ. 1)
Ни въ техъ странахъ, где я блуждалъ когда-то,
Где красота царитъ доныне свято,
Виденья чудныя въ какомъ-то смутномъ сне -
Въ фантазiи пленительной, во сне ли -
Тебе подобную мечты создать не смели.
Ты предо мной въ сiяньи красоты!
О, мне ли передать твои черты?
Кто зналъ тебя - такъ нужны ли слова имъ?
А кто не зналъ - мы словъ для нихъ не знаемъ.
Когда бъ всегда ты красотой сiяла,
И юности своей не изменяла
И сохранила детства чистоту,
И прелесть формъ, и детскую мечту!
Ты на земле, вся вея ароматомъ,
Явилась намъ амуромъ безкрылатымъ.
Конечно, мать, вскормившая тебя,
О будущемъ заботясь и любя,
Найти въ тебя ту радугу желала,
Которая все скорби усмиряла.
Я радъ тому - о, пери молодая!--
Что пережилъ те юные года я,
Что на тебя смотрю я безъ любви;
Я радъ тому, что мне чужда утрата
Дождаться твоего печальнаго заката;
Я счастливъ темъ, что твой прекрасный взоръ
Не страшенъ мне, какъ смертный приговоръ
Для юношей, которымъ всё не мило,
Когда ты ихъ улыбкой не дарила.
Твои глаза, глаза твои газельи,
Которые - въ мечтахъ или въ весельи -
Пусть иногда на трудъ мой поглядятъ,
И изредка - быть-можетъ, хоть ошибкой -
Ты на него взгляни съ своей улыбкой.
Зачемъ свой трудъ тебе я посвящалъ -
Чтобы вплелась во мне въ венокъ надгробный
Лилея нежная, которой нетъ подобной.
Здесь имя Янты съ песнями сольётся
И будетъ жить; когда же разнесётся
То не случится съ именемъ твоимъ.
А если жь дни мои сочтутся въ мире,
Тогда коснись перстами феи къ лире -
Вотъ всё, о чёмъ такъ проситъ твой поэтъ,
Вотъ всё, чего душа моя желала
И дружба втихомолку подсказала.
ПЕСНЯ ПЕРВАЯ.
I.
Неборожденной ты слыла!
Тебя лишь праздной скуки ряди
Мечта поэтовъ создала!
Ужь сколько разъ твой слухъ терзали
Что я теперь решусь едва ли
Нарушить твой священный мiръ,
Хотя дельфiйскiя руины
И твой ручей, и твой алтарь
За повесть скромную примусь.
II.
Подъ небомъ Англiи туманной
Жилъ мой герой когда-то: былъ
Который оргiи любилъ,
Надъ добродетелью смеялся,
Разгулу ночи посвящалъ,
И всё, съ чемъ въ жизни ни встречался.
И жилъ, поклонникъ наслажденiй,
Не зная дела и трудовъ,
Среди вакхическихъ пировъ,
Среди любовныхъ похожденiй
Въ кругу любовницъ и кутилъ.
III.
Онъ Чайльдъ-Гарольдомъ назывался.
Здесь говорить я не хочу,
Объ этомъ просто умолчу.
Могу одно сказать: былъ знатенъ
Его почтенныхъ предковъ родъ,
И гербъ ихъ переданъ безъ пятенъ
Гербъ каждый можно такъ ославить
Единымъ маленькимъ грехомъ,
Что ужь беды никто потомъ
Не въ состоянiи исправить:
Ни сладкой песнею певецъ.
IV.
Гарольдъ кружился въ вихре света
Безъ опасенiй, безъ борьбы...
Кружится муха. Онъ судьбы
И не боялся вовсе даже
И, праздность вольную любя,
Безпечно жилъ всегда - судьба же
Ещё далёкъ до разрушенья,
Ещё въ цветущiе года
Онъ заразился навсегда
Ужасной скукой пресыщенья.
Противенъ сталъ весь, край родной.
V.
Въ чаду греховъ не разъ плутая,
Онъ ихъ ничемъ не искупилъ;
Одну лишь только онъ любилъ.
Увы! успехами балуемъ,
Онъ ею лишь не обладалъ:
Своимъ преступнымъ поцалуемъ
Не бросилъ жертвой святотатства
Для новыхъ женщинъ и тревогъ
И въ мотовстве сгубить не могъ
Ея наследныя богатства:
Семейной жизни тишина.
VI.
Пресытивъ бурныя желанья,
Онъ быть разгульнымъ пересталъ.
Но онъ ихъ скоро подавлялъ
И думалъ, скукою томимый,
Своё желанья не тая,
Покинуть берегъ свой родимый,
На корабле пуститься въ море.
Казалось, жизнью пресыщёнъ,
Вполне доволенъ былъ бы онъ
Для развлеченья встретить горе,
Спуститься даже въ самый адъ.
VII.
Онъ бросилъ замокъ свой наследный.
Хоть старый замокъ видъ имелъ
Но предокъ выстроить умелъ
Домъ этотъ прочно и солидно.
Былъ монастырь когда-то тутъ -
И оскорблёнъ теперь обидно
Где жизнь текла, чужда веселiй,
Гремелъ теперь пафосскихъ девъ
Шальной, вакхическiй напевъ.
Могли бъ подумать старцы келiй
Что время ихъ пришло опять.
VIII.
Не разъ средь буйнаго собранья
Гарольдъ сиделъ и хмурилъ бровь,
Иль оскорблённая любовь
Въ нёмъ просыпались на мгновенье,
Но уловить никто не могъ
Его душевнаго движенья
Своихъ сомненiй неизменныхъ
Онъ пылкой дружбе не вверялъ
И человека не искалъ
Для излiянiй откровенныхъ,
Была, какъ море, глубока.
IX.
Онъ былъ одинъ. Хоть на банкеты
Онъ звалъ гостей со всехъ концовъ,
Лишь паразитовъ и льстецовъ.
Увы! любовницами даже
Онъ былъ любимъ, какъ щедрый мотъ;
Онъ изменился - и тогда же
Какъ мотыльки, созданья эти
Всегда бросаются на светъ,
И где Мамонъ проложитъ следъ,
Не опасаясь тайной сети,
Опуститъ руки серафимъ.
X.
Кидая берегъ свой родимый,
Гарольдъ, всегда любившiй мать,
И не пришелъ сестры обнять.
Въ кружке знакомыхъ не слыхали
Его "прости!" - не потому,
Чтобъ сердце, словно какъ изъ стали,
Нетъ, кто любилъ, тотъ знаетъ муку,
Какъ безконечно тяжело
Лобзать любимое чело,
Предвидя долгую разлуку.
Но только сердце разобьётъ,
XI.
И такъ Гарольдъ безъ сожаленья
Покинулъ замокъ и родныхъ,
И рой красавицъ молодыхъ,
Имъ позабытыхъ безъ привета,
Хотя ихъ взоры, речи звукъ
И белый мраморъ нежныхъ рукъ
Для неизвестныхъ новыхъ странъ
Онъ позабылъ пиры разгула,
Чтобъ переплыть чрезъ океанъ,
Чтобъ побывать у стенъ Стамбула,
И чтобъ экваторъ миновать. 2)
XII.
Ужь паруса надулись ровно
И ветерокъ по струйкамъ водъ
Что Чайльда въ море унесётъ.
Скалистый берегъ потерялся
Подъ пеной волнъ и уплылъ въ даль,
И Чайльдъ-Гарольдъ чуть не признался,
Но это было на мгновенье -
И, затаивъ невольный стонъ,
Въ тотъ мигъ себя не выдалъ онъ
Единымъ словомъ сожаленья,
И малодушно трепеталъ.
XIII.
Когда же солнце скрылось въ море,
Герой нашъ арфу въ руки взялъ,
Въ уединеньи поверялъ.
До звучныхъ струнъ коснулись руки,
Аккорды тихо полились
И въ тишине по морю звуки
Летелъ корабль, какъ окрылённый,
На белоснежныхъ парусахъ;
Всплывала ночь на небесахъ -
И скрылся берегъ отдалённый,
Прощальной песнею встречалъ:
1.
Прости! Утопаетъ въ дали голубой
Родимаго берега видъ:
И дикая чайка кричитъ.
Мы видимъ, какъ солнце въ морской глубине
Торопится отдыхъ найти...
Прости и тебе, какъ родимой стране!
2.
Часы пролетятъ и опять надо мной
Румяное солнце всплывётъ,
Вновь день я увижу, но берегъ родной
Сталъ пустъ и заброшенъ печальный мой домъ,
Огонь разведённый зачахъ
И стены травой заростаютъ кругомъ,
И воетъ мой пёсъ въ воротахъ.
Мой маленькiй пажъ 3), подойди же ко мне!
О чемъ ты рыдаешь съ тоской?
Боишься ль ты смерти въ холодной волне?
Утри жъ свои слезы, будь веселъ опять,
Корабль нашъ построенъ легко,
И если бы соколъ насъ вздумалъ догнать,
Остался бы онъ далеко.
"Не страшны мне бури, пусть волны ревутъ,
Пусть ветеръ рветъ парусъ въ клочки,
Но ты, господинъ, не дивись, что бегутъ
Изъ глазъ моихъ слезы тоски: 4)
И мать со слезами въ глазахъ;
Остались друзьями мне ты лишь одинъ,
Да Тотъ, что живётъ въ небесахъ.
5.
"Отецъ на прощанье крестилъ мне чело,
Хоть холоденъ былъ его взглядъ,
Но мать моя будетъ вздыхать тяжело,
Пока не вернусь я назадъ."
Довольно, малютка! понять я умелъ,
И еслибъ я чистое сердце имелъ,
Я самъ бы заплакалъ навзрыдъ.
6.
Поди же ко мне ты, мой верный слуга! 5)
Ужь ты не боишься ль француза-врага?
Иль буря тебе такъ страшна?
"Ты думаешь, мой господинъ, обо мне,
Что стану за жизнь я робеть -
Меня заставляетъ бледнеть?
7.
"Близь замка отцовъ твоихъ, съ мукой въ лице,
Пришлось мне детей покидать...
Что можетъ ответить имъ мать?"
Довольно, мой добрый служитель - ты правъ,
Печаль твоя стоитъ похвалъ;
Но я... не таковъ легковерный мой нравъ:
8.
О что же находимъ мы въ женскихъ слезахъ?
И долго ли женщина ждётъ?
Чужая рука на прекрасныхъ глазахъ
Не жаль мне дней счастья въ родной стороне,
Не гнусь я при виде грозы,
Но горько одно лишь, что не о комъ мне
Сронить ни единой слезы.
Я вновь одинокъ, какъ въ былые года,
Одинъ посреди этихъ водъ.
Къ чему жь о другихъ я заплачу, когда
Никто обо мне не вздохнётъ?
Найдётъ новый уголъ и кровъ
И если вернусь я - меня разорвать
Пёсъ собственный будетъ готовъ.
10.
Пусть море кипитъ подо мной!
Неси куда хочешь, въ далёкимъ странамъ,
Лишь только бъ не въ край мой родной.
Приветъ посылаю я синимъ морямъ,
Приветъ мой пустынямъ, пещерамъ, горамъ...
Мой край! доброй ночи! прости!
XIV.
Корабль летитъ, волна бурлива
Вблизи Бискайскаго залива;
Корабль летитъ уже пять дней -
И берегъ всталъ изъ-за тумана.
О Цинтра! вотъ зубцы твои!
Мчитъ золотистыя струи.
Вотъ на корабль взошли съ приветомъ
Бреговъ соседнихъ лоцмана -
И плодоносная страна
Где поселяне въ поле жнутъ,
Кончая свой подённый трудъ.
XV.
О, Боже! небо не скупилось
Какихъ плодовъ здесь не родилось!
Что за окрестности въ горахъ!
Лишь нечестивыми руками
Здесь человекъ всё портить могъ.
Подниметъ бичъ свой на порокъ,
На всехъ идущихъ противъ рока,
То онъ ударитъ съ вышины
На притеснителей страны -
Рукой незримаго врага,
Покинетъ эти берега.
XVI.
О! какъ хорошъ при первомъ взгляде
Когда во всей своей громаде
Въ реке бываетъ отраженъ.
Намъ ту реку во время оно
Певцы хвалили безъ стыда;
Плывутъ могучiя суда
Спасать отъ галловъ славу юга;
Но лузитанецъ гордъ и дикъ,
И отличать онъ не привыкъ
И втихомолку онъ клянётъ
Своихъ спасителей приходъ.
XVII.
Когда же съ этимъ градомъ дивнымъ
Онъ намъ покажется противнымъ:
Дворцы и хижины въ грязи
Кругомъ въ одну столпились груду,
И еслибъ путникъ только могъ
Онъ мерзокъ вдоль и поперёгъ.
Толпа гражданъ немытыхъ, праздныхъ
Отъ лени рубища влачитъ;
Ничто её не устрашитъ:
Хотя бъ на встречу шла сама
Египта страшная чума.
XVIII.
Рабы презренные, къ которымъ
Природа... ихъ ли, ихъ ли взорамъ
Ценить все эти чудеса?
Здесь Цинтра 6) смотритъ новымъ раемъ
Обвороженный этимъ краемъ,
Какой поэтъ намъ дастъ одинъ
Хотя намёкъ на ту природу,
Передъ которою бледна
Певцомъ открытая народу,
Когда онъ смертныхъ удивилъ
И имъ Элизiумъ открылъ?
XIX.
Тамъ монастырь, склонившись внизъ,
Своими белыми стенами
Надъ самой бездною повисъ;
Деревьевъ тень но горнымъ скатамъ,
И съ вечнымъ мракомъ, съ ароматомъ
Долины въ мёртвой тишине;
Сверканье моря голубого,
И апельсинныхъ рощъ нарядъ,
И рёвъ потоковъ - здесь всё ново!
Здесь предъ глазами вставшiй видъ
И восхищаетъ и дивитъ.
XX.
Идите вверхъ, смотря назадъ,
Чтобъ той природой благотворной
Ещё полней упился взглядъ.
А тамъ одна изъ техъ тропинокъ
Здесь васъ съ мощами встретитъ инокъ,
Свои легенды говоря:
"Вотъ тутъ погибли изуверы:
Ихъ за нечестье рокъ сразилъ;
Спастись желавшiй въ тьме пещеры,
Въ адъ обратившiй жизнь свою,
Чтобъ быть впоследствiи въ раю."
XXI.
Среди пустынныхъ, дикихъ местъ,
Мы по дороге часто встретимъ
Воткнутый въ землю скромный крестъ,
Но онъ есть только следъ ужасныхъ
Найдя останки жертвъ несчастныхъ,
Ихъ погребаютъ подъ крестомъ.
Здесь встретитъ путникъ удивлённый
Такихъ могилъ несчётный рядъ,
Что въ той стране окровавленной
Законъ усталый тупо снятъ
И жизни гражданъ не хранитъ. 7)
XXII.
Въ нихъ прежде жили короли,
Теперь же дикими цветами
Они капризно заросли;
Но следъ величья ихъ остался...
"замокъ принца" тамъ стоитъ.
Но ты ль здесь жизнью наслаждался,
Ты, Ватекъ, 8) нашъ богатый бриттъ?
Не здесь ли, жизнiю наскуча,
Но объ одномъ забылъ межъ-темъ,
Что какъ богатство ни могуче,
Но и ему - везде равно -
Надъ жизнью власти не дано.
Внизу горы въ жилище этомъ
Ты жилъ, всехъ прихотей творецъ...
Теперь, какъ проклятый всемъ светомъ,
Стоитъ пустынный твой дворецъ,
Какъ ты, онъ сталъ и пустъ и немъ,
Лишь колоссальной рощью травы
Путь загораживаютъ всемъ
Къ раскрытымъ портикамъ и заламъ...
Для всехъ, кто только думать могъ
О счастье, безконечно маломъ,
Которое кладётъ въ гроба
Неумолимая судьба.
Вотъ замокъ: здесь - то каждый знаетъ -
Сошлись вожди и съ давнихъ поръ
Видъ замка этого смущаетъ
Британца смелый, гордый взоръ.
Обвитъ пергаментомъ кругомъ,
Сидитъ, надевъ колпакъ дурацкiй,
Чертёнокъ маленькiй; на нёмъ
Висятъ печать и свитокъ чёрный,
Известныхъ рыцарей - и онъ
На нихъ указывалъ проворно,
Лукаво надписи читалъ
И непритворно хохоталъ.
Конвенцiя - названье беса.
Въ томъ замке на смехъ онъ собралъ
Всехъ гордыхъ рыцарей конгреса
Здесь победитель покорился
И предъ безумiемъ поникъ,
И вновь спасителемъ явился
Дипломатическiй языкъ.
Героямъ нашимъ навсегда.
Срамъ победителю, когда
Онъ растеряется постыдно
И клонитъ голову въ стране
XXVI.
Съ-техъ-поръ - о Цинтра - не забудутъ
Тебя британцы никогда,
И, если могутъ, долго будутъ
Вожди грядущихъ поколенiй,
Победоносные вожди...
Нетъ, стыдъ безславныхъ пораженiй
Суда потомства подожди,
Какъ победитель уступилъ,
Какъ побеждённый врагъ смутилъ
Победы радостные звуки,
Смялъ гордый лавръ ея венковъ
XXVII.
Такъ думалъ Чайльдъ, но безъ кручины,
Бродя одинъ средь этихъ скалъ,
И хоть прелестныя картины
Но онъ, какъ ласточка скучая,
Рвался всё дальше, въ край иной,
И чаще думы, избегая,
Терзали умъ его больной,
Припоминалъ Гарольдъ тогда
Мелькнувшей юности года,
Что прожилъ ихъ безъ сожаленья
Въ чаду безумствъ, въ чаду проказъ -
XXVIII.
Коня скорей! 10) И покидаетъ
Онъ этотъ край и мирный кровъ;
Но не для женщинъ и пировъ.
Спешитъ куда? - безъ цели мчится
Вперёдъ, вперёдъ, куда-нибудь,
Не зная самъ, где прекратится
Не мало местъ и видовъ разныхъ
Передъ собой увидать онъ,
Пока не будетъ утомлёнъ
Картиной странъ разнообразныхъ
Ещё сильна его тоска.
XXIX.
Но вотъ и Мафра. 11) Въ вихре танцевъ
Здесь королева лузитанцевъ 12)
Жила, оплакавъ свой позоръ;
Мешались здесь пиры и мессы
И составляли дворъ одинъ
И рядомъ - мрачный капуцинъ.
Здесь вавилонская блудница
Себе построила чертогъ;
Здесь позлащённый твой порокъ,
Толпу къ ногамъ твоимъ бросалъ
И рабскiй трепетъ возбуждалъ.
XXX.
Такъ между горъ, цветущей нивой
О! для чего въ стране счастливой
Народъ свободный не живётъ?
Нетъ, для однихъ лентяевъ, дома
Жалевшихъ кинуть свой диванъ,
Бродить подъ небомъ разныхъ странъ
Съ однимъ желанiемъ упорнымъ -
Иныя думы испытать,
Всё знать, всё видеть и дышать
Одинъ флегматикъ лишь не могъ
Понять всю прелесть техъ тревогъ
XXXI.
Но плодоносныя долины
И вотъ испанскiя равнины
И безконечный ихъ просторъ
Кругомъ открылся нашимъ взглядамъ.
И новый край суровъ и глухъ:
Лишь кое-где бредётъ пастухъ.
Онъ долженъ быть вооруженнымъ,
Чтобъ защищать своихъ овецъ,
Затемъ-что изъ конца въ конецъ
Прошелся врагъ - и весь народъ
Теперь его прихода ждётъ.
XXXII.
Тамъ, где слились между собою
Какой же гранью роковою
Они теперь разделены?
Что делитъ ихъ? Въ зубцахъ Сiерра?
Иль Таго мощная волна?
Вновь возведённая стена?
Тамъ нетъ ни стенъ, ни речки быстрой,
Ихъ межь собой не разделялъ
Огромный рядъ высокихъ скалъ,
Которой галльская страна
Отъ южныхъ местъ отделена.
XXXIII.
Но между ними пробегаетъ
Какъ знать его? - никто не знаетъ,
Но онъ для нихъ границей лёгъ
И здесь журчитъ, переливаясь
Вдоль ненавистныхъ береговъ...
Пастухъ глядитъ въ страну враговъ
Своимъ лениво-гордымъ взоромъ...
Любой испанскiй селянинъ
Смотрелъ, какъ истый властелинъ,
Но ужился съ нимъ никогда бъ
Несчастный лузитанскiй рабъ. 13)
ХХXIV.
Когда жь вдали, среди тумана,
Явилась мрачно Гвадiана
Съ журчаньемъ тихихъ, грустныхъ водъ.
На берегахъ ея когда-то
Сходился съ рыцарями мавръ,
И обливался кровью лавръ.
Спасался бегствомъ побеждённый
За склономъ взрытаго холма
И мусульманская чалма
Во следъ за ней въ реку летелъ,
Где мчалась груда мёртвыхъ телъ.
XXXV.
Прекрасный край любви и славы!
Когда отецъ презренный Кавы 14)
Пришелъ съ дружинами, и врагъ
Окрасилъ кровью горъ долины.
Где жь флаги грозные войны?
Разбивши дерзкiя дружины.
О, какъ тогда средь этихъ местъ
Сiялъ, горелъ надъ всей страною
Победоносный яркiй крестъ
А въ Африке носился стонъ
Рыдавшихъ мавританскихъ женъ.
XXXVI.
Но сохранился ль въ песняхъ края
Дела героевъ разбирая,
Оне одне хранятъ ихъ следъ.
Сотрётся въ пыль стена гранита,
Умрутъ историки страны,
Бываетъ слава старины.
О, радость! знай: языкъ преданья,
Какъ лесть, которая ужь спитъ,
Ни для кого не сохранитъ
Но то величiе въ народъ
Въ безсмертныхъ песняхъ перейдётъ.
XXXVII.
Сыны Испанiи, проснитесь!
На крикъ призывный отзовитесь:
Вперёдъ! васъ рыцарство зовётъ.
Ужь пыльче съ дерзостью бывалой
Не машетъ копьями оно,
Не развевается давно;
Но подъ раскаты пушки медной,
Въ дыму, где воздухъ рвётъ картечь,
Оно зовётъ: "за мечъ! за мечь!"
Но тотъ ли, что сзывалъ къ врагу
На андалузскомъ берегу?
XXXVIII.
Но - чу! раздался топотъ конный...
Сражаетъ мечъ окровавлённый?
Уже-ль тиранамъ и рабамъ
На жертвы кинете вы братiй?
Огонь ружейный между скалъ
Не мало жизней вырывалъ.
Смерть проносилась, какъ сироко,
То съ той, то съ этой стороны.
Покрытый кровью, богъ войны
Людей во всехъ концахъ земли
Удары эти потрясли.
XXXIX.
А тамъ съ горы на бой ужасный
И цветъ волосъ кроваво-красный
Румянымъ солнцемъ озарёнъ,
Смерть разносилъ онъ каждымъ взглядомъ,
Всё на пути палилъ и жегъ,
Духъ разрушенья виденъ рядомъ:
Онъ отмечалъ деянья зла.
Въ тотъ день три сильныя державы
Сюда рука его свела
И съ наслажденьемъ ждётъ Коллосъ,
Чтобъ больше крови пролилось.
XL.
Клянусь - для всехъ, кто на сраженьи
Великолепное смешенье
Характеръ битвы представлялъ!
Вилися шарфы и, блистая,
Мелькалъ огонь надъ головой...
И подняла зловещiй вой.
Все ждутъ победъ, облитыхъ кровью,
Добычи ждутъ - но много силъ
Погибло жертвою могилъ,
За ихъ паденiемъ следилъ
И падшимъ трупамъ счётъ сводилъ.
XLI.
Три армiи для грозной битвы,
Три племени свои молитвы
Шлютъ дикимъ воплемъ къ небесамъ.
Подъ небомъ чистымъ и лазурнымъ
Знамёна вьются, пыль стоитъ,
Идутъ французъ, испанецъ, бритъ;
Врагъ, жертва и союзникъ нежный
На битву общую пришли,
Какъ-будто дома не могли
Сошлись, чтобъ язвами ихъ ранъ
Потомъ питался хищный вранъ.
XLII.
И здесь сгнiютъ безумцы эти!
Они орудьемъ были въ свете
Въ рукахъ тирановъ. Ты, тиранъ,
Себе дорогу пролагаешь
По человеческимъ костямъ,
Далъ волю бешенымъ страстямъ.
Кому жь мила деспотовъ злоба?
И есть ли въ мiре уголокъ,
Где бъ каждый хищный деспотъ могъ
Где онъ сотрётся скоро въ прахъ,
Не наводя на смертныхъ страхъ?
XLIII.
О! альбуэрскiя равнины!
Ктобъ угадалъ, что здесь дружины
Сойдутся въ битве умирать?
Миръ павшимъ! Пусть трiумфъ победный
И громкой славы письмена
Перенесутъ ихъ имена.
Пока мы новыхъ битвъ не видимъ,
Не видимъ новыхъ похоронъ -
Къ тебе на встречу, Альбiонъ,
И, хоть недолго, можетъ-быть,
Ты въ нашихъ песняхъ будешь жить. 15)
XLIV.
Но о любимцахъ войнъ забудемъ:
Пускай капризъ приходитъ людямъ
По приказанью умирать;
Пусть мы наёмщиковъ лишались -
О нихъ мы плакать не должны:
То для позора всей страны.
Тогда бъ ихъ роли были жалки,
Они погибли бъ безъ следа,
Безъ угрызенiй, безъ стыда
Иль съ окровавленнымъ ножомъ
Все занялись бы грабежомъ.
XLV.
Гарольдъ идётъ - и предъ собою
16) видитъ. Какъ всегда,
Она не кажется рабою:
Ещё свободна и горда;
Но близокъ часъ ея страданiй:
И до ступеней чистыхъ зданiй
Коснётся грязная нога,
Скуются цепи для рабыни...
Часъ страшный! Неизбеженъ онъ:
Существовали бы доныне
И добродетель вкругъ цвела,
И въ мiре не было бы зла.
XLVI.
Въ безумныхъ оргiяхъ народъ...
Позоръ отчизны не волнуетъ
Тебя, севильскiй патрiотъ!
Тамъ нетъ воинственнаго жара,
И только слышится гитара
Въ часы полночной тишины.
Для сладострастныхъ наслажденiй
И дни и ночи на пролётъ
Среди безмолвныхъ преступленiй
И дряхлыхъ каменныхъ громадъ
Лишь только властвуетъ развратъ.
XLVII.
Боится видеть онъ съ женой
Полей печальную картину,
Полей ограбленныхъ войной.
Фанданго звуки замолчали,
Монархи! если бы вы знали
О чистыхъ радостяхъ земли,
Васъ сладкой прелестью обмана
Къ себе бы слава не звала
И резкiй грохотъ барабана
Насъ навсегда бъ забылъ будить,
И смертный могъ бы счастливъ быть.
XLVIII.
Теперь погонщики быковъ?
Любовь ли, славу ль прославляютъ?
Нетъ, смыслъ ихъ песенъ не таковъ.
Иные звуки и тревоги...
Они поютъ лишь по дороге
Одно: "да здравствуетъ король!" 17)
Иль шлютъ проклятiя Годою,
Безумцу Карлу, иль тому,
Предъ королевой молодою -
И эта падшая жена
Была въ порокъ увлечена.
XLIX.
Где и теперь ещё видны
Обломки замковъ мавританскихъ,
Остался грозный следъ войны.
Следъ лошадинаго копыта
Всё поле ядрами изрыто:
Здесь, говорятъ, былъ станъ враговъ;
И здесь крестьяниномъ отважнымъ
Былъ не одинъ драгунъ сраженъ!
На это место съ видомъ важнымъ,
Уверивъ, что верхи техъ скалъ
Не разъ одинъ онъ съ бою бралъ.
L.
Кокарда красная 18) - она
Служить для всехъ условнымъ знакомъ
Во всей стране теперь должна.
Тому беда; будь юнъ иль старъ,
Онъ начинаетъ путь опасный:
Здесь ножъ остёръ, здесь быстръ ударъ.
И горе галльскому солдату,
Коварно спрятанный кинжалъ,
И обнаженному булату
Не страшенъ сталъ бы громъ траншей
И блескъ французскихъ палашей.
Тамъ, высоко, съ вершинъ Морены
На поворотахъ, изъ-за скалъ,
Глядятъ твердынь могучихъ стены,
Рядъ батарей - и взоръ встречалъ
Построекъ крепкихъ образцы,
Изъ ядеръ сложенную груду, 19)
Рогатокъ острые зубцы,
Тамъ стражи грозныя фигуры
Тамъ подъ ущельемъ, межь камнёй,
Для боевыхъ запасовъ фуры
И возле пушки боевой
Фитиль курится роковой.
Ждутъ битвы, царства слёзъ и мрака;
Но тотъ, кто троны низвергалъ,
Ещё рукой не подалъ знака,
Ещё стране онъ отдыхъ далъ;
Сюда придутъ его рабы -
И скоро западъ надъ собою
Увидитъ грозный бичъ судьбы.
Испанцы! слабы все усилья!
Лишь галльскiй коршунъ развернётъ
Съ победоноснымъ воплемъ крылья -
И станетъ въ битвахъ умирать
Испанцевъ доблестная рать.
Уже-ль погибнутъ эти силы
И этой молодости цветъ?
Межь рабствомъ и дверьми могилы
Уже-ль иной средины нетъ?
Поработитъ кругомъ народъ
И никогда до слуха Рока
Мольба испанцевъ не дойдётъ?
Напрасны ль храбрость и забота
И наставленья мудреца,
И увлеченье патрiота,
И обнаженный въ битве ножъ,
Съ которымъ рвётся молодёжь?
Къ чему жь, гитару покидая,
Забывъ стыдливость и покой,
Теперь испанка молодая
За мечъ хватается рукой?
И, новымъ мужествомъ горды,
Кругомъ становятся испанки
Съ своими братьями въ ряды;
И те, которые когда-то
Вступивъ ногой въ военный станъ,
Становятъ грудь подъ штыкъ солдата
И на резню, сквозь дымъ и смрадъ,
Какъ Марсы юные глядятъ.
Но если бъ ихъ вы увидали
Не въ дни войны, когда на васъ
Изъ-подъ таинственной вуали
Глядела нежно пара глазъ
Могли подметить очеркъ рукъ,
И прелесть формъ, и профиль юга,
Могли услышать речи звукъ,
То не подумали бы все вы
У сарагосскихъ стенъ съ метёмъ
Воинственной испанской девы,
Где - и спокойна и строга -
Она съ оружьемъ ждётъ врага.
Любовникъ палъ - она не плачетъ;
Начальникъ мёртвъ - она спешитъ;
Она вождёмъ победнымъ скачетъ,
Она трусливаго стыдитъ
Никто такъ грозно, какъ она,
За смерть вождей не отомщаетъ,
Не будитъ слабаго отъ сна.
Испанка смело пробуждала
И съ браннымъ крикомъ впереди
Сама преследовала галла,
Когда бежалъ безславно онъ,
Рукою женщинъ пораженъ. 20)
Но всё жь породы амазоновъ
Чужда испанская жена;
Она съ ребяческихъ пелёнокъ
Служить любви осуждена.
За мечъ бралась ея рука,
То это месть голубки нежной
За смерть родного голубка.
Любовь и гневъ - въ ней всё безценно!
Пустыхъ красавицъ болтовню,
Въ которыхъ всё обыкновенно:
Оне равны съ ней въ красоте,
Но души, души ихъ не те...
На ямкахъ щёкъ - следы дыханья:
Амуръ лишь смелъ на нихъ дохнуть;
Уста, где спрятались лобзанья
Сейчасъ готовыя спорхнуть,
Лобзанья нежныя срывать.
А взоръ... какъ дико и прекрасно
Блеститъ и жжётъ! О Фебъ! не трать
Лучей и солнечнаго жара,
Ещё прекрасней и свежей
Она выходитъ изъ загара -
И передъ ней скучны, бледны
Все дамы северной страны.
Востокъ, прославленный по свету,
Гаремы знойной той страны,
Где самъ 21) пою я песню эту
Все циники во прахъ склоняться)
Ведите же меня теперь
За ту таинственную дверь,
Где ваши гурiи таятся,
Въ закрытой спальне мусульманской!
Где жь ваши гурiи? Кто тутъ
Сравнится съ женщиной испанской? 22)
Такими женщинами могъ
LX.
Парнасъ! тебя я вижу ныне
Не въ смутной грёзе прежнихъ дней,
Но съ вечныхъ снегомъ на вершине,
Во всёмъ твоёмъ величьи дикомъ!
Не ставь же мне теперь въ вину,
Что я смутилъ невольнымъ крикомъ
Твою святую тишину.
Ведь каждый скромный пилигримъ
Привыкъ здесь голосомъ своимъ
Отъ сна будить, тревожить эхо,
Хотя давно съ твоихъ высотъ
LXI.
Я зналъ тебя въ мечтахъ когда-то,
Давно... Кому неведомъ ты -
Не знаетъ тотъ, что въ жизни свято.
Но я молчу, позабывая
Всё, что хотелъ сказать въ стихахъ;
Поэтовъ древнихъ вспоминая,
Могу лишь только пасть во прахъ,
Дрожа, волнуясь и любя,
Могу смотреть лишь на тебя
Сквозь ризу облачнаго крова
И молча думать въ этотъ часъ:
23)
LXII.
Счастливей всехъ поэтовъ, ныне
Ещё не знавшихъ этихъ местъ,
Могу ль но чувствовать святыни
Хоть въ тёмный гротъ къ себе на ложе
Теперь не сходитъ Аполлонъ,
И ты, жилище Музъ, похоже
На тёмный гробъ со всехъ сторонъ,
Въ тени пещеръ, въ дыханьи водъ,
Ещё витаетъ и живётъ
Какой-то кроткiй, добрый генiй -
И въ этой мёртвой тишине
LXIII.
Парнасъ! къ тебе поднявши руки,
Я позабылъ, обвороженъ,
Страну, где слышны цепи звуки
Я предъ тобой лежалъ на камне,
Роняя слёзы на песокъ...
Но мой разсказъ начать пора мне,
А ты... ахъ! если бъ только могъ
Отъ ветки Дафны, чтобъ опять
Я могъ съ успехомъ воспевать
Тебя въ стихахъ, Парнасъ суровый,
Чтобъ въ чуткой памяти певца
LXIV.
Но никогда, въ дни прежней славы,
Ни ты, краса всехъ нашихъ горъ,
Ни жрицы Дельфовъ (величаво
Такого зрелища не знали,
Когда, оружьемъ овладевъ,
Игралъ клинкомъ блестящей стали
Рядъ андалузскихъ женъ и девъ.
Но дети юга лишены
Награды греческой страны -
Уединенья рощъ пахучихъ,
Хоть ныньче въ Грецiи и нетъ
LXV.
Севилья гордая прекрасна
Богатствомъ, древностью своей;
Кадиксъ съ ней сравнивать опасно,
О, взоръ чарующiй порока!
Какую юность не смутитъ
Его магическое око?
Чьё сердце онъ не обольститъ!
Того змеёй онъ обовьётъ
И тихо въ пропасть увлечётъ,
Для всехъ меняя по причуде
Свой обольщающiй нарядъ,
LXVI.
Когда Сатурнъ въ безстрастномъ гневе
Косою Пафосъ поразилъ,
(Сатурнъ и самой королеве
Тогда забавы и веселье
Нашли прiютъ въ стране тепла,
Тогда сюда на новоселье
Венера храмъ перенесла
Она поставила свой тронъ.
Но что ей храмъ? Со всехъ сторонъ,
Блистая яркими огнями,
Вкругъ отъ зари и до зари
24)
LXVII.
Всю ночь до самаго разсвета
Кипитъ здесь праздникъ красоты:
Подъ звукъ гитаръ и кастаньета
Поётъ при пляске молодёжи;
Не встретишь хмураго лица;
Сегодня пиръ и завтра тоже,
И не видать пирамъ конца.
И горькихъ слёзъ - ни здесь, ни тамъ,
Лишь стерегутъ свой фимiамъ
Одни седые капуцины
И шевелитъ здесь всехъ равно
LXVIII.
Вотъ день воскресный. Чемъ займётся
Народъ въ день отдыха теперь?
Но, чу! рычанье раздаётся:
Онъ ноздри вздулъ, съ кровавой пеной
Терзаетъ всадниковъ, коней...
Толпа повисла надъ ареной -
Видъ крови радость будитъ въ ней:
Когда оплошнаго врага
Быкъ поднимаетъ на рога
И къ верху трупъ его бросаетъ,
А дамы смотрятъ въ этотъ часъ,
LXIX.
И вотъ онъ, день седьмой недели!
Но такъ ли Лондонъ чтитъ те дня?
Наряды чистые надели
Покинувъ зданiй тёмныхъ стены,
Бегутъ все воздухомъ дохнуть,
Чтобъ освежить больные члены,
Чтобъ разъ въ неделю отдохнуть.
Всё что и юно и старо
Спешитъ въ Гемпстедъ или въ Гэро,
Чтобъ вспомнить вновь о синемъ небе,
Межъ-темъ, какъ сзади пешеходъ
LXX.
На Темзе лодки; въ лодкахъ дамы;
На нихъ цветы, узоры блондъ;
Инымъ же хочется упрямо
Куда же ихъ ведётъ дорога?
Я разскажу - къ чему скрывать?--
Они спешатъ на праздникъ Рога 25)
Ему мольбы свои шептать.
Отъ многихъ юношей и женъ;
Тамъ рядъ признанiй окроплёнъ
Бывалъ виномъ благоуханнымъ,
Сменялась музыкой игра
LXXI.
Свои безумства въ каждомъ крае.
И ты, Кадиксъ, подверженъ имъ:
Лишь вспыхнетъ день - перебирая
Предъ ликомъ Девы Непорочной,
(Она одна во всей стране)
Въ своёмъ обряде всюду точный,
Стоитъ, склонившись въ тишине...
Но часъ насталъ - и въ циркъ идётъ
Такъ жадный къ зрелищамъ народъ.
Весь городъ, все безъ исключенья,
Перемешавшись межь собой,
LXXII.
Вотъ сцена зрителямъ предстала.
Арена действiя пуста.
Ещё труба не прозвучала,
Повсюду гранды и вельможи
И вереница доннъ и дамъ -
Приманка бойкой молодёжи,
Мелькавшей вкругъ по ихъ следамъ.
Но никогда прекрасный взглядъ
Не гналъ поклонниковъ назадъ,
Хотя певцы луны и славы
Твердятъ, что женщинъ гордый взоръ
LXXIII.
Шумъ замеръ, стихли разговоры -
И всадники въезжаютъ въ кругъ.
Въ рукахъ ихъ копья; блещутъ шпоры.
Готовя публику къ потехамъ;
А публика ужь ждётъ съ утра,
Когда окончится съ успехомъ
Бойцовъ опасная игра.
Ихъ поощрятъ и здесь и тамъ
Улыбки, взгляды гордыхъ дамъ...
Съ такимъ трiумфа пышнымъ блескомъ
Король встречается, порой,
LXXIV.
Нарядной мантiей блистая,
Стоитъ проворный матадоръ.
Даря лесного поджидая,
Чтобъ осмотреть просторъ арены,
(Въ его руке - одинъ кинжалъ)
Чтобъ убежать ему со сцены
Никто отъ зверя не мешалъ.
Онъ зверя издали дразнилъ:
Онъ только издали шутилъ
Надъ непрiятелемъ опаснымъ
И вызывалъ его на бой,
LXXV.
Вотъ поданъ знакъ - труба запела,
Широко распахнулась дверь;
Толпа какъ-будто онемела:
Глазами медленно вращаетъ,
Взрывая подъ собой песокъ,
Но на врага не нападаетъ:
Онъ разглядеть его не могъ.
Онъ бьётъ, крутитъ своимъ хвостомъ,
Глазами красными кругомъ
Поводитъ, жертву поджидая -
И стали грозно-велики
LXXVI.
Но вотъ онъ сталъ съ недвижнымъ взоромъ.
Беги, безумецъ, этихъ глазъ!
Победнымъ лавромъ иль позоромъ
Проворно всадники мелькаютъ,
Удары сыплютъ на быка -
Струями крови покрываютъ
Его широкiе бока.
Отъ ранъ онъ бешенее сталъ;
Кинжалъ сверкнулъ, другой кинжалъ,
Въ его спине копьё дымится -
И быкъ подъ градомъ смертныхъ стрелъ
LXXVII.
Рёвъ грозный вырвался изъ груди;
Но онъ опять вперёдъ бежитъ...
Ему ли страшны эти люди?
Ужь конь одинъ убитъ, какъ муха;
Другой... видъ страшный для меня:
Черезъ распоротое брюхо
Видна вся внутренность коня,
Хотя качаясь, онъ бежитъ
И изъ беды снасти спешитъ -
Въ последнiй разъ теперь, не боле -
Того, кого въ дни прежнихъ силъ
LXXVIII.
Въ крови, усталый и взбешенный,
Ножами, копьями покрытъ,
Вдругъ, словно къ месту пригвождённый,
И вотъ тогда, врага измеря,
Плащёмъ кровавымъ матадоръ
То издали подразнитъ зверя,
То подбежитъ къ нему въ упоръ.
Въ зрачкахъ его зажглась гроза;
Но плащъ закрылъ ему глаза -
И зверь испуганный кружится.
Конецъ! со всехъ могучихъ ногъ
LXXIX.
Между хребтомъ и шеей разомъ
Кинжалъ вошолъ по рукоять;
Герой упалъ - и вкругъ съ экстазомъ
Безъ стоновъ, безъ предсмертной муки
Зверь на арене умиралъ;
При общемъ грохоте и стуке
Богатый поездъ выезжалъ.
Кровавый трупъ героя дня;
Четыре бойкiе коня
(Они удилъ стальныхъ не знаютъ)
Изъ рокового круга мчатъ
LXXX.
Вотъ наслажденья и забавы
Испанскихъ грандовъ, гордыхъ девъ!
Ихъ тешитъ кровь сильнее славы,
Не разъ кровавые раздоры
Испанецъ втайне затевалъ,
Не разъ въ пылу минутной ссоры
Онъ землю кровью обливалъ.
Единодушно шелъ народъ,
Но дома онъ на месть идётъ
И, чёрный умыселъ скрывая,
Не разъ онъ другу изменялъ,
LXXXI.
Но прежней ревности дозоры -
Замки, решетки на окне,
Дуэньи старыя, запоры -
До дней войны, до дней невзгоды,
Когда гроза ещё не шла,
Счастливой дочерью свободы
Испанка каждая была.
Она топтала пышный лугъ,
То съ быстротою мчалась вдругъ,
То въ страстномъ танце замирала -
А на испанку съ вышины
LXXXII.
Не разъ Гарольдъ любилъ, иль верилъ.
Что любитъ онъ; но въ те года
Онъ предъ собой не лицемерилъ,
Любви желанья и усилья
Не шевелятъ его души,
И у Амура только крылья
Ему казались хороши.
Но наслажденiй тайныхъ дно
Всегда печально и темно:
Тамъ скрыты горечь, тьма и холодъ..
Такъ иногда цветы хранятъ
LXXXIII.
Но, прелесть формъ не отвергая,
Онъ, какъ философъ, ихъ ценилъ;
Хоть всехъ философовъ пугая,
Страсть утомляя, убегаетъ
И сладострастiя порокъ
Ему могилу вырываетъ
И губитъ насъ въ короткiй срокъ...
Тебе неведома любовь,
Тебе волнуетъ только кровь
Неумолимое презренье;
Проклятье Каина легло
LXXXIV.
Онъ одиноко шелъ въ народе,
Хоть мизантропомъ не смотрелъ;
Въ весельи общемъ, на свободе,
Но улыбнётся ль тотъ хоть дважды,
Чья жизнь разбита, тёменъ путь?
Онъ цепи демона однажды
Хотелъ на мигъ съ себя стряхнуть -
Невольно песню ей сложилъ:
Онъ въ этой женщине ценилъ
Красавицъ прежнихъ, образъ ясный
Подруги первой - даже съ той
ИНЕСЕ.
1.
Не улыбайся мне! Тебе бы - видитъ Богъ.--
Своей улыбки я въ ответъ бы не принёсъ;
Отъ безполезныхъ слёзъ.
2.
Ты хочешь знать давно о чёмъ моя печаль,
Которой никогда я не могу забыть!
Кто можетъ излечить.
3.
Нетъ, не следы любви, не ненависти власть,
Не честолюбiя обманутаго пылъ -
Что въ жизни я ценилъ.
4.
То - пресыщенiе; оно теперь следитъ
За мной, какъ тать, везде. Въ душе разбитой тьма,
И даже - ты сама.
5.
Во мне живётъ печаль - и ту печаль носилъ
Въ себе самъ Вечный Жидъ, скитаясь сотни летъ;
Но до могилы - нетъ.
6.
И кто жъ съ охотою въ изгнанiе бежитъ?
О, где бы ни былъ я - печаль одна и та жъ!
Передо мной, какъ стражъ.
7.
А вкругъ все веселы - что недоступно мне,
У всехъ есть радости - я ихъ не назову...
Что зналъ я на яву.
8.
Не мало новыхъ странъ мне нужно пробежать,
И много, много разъ я оглянусь назадъ:
Страданiй прошлыхъ рядъ.
9.
Изъ сожаленiя ко мне не узнавай,
Не спрашивай, о чёмъ душа моя скорбитъ!
Подъ маской адъ кипитъ. 2б)
LXXXV.
Прости, Кадиксъ! Мы не забудемъ,
Мы долго, долго помнить будемъ,
Чемъ искупилъ ты тяжкiй пленъ!
Въ твоёмъ возстанiи народномъ
Дышалъ правдивый гневъ и страсть:
Ты былъ последнимъ, чтобы пасть!
Но если же въ пылу боренья
Весь городъ кровью истекалъ -
Одинъ изменникъ только палъ,
27)
За всю страну возсталъ народъ,
Лишь гнулъ вельможа свой хребётъ.
LXXXVI.
Судьба испанскаго народа
Ему неведома свобода,
Но за неё дралась страна.
Народъ стоялъ за честь и славу,
Которыхъ нетъ въ родномъ краю;
Слагалъ онъ голову свою.
Великiй, гордый, непреклонный,
Свободой бредитъ онъ во сне,
И рвётся вновь къ борьбе, къ войне
Хоть на ножахъ ему нужна
Неукротимая война. 28)
LXXXVII.
Все ужасы народной мести
Соединились дружно вместе
Для кары чуждаго врага.
Готовъ весь край безъ содраганья
Начать кровавую игру,
Жену свою, свою сестру.
Здесь всё равно - ударъ открытый
Иль потайной ударъ ножа...
Здесь каждый, мщеньемъ дорожа,
О, еслибъ всюду, всюду такъ
Караемъ былъ преступный врагъ!
LXXXVIII.
Но намъ ли плакать здесь отъ муки?
Въ крови - смотрите - эти руки,
Въ святой крови испанскихъ женъ!
Пусть псы одни грызутъ ихъ смело,
Пусть коршунъ рвётъ глаза съ ихъ лицъ,
Едва ль достойно хищныхъ птицъ.
Пусть кости ихъ, пусть трупы эти
И кровь, которой не стереть,
Потомки сходятся смотреть -
(И содрогнутся ихъ умы)
Bcё то, что нынче видимъ мы.
LXXXIX.
Но нетъ, ещё не смолкли стоны,
Въ дали мы видимъ легiоны
И горизонтъ темнеетъ вновь.
Испанiя! твоей свободы
Ждётъ рядъ изнывшихъ въ рабстве странъ!
Освободишь отъ долгихъ ранъ,
Скорей чемъ самые Пизарры
Ихъ покорятъ... Но ты пока
Ещё раба... Судьбы рука!
И эта вольная страна
Ещё въ цепяхъ стонать должна.
ХС.
Ни трупы павшихъ въ Талавере,
Ни жертвы битвъ при Альбуэре
Не сберегли народа силъ.
Когда жъ очнётся онъ отъ гнёта
И расцветутъ его сады?
Но много, чёрныхъ дней беды
Ещё испанцамъ предстояло
Пока но кинетъ хищный галлъ
Поля, где всё онъ разорялъ;
Не дастъ заветнаго плода
Свободы, счастья и труда.
ХСІ.
А ты, ты другъ моей печали! 29)
За бедный край, тогда едва ли
Я пожалелъ бы о тебе.
Но умереть безславно, сиро,
Безъ пышнихъ лавровъ, въ тишине,
Оставивъ память только мне!...
Твой прахъ сложили, яму роя,
Съ бойцомъ, искавшимъ смерть въ бою...
Зачемъ же голову твою
Ты, какъ и все, носить бы могъ
Героя падшаго венокъ.
ХСІІ.
О, старшiй другъ, всехъ больше милый!
Пусть отъ меня ты взятъ могилой -
Ты хоть во сне ко мне приди!
А утромъ вновь польются слёзы
Й вновь печаль придётъ назадъ,
Къ твоей могиле полетятъ.
Летая тамъ у двери гроба,
Оне исчезнутъ лишь тогда,
Когда подъ камнемъ навсегда
И тотъ, кто горько слёзы лилъ,
И тотъ, кто имъ оплаканъ былъ.
XCIII.
Вотъ песня первая романа.
Конечно, поздно или рано,
Представитъ публике певецъ.
Но здесь закончить не пора ли?
Быть-можетъ, критикъ такъ решилъ.
Въ иныхъ странахъ герой нашъ былъ,
Въ странахъ, где видимы доныне
Следы глубокой старины
И где ещё пощажены
Ихъ оставляла жить века,
Не тронувъ, варваровъ рука.
1) Лэди Шарлоте Гарлей, второй дочери графа Эдуарда Оксфорда - впоследствiи лэди Бэконъ - осенью 1812 года, когда эти стихи были ей посвящены, не было еще и одиннадцати летъ.
2) Лордъ Байронъ вначале намеревался посетить Индiю.
3"Я беру Роберта съ собою", говоритъ поэтъ въ одномъ изъ писемъ къ матери. "Я люблю его, потому-что, какъ мне кажется, онъ такое же покинутое созданье, какъ и я."
4) Видя, что этотъ ребёнокъ такъ печалится о разлуке съ родными, лордъ Байронъ, прибывъ въ Гибралтаръ, отправилъ его обратно въ Англiю, въ сопровожденiи своего стараго слуги, Мёррея (Murray). "Прошу васъ", пишетъ онъ къ матери, "будьте добры къ этому ребёнку; онъ мой фаворитъ." Онъ также написалъ письмо къ отцу мальчика, свидетельствующее о его доброте и внимательности. "Я отослалъ", говорить онъ, "Роберта въ Англiю, потому-что страна, по которой мне придётся путешествовать, не совсемъ безопасна, особенно же для ребёнка его летъ. Я позволяю вамъ сбавить съ ежегодной арендной платы 25 фунт. стерл. съ темъ, чтобы употреблять ихъ, въ продолженiе трёхъ летъ, на его воспитанiе, если только я не возвращусь до того времени. Я желаю, чтобы онъ считался у меня на службе. Онъ вёлъ себя очень хорошо."
5) Уильямъ Флетчеръ, верный слуга Байрона. После двадцатилетней службы, во время которой, по его словамъ, Байронъ былъ для него более чемъ отецъ, онъ принялъ последнiй вздохъ "странника" въ Миссолонги, и не ранее покинулъ его прахъ, какъ увидевъ его поставленнымъ въ фамильномъ склепе въ Гекнелле. Этотъ слуга, полный простодушiя, служилъ своему господину предметомъ для постоянныхъ шутокъ. "Флетчеръ", говоритъ Байронъ въ одномъ изъ писемъ къ матери, "далеко не изъ храбрецовъ. Онъ нуждается въ равныхъ удобствахъ, безъ которыхъ я самъ легко могу обойтись. Онъ вздыхаетъ и о пиве, и о говядине, и о чае, и о жене, и чортъ знаетъ о чёмъ еще! Однажды мы заблудились во время бури; въ другой разъ, мы чуть-чуть-было не потерпели кораблекрушенiе. Въ обоихъ случаяхъ онъ совершенно растерялся: въ первый разъ отъ опасенiя голодной смерти и разбойниковъ, а во второй - отъ боязни пойти на дно. Отъ молнiи ли, или отъ слезъ - не знаю отъ которой изъ этихъ двухъ причинъ - его глаза сильно раскраснелись. Я сделалъ всё отъ меня зависевшее, чтобы его утешить, но онъ оказался неисправимъ. Онъ посылаетъ шесть вздоховъ Салли. Я ему дамъ ферму, потому-что онъ служилъ мне верно, а Салли добрая женщина." После всехъ приключенiй на суше и на море, какъ небольшихъ, такъ и значительныхъ, этотъ скромный Ахатъ нашего поэта открылъ лавку съестныхъ припасовъ въ Чарльзъ-Стрите, что у Беркелей-Сквера.
6) "Какъ бы въ въ вознагражденiе за всю грязь Лиссабона и его жителей, ещё более грязныхъ, деревня Цинтра, лежащая миляхъ въ 15 отъ столицы, представляетъ, быть-можетъ, во всехъ отношенiяхъ прелестнейшее место во всей Европе. Оно соединяетъ въ себе всевозможныя красоты, какъ природныя, такъ и искусственныя: дворцы и сады, возвышающiеся среди скалъ, водопадовъ и пропастей, монастыри, построенные на страшныхъ высотахъ, и далёкiй видъ на море и на Таго. Это место соединяетъ въ себе всю дикость западной Шотландiи и всю свежесть растительности южной Францiи." Байронъ.
7"Известно, что въ 1609 году португальцы въ Лиссабоне и окрестностяхъ, не довольствуясь убiенiемъ своихъ соотечественниковъ, ежедневно убивали англичанъ. За это не только не получалось никакого удовлетворенiя, но насъ даже просили не вмешиваться, когда кто-нибудь изъ нашихъ соотечественниковъ подвергался нападенiю нашихъ союзныхъ. Однажды вечеромъ, отправляясь въ театръ, на меня было сделано нападенiе въ такое время когда ещё на улицахъ ходитъ народъ и, притомъ, передъ открытой лавкой. Я былъ въ карете съ однимъ прiятелемъ; къ счастью мы были вооружены, иначе намъ пришлось бы сделаться предметомъ разсказа, вместо того, чтобы передавать его самимъ. Убiйства не ограничиваются одной Португалiей: въ Сицилiи и Мальте не проходитъ ночи, чтобы не размозжили голову хоть одному англичанину, и ни сицилiецъ, ни мальтiецъ не бываетъ за это наказанъ." Байронъ.
8) "Vat`ek" (говоритъ Байронъ въ одномъ изъ своихъ дневниковъ) есть незнанiе повести, которая восхищала меня въ молодости. По красоте описанiй и силе воображенiя она превосходить все европейскiя подражанiя и отличается такой оригинальностью, что все, бывавшiе на Востоке съ трудомъ верятъ, что это не более какъ переводъ."
9) Цинтрская конвенцiя была подписана в замке маркиза Марiальвы.
10) "Пробывъ 10 дней въ Лиссабоне, мы отослали нашъ багажъ и часть нашей прислуги моремъ въ Гибралтаръ, а сами отправились верхомъ въ Севилью. Это составитъ около 400 миль. Лошади были отличныя: мы делали ежедневно 70 миль. Яйца, вино и жесткая постель - вотъ весь комфортъ, который мы находили; впрочемъ, при страшной жаре этого было совершенно достаточно."
11) Пространство, занимаемое Мафрой, огромно; этотъ городъ заключаетъ въ себе дворецъ, монастырь и великолепную церковь. Ея шесть органовъ самые лучшiе, которые я когда-либо виделъ. Мы ихъ не слыхали, но намъ говорили, что звукъ ихъ равняется ихъ великолепной отделке. "Въ десяти миляхъ отъ Цинтры", говоритъ лордъ Байронъ въ одномъ изъ писемъ къ своей матери, "лежитъ замокъ Мафра - гордость Португалiи въ отношенiи великолепiя, которое, однако же, лишено всякаго вкуса. Къ нему примыкаетъ монастырь; монахи, пользующiеся огромными доходами, довольно вежливы и понимаютъ по-латыни. Я долго разговаривалъ съ ними". Мафра была построена Іоанномъ У вследствiе даннаго имъ обета, во время опасной болезни, основать монастырь въ пользу беднейшей братiи королевства. Разыскивая повсюду самую бедную братiю, наконецъ нашли её въ Мафре, где двенадцать францисканцевъ жили вместе въ одной хижине."
12) Впоследствiи королева сошла съ ума и, несмотря на все усилiя доктора Уиллиса, уже никогда не могла поправиться. Она умерла въ Бразилiи въ 1816 году.
13) "Какими я нашелъ португальцевъ, такими я и описалъ ихъ. Съ-техъ-поръ они сделали успехи, по-крайней-мере въ отношенiи храбрости. Последнiе подвиги герцога Веллингтона смыли съ Цинтры ея пошлости. Онъ действительно совершилъ чудеса: ему, быть-можетъ, должно приписать измененiе нацiональнаго характера, уничтоженiе предразсудковъ между соперниками и победу надъ непрiятелемъ, никогда неотступавшимъ передъ его предшественниками." Байронъ.
14"Кава - дочь графа Юлiана, Клена Испанiи. Пелагъ сохранилъ свою независимость въ горахъ Астурiи, и, несколько вековъ спустя, потомки его сподвижниковъ окончили борьбу победою надъ Гренадою." Вальтеръ-Скоттъ.
15) Эта строфа не находится въ манускрипте. Она была написана въ Ньюстеде, въ августе 1811 года, несколько времени спустя после битвы при Альбуэре, которая сдалась въ мае.
16) "Въ Севилье мы жили у двухъ незамужныхъ испанокъ, которыя пользовались хорошею репутацiею; старшая изъ нихъ била красавица, а младшая - очень мила. Свобода нравовъ, столь обыкновенная здесь, удивила меня. Впоследствiи я имелъ случай убедиться, что степенность не есть отличительная черта испанокъ. Старшая удостоивала вашего недостойнаго сына особеннымъ вниманiемъ, обнимая его съ нежностью при прощаньи (я оставался у нихъ всего три дня), отрезавъ у него передъ темъ локонъ волосъ и подаривъ ему свой, длиною почти въ три фута, который вамъ посылаю, съ просьбою сохранить его до моего прiезда. Ея последнiя слова были: "Addio, tu, hermoso! me gusto mu"ho!" (Прощай мой красавчикъ! ты мне очень нравишься!") Л. Байронъ къ своей матери. Августъ, 1809.
17"Viva el Rey Fernando!" (да здравствуетъ король Фердинандъ!) есть припевъ большей части тогдашнихъ патрiотическихъ песенъ испанцевъ, направленныхъ большею частью противъ стараго короля Карла, королевы и князя Мира.
18) Красная кокарда, съ именемъ Фердинанда VII посредине.
19) "Кто виделъ батарею, тотъ знаетъ, что ядра и бомбы складываются обыкновенно пирамидою. Сiерра Морена была укреплена во всехъ узкихъ проходахъ, которые я проезжалъ на путы въ Севилью." Байронъ.
20) Таковы были подвиги сарагосской девы, неустрашимость которой доставила ей первое место между героинями. Во время пребыванiя автора въ Севилье, она каждый день гуляла въ Прадо, украшенная медалями и орденами, пожалованными ей юнтою. Подвиги Августины, знаменитой героини двухъ осадъ Сарагоссы, довольно полно изложены въ одной изъ лучшихъ главъ "Исторiи войны на полуострове" Саутея. Въ то время, когда она въ первый разъ обратила на себя вниманiе, бросившись на батарею, на которой былъ убитъ ея возлюбленный, и занявъ его место при пушке, ей не было еще 22-хъ летъ, притомъ, она была очень хороша собой и носила во всёмъ тотъ отпечатокъ женственности, который для насъ имеетъ такую прелесть. Вильки написалъ съ нея портретъ. Вордсвортъ, съ своей диссертацiи "О конвенцiи", такъ неудачно названной "Конвенцiею Цинтры", говоритъ, между-прочимъ, следующее: "Сарагосса доказала печальную, но темъ не менее утешительную истину - именно: если нападаютъ на то, что драгоценнее всего для народа, и онъ видитъ себя вынужденнымъ драться за свою свободу, лучшее поле для битвы - это полъ, на которомъ играли его дети, комнаты, где спало его семейство, кровля, которая его укрывала, сады, улицы и площади, алтари храмовъ и развалины жилищъ, пожираемыхъ пламенемъ".
21
22) "Длинные, чёрные волосы, чёрные, страстные глаза, светло-оливковый цветъ тела, грацiозныя движенiя, непонятныя для англичанина, привыкшаго къ небрежнымъ и вялымъ движенiямъ своихъ женщинъ - всё это, вместе съ нарядомъ, самымъ привлекательнымъ и, въ то же время, самымъ приличнымъ, делаетъ красоту испанки неотразимою." Л. Байронъ къ своей матери. Августъ. 1809.
23) "Отправляясь въ 1809 году къ дельфiйскому фонтану (Кастри), я виделъ на Парнасе полеть 12 орловъ (Гобгаузъ уверяетъ, что это были коршуны) и я попалъ предсказанiе. Накануне я написалъ посланiе къ Парнасу (въ "Чайльдъ-Гарольде") и, увидевъ этихъ птицъ, у меня возродилась надежда, что Аполлонъ принялъ моё приношенiе. По-крайней-мере, я прiобрелъ имя и славу поэта въ самой поэтическiй; перiодъ жизни (между 20-ю и 30-ю годами). Будетъ ли она продолжительна - это другой вопросъ; но я былъ поклонникомъ бога и места, ему посвящённаго. Я благодаренъ ему за всё то, что онъ для меня сделалъ, и оставляю моё будущее въ его рукахъ, какъ оставляю прошедшее." "Дневникъ" Байрона, 1821 года.
24"Кадиксъ, прелестный Кадиксъ, прiятнейшее место на свете. Красоту его улицъ и зданiй превосходятъ разве только любезность его жителей. Это совершенный островъ Цитеры, наполненный очаровательнейшими женщинами въ Испанiи. Красавицы Кадикса для полуострова то, что для Англiи ланкаширскiя волшебницы." Л. Байронъ къ своей матери. Августъ. 1809.
25) Здесь лордъ Байронъ намекаетъ за смешной обычай, бывшiй когда-то въ употребленiи въ трактирахъ Гейгэта Этотъ обычай заключался въ томъ, что всехъ путешественниковъ средняго класса заставляли произносить смешную клятву. Путешественникъ долженъ былъ клясться на двухъ рогахъ: никогда не целовать служанку, когда можно целовать хозяйку; никогда не есть чёрный хлебъ, если можно иметь белый; никогда не пить лёгкаго пива, если возможно пить крепкое, и тому подобныя клятвы въ томъ же комическомъ роде, къ которымъ всегда прибавлялось исключенiе: "если вы только не предпочитаете первое".
26) Вместо этихъ стиховъ, написанныхъ Байрономъ 29 января 1810 года въ Афинахъ, въ первомъ изданiи 2-й песни "Чайльдъ-Гарольда" были помещены другiе стихи, которые мы и помещаемъ здесь, въ переводе покойнаго Л. А. Мея.
1.
О северной красе британки:
Вы не изведали вполне
Всё обаянье кадиксанки.
Лазури нетъ у ней въ очахъ
Но очи искрятся въ лучахъ
И съ темнымъ окомъ не сравнятся.
2.
Испанка, словно Прометей,
И онъ летитъ изъ главъ у ней
Стрелами чёрными Эреба;
А кудри - ворона крыла:
Вы бъ поклялись, что ихъ извивы,
Целуютъ шею, дышутъ, живы...
3.
Британки зимне-холодны,
И если лица ихъ прекрасны.
И на приветъ уста безгласны,
Но юга пламенная дочь,
Испанка, рождена для страсти -
И чаръ ея не превозмочь,
4.
Въ ней нетъ кокетства: ни себя,
Ни друга лаской не обманетъ,
И, ненавидя и любя,
Ей сердце гордое дано:
Купить нельзя его за злато,
Но - неподкупное оно
Полюбитъ на
6.
Ей чуждъ насмешливый отказъ;
Ея мечты, ея желанья -
Всю страсть, всю преданность на васъ
Когда въ Испанiи война,
Испанка трепета не знаетъ,
А другъ ея убитъ - она
Врагамъ за смерть копьёмъ отмщаетъ.
Когда же, вечеромъ, порхнётъ
Она въ кружокъ весёлый танца,
Или съ гитарой запоётъ
Про битву мавра и испанца,
Начнётъ считать, съ огнёмъ во взорахъ,
Иль у вечерни голосъ свой
Сольётъ съ подругами на хорахъ -
7.
Кто на красавицу ни взглянетъ,
И всехъ она обворожитъ
И сердце взорами приманитъ...
Осталось много мне пути,
Но лучше въ мiре не найти
Мне черноокой кадиксанки!
27) Намёкъ на поведенiе и смерть Солано, губернатора Кадикса, въ мае 1809 года.
28) "Война хоть на ножахъ!" Ответъ Палифокса французскому генералу при осаде Сарагоссы.
29"Джонъ Уингфильдъ, офицеръ англiйской гвардiи, умершiй отъ лихорадки въ Коимбре, 14 мая 1811 года. Я его зналъ 10 летъ, въ лучшую половину его жизни и самую счастливую моей. Въ короткiй срокъ одного месяца я лишился той, которой обязанъ существованiемъ, и большей части техъ, которые делали мою жизнь сносною." Байронъ.