Дон-Жуан.
Песня пятая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Жуан. Песня пятая. (старая орфография)

ПЕСНЯ ПЯТАЯ.

                              I.

          Когда певец для прелести стихов

          Любви блаженство нежно воспевает

          И рифмы, как Венера голубков,

          Попарно ставит в песню, - он не знает,

          Какое зло он может причинить:

          Овидий в том примером мог служить;

          Петрарка сам, когда мы взглянем строго,

          Нас обольщая в песнях, грешен много.

                              II.

          Творения подобные вредны,

          Когда они нас только увлекали...

          Нет, в гладких, скромных песнях мы должны

          Все подводить под правила морали -

          И ужь никак людей не развлекать,

          Но страсти всевозможные карать...

          И если мой Пегас подкован прочно -

          Поэма эта будет безпорочна.

          На ряд дворцов привыкло мы смотреть.

          Плывя чрез Геллеспонт иль по Босфору:

          Вся в золоте Софийская мечеть,

          Летит корабль по водному простору,

          Олимп увенчан массой облаков

          И манят взор двенадцать островов,--

          Картина та здесь каждого пленяла

          И Мери Монтегю очаровала.

                              IV.

          Я имя "Мери" больше всех люблю,

          Оно меня тревожило когда-то;

          Я в звуке том прошедшее ловлю,

          Чему, как царству снов, ужь нет возврата.

          Я изменился, буду скоро стар,

          Но мне не сбросить власти дивных чар...

          Однако я рассказ свой забываю

          И в патетичный тон теперь впадаю.

                              V.

          Эвксина волны, прядая, шумят...

          Когда с "холма гиганта" (*) бросишь взгляд

          На бурное волнение Босфора,

          То чувствуешь при ропоте волны

          Присутствие душевной тишины,

          Хотя пловцам, спешившим в путь собраться,

          В Эвксине нужно рвоты опасаться.

(*) "Холм гиганта" или "могила великана". Так называется пригорок на Азиатской стороне Турции.

                              VI.

          Стоял один из тех осенних дней,

          Когда морския бури завывают

          И непогода осени сильней,

          И моряки в крушеньи погибают,

          Когда пловцы, скользя среди валов.

          В испуге не жалеют клятв и слов

          Раскаянья, что очень безразсудно:

          Обеты выполнять рам очень трудно,

                              VII.

          Толпа рабов всех полов, стран и лет

          На рынке, в ряд поставлена, дрожала.

          Веселых лиц, печаль на всех лежала...

          Все, кроме негров, были смущены

          Вдали друзей родной своей страны,

          Но каждый негр философом казался!

          Как угрь, с сдираньем кожи он сживался.

                              VIII.

          А Дон-Жуан? Он молод был тогда,

          В его груди надеждой сердце билось.

          Но не смотря на юные года,

          Слеза, порой из глаз его катилась.

          Он, может быть, от ран еще страдал

          Иль от того, что разом потерял

          Любовницу, имущество, свободу

          И отдан в руки дикому народу.

                              IX.

          Сам стоик приуныл бы с этих бед,

          Но Дон-Жуан глядел кругом спокойно;

          Его фигура, пышный туалет,

          В котором он держал себя достойно,--

          И от рабов несчастных отличен.

          Все думали: красив, одет он знатно

          Богатый выкуп будет, вероятно!..

                              X.

          Вся площадь, как тавлейная доска,

          От белых групп и черных групп пестрела:

          Там черный негр пленял покупщика,

          Здесь белый раб был покупаем смело.

          В числе других на рынок приведен

          Какой-то незнакомец; он сложен

          Был хорошо. Став с Дон-Жуаном рядом,

          Он ждал своей продажи с твердым взглядом.

                              XI.

          Румян и бел, в плечах своих широк,

          От долгих дум, занятий иль тревог

          Открытый лоб высоко поднимался,

          Кровавою подвязкою слегка

          Поддержана была его рука;

          Он вкруг смотрел, как зритель равнодушный.

                              XII.

          Но увидав Жуана пред собой,

          Безстрашного, но полного смущенья

          Почувствовал к нему он сожаленье.

          Товарищ по несчастью возбудил

          В нем чувство то, хоть сам он находил,

          Что ежедневно встретишь на дороге

                              XIII.

           - "Любезнейший!" сказал он, "кроме нас,

          Толпу рабов лишь по окраске кожи

          Мы различим; меж них, на этот раз

          Порядочные люди - вы да я:

          Мы по неволе быть должны друзья,

          Обоим нам сойтись теперь не худо.

          Я стану развлекать вас. Вы откуда?".

           - "Испанец - я". - "Я сам предполагал,

          Что вы не грек: как псы, они все льстивы

          И гордостью взгляд грека не блистал.

          И так, мой друг, судьбой вы несчастливы;

          Но счастье к вам вернется, может быть.

          Судьба со мной сыграла ту же штуку,

          Но я давно постиг её науку".

                              XV.

           "Что к привлекло вас в это место, - сэр?"

           - "Что привлекло? - Татары и... оковы".

           - "Но я угнать желал бы, например,

          За что они к вам были так суровы?

          Вот я о чем решаюсь вас спросить".

           "Я начал в русской армии служить

          И, находясь при взятии Виддина,

          Я сам был взят. Вот бед моих причина!"

                              XVI.

           - "Но есть друзья у вас?" - "Они давно

          Я все сказал вам. Мне не мудрено

          Ждать и от вас признания. Быть может..."

           - "Ах, долог и печален мой рассказ".

           - "О" если так, не требую от вас

          Боится откровенного признанья.

                              XVII.

          "Не унывайте только: к вам должна

          Фортуна возвратиться скоро снова

          И больше к вам не будет так сурова.

          Борьба с судьбой, поверьте мне, глупа:

          Снопу не устоять против серпа.

          Мы все игрушки случая, хоть в этом

          ".

                              XVIII.

           - "Страдаю я", сказал тут Дон-Жуан,

          "За прошлое: прекрасное созданье

          Я полюбил..." и словно как туман

          Готов был вырваться из груди. Он сказал:

          "Меня не этот рынок испугал.

          Я в жизни бед испытывал не мало.

          Средь бурь морских душа моя не знала,

          "Что значит страх, но тот удар!..." и он

          Вновь замолчал и быстро отвернулся.

           - "Ну так и есть, вопрос мной был решен:

          Тут бог любви не кстати подвернулся; -

          Мне скорбь понятна. В прежние года

          Я сам рыдал, когда, - то верх скандала!--

          Моя жена вторая убежала.

                              XX.

          "Моя супруга третья..." - "Как? у вас

          Есть три жены?..." Жуан воскликнул с жаром.

           - "Лишь две теперь осталось. Что жь, не раз

          Венчались люди трижды. Этим даром..."

           - "Ну, где жь теперь последняя жена?

          "

          --"О, нет!" - "Так что жь?" спросил Жуан в испуге.

          --"Я сам бежал от третьей той супруги."

                              XXI.

          --"Я хладнокровьем вашим поражен."

          "Увы, мой друг, так все идет на свете.

          Вас - впереди ждет ясный небосклон,

          Меня ждет - тьма. Все люди на р аз цвете

          Встречают жизнь с надеждами любви,

          Потом остынет первый жар в крови

          Так с змей их кожа яркая спадает.

                              XXII.

          "Хоть иногда становится наряд

          Опять блестящ, но не пройдет и года,

          Прошедшого. Любовь скорее яда

          Нас отравит, а поздние года

          Нам портят слава, скупость и вражда,

          И только остается в нас охота

          "

                              XXIII.

          --"Все это так", сказал Жуан, - "но мы

          Ведь этим участь нашу не изменим

          И не откроем выхода из тьмы..."

          "За то, мой друг, отлично мы оценим,

          Когда себе усвоим этот взгляд,

          Что рабство есть и гнусность, и разврат,

          И мы поймем несчастие народа,

          Когда опять вернется к нам свобода."

          --"Когда б теперь свободны были мы",

          Сказал Жуан, скрывая вздох печали,

          "Язычники б, надевшие чалмы,

          От нас урок отличный испытали...

          "

          --"Все переменится, быть может, в краткий срок,

          А между тем, с нас евнух глаз не сводит

          И выгодной покупкой нас находит.

                              XXV.

          "Я, впрочем, не корю своей судьбы:

          Мы все рабы без всяких исключений.

          Владыки мира тоже ведь рабы

          Своих страстей, капризов и волнений.

          Все общество, признав в любви - закон,

          Смотреть на всех с улыбкой равнодушной

          Привык лишь стоик черствый и бездушный."

                              XXVI.

          Но в этот миг к ним подошел евнух

          Наружность и фигуру пленных двух,

          Чтоб убедиться, было ли удобно

          Их как зверей по клеткам разсадить...

          Так за женою муж привык следить,

          И сторож за несчастным заключенным.

                              XXVII.

          Еще прилежней смотрят за рабом;

          Ведь равного себе купить так лестно!...

          Продажны страсти наши повсеместно.

          Нас подкупает власть и красота,

          Корысти жар и видные места,

          По ценам нас лишь только отличают:

                              XXVIII.

          И вот евнух их зорко осмотрел,

          Вот начал торговать: почем за пару?

          И жаркий спор торговли закипел

          Как будто торговались у купца

          Осел иль бык, козленок иль овца...

          Никто продаже той не удивлялся:

          Двуногий скот на рынке продавался.

          Но спорный пункт решен был наконец

          И кошелек с ворчаньем развязался,

          Считал монеты жадный продавец,

          Их на руке подбрасывал, старался

          И получив всю сумму, стал писать,

          Что получил все деньги аккуратно,

          И размышлял о завтраке приятно.

                              XXX.

          Какое у него пищеваренье?

          Уже ль еды его не отравит

          О праве беззаконном размышленье:

          Что он людьми, как стадом, торговал?...

          Тот самый час (я мыслей тех держался)

          В теченье дня нам хуже всех казался.

                              XXXI.

          Вольтер - иного мненья. Пишет он:

          Когда едой он был ужь пресыщен!

          Но он не прав. Нам в сытости являлось

          Еще страданье новое всегда,

          Когда мы только трезвы были... Да,

          Которому был верен сын Филиппа.

                              XXXII.

          Как Александр, я думал, что еда,

          Нам постоянно всем напоминает

          О бренности подумать заставляет.

          И нам ли всем подумайте о том -

          Талантами гордиться и умом,

          Когда наш ум зависит... от чего же?

                              XXXIII.

          Раз вечером (шесть дней тому назад),--

          Я вспомнил про недавнее событье:

          Едва надев обычный свой наряд

          Как вдруг услышал выстрел. В тот же миг

          Я выскочил на улицу на крик,

          Где распростерт, недвижен и покоен,

          На мостовой лежал убитый воин.

          Бедняк! Пять пуль пришлось ему принять,

          И умирать так одиноко в мире!...

          Его велел тотчас же я поднять

          И в комнату внести в моей квартире.

          Подробности? он был и мертв, и нем.

          Он жертвой пал, быть может, жертвой мщенья:

          Пять пуль в него впилось в одно мгновенье (*).

(*) Байрон описывает здесь истинное происшествие, которого он был свидетелем 8 декабря 1820 г. в Равенне.

          Я глаз не отводил от мертвеца.

          Мне удавалось трупов видеть много,

          Но не встречал такого я лица:

          Оно спокойно было так и строго.

          Казалось мне, что впал он в тихий сон!...

          Мертвец снаружи не был облит кровью

          И думал я, склонившись к изголовью:

                              XXXVI.

          "Что значит смерть? Ты должен мне сказать..."

          Ответа нет. "Проснись! Он не проснулся.

          Вчера еще он сильно мог дышать.

          Ряд воинов пред грозной волей гнулся:

          "Приди!" он говорил, и шел народ,

          "Вперед!" кричал - все шли за ним вперед,

          Раскрыл уста - молчат рожки и трубы,

          Теперь же неподвижны эти губы.

                              XXXVII.

          Перед постелью воина стоят

          В последний раз на хладный труп глядят...

          Так он погиб! Его не раз видали

          Средь жарких битв, где враг пред ним дрожал

          И, пораженный, с боя убегал...

          Погиб безславной смертью от измены!

                              ХХXVIII.

          Меж свежих ран еще заметен след

          Старинных шрамов ран его военных.

          Не потревожу; подвигов почтенных

          Не стану мимоходом вспоминать...

          Но, как всегда, хотел бы я узнать.

          Смотря на труп, загадку смерти вечной,

                              XXXIX.

          Но все осталось тайной. Ныньче мы

          Еще живем, а завтра две, три пули

          Уносят нас в иное царство тьмы...

          Зачем наш арах стихии разнесут?

          Эфир, вода, земля, огонь - живут,

          А мы - венцы созданья - умираем!..

          Довольно! Мы рассказ свой забываем.

          Двух пленников угрюмый покупщик

          Повел их тотчас к лодке золоченой,

          Вдруг весла поднялись и в тот же миг

          Они помчались к цели отдаленной.

          Но вот каик у бухты пристает,

          Где стены над водою поднимались

          И кипарисы стройные качались...

                              XLI.

          Раскрылась дверь железная, шли следом

          Они за ним в аллею, где лежал

          Глубокий мрак... Тот путь им был неведом.

          Ужь ночь давно спустилася с небес,

          Гребцам евнух махнул рукой сурово

          И те ушли, не говоря ни слова.

                              XLII.

          Извилистой тропой они идут

          (Когда б была охота, мог бы тут

          Я сделать всем им список очень точный:

          Ведь на восточные растенья я цветы

          Наш север скуп. Но нет, читатель, ты

          Трактаты о цветах и о растеньях).

                              XLIII.

          В Жуане мысль случайно родилась,

          Когда они тропинкой проходили.

          "Сейчас

          Во мне самом те мысли забродили.

          Мне кажется, - сковал он, - попытать

          Нам не мешает евнуха примять.

          По голове его ударим вместе разом,

          ".

                              XLIV.

           - "Отлично! так! что ж сделаем потом?

          Где мы теперь, - понятья не имея,

          Живые мы отсюда не уйдем

          Попав в другой какой нибудь вертеп...

          Подобный риск был очень бы нелеп...

          Притом я голод чувствую ужасный

          И мне бифштекс мерещится прекрасный.

          "Вблизи жилья должны теперь мы быть,

          Не даром этот негр идет так смело:

          Он не решился б пленных двух водить

          Такой дорогой: видано ли дело!

          И только крикнет - разом набежать.

          Но, посмотрите, где мы? что за диво!

          В огнях дворец!.. Как здание красиво!.."

                              XLVI.

          Передний фас которого, казалось,

          Весь золотом украшен был кругом

          И, по турецкому капризу, украшалось

          Все здание в различные цвета,

          Все виллы по Босфору - как экраны

          Раскрашены, пестры, как балаганы.

                              XLVII.

          На встречу им несется запах блюд,

          Все голод раздражало в них и тут

          Жуан смирил свирепые желанья

          И негру жить покамест дозволял,

          К тому жь его приятель уверял;

          "Поверьте мне, теперь не шум нам нужен,

          А только сытный и спокойный ужин".

                              XLVIII.

          Мы прибегаем к помощи страстей,

          К услугам чувств и, наконец, к разсудку,

          Ораторы употребляют шутку,

          Чтоб общее вниманье возбуждать

          Иль начинают слезы проливать,

          Нас каждый убедить везде хлопочет,

                              XLIX.

          Есть много средств на свете убеждать

          Посредством красноречья, денег, лести,

          Нас красота умеет увлекать,

          Не могут так охватывать сердца

          И радостью живить черты лица,

          Как трель звонка, когда он заиграет

          И звоном на обед нас призывает.

          Но в Турции к обеду не звонят

          И пленники звонка не услыхали,

          Не виден им прислуги целый ряд,

          Лишь аромат от блюд они глотали,

          Сверкающей посудою звеня...

          Двух пленников дразнили эти сборы

          И аппетит их выражали взоры.

                              LI.

          И их ведет путеводитель черный:

          Он и не знал за несколько минут,

          Что смерть близка... Рукою негр проворный

          Им сделал знак немного подождать,

          И путникам открылся вал парадный"

          Обставленный роскошно и громадный.

                              LII.

          Не стану я описывать тот вал.

          Любил изображать, как посещал

          Он пышный двор державы иностранной,

          Хоть публика за то его кляла...

          Уже давно природа отдала

          "Записок", рифм и разных иллюстраций.

                              LIII.

          С ногами на крест вдоль и поперег

          По зале турки к шахматам склонялись.

          Те собственным нарядом любовались...

          Сбегает дым с янтарных мундштуков

          Волнами ароматных облаков...

          Там группы то ходили, то лежали,

                              LIV.

          Когда же негр ввел пленных в светлый зал,

          Никто на них не обратил вниманья;

          Тот, кто ходил, - шагов не умерял

          Иной же там взглянул на тех людей,

          Как смотрят при оценке лошадей,

          Иные негру с места поклонились,

          Но губы их в тот мага не шевелились.

          А негр все дальше пленников ведет;

          Вкруг их покои пышны, молчаливы...

          В одном из них блестящий водомет

          Журчал во тьме и бил полулениво.

          В дверях мелькала пара женских глаз,

          Тяжелая портьера поднималась

          И черная головка появлялась.

                              LVI.

          В степи, мы остаемся одиноки,

          То не страдаем там мы от тоски,

          Там наши мысли ясны и глубоки,

          Но из громадных темных галлерей

          Как гроб, нас давит там уединенье

          И образ смерти гонит размышленье.

                              LVII.

          Камин с огнем; гостиной светлый вид,

          Хороший ужин, добрый аппетит -

          Вот где укрыться любим мы от света.

          Конечно, здесь того эффекта нет,

          Когда из ложи смотрим мы балет...

          А потому бываю часто скучен.

                              LVIII.

          Увы! к чему возводят на земле

          Огромные постройки? Только храмы

          Лишь в храмах забывать должны всегда мы

          О всем земном... С тех пор, как пал Адам,

          Жилищ больших не нужно вовсе нам,

          И башни вавилонской созиданье -

                              LIX.

          Был прежде неизвестен Вавилон,

          Но знаменитым сделался он скоро,

          Роскошными садами окружен.

          Где он потом, как зверь лесной бродил;

          Там львов смирял в берлогах Даниил,

          И там жила сама Семирамида:

          Тяжка ей нанесенная обида!...

          Ее историк наш оклеветал

          (Историк все толкует очень ложно),

          Что будто конь царицу ту пленял,

          (Любовь - каприз, - ей в мире все возможно)

          "Царица" обожали "скакуна"

          Что жь из того? держусь такой я веры,

          Что "" звались там "курьеры" (*).

(*) Каламбуры иностранных языков редко возможны для передачи. Байрон говорит в этом месте шутя, что слово скакун курьер (courrier). Я не решился заменять его русским каламбуром, чтоб не затемнить смысла. Замечу при этом, что в слове курьер Байрон делает намек на королеву Каролицу, обвиненную между прочим в любовной связи с курьером Бергами.

                              LXI.

          Но если б было так (а в нащи дни,

          Все может быть, что эти мусульмане

          Не верят в вавилонский столб (они

          Он сам купил, - рассказано так в ней,--

          От этой башни несколько камней),

          Не верят и евреям в указанъе

          На это очень мудрое преданье,

          То пусть они узнают наконец,

          Что о постройке дерзкой Вавилона

          Сказал Гораций, чудный наш певец:

          Гораций говорил во время оно,

          "забыв про тьму могил,

          Вблизи гробов постройки возводил..." (*)

          Печально очень это изреченье,

          Но может всем служить нам в поученье...

(*) "Et sepulchri immemor struis domos", - забывая могилу, ты строишь себе здания. Гораций.

          Меж тем они вошли в ту часть дворца,

          Где словно эхо разом пробудилось...

          Повсюду роскошь, прихоть без конца

          Перед глазами путников явилась...

          Вошла сама природа в этот дом,

          На все с благоговением смотрела,

          Но чем помочь искусству - не умела...

                              LXIV.

          Лишь только входом в комнаты другия,

          Но в ней везде сверкали зеркала

          И шли вкруг стен диваны дорогие:

          На них и сесть, казалось бы, грешно...

          Что мы, ступив на них хоть по ошибке,

          Могли скользить, как золотые рыбки.

                              LXV.

          Один евнух с презрением взирал

          И с наглостью цветы ковров топтал,

          Не увлекаясь дивным их узором.

          Потом раскрыл он шкап с ключом в руке,--

          Вы видите - стоит он в уголке,--

          То в этом, право, сами виноваты.

                              LXVI.

          И так, раскрыл он шкап своей рукой.

          В шкапу костюмы разные висели;

          Что пренебречь едва ли б им посмели

          И мусульмане знатные, но он

          Для пленников собрал со всех сторон

          Костюм от прочих платьев всех отличный,

                              LXVII.

          Он старшого из них тотчас облек

          Во первых в плащ, потом дал шаровары -

          Широкия: шов лопнуть в них не мог,--

          Шаль Кашемира пленнику он дал,

          Цветные туфли, в золоте кинжал

          С оправой и с булатом безпорочным...

          Оделся он в минуту львом восточным.

          Пока они меняли свой наряд,

          Их спутник Баба делал наставленья,

          Что если христиане захотят,

          Им улыбнется счастье, без сомненья,

          За тем он так окончил эту речь:

          "Свершите только дело обрезанья,

          И вам легко покажется изгнанье...

                              LXIX.

          "Я был бы очень рад, прибавил он,

          В вас встретить правоверных, но насильно

          Из вас никто не будет принужден

          Свершать обряд". На то ему умильно

          С поклоном старший пленный отвечал:

           "Давно я ваше мненье разделял

          И сам люблю - хоть я теперь и пленный -

          Обычаи той нации почтенной.

                              LXX.

          "Что жь до меня касается - свершить

          Когда мне здесь предложат закусить,--

          Что дли паи весьма теперь приятно,--

          То я, подумав, даже буду рад

          Исполнить правоверных всех обряд"...

           "Как!" крикнул Дон-Жуан, весь холодея,

          "Пусть голову отрубят мне - нигде я -

                              LXXI.

          "Не соглашусь на это..." - "Милый друг,

          Я вас прошу - меня не прерывайте:

          И так - я продолжаю, сэр, узнайте:

          Когда я здесь немного закушу -

          Вопрос тот Непременно разрешу,

          Но думаю, - хоть вас мы мало знаем,--

          ".

                              LXXII.

          Тут негр к Жуану обратился: "Вас

          Одеться я прошу". Он подал платье:

          В него бы с восхищеньем облеклась

          Жуан его ногой отбросил прочь...

          "Скорее одевайтесь!.." Превозмочь

          Жуан не в силах гнева и поднялся:

           - "Я женщиной еще не одевался!.."

           - "До этого мне вовсе дела нет,

          Я слов терять напрасно не желаю,

          Оденьтесь поскорее - мой совет..."

           - "Но я один вопрос вам предлагаю:

          "

           - "В последствии вам это объяснят,

          Теперь же я имею наставленье

          Вам не давать ни слова объясненья".

                              LXXIV.

           "О, если так!" Жуан воскликнул, "мне..."

           - "Не гневайтесь! Угрозы вас погубят:

          Прекрасна храбрость только на войне,

          Я здесь, - поверьте мне, - шутить не любят...."

           - "Но как же я могу свой пол забыть"...

           "Когда меня хотите вы сердят,

          То я сзову людей и - вот вам слово -

          Вам не оставят пола никакого.

                              LXXV.

          "Я предлагаю чудный вам костюм,

          И нет причин вам делать в доме шум...

          Но Дон-Жуан такого маскарада

          Не мог понять: "ну, вот проклятый газ!

          Что буду делать с ним на этот раз?

          Его носить бы только новобрачным".

                              LXXVI.

          Вздыхал, бранился долго Дон-Жуан,

          Потом надел шальвары с оторочкой

          Прикрытый белой, легкою сорочкой;

          Когда же юбку стал он надевать

          С неловкостью (что можем мы понять),

          То, в складках утопая, оглянулся

                              LXXVII.

          В том дива никакого, право, нет;

          Он этим никогда не занимался,

          Но вот совсем окончен туалет,

          Когда жь порой костюм его смущал,

          Ему в одежде Каба помогал:

          Не без труда и на тая проклятия

          Он, наконец, просунул рука в платье.

          Осталось затруднение одно:

          Носил он волосы не длинные, но это

          Их спутником тотчас устранено;

          Фальшивую косу достал он где-то

          Разнесена, кругом умащена...

          По плечам кудри змеями спадали

          И в них каменья разные сверкали.

                              LXXIX.

          В красавицу преобразился разом

          В наряде женском юный Дон-Жуан.

           - "Смотрите! крикнул Баба им с экстазом,

          Клянусь, он стал прекрасною женой!

          "

          Вы, господин, хотел сказать я - дама.

          За мною вслед теперь идите прямо".

                              LXXX.

          Он сделал знак - вошли рабы тотчас.

          "Вот с ними вы отправитесь на ужин".

          Сказал он одному, - а вот для вас,

          Сударыня, в проводники я нужен.

          Упрямство вас к добру не приведет,

          Как львы в пещере, люди здесь не дики:

          Попали вы теперь в дворец владыки...

                              LXXXI.

          "Никто в дворце не сделает нам зла".

           "Тем лучше всем! Жуан тут замечает:

          "Моя рука довольно тяжела

          И дерзкого на месте поражает.

          Ступайте же! за вами я иду,

          Но если в западню я попаду,

          То за обмане съумею наказать я".

                              LXXXII.

           - "Не бойтесь же, идите"!- Между тень.

          Жуан с своим товарищем правдива,

          Но, глядя на Жуана, улыбался.

           - "Здесь чудный край!" Жуану он оказал:

          "Один из нас - чуть-чуть не турком стал,

          И в женщину другой преобразился,

          ".

                              LXXXIII.

           - "Прощайте!" закричал Жуан. "Как знать -

          Дождемся ль встречи новой? До свиданья!"

           - "Но если мы увидимся опять,

          Мы поплывем, куда судьба несет,

          Но помните: невинность - ваш оплот,

          Не будьте Евой", крикнул он Жуану,

           - "О нет! Я не отдамся и султану"...

          Друзья разстались. С Бабою Жуан

          Идет по галлереям комнат темных,

          Где в темноте журчал, порой, фонтан,--

          И вот пред ними вход ворот огромных,

          Вокруг благоухание лилось

          И тишина ничем не прерывалась...

          Святилищем то место представлялось.

                              LXXXV.

          Отчетливо из бронзы золоченой,

          На ней упорный бой изображен:

          Здесь виден победитель изступленный,

          Убитый враг лежит недвижно тут,

          Бегут полки... оружия сверканье...

          Казалось древним очень изваянье.

                              LХХXVI.

          Тем входом замыкался длинный зал,

          И каждый карлик был так страшно мал,

          Что их едва у двери замечали.

          Они, как двое гадких чертенят,

          Еще спешней среди таких громад,

          Они, казалось, оба изчезали.

                              LXXXVII.

          Но подойдя к ним близко, мы могли

          Там в ужасе невольном отвернутая

          Их безобразью можно ужаснуться.

          Их цвет являлся смесью всех цветов,--

          Притом, язык был нем у тех шутов

          И оба карла - глухи. Те уроды

                              LXXXVIII.

          Обязанность их состояла в том,--

          Те крошки были сильны, - чтоб ворота

          Всем отворять, хоть не большим трудом

          В движеньи двери были так легки,

          Как, например... хоть Роджерса стихи.

          Притом, к пашам их с петлей посылали,

          Когда паши, порою, бунтовали.

          Язык совсем не двигался у них.

          Глаза их страшным блеском вдруг сверкнули,

          Лишь Баба попросил тех домовых,

          Чтобы они им двери распахнули.

          Перенести: казалось в краткий срок

          Змеиные глаза их отравляли

          И чародейной силою пугали.

                              XC.

           - "Походка ваша слишком уж мужская

          И если можно - я бы вас просил

          Ступать помягче: ваша роль такая.".

          При этом не качайтесь на ходу

          С собой сию минуту в вал огромный,

          Старайтесь вид принять девицы скромный.

                              XCI.

          "К томужь у этих карлов зорок взор,

          Вы знаете, что близко здесь Босфор

          В него у нас изменников бросают

          И нам обоим утром, может быть,

          В мешках зашитых нужно будет плыть:

          Так слушайтесь вы доброго совета".

                              XCII.

          И тут они вошли в другой покой,

          Он был великолепнее, пышнее...

          Где блеском ослеплялся взор, тускнея,

          Где чистый, благороднейший металл

          Перед глазами каждого сиял

          И камни драгоценные пестрели,

                              ХСИИИ.

          Богатства много, вкуса - вовсе нет;

          Так водится всегда в дворцах восточных:

          Вкруг пестрота и ярких красок цвет...

          В Европе видел), всюду встретишь там

          Среди богатств ненужный вовсе хлам...

          Но статуи, диваны и картины

          Описывать теперь мне нет причины.

          В той комнате, склонившись на диване,

          В величьи царском дама возлежала.

          Пред ней склонился Баба, и Жуан,

          Хоть кланяться привык он очень мало,

          Той странной сцене мысленно дивясь,

          И думал так: "кто быть она могла бы?..."

          Меж тем не изменялись позы Бабы.

                              XCVI.

          Венера вышла так из океана,--

          И с быстротой газели пару глаз

          Вдруг устремила прямо в Дон-Жуана;

          Потом рукой знак Бобе подала,--

          Едва до платья смея ей касаться,

          С той незнакомкой Баба стал шептаться.

                              XCVII.

          Той женщины прелестной красота

          Неуловима, словно как мечтай.

          Ее вам нужно видеть непременно,

          Чтоб оценить. Когда б посредством фраз

          Я описал ту красоту для вас,

          Немеет мой язык для выраженья.

                              XCVIII.

          Хоть было ей тогда лет двадцать шесть,

          Но на земле такия есть созданья,

          Которые не знают увяданья:

          Шотландская Мария такова.

          Хоть от несчастий никнет голова,

          Но не для всех несчастье опасно:

                              XCIX.

          Своей царицы слушая приказ,

          Прислужницы вокруг её стояли.

          Оне одеты были в этот час.

          От нимф их можно было отличит

          И с сестрами Дианы не сравнять...

          Я говорю о внешней красоте их,

          Не ведая об остальных затеях.

          С поклоном удаляются оне.

          Жуан смотрел на все и удивлялся,

          Оставленный от прочих в стороне:

          Зачем он здесь?... и с кем? куда копался?

          Жуан был удивлен и восхищен...

          Те чувства к нам всегда приходят в паре...

          Тот жалок, чей девиз - "nil admirari" (*).

(*) Т. е. "ничему не удивляться".

          "Кто счастие земли умел постичь,

          Тот ничему нигде не удивлялся".

          Так разсуждал Мюррей и думал Крич (*),

          Так сам певец Гораций выражался,

          Но еслиб был таков их идеал,

          То Попе с песней в мир бы не явился

          И лирою Гораций не пленился.

(*) Creech,

                              CII.

          Когда ушли прислужницы, евнух

          К Жуану с приказаньем обратился

          И повторил потом, едва не вслух,

          И вновь пред ней колена преклонил,

          Но тут Жуан весь вспыхнул и вскочил:

          "Я не привык до ныне униажаться,

          Я перед папой мог лишь преклоняться"...

          Той гордостью был Баба возмущен

          И петлей угрожал ему за это,

          Но Дон-Жуан не пал бы, умилен,

          Перед самой невестой Магомета...

          И бредит им повсюду целый свет

          В палатах царских, в залах театральных,

          На скачках, на балах провинциальных...

                              CIV.

          Напрасно убедить его старался):

          Кипела в нем кастильских предков кровь

          И умереть скорее он решался,

          Чем древний род свой рабством оскорбить.

          И ужь не ножку ей - (боясь проклятий)

          Просил хоть руку лишь поцаловать ей.

                              CV.

          И пусть они как дипломаты строги"

          Но тут любая сторона могла

          Сойтись между собой на пол-дороге,

          Не мог не согласиться Дон-Жуан,

          "Таков обычай наших стран.--

          На юге непременно и всегда мы

          Привыкли прикасаться к ручке дамы".

                              CVI.

          Он подошел. Прекрасная рука

          Когда уста коснутся к ней слегка,

          То в голову желанье приходило

          Склониться к ней второй и третий раз...

          Желанье то смущало, верно, вас,

          И до руки губами прикасались.

                              CVII.

          Красавица взглянула и в тот миг

          Велела гордо Бабе удалиться.

          И, поспешив ей низко поклониться,

          Шепнул Жуану: "Бросьте всякий страх!"

          И с светлою улыбкой на губах,

          Как будто сделал доброе он дело,

                              CVII.

          Едва сокрылся Баба, как в чертах

          Прекрасной дамы сделалось волненье,

          Румянец загорелая на щеках:

          Когда проглянет солнце из-за гор,

          И выражал её блестящий взор

          В одно и то же время - гордость, счастье

          И, наконец, томленье сладострастья.

          В ней грация природная видна,

          В её чертах есть нежность, но иная -

          Той нежностью владел лишь сатана,

          Невинную дикарку соблазняя;

          Во всей ей разлитая красота:

          Та красота скорей повелевала,

          Но никому сама не уступала.

                              СХ.

          Она как будто цепи налагает,

          Но нас блаженство самое страшит,

          Когда в нем деспотизм преобладает.

          Наш дух одну свободу признает

          То цепи допускаем лишь на время:

          Дух, наконец, осилит это бремя.

                              CXI.

          Высокомерен был её привет,

          Как будто награждали целый свет,

          И даже в ножках воля отражалась.

          За поясом её блистал кинжал,

          И этот знак - сан дамы означал:

          Что не моя она супруга, право!).

                              CXII.

          "Мне повинуйся!" вот её закон.

          Все прихоти царицы исполнялись

          Она - из рода знатного; склонялись

          Все перед блеском чудных этих глав.

          Когда б она в Европе родилась

          То, думаю, "perpetuum mobile"

                              CXIII.

          Ей доставлялось все, чего б она

          По прихоти своей ни пожелала,

          И дорогая самая цена

          Ея капризам не было конца,

          Но за улыбку чудного лица

          И самый деспотам ей взвивали,

          Лишь жоны красоты ей не прощали.

          Жуан её внимание привлек,

          Когда она по рынку проезжала.

          "Купить его!" Тут Баба ей помог:

          Она его услуги испытала.

          К тому ж имел благоразумье он,

          Вот почему, - прошу теперь понять я,--

          К ней праведен Жуан был в детском платье.

                              CXV.

          Вы спросите: как мысль такого плана

          Явилась ей? О том прошу я вас,

          Спросить из любопытства жон султана...

          Владыки - лишь мужья в глазах их жон,

          Своих мужей обманывать любили,

          Хоть их мужья и королями были.

                              CXVI.

          Купив себе Жуана без хлопот?

          Что Дон-Жуан за счастие, почтет

          Ея привет; в глазах её пылала

          Власть и любовь. Чтоб гостя оживить:

          "Ты, чужестранец, можешь ли ладить?"

          Что заиграет кровь в нем молодая.

                              CXVII.

          Так быть могло, конечно, но Жуан

          О Гайде не забыл еще, носилась

          И постепенно кровь в нем охладилась

          И к сердцу вдруг отхлынула с лица:

          Он сделался бледнее мертвеца.

          Как будто копья в грудь его вонзили

                              CXVIII.

          Она смутилась этим. Зарыдать

          Способны жоны вовсе без причины,

          Но тяжело и больно нам встречать

          От женских слез тоска к ним не придет,

          Но как огонь слеза мужчины жжет:

          Для женщины их слезы - облегченье,

          А для мужчины - жгучее мученье...

          Хотелось ей немного облегчить

          Жуана скорбь, но чем? - она не знала.

          Ей к мире было одного любят.

          Страдания она не испытала,

          Случалось ей знавать в иные дни,

          А потому, не склонная к страданью,

          Она дивилась этому рыданью.

                              CXX.

          Природы в ней не заглушит искусства

          И сердцем впечатлительным, она

          Оценит незнакомое ей чувство.

          Во всех несчастьях женщина могла

          Так и теперь Гюльбея зарыдала,

          Хотя причины слез не понимала.

                              CXXI.

          Но слезы прекратились, и Жуан,

          Вновь горделиво выпрямил свой стан,

          Своим глазам, лишь за минуту влажным,

          Он придал твердость прежнюю опять:

          Он красоты не мог не понимать,

          Ему любить опять не позволяли.

                              CXXII.

          Лишь в первый раз Гюльбея смущена,

          Она - благоговенье только знала,

          Сейчас своею, жизнью рисковала,

          Чтоб встретиться с Жуаном tête-à-tête,

          И вдруг - такая встреча!... хуже нет -

          В подобный час - минуты колебанья:

                              СХХИИИ.

          Предупреждаю юношей тех стран,

          Где южные натуры ждать-не любят

          (Не говорю про хладных англичан).

          На севере - дается долгий срок,

          На юге замедление ~~ порок:

          Дается две минуты на признанье,

          А после - пропадет очарованье.

          Но Гайде Дон-Жуан не мог забыть,

          Он с образом её не разставался,

          А потому султанше, может быть,

          Любовником неловким показался...

          Он перед ней... и что же наконец?

          Султанша вся зарделась, побледнела,

          Как полотно, и снова заалела.

                              CXXV.

          С большим упреком за руку схватила.

          Он все стоит... глаза её горят...

          Но в пленнике любви не находила

          Красавица... Сгарая от стыда,

          Устав в борьбе, султанша молодая

          На грудь Жуана бросилась, рыдая.

                              СХXVI.

          Игра была опасна, но Жуан

          Ее склонив тихонько на диван,

          Он избежал объятия султанши.

          Почти без чувств лежит пред ним она,

          И он сказал: "прекрасная жена!

          Не буду я игрушкой женской воли!

                              CXXVII.

          "Спросила ты - могу ли я любит!

          Суди сама, как полюбит могу я,

          Любовь - дана свободным. Ей торгуя,

          Любить не в состояньи жалкий раб...

          Пред властью часто разум самый слаб,

          Колени, спины гнутся всенародно,

          ".

                              CXXVIII.

          Та истина знакома всем,.но ей

          Она была до ныне неизвестно

          Гюльбея лесть слыхала с ранних дней

          И вся земля - так думала она -

          Лишь для одних султанов создана,

          Не ведать ей дано рожденьем право,

          Что сердце бьется слева, а не справа!

          Притом, так хороша она была,

          Что еслиб родилась в семье плебея,

          То царство б для себя создать могла...

          И сознавала власть свою Гюльбея,

          Лобзать следы её прекрасных ног,--

          Что каждый перед ней дрожал от страсти,

          Я с этим соглашаюсь лишь отчасти.

                              CXXX.

          Когда вы целомудрие хранили

          B как вдову скучавшую тогда

          Своим отказом детским оскорбили,

          Иль вспомните, о чем уже давно

          То самое несчастье испытала

          Красавица, каких на свете мало.

                              CXXXI.

          Иль вспомнить, наконец, прошу я вас

          Иль лэди Буби (**): в юности не раз

          Историю читали нам с кафедры...

          О, юноши! примеров тех урок

          Не забывать должны вы долгий срок!

          То бешенство Гюльбеи вы поймете.

(*) Приключения Ипполита, сына Тезея, и Беллерофона, которые, из чувства долга отклонили от себя сладострастные притязания Федры, конечно, известны большинству наших читателей.

(**) Личность, выставленная Фильдингом в одной одной из его повестей.

                              CXXXII.

          Когда ее детеныша лишают,

          Так дамы принимают грозный вид

          В тот час, когда их чувств не разделяют.

          Но тигрица не так оскорблена:

          А женщина вдвойне скорбит о детях,,

          Когда совсем лишится прав иметь их.

                              CXXXIII.

          Любить детей - естественный закон:

          Своих детей и стережет их сон,

          За них без сожаленья умирает.

          У колыбели детской любит мать

          Слезам и смеху детскому внимать...

          И той любви нет меры, нет предела.

                              CXXXIV.

          Гюльбеи гнев едва ли передам.

          И что скажу? Что искры разсыпались

          Не потухая искры разгарались.

          Негодованьем царственным полна,

          Стояла перед пленником она...

          Мы все почти гнев женщин испытали,

                              CXXXV.

          Гнев в ней утих в минуту, но была,

          Как самый ад, минута та ужасна:

          В ней столько было ненависти, зла,

          Как океан, шумящий между скал,

          И еслиб кто Гюльбею увидал

          Разгневанной, глубоко оскорбленной,

          Ее сравнил бы с бурей оживленной.

          Как ураган был этот гнев силен,

          И не казался вспышкою мгновенной,

          Хотя изчез в одно мгновенье он.

          Как в "Лире", этой женщине надменной

          "убить, убить, убить".

          Но жажда мщенья, жажда кровь пролить

          Отчаяньем глубоким в ней сменилась

          И женщина слезами разразилась.

                              CXXXVII.

          Утихла, говорить не в состояньи...

          Слезами затуманились глаза

          И в этот час явилась в ней сознанье

          Тяжелого, ужасного стыда:

          Что женщинам в подобном положеньи

          Испытывать полезно... Без сомненья,

                              СХXXVIIИ.

          Ей стыд подобный верно даст понять.

          Что вазы также можно разбивать,

          Как и горшки, ударив их с размаха,

          Что и султана гордая жена

          Из той же плоти, крови создана...

          Не знаю я, - но он ее измучить!..

                              CXXXIX.

          Жуана казнь была ей решена,

          Потом она желала с ним разстаться,

          Над воспитаньем гостя посмеяться,

          Потом его раскаяния ждать,

          Потом она подумала - лечь спать,

          Кнутами высечь Бабу захотела,

                              CXL.

          Пронзить себя кинжалом? - но кинжал

          Был слишком близко, тут же под рукою,

          И этот факт, понятно, помешал.

          Убит Жуана тотчас, но бедняк

          Хоть точно стоил смерти, - это так,--

          Но этим цель не достигалась:

          С ним вместе и надежда убивалась.

          Жуан был тронут. Он воображал,

          Что ждут его ужасные мученья;

          Он каждую минуту ожидал,

          Что будет брошен львам он на съеденье,

          И вдруг - на слезы должен он смотреть.

          В нем подавило смерти ожиданье

          Прекрасной этой женщины рыданье.

                              CXLII.

          Теперь он не решался также смело.

          Дивился он, как мог eй отказать,

          И думал, как поправить это дело.

          Жуан себя за дикость упрекал,

          И никому им клятвы не давались,--

          К тому же клятвы всюду нарушались.

                              CXLIII.

          Он начал извиняться, но слова

          Ко всем уловкам опытного льва

          И песни муз различных повторяли.

          Но в нем надежда скоро ожила:

          Султанша улыбаться начала.

          Но Баба прекратил их объясненье.

                              CXLIV.

           - "Невеста солнца, месяца сестра!

          (Так начал он) Твой взгляд миры смущает,

          Планеты в небе счастьем оживляет!

          Я, раб твой, весть сладчайшую принес.

          Торжественным послом мне быть пришлось,

          Чтоб заявить пред царственной женою:

          ".

                              CXLV.

           - "Как!" вскрикнула она, боясь дохнуть...

          "О, для чего не завтра будет это!..

          Но пусть моих прислужниц - млечный путь

          Всем звездам дай сейчас об этом знать...

          Ты, христианин, можешь здесь стоять

          Меж звезд моих, и если не велики..."

          Но тут: "Султан идет!" раздались крики.

          Сперва явился женщин длинный ряд,

          Потом тянулись евнухи султана.

          Идя к жене, султан хранил обряд -

          Предупреждать о том супругу рано.

          Из четырех его прекрасных жен

          Гюльбея фавориткою считалась

          И женам остальным предпочиталась.

                              CXLVII.

          Оброс до самых глаз он бородою;

          Он из тюрьмы на братнин трон попал,

          Сменив его обычной чередою -

          И не дивил ничем турецкий мир...

          Ни одного не славили султана,--

          За исключеньем, впрочем, Солимана.

                              CXLVIII.

          Являлся аккуратно он в мечеть,

          Но за страной решился не смотреть:

          Делами государства визирь правил.

          В семье, - как нам известно с давних пор,--

          С супругами не заводил он ссор

          С наложницами ладил он со всеми.

                              CXLIX.

          Хотя измены были иногда,

          Но редко расходились по народу;

          На голову мешок и - прямо в воду:

          Так под водой и умирал секрет,

          Не ставши достоянием газет,

          Газеты, впрочем, пикнуть не могли бы...

                              CL.

          Что месяц кругл - он убедился в том,

          Но что земля кругла, - тому не верил:

          Та истина отвергнута была,

          И круглоты земли не замечал:

          Он и границ страны своей не знал:

          Хоть у границ гяуры с ним сражалась,

          Но только к "Семи башням" не являлись -

          За исключением посланников: они,

          Когда войны движенья начинались.

          По праву очень мудрому, в те дни

          Туда на испытание; сажались, -

          Посредством писем лживых и депеш...

          Нельзя, чтоб дипломаты, в самом деле.

          С интригами во все мешаться смели!..

                              CLII.

          Всех дочерей держал он очень строго,

          Как в парнике цветы полдневных стран;

          Когда же подросли оне немного,

          Он за пашей их замуж выдавал,

          А потому-то дочери султана

          Все отдавались в жены очень рано.

                              CLIII.

          А сыновья, - им было два пути

          Иль на престол отцов своих взойти,

          Иль умереть от петли, очень тесной.

          Старались их отлично воспитать,

          Что многие умели доказать,

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

                              CLIV.

          Свою жену приветствовал султан,

          При этом все приличья соблюдая,

          Была нежна султанша молодая,

          Как женщина, которая за час

          Грехом запретным жадно упилась...

          Все женщины, когда нам изменяют,

                              CLV.

          Вот бросил взор вокруг себя султан

          И взгляд его в толпе остановился

          На месте том, где стал наш Доз-Жуан.

          (Гюльбея вздох хотела подавить)

           - "Вы вздумали ту девушку купить...

          Теперь одно осознанье мне обидно:

          Гяура дочь быть может миловидная.

          Тот комплимент заставил задрожат

          И покраснеть гяура дочь. Подруги,

          Не смея недовольство показать,

          Потупили глаза свои в испуге...

          Забыть красавиц гордых мусульман,

          Простою христианкой любоваться...

          Все начали с волнением шептаться.

                              CLVII.

          Без всяких церемоний запирают:

          Горяч и зноен южный небосклон -

          Там страсти слишком скоро увлекают;

          (На севере сам климат нас хранит

          От солнца лед полярный только тает,

          Но кровь людскую солнце распаляет.

                              CLVIII.

          Вот почему так к женам строг восток,

          Вот почему женитьба и замок

          Для мусульман - суть только синонимы.

          Но многоженство - вот причина зла.

          Супруга награждать одной женою...

          Обычай тот и стал всему виною.

                              CLIX.

          Довольно. Пятой песни здесь конец.

          Как сдержанный эпический, певец,

          На время опускаю паруса я.

          Пусть эту песню публика прочтет,

          Шестая же до пафоса дойдет...

          Позволено и мне склониться тоже.