Автор: | Байрон Д. Г., год: 1823 |
Категория: | Поэма |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Жуан. Песня девятая. (старая орфография)
ПЕСНЯ ДЕВЯТАЯ.
I.
О, Веллингтон! (иль даже "Vilainton", (*)
Два имени носил герой наш славный
И, Францией не быв унижен, он
Дал тему ей для остроты забавной,--
Всегда, везде привык смеяться Галл)
Вы стоите всех пенсий и похвал!
Когда б другой стал рядом с вами смело,
То слово "нет!" (**) везде бы прогремело.
(*) Как его называет Беранже:
Faut qu'lord Vilainton ait tout pris,
N'у а plus d'argent dans c'gueux d'Paris etc.
(**) Игра слов. В тексте стоит слово "nay" (нет); в выноске же Байрон замечает: "Не должно ли читать Ней?" Это намек на убийство маршала Нея по приговору палаты пэров, несмотря на то, что капитуляция была подписана Веллингтоном и Даву.
II.
Но с Кинердом (*) деянья ваши - стыд;
За ваш поступок в деле Маринета
Могилу вашу грязью осквернит
В Вестминстерском аббатстве мненье света,
Их вспоминать и лучше умолчу,
Но как ни стары вы, - того не скроем,--
А и доныне смотрите героем.
(*) Лорд Кинерд был большим поклонником Наполеона и получил в 1816 году приказание выехать из Франции. Впоследствии он был замешан в заговоре на жизнь герцога, вместе с некоим Маринетом, который был однако оправдан судом присяжных.
III.
Вся Англия лишь вами спасена,
(За это вам она и платит много)
Вам и Европа всем одолжена:
Законность в ней вы водрузили строго;
Испания и Франция нашли
В вас сильную опору их земли;
За Ватерло для вас наград всех мало...
(Жаль, что певцы воспели вас так вяло).
IV.
"Из всех кровопускателей" - (Шекспир
Придумал фразу эту очень кстати)
Вы - лучший... Что жь, война приходит в мир,
Чтоб истреблять голодных, меньших братий -
Без мысли и заботы о стране...
Что Ватерло, - лишь кроме вас, понятно,--
Полезно было людям и приятно.
V.
Я здесь не льщу, хотя вам лесть мила
И часто доставляла наслажденье.
Тому под час приятна похвала,
Кому наскучит вечный гром сраженья.
Героя войн не мало тешит лесть,
Готов принять за должную он честь
Название "спасителя народа",--
Хотя не спасена его свобода.
VI.
Я все сказал, а вам пора теперь
Садиться за роскошнейшия блюда.
Из этих блюд кусочка два за дверь
Для вашей стражи выслать бы не худо:
Те бедняки голодные стоят;
Да и в народе голод, говорят...
За дело вам назначена награда,
VII.
Роль цензора мне вовсе не с руки,
К тому жь, лорд герцог, нынъче времена-то
Совсем не те, - мы очень далеки
От чуждой нам эпохи Цинцинната.
Вы, как Ирландец, можете любить
Картофель, - пусть! Но можно ли платить
За вашу форму, если взглянем строго,
Полмиллиона фунтов? - Право, много!..
VIII.
Герои все чуждалися наград:
Эпаминонд спас Фивы и скончался,
Джорж Вашингтон был славой лишь богат
И родины спасителем остался.
Не меньше мог гордиться старый Питт:
Он, как министр, с душой великой Бритт,
В великое повергнул раззоренье
Всю Англию и - стоит уваженья.
IX.
Вы в состояньи были без сомненья
Прогнать Европы деспотов с земли,
Услышав наций всех благословенья...
А что жь теперь? где вашей славы блеск?
С войной умолк народа крик и плеск!
Теперь стране голодной вы внимайте
И все свои победы проклинайте!..
X.
Заговоривши в песнях о войне,
К вам обращаюсь с музой откровенной..
С той истиной, что вам и всей стране
Нельзя прочесть в газете ежедневной:
Свершали вы великия дела,
Но без души великой в море зла
величайшей не свершили:
В войне о человечестве забыли.
XI.
Смеется смерть. Вот он, её скелет,
В нем тайна непонятная сокрыта
И к ней ключа еще доныне нет...
Смеется смерть над жизнию открыто...
Смотрите: то чудовище глядит
А рот его недвижим, как могила,
И в нем улыбка мертвая застыла.
XII.
Заметьте, как смеется тот скелет,
Но слуха у него уж больше нет -
Чудовище ту силу потеряло;
Но все жь оно смеется и не раз
Своей рукой сдирает кожу с нас,
Зловещия гримасы наши кости.
XIII.
Да, смерть смеется!.. Грустный очень смех,
Но отчего жь и жизни не смеяться?
Зачем она не хочет оторваться?
Зачем, смеясь, не топчет в грязь она
Ничтожные, пустые имена,
Ничтожные, как капли в океане,
XIV.
"Быть иль не быть? таков вопрос". Шекспир
Сказал о том нам в драме пятиактной.
Я не герой и, выступая в мир,
Я предпочту хороший аппетит
Болезни Бонапарта (*)... Не прельстит
Меня триумф и пышный лавр твой, воин,
Когда желудок мой совсем разстроен.
XV.
"О, dura ilia messorum!" Вы,
Жнецы полей и жители селенья!
Для вас недуги адские новы:
Не даром льется он, крестьянский пот:
Жнец трудится, живет роскошно мот,
Но тот из них счастливее, кто ночи
Спокойно спит, не раскрывая очи.
"Быть иль не быть?" Решу я тот вопрос,
Когда я тайну жизни разгадаю;
Хоть много мнений слышать мне пришлось,
Но эти мненья все я отвергаю.
А я привык так думать издавна,
Что бытие людей на смерть похоже,
Что жизнь и смерть - почти одно и тоже.
XVII.
"Que sèais-je?" девиз Монтэня был.
Во всем привыкли люди сомневаться,
До истины их ум не доходил,
Их "достоверность" может изменяться.
Так мало знанья людям всем дано,
Что даже можно думать в заключенье:
Сомненье в нас не есть процесс сомненья.
XVIII.
Быть может, как Пирон, приятно плыть
Но ветер лодку может утопить,--
Все мудрецы плохие мореходы.
Над бездной мысли - плавать надоест...
У берегов поищем мелких мест,
Найдем мы много раковин прекрасных.
XIX.
"Нам всем на небо нужно", так сказал
Нам Кассио. Спасать себя должны мы,
Но "воробьи - и те судьбой хранимы
И не падут без воли неба" (*). Я
Не постигал пороков воробья:
Быть может, он сидел на ветке древа,
(*) "We defy augury: there is а special
Providence in the fall of а sparrow" (Hamlet).
(Мы не верим предвещаниям: даже падение воробья есть дело провидения)
XX.
Теогония и космогония?..
Людьми я обвинен как мизантроп,
Чего постичь не мог и в наши дни я,
Но мне понятна в вас (*),
И не понять то слово мне смешно б,
С тех пор как вы при каждой новой ссоре
Готовы выть волками на просторе.
(*) Известного рода помешательство, превращающее людей в бешеных животных.
Но я всегда был скромен и смирен,
За мною нет большого преступленья,
И хоть, порой, я духом был смущен,
Но после доходил до снисхожденья.
Людей так ненавидел, а меня
Они встречали ненавистью всюду...
Но здесь я продолжать рассказ свой буду.
XXII.
Да, мой рассказ действительно прекрасен,
Хоть, может быть, читатели, для вас
Он не совсем везде казался ясен,
Но твердо я теперь уверен в том,
Что мой роман найдут вполне блестящим,
А я пока доволен настоящим.
XXIII.
Герой наш был оставлен на пути
В которых храбрость можем мы найти
Скорей чем ум. Тот край с его туманом
Стал ныньче общей темой для похвал,
И сам Вольтер на этот край взирал,--
Теперь одним желаньем я сгараю -
XXIV.
Вести войну, хоть на словах пока,
Вой против тех, кто нашу мысль стесняет!
Мишенью для себя вас избирает.
Кто победит? Не знаю, но всегда,
Не уставая долгие года,
Я ненавидеть буду бесконечно,
XXV.
Но я не льстить хочу тебе, народ!..
И без меня найдутся демагоги
Чтоб все кумиры свергнуть с их высот
Не знаю я, чего они хотят,
О чем хлопочут, спорят и шумят,
Но я хочу, чтоб дали же народу
Свободу, настоящую свободу...
Враг партий всех, я заслужить могу
Вражду всех партий, гнев и озлобленье,
За то я не лукавлю и не лгу.
Тот, кто не хочет выиграть сраженья,
Тот может все свободно говорить,--
Пусть выть начнут шакалы рабства всюду,
Но с воем их сливаться я не буду.
XXVII.
Я слышал их в развалинах Эфеса.
Так точно воет ночи напролет
Вся эта сволочь, выродок прогресса,
И ловит дичь по(прихоти господ...
Букашки те, продажными полками
Водимые на битву пауками.
XXVIII.
Лишь взмах руки - и паутины нет.
О, нации! услышьте мой совет
И ройте паукам своим могилы.
Их сеть теперь густеет с каждым днем,
Тарантулы плетут ее кругом...
Чтобы вонзить в своих тиранов жало.
XXIX.
И так, Жуан с депешею скакал,
Где о пролитой крови говорилось,
И лишь стена из трупов появилась,
И этот бой, где бились две страны,
Умолк среди зловещей тишины.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
XXX.
Жуан летел в кибитке без рессор,
В проклятой, отвратительной телеге,
Дорогою мечтал про разный вздор -
Жалел, что не Пегас его несет,
И проклинал, сложив в гримасу рот,
Разбитые, ужасные дороги
И без рессор устроенные дроги.
При каждом неожиданном толчке,--
А тех толчков он получал не мало,--
Жуан смотрел на спутницу в тоске
И сожалел, что так она страдала
Поставлен наблюдателем дорог,
Где каждый шаг брать просто нужно с бою
И молча преклониться пред судьбою.
XXXII.
XXXIII.
С ребенка глаз не сводит мой Жуан.
Она была - трофей его военный...
О, деспоты кровавые всех стран,
В пустыню обративший Индустан,
Как грешник ты погиб от тяжких ран
Лишь потому, что злой недуг изведав,
Желудок твой не принимал обедов (**).
(**) Он был убит заговорщиками за свои деспотическия действия, происходившия от несварения желудка, что приводило его в ярость, близкую к сумасшествию.
XXXIV.
Поймите все: спасение одной,
Одной лишь жизни юной и прекрасной
Облитых кровью нации несчастной...
Пусть ваших славных подвигов дела
Кругом встречают лесть и похвала,
Но ваша слава... что такое слава?
XXXV.
Вы, авторы брошюр блестящих, книг,
Вы, двадцать миллионов публицистов,
Которым мир внимать давно привык,--
Кричащие, что весь ваш край богат,
Иль ты, неукротимый демократ,
Ты, нещадящий бешеных проклятий
За голод и позор своих собратий,--
Вы, авторы!.. Но, à propos de bottes,--
Мысль главную я позабыл здесь, право
(И мудрецы теряют мысли ход),
Но убедить хотел я очень здраво
От разных громких, но невинных слов;
А так как мне не все поверят в этом,
То мысль свою я скрою перед светом.
XXXVII.
Когда наш век ужь явится прошедшим,
Открытым снова, будто старина,
В глубь древности затертым и ушедшим,
Чтобы его страницы прочитать,
Дать волю любопытству, удивленью,
И вновь предать, как все века, забвенью.
XXXVIII.
Вновь явятся от древности обломки,
Пропавшие из мира без следа;
Так точно мы, отцов своих потомки.,
Гигантов отрываем из гробниц
И на показ выходят из могилы
Громадные слоны и крокодилы.
XXXIX.
Представьте - вдруг отроется потом
Чем это существо с громадным ртом,
При жизни, на земле могло питаться?..
(Известно, мир мельчает с каждым днем:
Он слишком часто начал разрешаться
Все люди будут с червяка.).
XL.
Как назовут нас в будущее время,
Когда, быть может, путь земной начнет
Узнает труд, неволю, тяжкий гнет,
Пока войны искусство не поймет
И не оценит податей народ,--
Как назовут тогда нас люди эти?--
XLI.
Болтлив, как метафизик, я, порой,
Не скрою, - "время с петель соскочило"... (*)
К тому жь еще, моей поэмы строй -
По прихоти болтлив я, скучен, хмур.
И план мой поэтичен черезчур:
Вперед я за две строчки не ручаюсь:
Начну одно - и тотчас увлекаюсь.
XLII.
Я странствую, как ветер, без забот...
Но возвратимся к нашему роману
И поспешим с Жуаном мы вперед...
Героя путь, - начать я прямо рад
С того, как он явился в Петроград,
Как принесла почтовая телега
Его в столицу "крашеного снега".
Представьте, что в мундире Дон-Жуан
Стоит среди придворных в пышной зале
Над шляпою качается султан;
Его чулки, как первый снег, блистали,
Один топаз шотландский блеском мог
С рейтузами Жуана поравняться...
Им всякий мог тогда залюбоваться:
XLIV.
Облагорожен юностью и славой,
А также и портным (есть мастера
Придать покроем образ величавый
И вдвое увеличить красоту),
Мог смело показаться в мненьи света
Амуром, переряженным в корнета.
XLV.
Амуром стал прекрасный Дон-Жуан:
Стал шпагою - со стрелами колчан,
Лук шляпой стал... Амура все приметы.,
Когда б перед Психеей он предстал,
То и она (я женщин многих знал
Его за Купидона приняла бы.
XL VI, XLVII, XL'VIII, XLIX, L, LI, LIL
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
LIII.
Париса красотой, - того героя,
Из-за которого, - что каждый знал,--
Разрушена была когда-то Троя
И был потом устроен новый суд,
И Илион, - я в этом убедился -
Там первый за убытки поплатился.
(*) "Doctor's Commons", консисториальный суд, в котором совершаются разводы.
LIV.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
LV.
О, ты "источник гибельный войны" (*)!
Я никогда не в силах был дознаться,
В источник этот вечный погружаться.
С тех пор, как сорван был запретный плод,
Пал человек; как падает народ
С тех пор
Один лишь ты ответить мог сурово.
(*) "Teterrima causa belli". (Сатиры Горация, книга I, сат. 3).
LVI.
Но ты вернее лучшим мог назваться,
Все люди из тебя, к тебе идут,
И вновь опят, богатый на дары,
Ты населяешь новые миры...
Жизнь без тебя была б бездонной чашей,--
Ты океан на суше жизни нашей.
Когда к Екатерине подошел
Красивый вестник славы Петрограда,
Суворова торжественный посол -
Она его была увидеть рада,
И перед ней колена преклонил,
Екатерина вдруг остановилась
И надломить печать не торопилась.
LVIII.
Следит с невольным страхом за царицей,
И наконец Екатерины взор
Сверкнул для всех ласкающей денницей.
Царица улыбнулась... Красоты
Очерчены уста её красиво
И ясные глаза смотрели живо.
LIX.
Екатерины радость велика:
Под натиском могучого штыка...
Чело царицы славой засияло,--
Так озаряет солнечный восход
Простор морей, пустыню ясных вод,
Под благодатным небом Индустана.
LX.
К тому же в ней улыбку возбудил
Доклад в стихах (стихи-то чудны были),
Реляцию о битве в Измаиле.
Куплет о человеческой резне,
Где много тысяч пало на войне
В защите благородной и безумной,
(*) Известное донесение Суворова
"Слава Богу, слава вам,
Туртукай взят и я там"
LXI, LXII, LXIII, LXIV, LXV, LXVI, LXVII, LXVIII, LXIX
LXXVII, LXXVIII, LXXIX, LXXX, LXXXI.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
LXXXII.
Аудиенция окончилась. Вся знать,
Счастливого Жуана поздравлять...
Красавицы двора кругом мелькали
И до него касались платья дам...
О женщины! всегда приятно вам
Намеками и томными речами!..
LXXXIII.
Жуана двор блестящий окружал
Как человека, выросшого быстро.
С свободою давнишняго министра.
Не даром был "джентльменом" он рожден,
Умел хранить покойный, строгий тон,
И грацию и такт в его манерах
LXXXIV.
Царица поручила, чтоб весь двор
Внимание оказывал Жуану.
С ним заводить спешили разговор
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
LXXXV.
Но здесь остановись пока, Пегас!
Мы далеко ужь слишком залетели...
Как крылья мельниц, мысли запестрели.
И так, чтоб мысли с нервами сберечь,
Умерю я порывистую речь...
Спущусь теперь, о, муза дорогая,--