Дон-Жуан.
Песня девятая.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Байрон Д. Г., год: 1823
Категория:Поэма

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Жуан. Песня девятая. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ПЕСНЯ ДЕВЯТАЯ.

                              I.

          О, Веллингтон! (иль даже "Vilainton", (*)

          Два имени носил герой наш славный

          И, Францией не быв унижен, он

          Дал тему ей для остроты забавной,--

          Всегда, везде привык смеяться Галл)

          Вы стоите всех пенсий и похвал!

          Когда б другой стал рядом с вами смело,

          То слово "нет!" (**) везде бы прогремело.

(*) Как его называет Беранже:

          Faut qu'lord Vilainton ait tout pris,

          N'у а plus d'argent dans c'gueux d'Paris etc.

(**) Игра слов. В тексте стоит слово "nay" (нет); в выноске же Байрон замечает: "Не должно ли читать Ней?" Это намек на убийство маршала Нея по приговору палаты пэров, несмотря на то, что капитуляция была подписана Веллингтоном и Даву.

                              II.

          Но с Кинердом (*) деянья ваши - стыд;

          За ваш поступок в деле Маринета

          Могилу вашу грязью осквернит

          В Вестминстерском аббатстве мненье света,

          

          Их вспоминать и лучше умолчу,

          Но как ни стары вы, - того не скроем,--

          А и доныне смотрите героем.

(*) Лорд Кинерд был большим поклонником Наполеона и получил в 1816 году приказание выехать из Франции. Впоследствии он был замешан в заговоре на жизнь герцога, вместе с некоим Маринетом, который был однако оправдан судом присяжных.

                              III.

          Вся Англия лишь вами спасена,

          (За это вам она и платит много)

          Вам и Европа всем одолжена:

          Законность в ней вы водрузили строго;

          Испания и Франция нашли

          В вас сильную опору их земли;

          За Ватерло для вас наград всех мало...

          (Жаль, что певцы воспели вас так вяло).

                              IV.

          "Из всех кровопускателей" - (Шекспир

          Придумал фразу эту очень кстати)

          Вы - лучший... Что жь, война приходит в мир,

          Чтоб истреблять голодных, меньших братий -

          Без мысли и заботы о стране...

          

          Что Ватерло, - лишь кроме вас, понятно,--

          Полезно было людям и приятно.

                              V.

          Я здесь не льщу, хотя вам лесть мила

          И часто доставляла наслажденье.

          Тому под час приятна похвала,

          Кому наскучит вечный гром сраженья.

          Героя войн не мало тешит лесть,

          Готов принять за должную он честь

          Название "спасителя народа",--

          Хотя не спасена его свобода.

                              VI.

          Я все сказал, а вам пора теперь

          Садиться за роскошнейшия блюда.

          Из этих блюд кусочка два за дверь

          Для вашей стражи выслать бы не худо:

          Те бедняки голодные стоят;

          Да и в народе голод, говорят...

          За дело вам назначена награда,

          

                              VII.

          Роль цензора мне вовсе не с руки,

          К тому жь, лорд герцог, нынъче времена-то

          Совсем не те, - мы очень далеки

          От чуждой нам эпохи Цинцинната.

          Вы, как Ирландец, можете любить

          Картофель, - пусть! Но можно ли платить

          За вашу форму, если взглянем строго,

          Полмиллиона фунтов? - Право, много!..

                              VIII.

          Герои все чуждалися наград:

          Эпаминонд спас Фивы и скончался,

          Джорж Вашингтон был славой лишь богат

          И родины спасителем остался.

          Не меньше мог гордиться старый Питт:

          Он, как министр, с душой великой Бритт,

          В великое повергнул раззоренье

          Всю Англию и - стоит уваженья.

                              IX.

          

          Вы в состояньи были без сомненья

          Прогнать Европы деспотов с земли,

          Услышав наций всех благословенья...

          А что жь теперь? где вашей славы блеск?

          С войной умолк народа крик и плеск!

          Теперь стране голодной вы внимайте

          И все свои победы проклинайте!..

                              X.

          Заговоривши в песнях о войне,

          К вам обращаюсь с музой откровенной..

          С той истиной, что вам и всей стране

          Нельзя прочесть в газете ежедневной:

          Свершали вы великия дела,

          Но без души великой в море зла

          величайшей не свершили:

          В войне о человечестве забыли.

                              XI.

          Смеется смерть. Вот он, её скелет,

          В нем тайна непонятная сокрыта

          И к ней ключа еще доныне нет...

          Смеется смерть над жизнию открыто...

          Смотрите: то чудовище глядит

          

          А рот его недвижим, как могила,

          И в нем улыбка мертвая застыла.

                              XII.

          Заметьте, как смеется тот скелет,

          

          Но слуха у него уж больше нет -

          Чудовище ту силу потеряло;

          Но все жь оно смеется и не раз

          Своей рукой сдирает кожу с нас,

          

          Зловещия гримасы наши кости.

                              XIII.

          Да, смерть смеется!.. Грустный очень смех,

          Но отчего жь и жизни не смеяться?

          

          Зачем она не хочет оторваться?

          Зачем, смеясь, не топчет в грязь она

          Ничтожные, пустые имена,

          Ничтожные, как капли в океане,

          

                              XIV.

          "Быть иль не быть? таков вопрос". Шекспир

          Сказал о том нам в драме пятиактной.

          Я не герой и, выступая в мир,

          

          Я предпочту хороший аппетит

          Болезни Бонапарта (*)... Не прельстит

          Меня триумф и пышный лавр твой, воин,

          Когда желудок мой совсем разстроен.

                              XV.

          "О, dura ilia messorum!" Вы,

          Жнецы полей и жители селенья!

          Для вас недуги адские новы:

          

          Не даром льется он, крестьянский пот:

          Жнец трудится, живет роскошно мот,

          Но тот из них счастливее, кто ночи

          Спокойно спит, не раскрывая очи.

                              

          "Быть иль не быть?" Решу я тот вопрос,

          Когда я тайну жизни разгадаю;

          Хоть много мнений слышать мне пришлось,

          Но эти мненья все я отвергаю.

          

          А я привык так думать издавна,

          Что бытие людей на смерть похоже,

          Что жизнь и смерть - почти одно и тоже.

                              XVII.

          "Que sèais-je?" девиз Монтэня был.

          Во всем привыкли люди сомневаться,

          До истины их ум не доходил,

          Их "достоверность" может изменяться.

          Так мало знанья людям всем дано,

          

          Что даже можно думать в заключенье:

          Сомненье в нас не есть процесс сомненья.

                              XVIII.

          Быть может, как Пирон, приятно плыть

          

          Но ветер лодку может утопить,--

          Все мудрецы плохие мореходы.

          Над бездной мысли - плавать надоест...

          У берегов поищем мелких мест,

          

          Найдем мы много раковин прекрасных.

                              XIX.

          "Нам всем на небо нужно", так сказал

          Нам Кассио. Спасать себя должны мы,

          

          Но "воробьи - и те судьбой хранимы

          И не падут без воли неба" (*). Я

          Не постигал пороков воробья:

          Быть может, он сидел на ветке древа,

          

(*) "We defy augury: there is а special

Providence in the fall of а sparrow" (Hamlet).

(Мы не верим предвещаниям: даже падение воробья есть дело провидения)

                              XX.

          

          Теогония и космогония?..

          Людьми я обвинен как мизантроп,

          Чего постичь не мог и в наши дни я,

          Но мне понятна в вас (*),

          И не понять то слово мне смешно б,

          С тех пор как вы при каждой новой ссоре

          Готовы выть волками на просторе.

(*) Известного рода помешательство, превращающее людей в бешеных животных.

                              

          Но я всегда был скромен и смирен,

          За мною нет большого преступленья,

          И хоть, порой, я духом был смущен,

          Но после доходил до снисхожденья.

          

          Людей так ненавидел, а меня

          Они встречали ненавистью всюду...

          Но здесь я продолжать рассказ свой буду.

                              XXII.

          

          Да, мой рассказ действительно прекрасен,

          Хоть, может быть, читатели, для вас

          Он не совсем везде казался ясен,

          Но твердо я теперь уверен в том,

          

          Что мой роман найдут вполне блестящим,

          А я пока доволен настоящим.

                              XXIII.

          Герой наш был оставлен на пути

          

          В которых храбрость можем мы найти

          Скорей чем ум. Тот край с его туманом

          Стал ныньче общей темой для похвал,

          И сам Вольтер на этот край взирал,--

          

          Теперь одним желаньем я сгараю -

                              XXIV.

          Вести войну, хоть на словах пока,

          Вой против тех, кто нашу мысль стесняет!

          

          Мишенью для себя вас избирает.

          Кто победит? Не знаю, но всегда,

          Не уставая долгие года,

          Я ненавидеть буду бесконечно,

          

                              XXV.

          Но я не льстить хочу тебе, народ!..

          И без меня найдутся демагоги

          Чтоб все кумиры свергнуть с их высот

          

          Не знаю я, чего они хотят,

          О чем хлопочут, спорят и шумят,

          Но я хочу, чтоб дали же народу

          Свободу, настоящую свободу...

                              

          Враг партий всех, я заслужить могу

          Вражду всех партий, гнев и озлобленье,

          За то я не лукавлю и не лгу.

          Тот, кто не хочет выиграть сраженья,

          

          Тот может все свободно говорить,--

          Пусть выть начнут шакалы рабства всюду,

          Но с воем их сливаться я не буду.

                              XXVII.

          

          Я слышал их в развалинах Эфеса.

          Так точно воет ночи напролет

          Вся эта сволочь, выродок прогресса,

          И ловит дичь по(прихоти господ...

          

          Букашки те, продажными полками

          Водимые на битву пауками.

                              XXVIII.

          Лишь взмах руки - и паутины нет.

          

          О, нации! услышьте мой совет

          И ройте паукам своим могилы.

          Их сеть теперь густеет с каждым днем,

          Тарантулы плетут ее кругом...

          

          Чтобы вонзить в своих тиранов жало.

                              XXIX.

          И так, Жуан с депешею скакал,

          Где о пролитой крови говорилось,

          

          И лишь стена из трупов появилась,

          И этот бой, где бились две страны,

          Умолк среди зловещей тишины.

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

          

                              XXX.

          Жуан летел в кибитке без рессор,

          В проклятой, отвратительной телеге,

          Дорогою мечтал про разный вздор -

          

          Жалел, что не Пегас его несет,

          И проклинал, сложив в гримасу рот,

          Разбитые, ужасные дороги

          И без рессор устроенные дроги.

                              

          При каждом неожиданном толчке,--

          А тех толчков он получал не мало,--

          Жуан смотрел на спутницу в тоске

          И сожалел, что так она страдала

          

          Поставлен наблюдателем дорог,

          Где каждый шаг брать просто нужно с бою

          И молча преклониться пред судьбою.

                              XXXII.

          

                              XXXIII.

          С ребенка глаз не сводит мой Жуан.

          Она была - трофей его военный...

          О, деспоты кровавые всех стран,

          

          В пустыню обративший Индустан,

          Как грешник ты погиб от тяжких ран

          Лишь потому, что злой недуг изведав,

          Желудок твой не принимал обедов (**).

(**) Он был убит заговорщиками за свои деспотическия действия, происходившия от несварения желудка, что приводило его в ярость, близкую к сумасшествию.

                              XXXIV.

          Поймите все: спасение одной,

          Одной лишь жизни юной и прекрасной

          

          Облитых кровью нации несчастной...

          Пусть ваших славных подвигов дела

          Кругом встречают лесть и похвала,

          Но ваша слава... что такое слава?

          

                              XXXV.

          Вы, авторы брошюр блестящих, книг,

          Вы, двадцать миллионов публицистов,

          Которым мир внимать давно привык,--

          

          Кричащие, что весь ваш край богат,

          Иль ты, неукротимый демократ,

          Ты, нещадящий бешеных проклятий

          За голод и позор своих собратий,--

                              

          Вы, авторы!.. Но, à propos de bottes,--

          Мысль главную я позабыл здесь, право

          (И мудрецы теряют мысли ход),

          Но убедить хотел я очень здраво

          

          От разных громких, но невинных слов;

          А так как мне не все поверят в этом,

          То мысль свою я скрою перед светом.

                              XXXVII.

          

          Когда наш век ужь явится прошедшим,

          Открытым снова, будто старина,

          В глубь древности затертым и ушедшим,

          

          Чтобы его страницы прочитать,

          Дать волю любопытству, удивленью,

          И вновь предать, как все века, забвенью.

                              XXXVIII.

          

          Вновь явятся от древности обломки,

          Пропавшие из мира без следа;

          Так точно мы, отцов своих потомки.,

          Гигантов отрываем из гробниц

          

          И на показ выходят из могилы

          Громадные слоны и крокодилы.

                              XXXIX.

          Представьте - вдруг отроется потом

          

          Чем это существо с громадным ртом,

          При жизни, на земле могло питаться?..

          (Известно, мир мельчает с каждым днем:

          Он слишком часто начал разрешаться

          

          Все люди будут с червяка.).

                              XL.

          Как назовут нас в будущее время,

          Когда, быть может, путь земной начнет

          

          Узнает труд, неволю, тяжкий гнет,

          Пока войны искусство не поймет

          И не оценит податей народ,--

          Как назовут тогда нас люди эти?--

          

                              XLI.

          Болтлив, как метафизик, я, порой,

          Не скрою, - "время с петель соскочило"... (*)

          К тому жь еще, моей поэмы строй -

          

          По прихоти болтлив я, скучен, хмур.

          И план мой поэтичен черезчур:

          Вперед я за две строчки не ручаюсь:

          Начну одно - и тотчас увлекаюсь.

                              XLII.

          Я странствую, как ветер, без забот...

          Но возвратимся к нашему роману

          И поспешим с Жуаном мы вперед...

          

          Героя путь, - начать я прямо рад

          С того, как он явился в Петроград,

          Как принесла почтовая телега

          Его в столицу "крашеного снега".

                              

          Представьте, что в мундире Дон-Жуан

          Стоит среди придворных в пышной зале

          Над шляпою качается султан;

          Его чулки, как первый снег, блистали,

          

          Один топаз шотландский блеском мог

          С рейтузами Жуана поравняться...

          Им всякий мог тогда залюбоваться:

                              XLIV.

          

          Облагорожен юностью и славой,

          А также и портным (есть мастера

          Придать покроем образ величавый

          И вдвое увеличить красоту),

          

          Мог смело показаться в мненьи света

          Амуром, переряженным в корнета.

                              XLV.

          Амуром стал прекрасный Дон-Жуан:

          

          Стал шпагою - со стрелами колчан,

          Лук шляпой стал... Амура все приметы.,

          Когда б перед Психеей он предстал,

          То и она (я женщин многих знал

          

          Его за Купидона приняла бы.

                    XL VI, XLVII, XL'VIII, XLIX, L, LI, LIL

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

                              LIII.

          

          Париса красотой, - того героя,

          Из-за которого, - что каждый знал,--

          Разрушена была когда-то Троя

          И был потом устроен новый суд,

          

          И Илион, - я в этом убедился -

          Там первый за убытки поплатился.

(*) "Doctor's Commons", консисториальный суд, в котором совершаются разводы.

                              LIV.

          

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

                              LV.

          О, ты "источник гибельный войны" (*)!

          Я никогда не в силах был дознаться,

          

          В источник этот вечный погружаться.

          С тех пор, как сорван был запретный плод,

          Пал человек; как падает народ

          С тех пор

          Один лишь ты ответить мог сурово.

(*) "Teterrima causa belli". (Сатиры Горация, книга I, сат. 3).

                              LVI.

          

          Но ты вернее лучшим мог назваться,

          Все люди из тебя, к тебе идут,

          

          И вновь опят, богатый на дары,

          Ты населяешь новые миры...

          Жизнь без тебя была б бездонной чашей,--

          Ты океан на суше жизни нашей.

                              

          Когда к Екатерине подошел

          Красивый вестник славы Петрограда,

          Суворова торжественный посол -

          Она его была увидеть рада,

          

          И перед ней колена преклонил,

          Екатерина вдруг остановилась

          И надломить печать не торопилась.

                              LVIII.

          

          Следит с невольным страхом за царицей,

          И наконец Екатерины взор

          Сверкнул для всех ласкающей денницей.

          Царица улыбнулась... Красоты

          

          Очерчены уста её красиво

          И ясные глаза смотрели живо.

                              LIX.

          Екатерины радость велика:

          

          Под натиском могучого штыка...

          Чело царицы славой засияло,--

          Так озаряет солнечный восход

          Простор морей, пустыню ясных вод,

          

          Под благодатным небом Индустана.

                              LX.

          К тому же в ней улыбку возбудил

          Доклад в стихах (стихи-то чудны были),

          

          Реляцию о битве в Измаиле.

          Куплет о человеческой резне,

          Где много тысяч пало на войне

          В защите благородной и безумной,

          

(*) Известное донесение Суворова

          "Слава Богу, слава вам,

          Туртукай взят и я там"

          LXI, LXII, LXIII, LXIV, LXV, LXVI, LXVII, LXVIII, LXIX

                    

                    LXXVII, LXXVIII, LXXIX, LXXX, LXXXI.

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

                              LXXXII.

          Аудиенция окончилась. Вся знать,

          

          Счастливого Жуана поздравлять...

          Красавицы двора кругом мелькали

          И до него касались платья дам...

          О женщины! всегда приятно вам

          

          Намеками и томными речами!..

                              LXXXIII.

          Жуана двор блестящий окружал

          Как человека, выросшого быстро.

          

          С свободою давнишняго министра.

          Не даром был "джентльменом" он рожден,

          Умел хранить покойный, строгий тон,

          И грацию и такт в его манерах

          

                              LXXXIV.

          Царица поручила, чтоб весь двор

          Внимание оказывал Жуану.

          С ним заводить спешили разговор

          

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

                              LXXXV.

          Но здесь остановись пока, Пегас!

          Мы далеко ужь слишком залетели...

          

          Как крылья мельниц, мысли запестрели.

          И так, чтоб мысли с нервами сберечь,

          Умерю я порывистую речь...

          Спущусь теперь, о, муза дорогая,--

          

 



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница